ОБ ОТРАЖЕНИИ ЖИЗНИ
В „АННЕ КАРЕНИНОЙ“

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ С. Л. ТОЛСТОГО

Работа романиста, если он не подражатель, состоит в комбинировании разных, известных ему из жизни, обстоятельств места, времени и образа действий для выражения своих идей и своего отношения к настоящей или прошедшей действительности. От реалистического романа, каков «Анна Каренина», требуется прежде всего правдивость; поэтому для него материалом послужили не только крупные, но и мелкие факты, взятые из действительной жизни. Догадки и воспоминания о том, откуда взяты эти факты, широко использованные в романе, интересны не только для изучения работы и биографии автора, — они дают живое изображение быта, современного роману.

В литературе об «Анне Карениной» есть указания на разные отражения в ней фактов действительной жизни 1 . В следующих строках я поставил себе целью дополнить эти указания некоторыми, мне известными, подробностями.

Толстой не любил говорить о процессе своего творчества; однако, кое-что он все-таки высказал. В письме к кн. Волконской от 3 мая 1864 г. он так ответил на вопрос, с кого списан Андрей Болконский в «Войне и мире»: «Андрей Болконский никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы мой труд состоял в том, чтобы писать портреты, разузнать, запомнить».

В письме к Н. Н. Страхову от 26 апреля 1876 г. Толстой писал: «Если бы я хотел словами сказать все то, что имел в виду выразить романом [«Анной Карениной»], то я должен был бы написать роман — тот самый, который я написал, сначала. И если критики теперь уже понимают и в фельетоне могут выразить то, что я хочу сказать, то я их поздравляю и смело могу уверить, что qu’ils savent plus long que moi [знают больше, чем я]... Во всем, почти во всем, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собой для выражения себя; но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна и без того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслию (я думаю), а чем то другим и выразить основу этого сцепления непосредственно словами нельзя; а можно только посредственно словами, описывая образы, действия, положения».

В своих воспоминаниях о посещении Ясной Поляны в августе 1883 г. Г. А. Русанов передает следующий свой разговор со Львом Николаевичем 2 . Он спросил: «— Взята ли Наташа Ростова с действительно существующего лица или нет? — Да, отчасти взята с натуры. — А кн. Андрей? — Он ни с кого не списан. У меня есть лица списанные и не списанные с натуры. Первые уступают последним, хотя списывание с натуры дает им эту несравненную яркость красок и изображения. Но зато это изображение страдает односторонностью». Запись слов Толстого в передаче Русанова едва ли точна. Однако, повидимому, Лев Николаевич признал, что у него есть лица, списанные с натуры. Он нередко давал своим действующим лицам имена, похожие на имена известных ему людей; в «Анне Карениной»: Облонский — Оболенский, Левин — Лев, Вронский — Воронцов, Щербацкие — Щербатовы и др. А в своих черновиках и вариантах он иногда прямо называл своих героев именами своих знакомых. Однако, это не значит, что он писал их портреты. Взяты только, так сказать, скелеты; плоть и кровь того или другого лица романа взяты не только от одного человека, но и от других людей, родственных ему по типу. Поэтому можно утверждать, что все действующие лица Толстого — собирательные типы, а не портреты.

Как зародилась «Анна Каренина»?

В своем дневнике С. А. Толстая записала: «Сережа все приставал ко мне дать ему почитать что-нибудь старой тетке вслух. Я ему дала «Повести Белкина» Пушкина. Но оказалось, что тетя заснула, и я, поленившись итти вниз, отнести книгу в библиотеку, положила ее на окно в гостиной. На другое утро, во время кофе, Лев Николаевич взял эту книгу и стал перечитывать и восхищаться» 3 .

Это было 19 марта 1873 г. Мне было десять лет. Детские воспоминания держатся дольше других, и я хорошо помню этот день и не раз вспоминал о нем. После чтения, которое, по моему воспоминанию, происходило не наверху в гостиной, а внизу, в комнате тетеньки, я не ушел и стал перелистывать том Пушкина. Отрывок «Гости съезжались на дачу» мне показался скучным, и мне было досадно, что нет продолжения. Я положил книгу на стол, открытую на этом отрывке. Вошел отец, взял книгу и сказал: «Вот как надо писать!». Я хорошо помню эти слова особенно потому, что тогда я недоумевал, почему мог ему понравиться этот отрывок.

Эпиграф «Анны Карениной» — «Мне отмщение, и аз воздам» — находится во «Второзаконии» (гл. 32, стих 35) и приведен в «Послании к Римлянам» ап. Павла (гл. 12, стих 19). Иными словами, это изречение значит: поступки против нравственного закона неминуемо караются, что и случилось с Анной.

Лев Николаевич в то время идеализировал семейную жизнь и считал измену мужу или жене безусловно безнравственным поступком. Это он и хотел показать в своем романе. В то время он читал много английских семейных романов и иногда подшучивал над ними, говоря: «Эти романы кончаются тем, что он заносит свою руку round her waist [вокруг ее талии], женится и получает имение и баронетство. Эти романисты кончают роман тем, что он и она женятся. Но роман надо писать не столько о том, что произошло до их женитьбы, сколько о том, что произошло после женитьбы».

Общеизвестно, что самоубийство Анны навеяно самоубийством сожительницы соседа Толстого по Ясной Поляне, А. Н. Бибикова, — Анны Степановны Пироговой, случившимся 6 января 1871 года. (Почему-то некоторые комментаторы Толстого называют ее Зыковой, тогда как на ее могильной плите в ограде Кочаковской церкви ясно начертано: «Пирогова».)

С. А. Толстая писала своей сестре Т. А. Кузминской об этом происшествии следующее: «Еще у нас случилась драматическая история. Ты помнишь у Бибикова Анну Степановну? Ну вот эта Анна Степановна ревновала к Бибикову всех гувернанток. Наконец к последней она так ревновала, что Александр Николаевич рассердился и поссорился с ней, следствием чего было, что Анна Степановна уехала от него в Тулу совсем. Три дня она пропадала, наконец в Ясенках [впоследствии станция Щекино] на третий день в 6 часов вечера она явилась на станцию с узелком. Тут она дала ямщику письмо к Бибикову, просила его свезти и дала ему один рубль. Письмо Бибиков не принял, а когда ямщик вернулся на станцию, он узнал, что Анна Степановна бросилась под вагоны и поезд ее раздавил до смерти». Эпилогом к этой драме была женитьба А. Н. Бибикова на той гувернантке, к которой его приревновала Анна Степановна. В своем дневнике (I, стр. 44—45) С. А. Толстая так описывает Анну Степановну: высокая, полная женщина, с русским типом лица и характера, брюнетка с серыми глазами, но некрасивая, хотя очень приятная.

Толстой воспользовался лишь фактом самоубийства Пироговой. Ни по своему характеру, ни по наружности, ни по общественному положению она не была похожа на Анну Каренину. Пирогова происходила из мелкобуржуазной среды, была хорошей хозяйкой, мало образована, не имела средств к жизни и жила у Бибикова чем-то вроде экономки.

Т. А. Кузминская в своих воспоминаниях 4 говорит, что «Мария Александровна Гартунг, дочь А. С. Пушкина, послужила типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью. Л. Н. сам признавал это». Он встретил ее в 1868 г. в гостях у генерала Тулубьева. Она была, подобно Анне Карениной на балу, в черном платье. «Ее легкая походка легко несла ее довольно плотную, но прямую и изящную фигуру. Меня познакомили с ней. Л. Н. еще сидел за столом. Я видела, как он пристально разглядывал ее. — Кто это? — спросил он, подходя ко мне. — Madame Гартунг, дочь поэта Пушкина. — Да-а, протянул он, теперь я понимаю. Ты посмотри, какие у нее арабские завитки на затылке. Удивительно породистые». О том, что М. А. Гартунг была в кружевном черном платье и что Л. Н. обратил внимание на завитки на ее затылке, я слышал также от моей матери. Но, может быть, воображая себе наружность Анны, Толстой вспоминал также и других женщин, например, Александру Алексеевну Оболенскую, урожденную Дьякову, к которой он одно время был неравнодушен, или ее сестру, Марию Алексеевну. Насколько приблизительны догадки о прототипах Толстого, можно видеть из вариантов и черновиков к роману, наглядно показывающих, как в процессе работы автора менялись и внутренний облик действующих лиц и их наружность. По мере развития романа, образ Анны постепенно морально повышался, образы же Каренина и Вронского, наоборот, снижались.

Самый сюжет романа, относящийся к Анне, мог быть навеян историей Марии Алексеевны Дьяковой, бывшей замужем за Сергеем Михайловичем Сухотиным, покинувшей его и в 1868 г. вторично вышедшей замуж за С. А. Ладыженского. Разумеется, Толстому были известны и другие подобные же любовные истории. Например, дочь кн. П. А. Вяземского, бывшая замужем за П. А. Валуевым, была увлечена графом Строгановым; она умерла в 1849 г.; говорили, что она отравилась. Другой пример так называемого незаконного сожительства дала одна случайная встреча. Летом 1872 г. мы всей семьей отправились в самарское имение, незадолго купленное моим отцом. Проезжая на пароходе от Нижнего до Самары, мы познакомились с кн. Е. А. Голицыной (урожденной Чертковой) и ее гражданским мужем Н. С. Киселевым. Помню, моя мать говорила, что открытое сожительство с Киселевым Голицыной, покинувшей своего мужа, считалось в обществе скандальным, но ей это извиняли, потому что у нее, будто бы, был плохой муж, — чем плохой, не знаю. Киселев был в то время сильно болен туберкулезом легких; Голицына везла его на кумыс. Я помню его тяжелый кашель и худобу. Впоследствии мы узнали, что он вскоре умер. О его смерти тогда рассказывали одну подробность, использованную в «Анне Карениной» при описаний смерти Николая Левина. Перед смертью Киселев лежал неподвижно, все думали, что он уже умер, и кто-то сказал: «Кончился», но он одними губами проговорил: «Нет еще». В романе (ч. 5, гл. XX) священник сказал про умирающего Николая Левина: «Кончился». «... но вдруг слипшиеся усы мертвеца шевельнулись, и ясно в тишине послышались из глубины груди определенно-резкие звуки: — Не совсем... Скоро».

Откуда фамилия Каренин?

Лев Николаевич начал с декабря 1870 г. учиться греческому языку и скоро настолько освоился с ним, что мог восхищаться Гомером в подлиннике. В 1876 или 1877 г. я под его руководством с большим интересом прочел два отрывка из «Одиссеи». Однажды он сказал мне: «Каренон — у Гомера — голова. Из этого слова у меня вышла фамилия Каренин». Не потому ли он дал такую фамилию мужу Анны, что Каренин — головной человек, что в нем рассудок преобладает над сердцем, т. -е. чувством?

Некоторые комментаторы предполагают, что прототипом Каренина был С. М. Сухотин. Общее у Сухотина с Карениным было то, что жена Сухотина покинула его и затем вышла замуж за Ладыженского. Я плохо помню Сухотина и не знаю, насколько он был похож на Каренина, но мне кажется, что он не был типичным чиновником. Он был довольно богатым помещиком и служил в Москве, в дворцовой конторе, а не в Петербурге, в министерстве. Есть предположение, что в Каренине есть черты П. А. Валуева. Валуев был человеком широко образованным, умеренно либеральным и вместе с тем сухим формалистом. Будучи министром, Валуев, так же, как Каренин, был занят делами об «инородцах»; при нем возникло дело о хищнической продаже башкирских земель, бывшее одной из причин его отставки. Делами об «инородцах» был занят также приятель детских лет Толстого, дядя его жены, Владимир Александрович Иславин, служивший в министерстве государственных имуществ и написавший статью «Самоеды в общественном и домашнем быту». В Иславине также можно найти общие черты с Карениным. Иславин всю жизнь тянул служебную лямку и дослужился до чина тайного советника. Есть в Каренине и черты свояка Толстого, А. М. Кузминского, честолюбивого, корректного судебного деятеля.

Каренин также несколько похож на знакомого Толстого, барона Владимира Михайловича Менгдена (1826—1910), помещика и чиновника, дослужившегося до должности члена Государственного совета. По отзывам людей, его знавших, он был деятельным и корректным служакой, но черствым человеком. Говорили, что его два сына были неудачниками вследствие его тяжелого характера и строгости. Я помню только, что он был небольшого роста и непривлекателен. Его жена, Елизавета Ивановна (1822—1902), урожденная Бибикова, по первому мужу кн. Оболенская, была красива. В своем дневнике Толстой записал про нее: «Она прелесть, и какие могут быть отрадные отношения. Отчего я с сестрой не нахожу такого наслаждения? Может быть вся прелесть состоит в том, чтобы стоять на пороге любви». Описывая чету Карениных, он мог вообразить себе чету Менгденов и то, что случилось бы, если б она изменила мужу.

Предположение, что прототипом Каренина был К. П. Победоносцев, едва ли верно.

Облонский также тип собирательный. Обыкновенно предполагают, что Облонский списан с Василия Степановича Перфильева (1826—1890), приятеля Льва Николаевича, женатого на его троюродной сестре, Прасковье Федоровне, дочери известного Федора Толстого, прозванного американцем. В 70-х годах Перфильев был московским гражданским вице-губернатором, а с 1878 г. — губернатором. Общее с Облонским у него было: склонность к удовольствиям и комфорту, добродушие, некоторый либерализм, благовоспитанность и так называемая порядочность. Но такие черты были свойственны и другим представителям высшего круга дворянства, привыкшим к роскоши, разорявшимся и по необходимости поступавшим на службу. В Стиве Облонском можно также видеть черты некоторых представителей рода князей Оболенских, на что указывает и его фамилия. Толстой знал следующих Оболенских: Андрея Васильевича, мужа А. А. Дьяковой, Дмитрия Александровича, либерального сановника, его брата Юрия Александровича, прожившего свое состояние, Дмитрия Дмитриевича, разорившегося от неудачных предприятий, Леонида Дмитриевича (мужа племянницы Льва Николаевича, Елизаветы Валериановны) и др. Наружность Леонида Дмитриевича Оболенского (1844—1888) была похожа на наружность Степана Аркадьевича — довольно большой рост, белокурая борода, широкие плечи. Его добродушие, склонность к приятному препровождению времени также напоминают Облонского. Это подтверждается и тем, что в некоторых черновых вариантах романа Облонский назван Леонидом Дмитриевичем. Мало вероятно предположение, что в Облонском можно видеть черты Дмитрия Дмитриевича Оболенского; насколько мне известно, Дмитрий Дмитриевич не увлекался женщинами, был добрым семьянином, неудачным дельцом и не был таким жуиром, каким изображен Стива Облонский.

Жена Стивы Облонского, Дарья Александровна (Долли), похожа на многих многодетных матерей и жен, которых знал Толстой. В ней есть черты С. А. Толстой, бывшей уже в 1872 г. матерью пятерых детей. Существовала и Долли (Дарья Александровна) Оболенская, жена Д. А. Оболенского, но в ней можно видеть скорее кн. Мягкую, чем Долли Облонскую.

Вронский — типичный гвардейский офицер из богатой аристократической семьи. Служба в гвардии накладывала определенный отпечаток на гвардейских офицеров. Не знаю, взяты ли с известного лица индивидуальные особенности Вронского — его энергичность, твердость его характера, ограниченность и условность его нравственных правил, его честолюбие, отношения к товарищам и женщинам. Толстой мог вспомнить гвардейских офицеров, знакомых ему по Крымской кампании, или тех, которых он знал во время своего пребывания в Петербурге.

Энергичная, сильная, некрасивая фигура Левина, его парадоксы, его склонность восставать против общепризнанных авторитетов, его искренность, отрицательное отношение к земству и суду, увлечение хозяйством, отношения с крестьянами, разочарование в науке, обращение к вере и многое другое, о чем будет сказано при обзоре отдельных эпизодов романа, — все это может быть с полным правом отнесено к самому Толстому. Это как бы плохой фотографический портрет Льва Николаевича 70-х годов. Но так же, как фотография улавливает лишь один момент изображаемого лица, так в переживаниях Левина отобразился лишь один период жизни Толстого. И в этой фотографии нет главного, что отличает Толстого от Левина, — нет творчества Толстого. Вместо этого Левин пишет дилетантскую статью о сельскохозяйственных рабочих. В ней отразилось лишь увлечение Толстого сельским хозяйством, увлечение, уже остывшее во время писания «Анны Карениной». На субъективное значение образа Левина в литературе указывалась еще в 80-х годах 5 .

В Кознышеве, мне кажется, есть черты Б. Н. Чичерина. Общее между ними: обширная эрудиция, умеренно либеральные взгляды, самоуверенность и то качество, которое называлось безукоризненной порядочностью. Лев Николаевич одно время был близок с Чичериным, был с ним «на ты», но затем разочаровался в нем, отрицательно относясь к его гегельянству и, якобы, научным взглядам. Ученые исследования Чичерина по государственному праву и др., подобно книге Кознышева, не имели успеха в широкой публике.

Образ Николая Левина скорее, чем другие лица, выведенные в романе, можно назвать портретом. Толстой воспользовался для его изображения жизнью, характером и наружностью своего брата Дмитрия Николаевича. Об этом будет сказано далее, при сравнении отдельных эпизодов романа с действительностью.

Семья Щербацких типична для семей зажиточных помещиков, проводивших зимы в Москве, где они «вывозили в свет» своих дочерей. Такой семьей была семья кн. Сергея Александровича Щербатова, директора Лосиной фабрики. Одно время Толстой увлекался его дочерью, Прасковьей Сергеевной, впоследствии вышедшей замуж за известного археолога гр. С. А. Уварова. Такой же семьей была семья кн. Александра Алексеевича Щербатова, бывшего одно время московским городским головою. Припоминаются мне и другие подобные же семьи — кн. Трубецких, Львовых, Олсуфьевых, Сухотиных, Перфильевых, Горчаковых и др. В описании семьи Щербацких есть и черты семьи Берсов. В одном варианте романа говорится о Щербацких, как об очень небогатой семье. Также небогаты были Берсы. Также у Берсов были три дочери. Однако, семья Берсов не принадлежала к московскому высшему дворянскому обществу.

В Кити можно найти много черт, общих с молодой Софьей Андреевной, а в матери Кити есть черты матери Софьи Андреевны — Любови Александровны, урожденной Иславиной.

Перехожу к соображениям о происхождении отдельных эпизодов романа и о прототипах второстепенных лиц, в нем появляющихся.

Первая часть

Глава V. Левин, так же, как Толстой, отрицательно относится к земству. Дело в том, что земство имело право облагать земельным и другими налогами все сословия уезда и губернии, между тем как цензовые земские собрания состояли преимущественно из помещиков и происходили под председательством предводителя дворянства. Вследствие такого положения на должности председателя и членов земских управ, мировых судей и другие должности избирались обыкновенно небогатые помещики, нередко плохо работавшие и с несоразмерно большими окладами. Слова Левина, что земская служба «это — средство для уездной coterie [клики] наживать деньжонки», были особенно приложимы к некоторым помещикам, бывшим крепостникам, Крапивенского уезда, которые враждебно относились к Толстому во время его службы мировым посредником, потому что при разверстывании земли между помещиками и крестьянами он вел дело беспристрастно, а не в их пользу.

Глава V. У Левина «три тысячи десятин в Каразинском уезде». У Толстого в начале 70-х годов также были крупные родовые имения — около 750 десятин в Ясной Поляне, около 1 200 десятин при селе Никольском-Вяземском и купленное в 1871 г. большое имение (2 500 десятин) в Самарской губернии. Впоследствии он купил еще 4 000 десятин в Самарской губернии.

Глава VI. Левин думал про себя, что, по мнению светского общества, он — «помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди». В прежнее время в высшем дворянском кругу к неслужащим дворянам относились с некоторым пренебрежением. Помню, как один пожилой помещик сказал мне: «Уважающему себя дворянину надо стараться быть к пятидесяти годам либо действительным статским советником, либо полковником или генералом в отставке».

Глава X. Облонский «отдавал приказания липнувшим к нему татарам». В больших московских ресторанах официантами в то время служили по большей части артели касимовских и казанских татар.

Глава X. Облонский говорит: «— Вы все Левины дики». В письме к А. А. Толстой Лев Николаевич писал в октябре 1865 г.: «В вас есть общая нам толстовская дикость. Недаром Федор Иванович [Толстой-американец] татуировался».

Глава XIV. Толстой, так же, как Левин, относился отрицательно к спиритизму и в своих разговорах высказывал те же доводы, что и Левин. Впоследствии в «Плодах просвещения» он осмеял спиритов.

Глава XXII. Бал, описанный в романе, происходил так, как он происходил в те времена во многих домах. Порядок танцев был такой: начинался бал с легкого вальса. Затем следовали четыре кадрили, потом мазурка с фигурами. После мазурки делался перерыв; пары, танцовавшие мазурку, обыкновенно вместе ужинали. Последним танцем был котильон — кадриль с разными фигурами, например — grand-rond (большой хоровод), chaîne (цепь) с вводными танцами — вальсом, мазуркой, галопом, гроссфатером и др. Дамы особенно дорожили мазуркой: на нее кавалеры приглашали тех дам, которые им больше нравились.

В лице Егорушки Корсунского Толстой изобразил Николая Сергеевича Римского-Корсакова (1829—1875), сына С. А. Римского-Корсакова и двоюродной сестры А. С. Грибоедова, Софьи Алексеевны, послужившей ему, по преданию, прототипом Софьи в «Горе от ума». Богач и красавец, элегантный, остроумный и веселый, он был в числе первых львов Петербурга и Москвы, любимцем света, душой балов и веселых затей. Он окончил Московский университет, затем служил вяземским предводителем дворянства; во время Крымской кампании поступил на военную службу и участвовал в обороне Севастополя. Толстой прекрасно знал его и его жену, Варвару Дмитриевну, урожденную Мергасову, считавшуюся одной из первых московских красавиц.

Глава XXIV. Прототип Николая Левина, как сказано, — брат Льва Николаевича, Дмитрий. Подобно Николаю Левину, он жил в юности, как монах, строго исполняя церковные обряды и избегая всяких удовольствий, в особенности женщин; над ним также смеялись, и его прозвали Ноем; также «вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими людьми и пустился в самый беспутный разгул». Также он бил мальчика в припадке гнева, также дал какому-то недобросовестному человеку вексель, по которому пришлось платить его братьям, Льву и Сергею, также жил с некоей Машей, выкупленной им из публичного дома, также злоупотреблял алкоголем и т. д. 6 . В одном только есть различие между Николаем Левиным и Дмитрием Толстым. Николай Левин высказывает некоторые социалистические идеи и задумывает вместе с социалистом Крицким учредить слесарную артель на кооперативных началах; этого не мог предпринять Дмитрий Николаевич Толстой, умерший в 1856 г.; он только обдумывал некоторые улучшения в крепостных отношениях между помещиками и крестьянами, о чем сохранилась его записка (рукопись).

Глава I, XXVI и XXVII. Левин в своем имении, его кабинет, оленьи рога, отцовский диван, пудовые гимнастические гири, собака Ласка, корова Пава и пр. — все это напоминает холостую жизнь Толстого в Ясной Поляне. С Толстым жила его пожилая родственница и воспитательница, Татьяна Александровна Ергольская. В черновиках романа есть упоминание о жившей с Левиным его мачехе, выпущенное в окончательном тексте. В Ясной Поляне жила и Агафья Михайловна, бывшая горничная бабушки Толстого, Пелагеи Николаевны, одно время бывшая ключницей. Однако, в жизни Толстого она не играла той роли, которую играла Агафья Михайловна в жизни Левина. Об Агафье Михайловне, этой оригинальной представительнице бывших дворовых, писали Т. А. Кузминская, Т. Л. Толстая («Друзья и гости Ясной Поляны») и И. Л. Толстой в своих воспоминаниях.

«Левин едва помнил свою мать. Понятие о ней было для него священным воспоминанием...». Толстой также не помнил своей матери и также идеализировал ее.

Глава XXVIII. «— У каждого есть в душе свои skeletons [скелеты]», — говорит Анна. Это выражение взято из английских романов. Выражением skeletons in the closet (скелеты в чулане) назывались постыдные тайны человека или семьи, которые тщательно скрываются от посторонних.

Глава XXIX. Анна в вагоне испытывает тряску и резкие переходы от тепла к холоду. В 70-х годах на железных дорогах еще не было удобств, введенных позднее: не было пульмановских тележек, парового отопления, электрического освещения и т. п. В первом классе были кресла, раскладывавшиеся на ночь.

Глава XXXII. Графиня Лидия Ивановна некоторыми чертами напоминает гр. Антонину Дмитриевну Блудову (1812—1891), дочь Д. Н. Блудова, министра внутренних дел при Николае I и председателя Государственного совета при Александре II. Она была близка к славянофильству, занималась благотворительной деятельностью, носившей религиозный характер. Толстой бывал у Блудовых в 1856—1857 гг., как видно из его дневника.

Глава XXXIV. Эпизод с новой каской, в которую офицер Бузулуков наложил взятые им на балу фрукты и конфеты, что считалось крайне неприличным, действительно произошел с каким-то офицером. Я в то время слышал об этом анекдоте.

Вторая часть

Главы I—III. Болезнь Кити после ее романа с Вронским напоминает болезнь свояченицы Толстого, Татьяны Андреевны Кузминской (урожденной Берс), после ее неудачного романа с братом Льва Николаевича, Сергеем Николаевичем, о чем она рассказывает в своих воспоминаниях.

Глава V. Действительный случай послужил материалом для рассказа о том, как два офицера преследовали жену титулярного советника и как Вронский мирил их с ее мужем. 15 марта 1874 г. Толстой писал своей свояченице, Т. А. Кузминской: «Спроси у Саши брата, можно ли мне в романе, который я пишу, поместить историю, которую он мне рассказывал об офицерах, разлетевшихся к мужней жене вместо мамзели и как он их вытолкнул и потом они извинялись... История эта прелестна сама по себе, да и мне необходима».

Глава VII. Разговор Каренина о всеобщей воинской повинности относится к указу 1 января 1874 г., которым двадцатипятилетний срок солдатской службы был сокращен до шести лет и воинская повинность распространена на все сословия.

У гр. Лидии Ивановны был миссионер из Индии сэр Джон. В начале 70-х годов Толстой познакомился в Москве с приехавшим из Индии миссионером Mr. Long. Последний приезжал в Ясную Поляну. Помню его окладистую седую бороду, его плохой французский язык и как, ища тему для разговора с моей матерью, он несколько раз спрашивал ее: «Avez-vous été à Paris? [Были ли вы в Париже?]». Отец нашел его мало интересным.

Главы XII—XVII. Эти главы опять напоминают холостую жизнь Толстого в Ясной Поляне. Колпик — это название одной из его лошадей (смирная буланая лошадка); Ласка — это сеттер Дора; Чефировка, Суры — селения Крапивенского уезда. Продажа Облонским леса на сруб купцу Рябинину напоминает, как в 60-х годах Толстой продал лес на сруб в своем имении Никольском-Вяземском купцу Черемушкину. Повидимому, он вспомнил фамилию Черемушкина, назвав покупателя леса у Облонского Рябининым (черемуха и рябина).

«Левин начал... сочинение о хозяйстве, план которого состоял в том, чтобы характер рабочего в хозяйстве был принимаем за абсолютное данное, как климат и почва, и чтобы, следовательно, все положения науки о хозяйстве выводились не из одних данных почвы и климата, но из данных почвы, климата и известного неизменного характера рабочего». Повидимому, это одна из мыслей Толстого того времени, когда он занимался сельским хозяйством. В 60-х и 70-х годах крестьяне, недавно избавившиеся от барщины, еще не привыкли к новым условиям работы у землевладельцев и противились нововведениям. Это могло навести Толстого на мысль о неизменности характера сельскохозяйственного рабочего.

Глава XVIII. «Мать Вронского, узнав о его связи [с Карениной], сначала была довольна... ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете». В своей «Исповеди» Толстой пишет: «Добрая тетушка моя, чистейшее существо, с которой я жил, всегда говорила мне, что она ничего не желала бы так для меня, как того, чтобы я имел связь с замужней женщиной: «Rien ne forme un jeune homme comme une liaison avec une femme comme il faut».

Главы XXIV и XXV. Толстой никогда не бывал на офицерских скачках. Он описал их по расспросам у людей, бывавших на них. Ему помогло его основательное знание лошади и верховой езды. Много подробностей ему сообщил его хороший знакомый, коннозаводчик кн. Д. Д. Оболенский. Он же рассказал, как об исключительном случае, о том, как на красносельских скачках кн. Дмитрий Борисович Голицын, подобно Вронскому, неловким движением, при перескакивании через препятствие, сломал спину своей лошади. Название лошади Фру-Фру взято из одной французской комедии. Махотин, выигравший скачку, напоминает, по мнению Д. Д. Оболенского, А. Д. Милютина, сына военного министра 7 .

Глава XXVI. Упоминающийся здесь знаменитый путешественник по Китаю — вероятно И. Я. Пясецкий; его книга «Путешествие по Китаю» была издана в 1874 г.

Главы XXXII и XXXIII. Мадам Шталь и ее воспитанница Варенька, по свидетельству Софьи Андреевны, напоминают кн. Елену Александровну Голицыну, урожденную Дондукову-Корсакову, и ее воспитанницу Катеньку. Рассказ о происхождении Вареньки взят из семейных преданий Толстых.

В романе мы читаем о мадам Шталь: «Когда она родила, уже разведясь с мужем, первого ребенка, ребенок этот тотчас же умер, и родные г-жи Шталь, зная ее чувствительность и боясь, чтоб это известие не убило ее, подменили ей ребенка, взяв родившуюся в ту же ночь и в том же доме в Петербурге дочь придворного повара. Это была Варенька». Толстой пишет в своих воспоминаниях, что его тетка, Александра Ильинична Остен-Сакен, «родила, когда уже разошлась с своим мужем. Ее ребенок умер и его подменили дочерью придворного повара». Эта приемная дочь Александры Ильиничны, Пашенька, росла и воспитывалась вместе с Львом Николаевичем, его братьями и сестрой.

Третья часть

Главы I—IV. В этих главах все напоминает самого автора и Ясную Поляну. Следующие слова можно целиком отнести к Толстому: «Для Константина народ был только главный участник в общем труде...». Он испытывал «какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы...». В своей «Исповеди» Толстой также пишет о своей «почти физической любви к мужику». Левин «долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и [мировой] посредник, а главное как советчик (мужики верили ему и ходили верст за сорок к нему советоваться)». Несмотря на то, что в те времена крестьяне вообще мало доверяли «господам», они, так же, как к Левину, приходили советоваться и к Толстому. Помню, как почти ежедневно у крыльца яснополянского дома крестьяне, иногда прибывшие из дальних деревень, ждали Льва Николаевича и, когда он к ним выходил, пространно поверяли ему свои семейные, судебные и имущественные дела, советовались с ним.

Левин говорит: «— Когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы». Также и Толстой возмущался по поводу обыска в Ясной Поляне, произведенного жандармами в 1862 г.

Мнения Левина, высказанные им в разговоре с братом, о земстве, мировых судьях и медицине, близки к мнениям Толстого того времени, с той оговоркой, что автор, стараясь быть объективным, повидимому, сгустил краски. Однако, мнение Левина о народном образовании нельзя приписать Толстому. Как-раз во время писания «Анны Карениной» Толстой вновь был занят вопросами народного образования, писал свою «Азбуку» и книги для чтения.

Описание косьбы Левина с крестьянами — это впечатления самого Толстого. В 1870 г. он по целым дням работал на покосе вместе с яснополянскими крестьянами. Упоминаемый в романе Калиновый луг находится около речки Воронки в Ясной Поляне.

Ермил и Тит — имена крестьян Ясной Поляны.

Глава VII. Степан Аркадьевич «напоминает о себе в министерстве». Чиновникам, служившим в провинции (к которой в то время принадлежала и Москва), полезно было помнить французскую поговорку: les absents ont toujours tort (отсутствующие всегда неправы) и иногда показываться в Петербурге, в министерстве, для того, чтобы получить повышение по службе. Свояк Толстого, А. М. Кузминский, не раз именно с этой целью ездил в Петербург.

Главы VIII—X. Имение Облонских Ергушово напоминает имение сестры Толстого, Марии Николаевны, Покровское, а также и Ясную Поляну. В Покровском была бесхозяйственность, как и в Ергушове.

Поездка в церковь Дарьи Александровны для причащения детей похожа на такие же поездки С. А. Толстой. Церковь, к приходу которой принадлежала Ясная Поляна, находилась в двух с половиной верстах от нее; Ергушово также, повидимому, было не близко от приходской церкви, так как Дарья Александровна поехала туда в коляске. Ее меньшая дочь, Лили, после причастия сказала священнику по-английски: «Please, some more [Пожалуйста, еще]». Нечто в том же роде было сказано маленьким сыном Толстого, Лелей (Львом), когда его причащали. Софья Андреевна в письме к мужу от 30 июня 1871 г. писала: «... других причащали и дали пить теплое и есть просвиру, а он поднял головку и кричит: и Леле полалуста. Потом, когда понесли это блюдечко в алтарь, он закричал: Лели мор оно». В своих записках «Моя жизнь» Софья Андреевна записала, что Леля сказал: «Лели please some more».

Купанье Дарьи Александровны с детьми также похоже на купанье Софьи Андреевны с ее детьми. В полутора верстах от дома на речке Воронке была сделана запруда и построена купальня, огражденная, так же, как в Ергушове, соломенными щитами; туда ездили купаться на «катках», как назывался экипаж, обыкновенно называемый долгушей или линейкой. Разговоры Дарьи Александровны с бабами напоминают подобные же разговоры Софьи Андреевны с бабами.

Глава XII. Мысли Левина, когда он провел ночь на копне сена, — это мысли самого Толстого незадолго до его женитьбы: «... отречение от своей старой жизни, от своих бесполезных знаний, от своего ни к чему ее нужного образования... Иметь работу и необходимость работы? Оставить Покровское? Купить землю? Приписаться в [крестьянское] общество? Жениться на крестьянке?». Всю свою жизнь Лев Николаевич мечтал об «отречении от старой жизни», об уходе от нее. Незадолго до его женитьбы ему приходила мысль жениться на крестьянке. Вспоминаю, как позднее он однажды рассказал мне и брату Илье, что один помещик (не помню его имени), женившийся вторым браком на крестьянке, сказал: «Теперь я чувствую себя дома». Отец, очевидно, сочувствовал этому помещику.

Глава XIII. Развод между супругами в дореволюционное время был обставлен трудными, циническими и дорогими условиями. По тогдашнему закону, следующие три случая могли служить поводами к разводу: физические недостатки супругов, безвестное пятилетнее отсутствие одного из супругов и прелюбодеяние. Когда не было первых двух условий, приходилось прибегать к третьему. Но для узаконения развода прелюбодеяние должно было быть реально и формально доказано. Тогда невиновный супруг получал право на вторичный брак и на своих детей, а виновный лишался этих прав. Развод Карениных, следовательно, мог осуществиться либо доказательством измены Анны мужу, причем она лишалась прав на сына и на вторичный брак (с Вронским), либо принятием на себя несуществующей вины Алексеем Александровичем. Это принятие на себя вины должно было быть удостоверено консисторскими чиновниками, известными своей подкупностью. Ни в чем не повинный Алексей Александрович должен был разыграть комедию не содеянного им прелюбодеяния с какой-нибудь подкупленной женщиной, а подкупленные свидетели должны были представить этому неопровержимые доказательства. Тогда он, а не Анна, лишался прав на сына и на вторичный брак. Такая процедура была незаконна, однако, нередко практиковалась.

Глава XIV. «Министерство, враждебное Алексею Александровичу...». Действия министров царского правительства нередко бывали не только не согласованны между собой, но даже враждебны; первого министра не было. Министерства были объединены впервые при Николае II, когда первым министром был назначен С. Ю. Витте.

Глава XVIII. «Неожиданный молодой гость, которого привезла Сафо... был однако такой важный гость, что, несмотря на его молодость, обе дамы встали, встречая его». Этот гость был, очевидно, одним из великих князей. В светском обществе, когда входил в комнату один из великих князей, было принято вставать всем, даже пожилым дамам.

Главы XX и XXI. Прототипами Серпуховского могли быть военные, знакомые Толстому по Севастопольской кампании, например, А. Д. Столыпин, впоследствии генерал-адъютант, занимавший видные должности, или Н. А. Крыжановский, генерал, бывший в 60-х годах варшавским, а в 70-х годах оренбургским генерал-губернатором. Толстой виделся с ним после войны в 1862 и 1876 гг.

Главы XXIV и XXVII. Неудачи по хозяйству Левина были общими у помещиков того времени. После отмены крепостного права хозяйство в имениях долго не могло наладиться. Помещики терпели убытки отчасти от дешевых цен на хлеб, отчасти от непривычки рабочих к новым формам труда (после барщины); крестьяне же бедствовали вследствие обременительных налогов, своей бесправности и традиционного трехполья на выпаханной земле. Разумеется, они относились к помещичьему хозяйству или равнодушно, или враждебно.

Богатый мужик, у которого останавливался Левин, был в сущности небольшим помещиком: он купил 120 десятин и снимал у помещицы еще 300. Когда Толстой ездил в свое самарское имение, он останавливался по дороге у одного зажиточного крестьянина. Повидимому, он о нем и вспомнил. В то время в Самарской губернии можно было дешево купить и арендовать землю, дававшую в благоприятные годы большие урожаи. В центральной России это было труднее, — земля ценилась дороже; здесь доходы разбогатевших крестьян большей частью приобретались мелкой торговлей и ростовщичеством, а не земледельческим трудом.

Главы XXVI и XXVII. Описывая Свияжского, Толстой, повидимому, имел в виду некоторые черты Петра Федоровича Самарина, с которым был хорошо знаком и часто видался в 70-х годах. Я предполагаю, что основа взглядов на жизнь Самарина была для Льва Николаевича так же загадочна, как и основа взглядов на жизнь Свияжского. Самарин был богатым помещиком, предводителем сперва Епифанского уезда, затем, с 1873 по 1880 г., тульским губернским предводителем. Он, как и Свияжский, был умен, хорошо образован и либерален, хотя, может быть, менее либерален, чем Свияжский. Он не был славянофилом, как его братья, Юрий и Дмитрий. Так же, как Свияжский, он жил очень дружно со своей женой; детей у них также не было.

Мнения «помещика с седыми усами... очевидно, закоренелого крепостника и деревенского старожила, страстного сельского хозяина» можно было в те времена услышать от многих, особенно некрупных, помещиков, живших в своих имениях и на доходы со своих имений. Между прочим, такие же мнения высказывались братом Льва Николаевича, Сергеем Николаевичем, и поэтом А. А. Фетом.

Глава XXVIII. Свияжский предлагает Левину осмотреть «интересный провал в казенном лесу». Такие провалы, образовавшиеся от действия подземных вод и оседания земли, находились в казенном лесу Засека, близ Ясной Поляны.

Глава XXIX. Планы Левина о привлечении крестьян к участию от прибылей в хозяйстве в его имении напоминают проект, который Толстой пытался осуществить с крестьянами Ясной Поляны в конце 50-х годов, когда он заменил барщину оброком. Резунов и Шураев — фамилии крестьян Ясной Поляны.

Глава XXXI. «Смерть, неизбежный конец всего, в первый раз с неотразимою силой представилась» Левину. Толстой в первый раз почувствовал страх перед неизбежностью смерти после того, как умер его брат Николай в 1860 г. В сентябре 1869 г., ночуя в арзамасской гостинице, он особенно остро испытал то же чувство — беспричинную, неописуемую тоску, страх, ужас, о чем писал жене.

Воспоминание о том, как в отсутствии Федора Богдановича Левин с братом перекидывались подушками, — это воспоминание детства самого Льва Николаевича. Федор Богданович — это немец Федор Иванович Рессель, дядька Толстых; он же выведен в «Детстве и отрочестве» в лице Карла Ивановича.

Четвертая часть

Глава I. В 1874 г. в Петербург приезжал принц Альфред Эдинбургский, жених дочери Александра II, Марии Александровны. Повидимому, Толстой имел в виду именно его, когда писал об иностранном принце, которого сопровождал Вронский.

Глава VII. Левин, вернувшись с медвежьей охоты, мерил аршином свежую медвежью шкуру. Толстой охотился на медведей в 1859 г. 21 декабря он убил медведя, а 22-го его погрызла раненная им медведица, которая потом была убита другим охотником. Об этом он написал рассказ «Охота пуще неволи». Выделанная шкура этой медведицы сохранялась в Ясной Поляне, а позднее — в хамовническом доме Толстых.

Главы VII, IX. Степан Аркадьевич пригласил к обеду «известного чудака-энтузиаста Песцова, либерала, говоруна, музыканта, историка и милейшего пятидесятилетнего юношу». В Песцове можно заметить некоторые черты С. А. Юрьева (1821—1888), левого славянофила, любителя искусств и поэзии, впоследствии председателя Общества любителей русской словесности и редактора журнала «Русская Мысль». Он, так же, как Песцов, был сторонником женского образования. Славянофильский оттенок в Песцове виден по тому, что он, как и Юрьев, видел «хоровое начало» в сельской общине. В черновиках романа Песцов назван Юркиным. Есть в Песцове также черты известного критика и искусствоведа В. В. Стасова.

Глава X. В 1871 г. министром народного просвещения Д. А. Толстым был проведен новый гимназический устав, по которому в основу преподавания в классических гимназиях было положено изучение греческого и латинского языков и изъяты были естественные науки. Такая программа считалась хорошим средством для борьбы с «нигилизмом». В русском обществе реформа Д. А. Толстого возбудила большие споры, при чем большей частью высказывалось отрицательное отношение к ней. По поводу этой реформы и велись разговоры гостями Облонского.

Глава XIII. Левин объяснился с Кити, написав только первые буквы тех слов, которые он хотел ей сказать. Кити по этим буквам угадала самые слова.

Такое же объяснение было у Льва Николаевича с Софьей Андреевной. Об этом она записала в своем дневнике 8 . Т. А. Кузминская в своей книге «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» рассказала, как это произошло. Она была в то время пятнадцатилетней девочкой и, по ее словам, слышала этот разговор, спрятавшись под фортепьяно, чтобы ее не просили петь. Вот что она писала: «Вошли Л. Н. и Соня. Л. Н. спросил ее: Софья Андреевна, можете прочесть что я напишу начальными буквами? — Могу, решительно ответила Соня, глядя ему прямо в глаза. Некоторые слова он подсказал ей. Угаданные слова были: «Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья». — Ну еще, говорил Л. Н., и написал первые буквы следующей фразы: «В вашей семье существует ложный взгляд на меня и вашу сестру Лизу. Защитите меня вы с вашей сестрой Танечкой». Софья Андреевна угадала и эти слова. Оговорка Т. А. Кузминской, что некоторые слова были подсказаны Львом Николаевичем, несколько ослабляет впечатление от этой удивительной прозорливости Софьи Андреевны. Какие слова были подсказаны, остается неизвестным. В романе такой оговорки нет.

Главы XIV—XVI. Эти главы автобиографичны. На вопрос князя Щербацкого о дне свадьбы Левин отвечает: «— ... по моему, нынче благословить, а завтра свадьба. — Ну, полно, mon cher, глупости! — Ну, через неделю».

Толстой перед своей женитьбой отвечал родителям своей невесты в таком же роде. Согласие на его предложение было дано 16 сентября 1862 г., а венчался он через семь дней после этого, 23 сентября.

Автобиографично и признание Левина в том, что он не так чист, как она, и что он — неверующий. Так же, как Толстой, Левин передал своей невесте свой холостой дневник, который он и писал «в виду будущей невесты»; его невеста, так же, как Софья Андреевна, была огорчена чтением этого дневника.

Глава XVI. Фульд — известный московский ювелир.

Глава XVII. Родильная горячка Анны напоминает родильную горячку, бывшую у Софьи Андреевны после рождения ее дочери Марии (12 февраля 1871 г.). После болезни ей, так же, как Анне, обрили голову, во избежание падения волос; пока волосы не отросли, она носила чепчик.

Пятая часть

Глава I. Толстой перед своей свадьбой, так же, как Левин, не верил в учение православной церкви и, вероятно, сознался в этом священнику на исповеди, обязательной перед свадьбой.

Глава II. Так же, как Левин, Толстой опоздал на свое венчание из-за отсутствия чистой рубашки. Об этом рассказывает Т. А. Кузминская в своих воспоминаниях.

Главы IV—VI. Описывая свадьбу Левина, Толстой вспоминал о своей женитьбе. Показательна в этом отношении следующая описка в одном из вариантов романа. После слов: «Левин расслышал молитву «О ныне обручающихся рабе божьем» — в черновике написано слово «Льве», зачеркнутое и замененное словом «Константине».

Главы IX—XII. Некоторые черты художника Михайлова напоминают известного художника И. Н. Крамского. Крамской приезжал в Ясную Поляну в 1872 г., написал два портрета Толстого и много с ним разговаривал. Реализм, которого придерживался Михайлов в изображении Христа в своей картине «Христос перед Пилатом», был в то время новым направлением в живописи, отразившимся, между прочим, в картине Крамского «Христос в пустыне». На эту тему и шел разговор между Михайловым и Голенищевым.

Глава XIV. «Вообще, тот медовый месяц, то есть месяц после свадьбы, от которого, по преданию, ждал Левин столь многого, был не только не медовым, но остался в воспоминании их обоих самым тяжелым и унизительным временем их жизни». То же самое не раз говорил Толстой о первом месяце, прожитым им после своей свадьбы.

Глава XVI. Долли возила на детский бал к Сарматским Гришу и Таню; Таня была одета маркизой. Это напоминает мне, как однажды на святках, в начале 70-х годов, моя мать нарядила меня маркизой, а сестру Таню — маркизом, и как она нас учила в этих костюмах танцовать польку с фигурами.

Глава XVII. Описывая смерть Николая Левина, Толстой вспомнил последние дни своего брата Дмитрия (умер 22 января 1856 г.), подробно описанные им в «Воспоминаниях». Он вспомнил также смерть старшего брата Николая, умершего в 1860 г. Лев Николаевич не был при смерти Дмитрия, уехав за несколько дней до нее; Николай же умер при нем.

Предсмертные слова Николая Левина, как выше упомянуто, напоминают предсмертные слова Киселева.

Глава XXIV. «Поздравление кончалось». Подразумевается, что это поздравление вновь награжденных сановников происходило в Зимнем дворце. На этом приеме все дамы, даже старухи, должны были быть в декольтированных платьях. Разумеется, такой туалет не мог подходить к наружности и возрасту графини Лидии Ивановны, и ей пришлось прибегать к особым ухищрениям, чтобы не казаться смешной.

Шестая часть

Глава I. В главах I—VIII опять многое напоминает Ясную Поляну. Левину «немного жалко было своего левинского мира и порядка, который был заглушаем этим наплывом «щербацкого элемента», как он говорил себе». Заменив Левина Толстым, а «щербацкий элемент» — «берсовским элементом», мы перенесемся в яснополянскую усадьбу 70-х годов. Как в усадьбе Левина каждое лето жила семья сестры Кити, Долли Облонской, так же в яснополянском флигеле каждое лето жила семья сестры Софьи Андреевны, Татьяны Андреевны Кузминской.

Глава II. Даже мелкие подробности напоминают яснополянскую жизнь того времени, например, вопрос о том, варить ли малиновое варение с водой или без воды. Я помню, как в Ясную Поляну приезжал по делам издания «Азбуки» Ф. Ф. Рис, толстый белокурый немец, владелец типографии в Москве. Увидав, что в Ясной Поляне варят малиновое варение с водой, он посоветовал варить его без воды. Этот способ сперва вызвал недоверие, но затем был испробован и одобрен.

Глава II. Покупка разных материй и других предметов домашнего обихода на «дешевом товаре» часто практиковалась Софьей Андреевной и Татьяной Андреевной. «Дешевый товар», или «дешевка», — это распродажа магазинами по дешевой цене бракованных или залежалых товаров и остатков (большей частью на пасхальной неделе).

Глава II. «Левин никогда не называл княгиню maman, как это делают зятья, и это было неприятно княгине». «Левин, несмотря на то, что он очень любил и уважал княгиню, не мог, не осквернив чувства к своей умершей матери, называть ее так». По той же причине Лев Николаевич называл свою тещу не «maman» или каким-нибудь другим словом, употребляемым при обращении к матери, а просто Любовью Александровной.

Глава VIII. «В строящемся флигеле рядчик испортил лестницу, срубив ее отдельно и не разочтя подъем, так что ступени все вышли покатые... Теперь рядчик хотел, оставив эту же лестницу, прибавить три ступени». Он был уверен, что это исправит лестницу. Он говорил: «— Как, значит, возьмется снизу... пойдеть, пойдеть и придеть». То же случилось в Ясной Поляне, когда Толстой в 1872 г. перестраивал лестницу в пристройке к дому. Выражение: «пойдет, пойдет и придет» он обычно применял к работам, делаемым «на-авось», без плана и предварительного расчета.

Глава IX. Охота Левина с Облонским и Весловским напоминает поездки на охоту Толстого в 70-х годах. Первое болото, на которое заезжал Левин с своими гостями, — это болото по ручью Диготне, в семи верстах от Ясной Поляны; большое Гвоздевское болото, поросшее осокой и ольхой и с мельницей вблизи, — это болото по речке Солове, около села Карамышева, в двадцати верстах от Ясной Поляны. Левин говорит: «— В Гвоздеве болото дупелиное по сю сторону, а за Гвоздевым идут чудные бекасиные болота, и дупеля бывают». Левин не договаривает, и читателю неясно: по сю сторону чего? Толстой имел в виду болото, разделенное на две части полотном железной дороги. В 1873 или 1874 г. Лев Николаевич ездил на эти болота вместе со своим гостем, скрипачом Ипполитом Михайловичем Нагорновым. Помню, как он остался недоволен тем, что Нагорнов, так же, как Весловский, нечаянно выстрелил, и тем, что Нагорнов, проезжая через деревню, застрелил собаку, гнавшуюся за сеттером Льва Николаевича, Дорой. У Ласки, собаки Левина, также есть свой прототип: это желтый сеттер Толстого, Дора, названная так в честь героини романа Диккенса «Давид Копперфильд».

Главы XIV и XV. В рассказе о том, как Левин ревновал Кити к Весловскому, Толстой беспощадно описал самого себя. Эпизод окончился тем, что Левин сказал Весловскому: «— Я велел вам закладывать лошадей. — То есть как? — начал с удивлением Весловский. — Куда же ехать? — Вам, на железную дорогу, — мрачно сказал Левин...». В своих воспоминаниях Т. А. Кузминская рассказывает о двух случаях выпроваживания гостей из Ясной Поляны. В первый раз, в 1863 г., был изгнан Анатолий Шостак, ухаживавший за Татьяной Андреевной. «Лев Николаевич велел заложить лошадей, а Соня сказала Анатолию, что в виду ее скорой болезни она думает, что ему будет лучше уехать».

Во второй раз, по словам Кузминской, Лев Николаевич попросил уехать своего знакомого Рафаила Писарева. Это было в сентябре 1871 г. Писарев был помещиком Епифанского уезда, очень красивым, высокого роста, мускулистым молодым человеком. Между прочим, он рассказывал, что, путешествуя по Индии, он застрелил тигра, вскочившего на слона, на котором он ехал. По своему характеру он не был похож на Весловского. Т. А. Кузминская пишет: «Соня, сидя у самовара, разливала чай. Писарев сидел около нее. По моему это была его единственная вина. Он помогал Соне передавать чашки с чаем... Он весело шутил, смеялся, нагибаясь иногда в ее сторону, чтобы что-либо сказать ей. Я наблюдала за Львом Николаевичем. Бледный, с расстроенным лицом, он вставал из-за стола, ходил по комнате, уходил, опять приходил и невольно мне передал свою тревогу. Соня также заметила это и не знала, как ей поступить. Кончилось тем, что на другое утро, по приказанию Льва Николаевича, был подан экипаж, и лакей доложил молодому человеку, что лошади для него готовы». Из рассказов Кузминской следует, что Писарев был изгнан тем же способом, каким был изгнан Анатолий Шостак: обоим сказали, что лошади для них готовы. Я в этом сомневаюсь. Я помню рассказ о ревности моего отца к Писареву, но не слыхал о том, чтобы ему сказали: «Лошади для вас готовы».

Глава XIX. Толстой бывал в нескольких богатых усадьбах, похожих на усадьбу Вронского. Больше других на нее похожи усадьба П. П. Новосильцева в селе Воине, Мценского уезда, и усадьба графа А. П. Бобринского в Богородицке (Тульской губ.). Про усадьбу Новосильцева Лев Николаевич писал в 1865 г. жене: «все для изящества и тщеславия, — парки, беседки, пруды, points de vue [виды на ландшафт] и очень хорошо». У Бобринского он был, вероятно, в 1873 г., когда охотился вместе с Д. Д. Оболенским в Богородицком уезде. Бобринский был одним из самых богатых землевладельцев Тульской губ. Так же, как Вронский, он построил на свой счет больницу (в Богородицке).

Глава XIX. Анна говорит про живущего у Вронского доктора: «Не то что совсем нигилист, но, знаешь, ест ножом...». Есть ножом, т. е. класть пищу в рот ножом, а не вилкой, считалось, да и теперь многими считается, дурной манерой. По мнению Анны, такие дурные манеры должны были быть у «нигилистов».

Глава XXV. Анна получила ящик книг от Готье. У Готье был известный в Москве магазин французских и английских книг.

Главы XXVI—XXX. На каких дворянских собраниях бывал Толстой — не выяснено. О том, что он бывал на них, можно судить по тому, что в сундуке в Ясной Поляне хранились два дворянских мундира, один — его отца, другой — его самого. Дворянские собрания собирались раз в три года. Во время писания романа тульское дворянское собрание происходило в 1873 г. Может быть, Толстой был на этом собрании, а может быть, только слышал рассказы о нем от приезжавших к нему дворян. Кашинское дворянское собрание во многом напоминает Тульское дворянское собрание этого года. До 1873 г. предводителем был Минин, крепостник, про которого можно было сказать то же, что сказал Кознышев про Снеткова. что «он во всем всегда держал сторону дворянства, он прямо противодействовал распространению народного образования и придавал земству, долженствующему иметь такое громадное значение, сословный характер».

В романе описывается, как в Кашине на место Снеткова был выбран Неведовский, дворянин с более современным направлением, сочувствующий земству. Также в Туле в декабре 1873 г. был выбран вместо Минина Петр Федорович Самарин, образованный человек, сторонник реформ.

Надо знать статью закона о выборах предводителей дворянства для того, чтобы понять, как они происходили. По этой статье было обязательным выбрать двух лиц — предводителя и кандидата к нему, но они не выбирались каждый отдельно, а получивший большее число шаров становился предводителем, меньшее — кандидатом. Поэтому, если первый баллотировавшийся был выбран, это еще не значило, что он будет предводителем. Второй выбранный мог получить большее число шаров, и тогда он становился предводителем. Поэтому надо было подстроить выборы так, чтобы менее желательный для большинства — первый или второй из баллотирующихся — был выбран меньшим числом шаров, чем желательный, но не был бы забаллотирован, так как, если бы было выбрано только одно лицо, остальные же были бы забаллотированы, выборы признавались несостоявшимися. На игре по этой статье и велись интриги. Когда Снетков был избран, партия Неведовского старалась провести своего кандидата большим числом шаров, чем Снеткова, что ей и удалось.

Седьмая часть

Глава I. Левин в Москве — это Толстой в Москве. Там он также торопился, также «чем больше ничего не делал, тем меньше у него оставалось времени». Кити «видела, что он здесь не настоящий».

Глава III. В разговоре с Метровым Левин высказал мнение, что «русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю... этот взгляд русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке». Подтверждение мысли о таком призвании русского народа Толстой видел в истории возникновения селений, соседних с его самарским имением. Эти селения возникли сравнительно недавно — за последние сто лет — путем переселений крестьян из центральных губерний. Переселения эти происходили и в 70-х годах — далее на Восток, в Сибирь. Однако, переселялись крестьяне не потому, что считали это своим призванием, а потому, что на родине, особенно при крепостном праве, их жизнь была невыносима; переселение на новые земли было простейшим выходом из положения. Одно время Толстой обдумывал план литературного произведения, описывающего жизнь переселенцев.

Глава III. Упоминаемый «университетский вопрос» является, вероятно, отражением истории, разыгравшейся в Московском университете в 1867 г., когда между профессорами произошел раскол по вопросу о выборе проф. Лешкова. В результате происшедшей борьбы трое молодых профессоров (Б. Н. Чичерин, Ф. М. Дмитриев и С. А. Рачинский) оставили университет.

Глава IV. Арсений Львов отчасти напоминает поэта Ф. И. Тютчева. «Он всю свою жизнь провел в столицах и заграницей, где он воспитывался и служил дипломатом». Как известно, Тютчев был дипломатом и много лет жил за границей. Сходство заметно и в описании наружности Арсения Львова: «Прекрасное, тонкое и молодое еще лицо его, которому курчавые, блестящие серебряные волосы придавали еще более породистое выражение, просияло улыбкой». В августе 1871 г. Толстой встретил в поезде Ф. И. Тютчева и писал о нем А. Фету: «Четыре станции говорил и слушал этого величественного и простого и такого глубокого, настояще умного старика». В Арсении Львове, мне кажется, можно видеть также черты кн. Евгения Владимировича Львова или его брата, Владимира Владимировича. Левин говорит, что он не видал лучше воспитанных детей, чем дети (два мальчика) Львова. Когда мне было 11—12 лет, в Ясную Поляну приезжал кн. Е. В. Львов со своими двумя сыновьями, Алексеем и Владимиром. Помню, что мой отец ставил их нам в пример, как особенно благовоспитанных мальчиков.

Глава V. «Фантазия «Король Лир в степи» — имеется в виду сюита М. А. Балакирева «Король Лир», написанная в 1860 г. В средней части этой сюиты есть эпизод, изображающий короля Лира с шутом в пустыне во время бури; есть также тема Корделии, нежная и грустная. Толстой устами Левина высказывает свое отрицательное отношение к программной музыке.

Глава VI. Процесс иностранца, о котором идет речь в салоне графини Боль, — это, очевидно, отражение дела железнодорожного предпринимателя и дельца Струсберга, разбиравшегося в Московской судебной палате в 1875 г.

Главы VII и VIII. Клуб, описанный в этих главах, — это московский так называемый «английский клуб», помещавшийся на Тверской, в доме Шаблыкина; в настоящее время там находится Музей Революции. Широкий полукруглый двор, швейцар в перевязи, ковровая лестница, статуя на площадке; комнаты — столовая, большая, где играли в коммерческие игры, читальня, диванная, умная (где велись «умные» разговоры) и инфернальная, где велась азартная игра; отдельный стол с водками и всевозможными закусками, взаимные угощения членов клуба шампанским, подаваемым стаканчиками на подносе; прозвище старых членов клуба шлюпиками (подобно старым грибам или разбитым яйцам) и пр. — все это напоминает московский Английский клуб, этот «храм праздности», как его назвал Степан Аркадьевич 9 .

Главы XIII—XVI. Описание родов Кити — это описание родов Софьи Андреевны. Елизавета Петровна — это Мария Ивановна Абрамова, тульская акушерка, бывшая при родах Софьи Андреевны.

Главы XXI и XXII. В лице Ландау Толстой, вероятно, изобразил медиума Юма (Hume), которого видел в Париже в 1857 г. и в Петербурге в 1859 г. Юм был популярной личностью в парижских салонах. В 1859 г. он приезжал в Россию вместе с известным богачом и меценатом гр. Г. И. Кушелевым-Безбородко. В России он, по выражению одного современного журнала, сделал свой лучший фокус — женился на богатой родственнице гр. Кушелева-Безбородко. Превращение Ландау в графа Беззубова в романе является, повидимому, отражением этого эпизода, на что намекает и характерное для Толстого сходство имен (Безбородко и Беззубов). Юм выступал со своими медиумическими опытами в России также в 1871—1875 гг.

Глава XXIX. Анна читает вывеску: «Тютькин coiffeur [парикмахер]». Одно время на Толстого работал портной Тютькин.

Восьмая часть

Глава I. «На смену вопросов иноверцев, американских друзей, самарского голода, выставки, спиритизма стал славянский вопрос». Вопрос об «иноверцах» относится к униатам западных губерний, насильственное присоединение которых к православной церкви было торжественно отпраздновано в 1875 г. «Американские друзья» — это специальное посольство правительства САСШ, привезшее в 1866 г. поздравление Александру II по случаю его избавления от покушения Каракозова и благодарность за поддержку Штатов во время их междоусобной войны. Торжественный обед, данный московской Городской думой в честь главы посольства и его спутников, послужил сюжетом для комического рассказа И. Ф. Горбунова.

Упоминание о самарском голоде относится к народному бедствию, постигшему Самарскую губернию в 1873 г. вследствие трехлетней засухи. Тогда Толстой поместил в газетах письмо с описанием бедствия, произведшее сильное впечатление и вызвавшее приток пожертвований.

Глава III и следующие . Восстание Боснии и Герцеговины против турецкого владычества, возникшее в 1874 г., и начавшаяся в 1876 г. война между Турцией и Сербией вызвали сочувствие в русском обществе и прессе, чему особенно способствовали славянофильские кружки с И. С. Аксаковым, Ю. Ф. Самариным, В. И. Ламанским и др. во главе. Под влиянием общественного возбуждения началось так называемое «добровольческое движение». Люди из разных слоев общества записывались в добровольцы и отправлялись на театр военных действий. Некоторые шли под влиянием идейных мотивов, другие руководились больше личными интересами, тщеславием, пристрастием к авантюрам.

Толстой не сочувствовал добровольческому движению, что и выразил в эпилоге к своему роману. Помню, что он говорил: «Сербы живут богаче наших крестьян, а с крестьян собирают пожертвования в их пользу». Он, вероятно, знал нескольких добровольцев и слышал рассказы о них. Я помню только, что в Сербию поехал знакомый моему отцу Петр Афанасьевич Шеншин, брат А. А. Фета.

Известно, что редактор «Русского Вестника» М. Н. Катков, будучи сторонником добровольческого движения, отказался поместить без изменений последнюю, восьмую часть «Анны Карениной». Вместо нее и раньше, чем эта часть вышла отдельным изданием, он поместил в своем журнале две критические статейки о ней, из которых читатели узнавали о дальнейшей судьбе действующих лиц романа. Этот поступок Каткова привел к полному разрыву между ним и Толстым. Я помню, как отец возмущался некорректной выходкой Каткова и говорил, что никакого дела с ним иметь не будет. Разрыв с Катковым был подготовлен отрицательным отношением Толстого к общему направлению катковских изданий.

Глава XIV. «Новая пчелиная охота» Левина напоминает увлечение Толстого пчеловодством. Пасека в Ясной Поляне находилась в полутора верстах от усадьбы, среди осин и лип, за речкой Воронкой.

Глава XVII. Гроза, разбитый громом дуб, Кити со своим грудным сыном и няней в роще Колке под проливным дождем, беспокойство о них Левина — все это описание подобного же случая в Ясной Поляне; надо заменить имена: Кити — Софьей Андреевной, Константина Дмитриевича — Львом Николаевичем, Мити — Сережей, рощи Колка — Чепыжем.

Главы IX—XI. Во время молотьбы Левин смотрит на «лошадь, переступающую по двигающемуся из-под нее наклонному колесу». Из этих слов видно, что двигателем молотилки была устаревшая в настоящее время машина, так называемый топчак. Лошади, топчась по досчатому колесу, приводили его в движение, передававшееся по трансмиссиям молотильному барабану. Топчак был во время о̀но и в Ясной Поляне.

Сопоставление хода мыслей Левина о смысле жизни в последней части «Анны Карениной» с «Исповедью» Толстого показывает, что Толстой, незадолго перед тем, как писал эту часть, пережил тот переходный период в своем мировоззрении, когда он на мучившие его вопросы искал ответа в учении церкви. Ход мыслей Левина, приведший его к религии, тот же, через который прошел Толстой. Это мысли о том, что жизнь, кончающаяся смертью, бессмысленна, что на вопросы «как жить?» и «зачем жить?» ни естественные, ни гуманитарные науки не дают ответа. Левин «ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое...». «Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить. А знать я этого не могу, следовательно, нельзя жить», говорил себе Левин... И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться. Но Левин не застрелился и не повесился и продолжал жить».

Те же мысли, те же искания и ненахождение смысла жизни в научном знании, то же настроение, близкое к самоубийству, выражены в «Исповеди». Так же, как Левина, Толстого искушала мысль о самоубийстве. В «Исповеди» он писал: «Со мной сделалось то, что я здоровый, счастливый человек почувствовал, что я не могу больше жить... И вот тогда я, счастливый человек, прятал от себя шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами в своей комнате, где я каждый день бывал один раздеваясь, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни. Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от нее и между тем чего-то надеялся от нее».

Ответ на вопрос о смысле жизни Левину подсказал его разговор с подавальщиком Федором, сказавшим про Фоканыча: «— ... правдивый старик. Он для души живет. Бога помнит. — Как бога помнит? Как для души живет? — почти вскрикнул Левин. — Известно как, по правде, по божью... — Да, да, прощай, — проговорил Левин, задыхаясь от волнения, и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому».

В «Исповеди» Толстой говорит, что он «оглянулся на огромные массы отживших и живущих простых, не ученых и не богатых людей и увидел совершенно другое... Разумное знание в лице ученых и мудрых отрицает смысл жизни, а огромные массы людей, все человечество признают этот смысл в неразумном знании . И это неразумное знание есть вера, та самая, которую я не мог не откинуть... Спасло меня только то, что я успел вырваться из своей исключительности и увидеть жизнь настоящую простого рабочего народа и понять, что она только есть настоящая жизнь».

В 70-х годах «рабочий народ» по инерции и принуждению считался принадлежащим к православной церкви, и Толстому, так же, как и Левину, казалось, что присоединение к православию будет способствовать его слиянию с жизнью «рабочего народа». После сложных душевных переживаний Левин, так же, как Толстой, пришел к признанию необходимости веры. Но какой веры? Ответ на этот вопрос в «Анне Карениной» не совсем ясен. Из изложения мыслей Левина можно заключить, что он стал верным сыном православной церкви, но в его рассуждениях уже проглядывает сомнение. Так, в главе XIII Левин спрашивает себя: «Не могу ли я верить во все, что исповедует церковь?».

Для того, чтобы уверовать в церковь, слиться с «рабочим народом», Левин умышленно закрывал глаза на все, с чем его здравый смысл не мог согласиться. Толстой не мог на этом остановиться. Вскоре после издания «Анны Карениной» он говорит в своей «Исповеди», написанной в 1879—1882 гг.: «... Я убедился вполне, что в том знании веры, к которому я присоединился [т. е. в церковном вероучении] не все истинно». А в написанных в начале 80-х годов «Критике догматического богословия», «Исследовании Евангелия» и «В чем моя вера?» он резко порвал с церковью и критиковал ее учение.

Исчерпать вопрос о том, что в «Анне Карениной» взято из действительной жизни, очевидно — задача недостижимая. Но из всего рассказанного нами видно, что материалом для романа послужили многочисленные комбинации фактов, взятых из наблюдений над окружающей жизнью и из личного опыта автора, психологических ситуаций, родившихся в результате пристального изучения характеров и проникновенно угаданных душевных переживаний известных писателю людей. Все это выражено в художественных образах. Поэтому не только люди, читавшие «Анну Каренину» при ее появлении и знакомые с бытом той эпохи, но и современные читатели выносят такое впечатление, как будто перед ними прошла жизнь живых людей. Такова жизненная правда романа.

Комбинирование явлений, взятых из жизни, при условии «не лгать» — особенно трудная задача. Работая над «Войной и миром», Толстой писал Фету в 1864 г.: «Обдумать и передумать все, что может случиться со всеми будущими людьми предстоящего сочинения, — очень большого, — и обдумать миллионы всевозможных сочетаний для того, чтобы выбрать из них одну миллионную, очень трудно. И этим я занят».

Что же хотел выразить в своем романе Толстой, выбирая одну миллионную из всех возможных сочетаний? Он сам ответил на это: «Если бы я хотел словами выразить все то, что имел в виду выразить романом, то я должен был бы написать роман — тот самый, который я написал, сначала».

Эпиграф «Мне отмщение, и аз воздам» дает ключ к пониманию замысла «Анны Карениной»; но глубину ее основной идеи нельзя выразить в немногих словах. Это и не входит в мою задачу.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Эти указания приведены в биографии Толстого П. Бирюкова, в книге Н. Гусева «Толстой в расцвете художественного гения», в XX томе Юбилейного издания сочинений Толстого и особенно подробно в примечаниях В. Ф. Саводника к отдельному изданию «Анны Карениной» 1928 г.

2 «Толстовский Ежегодник», 1912 г., стр. 59.

3 «Дневники С. А. Толстой», ч. I, М., 1928, стр. 35.

4 Кузминская Т. А., «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне», ч. III, стр. 170.

5 Об этом писал, например, М. С. Громека, в статье, впервые изданной в 1883 г. и позднее вышедшей в издании «Посредника», в 1893 г.

6 Толстой писал о брате Димитрии в воспоминаниях, впервые опубликованных в 13-м издании Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, 1913, т. I, стр. 284—291.

7 Международный «Толстовский альманах», М., 1909, стр. 244.

8 «Дневники С. А. Толстой», ч. I, М., 1928, стр. 15.

9 О московском Английском клубе см. Никифоров Д., Из прошлого Москвы, М., 1900, и Гиляровский В., От английского клуба к Музею революции, М., 1926.

К дню рождения Льва Толстого

Анжела Джерих "Анна Каренина"

1. В первоначальных редакциях романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина» он был озаглавлен «Молодец-баба». А его героиня была нарисована как физически, внешне, так и душевно, внутренне, непривлекательной. Намного симпатичнее выглядел ее муж.

2. Фамилия Каренин происходит от «каренон» по-гречески (у Гомера) - «голова». Сын Льва Толстого так написал об этом: «Не потому ли он дал такую фамилию мужу Анны, что Каренин - головной человек, что в нем рассудок преобладает над сердцем, то есть чувством?».

3. Фамилии и имена некоторых других героев изменены по сравнению с первоначальными. Так, имя героини сначала было Нана (Анастасия), а Вронский носил фамилию Гагин.

4. Замысел романа. Задолго до написания "Анны Карениной" Толстой узнал о семейной драме своих близких знакомых: Мария Алексеевна Сухотина, сестра приятеля Толстого Д.А.Дьякова, разошлась со своим мужем и вторично вышла замуж. Этот случай был исключительный по тем временам, и мы знаем, что, по ранним вариантам, Анна получила развод и вторично вышла замуж. За год до начала работы Толстого над "Анной Карениной", в 1872 г. бросилась под поезд близ Ясной Поляны Анна Степановна Пирогова, покинутая любовником, соседом Толстого А.Н. Бибиковым. Толстой видел изуродованный труп, и это событие произвело на него тяжелое впечатление. Обе
семейные драмы не могли не послужить материалом для толстовского романа.

5. Прототипы героев:
Константин Левин - сам автор (фамилия, возможно, производная от имени Лев)

Китти - жена писателя и отчасти К.П.Щербатова

Николай Левин - брат Толстого Дмитрий (его образ, нарисованный в "Воспоминаниях" Толстого, во многом совпадает с образом Николая Левина).

Облонский - московский губернатор В.С.Перфильев и отчасти Д.Д.Оболенский (посаженым отцом на свадьбе Толстого был В. С. Перфильев, а у Левина Облонский).

Анна Каренина - для внешнего облика Анны Толстой воспользовался некоторыми чертами внешности дочери Пушкина М. А. Гартунг, которую однажды встретил в гостях в Туле.

А.А. Каренин - возможно С. М. Сухотин, с которым развелась жена;

Вронский - Н.Н. Раевский, внук прославленного генерала, героя 1812 года, чей подвиг Толстой описал на страницах "Войны и мира".

6. В романе Анна бросилась под поезд на подмосковной станции Обираловка. В советское время этот посёлок стал городом и был переименован в Железнодорожный.

7. В начальном варианте романа эпиграф выглядит иначе: "Отмщение Мое".

8. В общественных науках используется так называемы «принцип Анны Карениной», основанный на известном афоризме, открывающем роман: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в доме Облонских».

9. У романа – огромное количество экранизаций. Около 30-ти. К примеру:

1910 - Германия.
1911 - Россия. Анна Каренина (режиссёр и сценарист Морис Метр, Москва)
1914 - Россия. Анна Каренина (режиссёр и сценарист Владимир Гардин)
1915 - США.
1918 - Венгрия.
1919 - Германия.
1927 - США. Любовь (режиссёр Эдмунд Гулдинг). Анна Каренина - Грета Гарбо
3вуковое кино:
1935 - США. Анна Каренина (режиссёр Клэренс Браун). Анна Каренина - Грета Гарбо
1937 - Россия. Фильм-спектакль (режиссёры Татьяна Лукашевич, Владимир Немирович-Данченко, Василий Сахновский)
1948 - Великобритания. Анна Каренина (режиссёр Жюльен Дювивье). Анна Каренина - Вивьен Ли
1953 - СССР. Анна Каренина (режиссёр Татьяна Лукашевич). Анна Каренина - Алла Тарасова
1961 - Великобритания. Анна Каренина (ТВ). Анна Каренина - Клер Блум
1967 - СССР. Анна Каренина (режиссёр Александр Зархи). Анна Каренина - Татьяна Самойлова
1974 - СССР. Анна Каренина (фильм-балет). Анна Каренина - Майя Плисецкая
1985 г. - 3-я экранизация в США: Анна Каренина / Anna Karenina, Режиссёр: Саймон Лэнгтон.
1997 г. - 7-я экранизация в США: Анна Каренина / Anna Karenina, Режиссёр: Бернард Роуз
2007 г. - Россия, режиссёр Сергей Соловьев, 5-серийный
2012 г. – Великобритания, режиссер Джо Райт

10. В одном из вариантов экранизации (американский фильм «Любовь» 1927 года по мотивам «Анны Карениной») существует два разных финала - альтернативная счастливая развязка о воссоединении Анны и Вронского после смерти Каренина, предусмотренная для проката в США, и традиционная трагическая для проката в Европе.

А вы знаете ещё какие-нибудь интересные факты???

Сохранено

«Анна Каренина»

Сначала Толстой думал назвать роман «Два брака» – в одном из вариантов Анна получала развод и выходила замуж за Вронского. Но персонажи зажили собственной жизнью, навязали автору свою волю, и сюжет стал развиваться в ином направлении. Сюжет, в общем-то, довольно простой: жена бонвивана Облонского обнаруживает, что муж состоит в связи с бывшею гувернанткой-француженкой, ему приходится обратиться к своей сестре, Анне Карениной, чтобы та помогла все уладить. Анна – сама нежность и верность – примиряет супругов. Она замужем за петербургским сановником, человеком старше ее на двадцать лет, сухим, ограниченным, никогда не выходящим за рамки приличий. Когда она приезжает к брату, происходит ее встреча с блестящим офицером Вронским, у них вспыхивает взаимная симпатия. Кити, сестра жены Облонского, тоже влюблена во Вронского. Это приводит в отчаяние Левина, человека серьезного, очень цельного и правдивого, хотевшего жениться на ней. Анна становится любовницей Вронского и признается в этом мужу. Опасаясь мнения света, он готов простить жене все, особенно когда ее настигает болезнь. Но по выздоровлении она все же уходит к любовнику. Между ними все чаще размолвки: Вронский сожалеет об оставленной службе и карьере, Анна страдает без сына, оставшегося с отцом, тайно его навещает. Разочарования следуют одно за другим, она кончает жизнь под колесами поезда. Вронский, замученный угрызениями совести, отправляется воевать против турок. Параллельно этой грустной, мрачной истории развивается светлая и ясная любовь Левина и Кити – отвергнутая Вронским, девушка возвращается к нему, привлеченная честностью и надежностью. Они женятся, живут в деревне, где к ним приходит счастье «по Толстому».

Многие боялись, что после «Войны и мира», так густо населенной персонажами, обильной мыслями и рассуждениями, запас психологических сил художника исчерпался, но в «Анне Карениной» он создал галерею характеров, столь же полных жизни и пленительных, как в предыдущем романе. Эта могучая способность к возрождению питалась бесконечным интересом к жизни самого Толстого – открытого, переменчивого, обращающего внимание на все вокруг, запоминающего свои встречи с разными людьми, мелкие бытовые подробности, фиксирующего свои личные переживания.

Отношение автора к героине романа все время менялось, и за историей любви Анны и Вронского видна история любви Толстого к Анне. Сначала он порицает ее с точки зрения морали, видит в ней воплощение разврата, отказывая ей даже в красоте. Женщина, которая для многих поколений читателей станет образцом обаяния и элегантности, в первых набросках романа нехороша, с маленьким, низким лбом, коротким, вздернутым носом, полная, так что еще немного, и была бы отвратительна; но, несмотря на некрасивость ее лица, было что-то в ее улыбке, что позволяло ей нравиться. Таков ее внешний облик, что до внутренних качеств – это сердцеедка, настоящий дьявол, жертвами которой стал и муж, и любовник. Муж, Каренин, высокопоставленный чиновник, поначалу наделен был сердцем чувствительным, нежным, главным недостатком его была некоторая слезливость. Подозревая жену в неверности, делится с сестрой, что ему хочется зарыдать, чтобы его пожалели и подсказали, как быть. Что до Вронского, то в первых вариантах – это твердый в своих убеждениях, добрый и искренний офицер. Короче говоря, два совершенных мужских характера должны были сделать еще более контрастной черную душу Анны.

Однако грешница интересовала Толстого все больше и больше – волновала, вызывала нежность. Теперь он уже не мог отказать ей в красоте, и «пластическая операция» удалась в полной мере. Вронский, впервые увидевший Анну, «почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее – не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо него, было что-то особенно ласковое и нежное… Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице… В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживленность, которая играла в ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшею ее румяные губы. Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке». Позже Толстой говорит о ее решительной и легкой походке. Кити чувствует себя «влюбленною в нее, как способны влюбляться молодые девушки в замужних и старших дам», хотя «Анна не похожа была на светскую даму или на мать восьмилетнего сына, но скорее походила бы на двадцатилетнюю девушку по гибкости движений, свежести и установившемуся на ее лице оживлению, выбивавшемуся то в улыбку, то во взгляд, если бы не серьезное, иногда грустное выражение ее глаз, которое поражало и притягивало к себе Кити». Перед ее обаянием не в силах устоять и дети, которые борются между собой, чтобы подержать за руку. «Влюбленный» Толстой описывает появление Карениной на балу: «Анна была… в черном, низко срезанном бархатном платье, открывавшем ее точеные, как старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с крошечной кистью. Все платье было обшито венецианским гипюром. На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на черной ленте пояса между белыми кружевами. Прическа ее была незаметна. Заметны были только, украшая ее, эти своевольные колечки курчавых волос, всегда выбивавшиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу». Очарование Анны не следствие каких-то ухищрений или кокетства, сама она не понимает пока его. «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней», – говорит себе Кити.

И все же не Анна виновата в драмах, причиной которых становится ее красота. Какое-то проклятье тяготеет над ней, и в решающие моменты оно определяет ее жизнь. Автор начинает испытывать все большую антипатию к «здоровым» персонажам, окружающим эту заблудшую душу: в начале романа Анна – палач, Вронский и Каренин – жертвы, затем они меняются ролями, и оказывается, что эти мужчины недостойны Анны, Толстой отнимает у них положительные качества, которыми сам же наделил, возвышая и извиняя героиню.

Каренин становится сухим, эгоистичным, ограниченным, продуктом петербургской бюрократии, который за служебными обязанностями не замечает течения жизни, каждое его действие подчинено строгим рамкам закона и приличий. Он замораживает все, к чему прикасается, жена для него – лишь элемент обустройства быта. Впрочем, когда надвигается буря, ему вдруг становится понятно, что и у нее могут быть собственные мысли и чувства, своя судьба. И это ужасает его, он гонит от себя подобные мысли, теряет точку опоры, столкнувшись с жизнью не в официальных, а естественных ее проявлениях. Так человек, предпочитающий городскую жизнь, чувствует себя неуютно, сойдя с тротуара на проселочную дорогу. Он пытается успокоить себя, рассуждая, что чувства Анны и движения ее души его не касаются, что это дело ее совести. Признает, что, возможно, совершил ошибку, связав свою судьбу с этой женщиной, но ошибка была невольной, и отчего тогда чувствовать себя несчастным. Ложное достоинство, чинопочитание, лицемерие, трусость, прямолинейность, раскаяние перемешаны в этом человеке, который производит на других впечатление, прямо противоположное тому, что оставляет его жена: если Анна согревает сердца одним своим появлением, он, не желая того, превращает их в лед.

И все же Толстой отказывается выкраивать своих персонажей по одной мерке. Перед больной женой Каренин вдруг становится человечным, панцирь, под которым он скрывается, дает трещину, и полный жалости к Анне, муж не возражает против присутствия в своем доме Вронского. «Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что он желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали то, что он вдруг почувствовал не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал». Но душевный покой этот оказался недолгим – по мере выздоровления Анны Каренин вновь ожесточается, то, что казалось возвышенным у постели умирающей, становится смешным перед женщиной в добром здравии, и человек, подчиняющийся законам света, поступает так, как того требует этот свет. Анна же стремится разорвать опутывающую ее паутину лжи.

Она рассчитывает обрести во Вронском союзника и друга, а не только любовника. В одном из первых вариантов романа автор наделяет его кристально чистой душой, но так же, как и Каренина, шаг за шагом лишает его положительных качеств. Конечно, Вронский не только красивый офицер, тщеславный и не слишком умный, он принадлежит столичной «золотой молодежи», для которой любовные интрижки сродни охоте. В петербургском обществе люди делились на два сорта, абсолютно между собою несхожие. К самому низкому относились люди вульгарные, глупые и смешные, которые верили, что муж должен жить только со своей женой, девушка быть чистой, женщина целомудренной и стыдливой, что надо растить детей, зарабатывать на жизнь, платить долги, и в другой подобный вздор. Но был свет, где требовалось быть элегантным, благородным, отважным, веселым, не краснея предаваться страстям и надо всем смеяться. В этом, втором мире чувствует себя Вронский прекрасно, но уверенность пропадает после встречи с Анной, им овладевает страсть, и даже когда связь их утрачивает прелесть новизны, его все еще поражает грация, изящество, глубина чувств этой женщины. Но он отказывается видеть в ней мать, любовь к сыну раздражает его и сбивает с толку. Анна понимает это и скрывает от него свою боль, почти физическую, которую испытывает при встрече с мальчиком. Непонимание Вронского обрекает ее на одиночество. Грусть ее была тем более сильной, что не находила отклика. Он не могла и не хотела довериться Вронскому. Знала, что он никогда не поймет глубину ее страдания, холодно ответит, если она только намекнет на свою боль, и она будет презирать его за это, и боялась этого.

Развитие отношений Анны и Вронского Толстой наблюдает пристальным, острым взглядом клинициста, тщательно описана каждая стадия болезни. Приходит в негодность не только связь между ними, но сами их существа, не выдержав испытания совместной жизнью. Общество не прощает им того, что они презрели его законы, они живут в пустоте – без поддержки, друзей, цели. Анна, считавшая себя достаточно сильной, чтобы не обращать внимания на общественное мнение, под моральным гнетом смиряется и вынуждена жить в изоляции. У нее есть две радости в жизни – сын и любовник. Первого у нее отняли, второго она тоже может лишиться. Ее страшит, что Вронский сожалеет о своей вольной жизни. Упрекая его в том, что бывает у людей, которые ее осуждают, чувствует себя обманутой, брошенной, целиком отдается ревности и старается удержать любовника прежде всего своей красотой и физическим наслаждением, которое ему доставляет. Но Вронский, увидев Анну в театре, «совсем иначе теперь ощущал эту красоту. В чувстве его к ней теперь не было ничего таинственного, и потому красота ее, хотя и сильнее, чем прежде, привлекала его, вместе с тем теперь оскорбляла его». Ожидая, что в любой момент он бросит ее, Анна пытается любыми средствами разбить его равнодушие, теряет покой и в конце концов решает, что лучше всего будет, если она уйдет из жизни. «Зачем эти церкви, этот звон и эта ложь? Только для того, чтобы скрыть, что мы все ненавидим друг друга….» – внутренний монолог ее, все более сбивчивый, продолжается до последнего мгновения, пока молодая женщина не бросается под поезд.

Распределяя свет и тень на своем полотне, Толстой хотел ярче всего осветить Кити и Левина с их счастливым законным браком. Кити, целомудренная и таинственная девушка, в браке выказывает практическую сметку, чем изумляет мужа: «он удивлялся, как она, эта поэтическая, прелестная Кити, могла в первые же не только недели, в первые дни семейной жизни думать, помнить и хлопотать о скатертях, о мебели, о тюфяках для приезжих, о подносе, о поваре, обеде и т. п.». Это крик души не Левина, но Толстого, который всегда превыше всего ставил умение женщины заниматься домом и детьми. По мере продвижения повествования писатель все больше идентифицирует себя с Левиным. Он уже частично воплотил себя в Николиньке Иртеньеве, Нехлюдове, Оленине, Пьере, но такого полного отождествления с персонажем еще не было, ибо дарит ему события своей жизни, питает своими мыслями, своей кровью. Любовь Левина и Кити, их объяснение, венчание, колебания жениха до последней минуты, забытая в сундуке рубашка, жизнь молодой четы в деревне, рождение первого ребенка – все это собственные воспоминания Толстого. Соня должна была быть весьма удивлена, когда, переписывая черновики, обнаружила, что начало их совместной с Левочкой жизни описано с такой точностью и деликатностью. Смерть брата Левина – до мельчайших деталей смерть Дмитрия Толстого, отношения Левина со своими мужиками освещены собственным опытом автора. В эпилоге устами Левина Толстой высказывает свое мнение по поводу военной операции в Сербии.

В Левине воплощены мысли и сомнения Льва Николаевича по вопросу земледелия в России. С одной стороны, разумно было бы дать возможность мужикам выкупить землю, поскольку именно они ее возделывают, но, будучи помещиком, он страдает, видя, как раздрабливаются крупные землевладения, хозяева продают их по смехотворной цене, а если не продают, то управляющие за их спинами обкрадывают, так что куда ни посмотри, наблюдается обеднение дворянства. Он пытается примирить мужиков и хозяев, говоря, что положение народа должно быть изменено в корне, что бедность должно сменить всеобщее богатство, основой которого станет согласие во имя общих интересов. Другими словами, революция без кровопролития, которая, начавшись в округе одной губернии, охватит Россию и всю планету.

Но теория далека от практики: когда в мир идей проникают живые люди из плоти и крови, механизм начинает сбоить, сто частных правил делают негодным одно всеобщее. Несмотря на все усилия, Левину не удается приобщить крестьян к делу материального преуспевания их хозяина.

Помимо хозяйственных забот, его мучают вопросы метафизические. После свадьбы он чувствует грусть и страх, но любовь оказывается надежной защитой от неотвязной мысли о смерти. После того, как у него на руках умер брат, Левин одержим мыслью о собственном невежестве в том, что касается вопросов жизни и смерти. Появление на свет ребенка заставляет по-иному взглянуть на бытие, ему кажется, что, живя той жизнью, какую ведет большинство, он отказывается от главного во имя второстепенного. «Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу на кисейную одежду и который в первый раз на морозе несомненно, не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он все равно что голый и что неминуемо должен мучительно погибнуть». Он читает Библию, философов, мечется от сомнений к молитве, усиливает собственное смятение попытками найти ему объяснение. Окружающие считают его человеком сильным, уравновешенным, счастливым отцом семейства, а он отворачивается при виде веревки и не берет с собой на прогулку ружье, чтобы избежать соблазна самоубийства. Средство от подобных тягостных раздумий одно – физический труд. И Левин предается ему самозабвенно – усталость мешает думать. «Теперь он, точно против воли, все глубже и глубже врезывался в землю, как плуг, так что уж и не мог выбраться, не отворотив борозды». Работая плечом к плечу со своими крестьянами, начинает мало-помалу проникаться их мудростью. Кто-то из крестьян раз заметил, что один человек только для нужды своей живет, тогда как другой – для души, Бога помнит. «Слова, сказанные мужиком, произвели в его душе действие электрической искры, вдруг преобразившей и сплотившей в одно целый рой разрозненных, бессильных отдельных мыслей, никогда не перестававших занимать его». То, что не смог выразить ни один философ, ни один из отцов Церкви, простой мужик знает и так: жить для души и помнить Бога. Но какого Бога? «И точно так же, как праздны и шатки были бы заключения астрономов, не основанные на наблюдениях видимого неба по отношению к одному меридиану и одному горизонту, так праздны и шатки были бы и мои заключения, не основанные на том понимании добра, которое для всех всегда было и будет одинаково и которое открыто мне христианством и всегда в душе моей может быть поверено». Ему кажется, что, придя к этому, он обретет внутренний покой, о котором так долго мечтал, но его ждут новые мучительные искания.

За четыре года работы над «Анной Карениной» (1873–1877) Толстой вложил в это произведение все волновавшие его тогда вопросы, а потому романист частенько уступает место эссеисту, течение рассказа приостанавливается, чтобы дать автору возможность высказать свое мнение касательно сельского хозяйства, воспитания детей, психологических и физиологических аспектов взаимоотношений между людьми. В мире, где живут Левин и Анна, как и в том, где живет Толстой, обсуждают иллюстрации Доре к Библии, романы Золя и Додэ, физические теории, Спенсера и Шопенгауэра, профсоюзы рабочих. Здесь читают газеты и яростно спорят по поводу обязательной военной службы. Можно сказать, что роман стал для Льва Николаевича своеобразным «Дневником писателя», и сам он признает двенадцать лет спустя в письме к Русанову, что иногда ему все еще хочется писать, в особенности роман наподобие «Анны Карениной», в котором он без усилий мог бы вывести все то, что сам смог понять и что могло бы стать полезным другим.

Тем не менее в отличие от «Войны и мира», где высказывал свою точку зрения напрямую, в «Анне Карениной» скрывается за персонажами, довольствуясь тем, что наделяет их занимающими его мыслями. Заботясь о беспристрастности, вынужден проявлять заботу и о тех, кто придерживается противоположной точки зрения: Толстой в беседе с друзьями рассказывал о трудностях, с которыми сталкивается в своей работе, и призвался, что четыре раза начинал разговор Левина со священником, так как не в силах был решить, на чьей же он сам стороне. И уверял, что повествование производит гораздо более сильное впечатление, когда непонятно, на чьей стороне автор.

Для него все очевиднее становилась взаимосвязь разных эпизодов, оттеняющих друг друга. Что до развития сюжета, «сцепления мыслей», то тут, по его словам, вообще происходило нечто мистическое. «Одно из очевиднейших доказательств этого для меня было самоубийство Вронского, которое вам понравилось, – пишет он Страхову. – Этого никогда со мной так ясно не бывало. Глава о том, как Вронский принял свою роль после свиданья с мужем, была у меня давно написана. Я стал поправлять ее, и совершенно для меня неожиданно, но несомненно, Вронский стал стреляться. Теперь же для дальнейшего оказывается, что это было органически необходимо». Писатель говорил близким, что иногда садится за рукопись полный решимости написать что-то, а через некоторое время обнаруживает, что дорога, по которой он движется, стала гораздо шире, произведение «развернулось», как это было, например, с «Анной Карениной».

За эту «развернутость», невероятное количество отступлений, побочных рассуждений строгий судья мог бы упрекнуть Толстого: длинноты в описании деревенской жизни Левина, дискуссии о крепостном праве и освобождении крестьян, о косности мужиков и их нежелании трудиться, о губернской жизни. Но автор знает свое дело, и когда, казалось бы, читатель должен утомиться и бросить роман, он вдруг вновь очаровывает его: сцена покоса, когда все проникнуто солнцем и какой-то языческой радостью, скачки, тайное свидание Анны с сыном, смерть Николая, самоубийство Анны – все это поражает глубиной, точностью, эмоциональной насыщенностью.

Как в «Войне и мире», ощущение истинности происходящего возникает благодаря совпадению психологических наблюдений со счастливо найденными «материальными» деталями. Вернувшись в Петербург после знакомства с Вронским, Анна впервые видит, какие у мужа уши, ее начинает раздражать его манера хрустеть пальцами. В день свадьбы Кити окружающие замечают, что в своем подвенечном платье она не так хороша, как обычно. Измученная ложным положением, в которое поставила себя, уйдя от мужа, Анна берет себе в привычку прищуривать глаза во время разговора. У Облонского обезоруживающая улыбка появляется в самые неожиданные моменты, вызывая симпатию и расположение. Кити, собираясь на бал, с радостью видит в зеркале, как черная бархатка медальона окружила ее шею, и, кажется, слышит, что говорит эта бархатка – «Во всем другом могло еще быть сомненье, но бархатка была прелесть».

Но если сама «технология» письма в «Анне Карениной» и «Войне и мире» одна и та же, то общая тональность этих романов разнится сильно. В «Войне и мире» Толстого занимает историческое столкновение двух народов, в «Анне Карениной» поле зрения суживается, он занят несколькими частными персонажами, проникая в их жизнь и души. Картина теряет размах, приобретая взамен глубину. Теперь эпопея разворачивается не на вольном воздухе, в сознании людей, битвы происходят на уровне чувств, не становясь от этого менее жестокими.

И так же, как исход военных действий не зависит, по мнению Толстого, от стратегов, люди не властны над собственными судьбами. Их действия предопределены обстоятельствами, окружением, чем-то неуловимым, что вместе оказывается роком. Но этот рок – не бог войны, и пахнет он не политикой, мертвыми телами и пушечным порохом, он – Бог, задыхающийся от любовной горячки. В «Войне и мире» в сотни раз больше смертей, чем в «Анне Карениной», тем не менее первый роман кажется спокойным, солнечным, в то время как второй окружен серой, беспокойной атмосферой. «Война и мир» – это вера в жизнь, семейное счастье, традиции, гимн победе русской армии над захватчиками, а победа возвышает все принесенные во имя нее жертвы. Герои, пережив страдания, становятся выше и чище. С персонажами «Анны Карениной» ничего подобного не происходит, здесь все напоено недобрыми предчувствиями, мрачными мыслями, видениями. Первая встреча Анны и Вронского на вокзале в Москве отмечена гибелью под колесами поезда сторожа. Облонский с удивлением видит, что у сестры «дрожат губы и она с трудом удерживает слезы.

– Что с тобой, Анна? – спросил он, когда они отъехали несколько сот сажен.

– Дурное предзнаменование, – сказала она». Выйдя из вагона на обратном пути, она видит Вронского, который говорит ей, что едет в Петербург для того, чтобы быть там, где она. «И в это же время, как бы одолев препятствие, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком».

Еще более страшная угроза ощущается в кошмаре Анны – «Старичок с взлохмаченной бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (что и составляло его ужас), чувствовала, что мужичок этот не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело в железе над нею». Сон этот повторялся не раз, и даже Вронский почувствовал однажды весь его ужас. В то мгновение, когда Анна бросится под поезд, она увидит того же мужичка, который, «приговаривая что-то, работал над железом».

Другое предзнаменование – гибель любимой лошади Вронского Фру-Фру. По его вине она падает и ломает спину, предвосхищая гибель Анны, не вынесшей равнодушия своего любовника. Невероятно схожи описания Вронского перед уступившей ему наконец Анной: «Бледный, с дрожащею нижней челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем» и агонизирующей Фру-Фру: «С изуродованным страстью лицом, бледный и с трясущеюся нижней челюстью…»

Дурные предзнаменования становятся отчетливее, когда Анна, вернувшись после встречи с сыном, вынимает из альбома его карточки: «Оставалась одна, последняя, лучшая карточка… Маленькими ловкими руками, которые нынче особенно напряженно двигались своими белыми тонкими пальцами, она несколько раз задевала за уголок карточки, но карточка срывалась, и она не могла достать ее. Разрезного ножика не было на столе, и она, вынув карточку, бывшую рядом (это была карточка Вронского, сделанная в Риме, в круглой шляпе и с длинными волосами), ею вытолкнула карточку сына». Деталь эта поражает – любовник изгоняет из ее жизни сына…

Еще один символ – горящая свеча, глядя на пламя которой Анна вдруг чувствует дуновение смерти и поскорее зажигает вторую, пытаясь защититься от надвинувшегося на нее мрака. Второй раз свеча эта возникает в момент ее гибели под колесами поезда: «И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла».

Страх сопровождает не только Анну: Долли боится за будущее детей, Николая, брата Левина, страшит мысль о том, что «там» (единственная глава романа, у которой есть название – «Смерть»). Стремление любого персонажа к счастью обречено на провал. Даже пара Кити – Левин не в силах сопротивляться проклятию, тяготеющему над теми, кто привязан сильнее телом, не душой. Рассказывая их историю, автор попытался противопоставить семейное счастье безнравственной внебрачной связи. Но блаженство у домашнего очага – иллюзия, Левина одолевают сомнения, он ни в чем не может найти успокоения, кроме простой мужицкой веры. И получается, что семейный рай Кити и Левина ничуть не спокойнее ада запретных страстей, сжигающих Анну и Вронского.

Странное дело, так же, как в «Войне и мире», люди исключительные, блестящие, отмеченные чем-то особым – исчезают, остаются обычные, средние, соблюдающие дистанцию и от добра, и от зла. Умирает князь Андрей со своими мечтами, сомнениями, гордостью, остаются Безухов и Ростов, умеющие довольствоваться полутенями. Анну и Вронского уносит со сцены неистовый порыв ветра, победителями остаются Кити и Левин – добродетельные и скучные, которых ставят всем в пример их соседи. Можно ли считать это апологией серости со стороны Толстого? Нет, просто он уверен, что если человечество и нуждается время от времени в людях исключительных, способных встряхнуть задремавший мир, то историю движут люди самые обыкновенные. И будущее, хотим мы того или нет, принадлежит Безуховым, Ростовым, Левиным, не великим, но добродетельным. Толстой на их стороне и как помещик, и как отец семейства. Он оправдывает себя, оправдывая их. Если же иногда ему хочется занять сторону восставших идеалистов, из этого ничего не выходит: он осуждает частную собственность, продолжая приобретать земли, и приглашает на праздник палачей, осуждая смертную казнь.

Впрочем, вопреки его желанию, в романе привлекательны проклятые, а не святые, и Анна настолько выше всех остальных персонажей, что ее именем роман назван, а эпиграф «Мне отмщение, и аз воздам» лишь подчеркивает, что причина ее несчастий – высшее, Божественное решение, не подлежащее обжалованию.

В этом кажущемся на первый взгляд исключительно реалистичном повествовании все – колдовство, даже предметы – свеча, заснеженное окно, красная сумочка Анны – обладают какой-то сверхъестественной магией.

Толстой представил на суд читателей трагедию, на которую они жадно набросились, привлеченные прежде всего описанием высшего общества, греховной любви Анны, скандализированные сценой ее гибели. Один за другим появляются номера «Русского вестника», и находящийся на «передовой» Страхов шлет сводки из Москвы в яснополянскую «штаб-квартиру»:…волнение только растет… мнения столь различны, что невозможно их изложить в общих чертах… многие упрекают автора в цинизме, другие приходят в восторг; все в восхищении от февральской публикации, январская понравилась меньше… роман увлекает всех, его читают, как читали только Пушкина и Гоголя, набрасываясь на каждую новую страницу, забывая написанное другими…

Александрин Толстая сообщает племяннику, что каждая глава его романа приводит общество в волнение, что нет конца комментариям, хвалебным откликам, спорам, как если бы речь шла о чем-то, что касается каждого лично.

Фет в восхищении, утверждает, что со времен сотворения мира не было ничего подобного и не будет.

Профессиональные критики тоже не остались в стороне.

В. Чуйко в «Голосе» сравнивает Толстого со Стендалем, но Стендаль, по его мнению, «из одного первичного психологического предрасположения… строит весь характер, и если этот характер кажется живым, то только благодаря необыкновенной логике, с которой Бейль развивает последовательно из одного общего предрасположения все неизбежности, определяемые жизнью и положением. У гр. Толстого на первом плане жизнь и люди… его творчество – не теоретический процесс, а сама жизнь, как она отражается в его мысли».

Другой критик из того же издания утверждает, что нет никого схожего с Толстым во всей зарубежной литературе, а в России только Достоевский может к нему приблизиться.

Суворин в «Новом времени» отмечает, что Толстой не щадит никого и ничего, описывает любовь с реализмом, которого до сих пор никому в России достичь не удалось.

Стасов добавляет к этому, что Толстой один идет вперед, тогда как другие литераторы отступают, молчат, теряют лицо…

Достоевский, осуждая автора за его воззрения на войну против турок, высоко оценил роман в целом, говоря, что «Анна Каренина» есть «совершенство как художественное произведение, подвернувшееся как раз кстати и такое, с которым ничто подобное из европейских литератур в настоящую эпоху не может сравниться, а во-вторых, и по идее своей это уже нечто наше, свое, родное и именно то самое, что составляет нашу особенность перед европейским миром, что составляет уже наше национальное „новое слово“, или по крайней мере, начало его, – такое слово, которого именно не слыхать в Европе и которое, однако, столь необходимо ей, несмотря на всю ее гордость… Сам судья человеческий должен знать о себе, что он грешен сам, что весы и мера в руках его будут нелепостью, если сам он, держа в руках меру и весы, не преклонится перед законом неразрешимой еще тайны и не прибегнет к единственному выходу – к Милосердию и Любви».

Но были и другие отзывы, полные сарказма и обвинений. Скабичевский утверждает, что роман пропитан «идиллическим запахом детских пеленок, а сцена падения Анны – „мелодраматическая дребедень в духе старых французских романов, расточаемая по поводу заурядных амуров великосветского хлыща и петербургской чиновницы, любительницы аксельбантов“. П. Ткачев в „Деле“ обвиняет Толстого в падении нравов, называет роман эпопеей барской любви и, пародируя стиль автора, предлагает ему написать роман, изображающий любовь Левина к его корове Паве. Анонимный критик из „Одесских ведомостей“ заявляет, что роман от начала и до конца это еда, питье, охота, балы, скачки и любовь, любовь, любовь, в своих самых низменных проявлениях, без какой бы то ни было психологии. И предлагает читателям показать ему хотя бы полстраницы, где он нашел бы мысль или намек на нее.

Тургеневу роман тоже не понравился. В письме Суворину от 14 марта 1875 года он пишет, что „в „Анне Карениной“ он, как здесь говорят, a fait fausse route, влияние Москвы славянофильского дворянства, старых православных дев, собственного уединения и отсутствия настоящей художественной свободы“. И продолжает, обращаясь к Полонскому: „Анна Каренина“ мне не нравится, хотя попадаются истинно великолепные страницы (скачка, косьба, охота). Но все это кисло, пахнет Москвой, ладаном и старой девой, славянщиной, дворянщиной и т. д.».

Толстой ответил тем же старому недругу после публикации романа «Новь». Лев Николаевич пишет, что не читал Тургенева, но искренне сожалеет, что этот источник чистой волшебной воды, как он может судить по слышанному им, испачкан такой грязью.

Впрочем, как и во времена «Войны и мира», Толстой ощущает себя выше и хвалы, и хулы. Не покидая Ясной Поляны, он покорил Россию. Сидя за рабочим столом, рассеянно просматривает заметки, присланные ему Страховым. В одной из них неизвестный автор говорил о том, что сменятся поколения, станет другой жизнь, но «Войну и мир» и «Анну Каренину» станут перечитывать, потому что они неотделимы от русской жизни и культуры. Они навсегда сохранят свою свежесть.

О чем думал Толстой, читая это? Что чувствовал? Гордость, скептицизм, равнодушие? Без сомнения, был взволнован тем, что столь многие любят и ценят его. Но счастье, истинное счастье, это не статьи в газетах с хвалебными отзывами. Его нужно искать и обрести в себе. А в душе только мрак, ужас и смятение.

Его исследования захватывают важнейшие области частного семейного, и общественного быта целой эпохи.

В 60-е годы, в период реформ и социального кризиса, Толстой написал «Войну и мир», где «мысль народная» озаряла историю. «Мысль семейная» романа «Анна Каренина», написанного в 70-е годы, осветила внутреннюю жизнь русского общества, когда с особенной остротой был поставлен вопрос о будущем страны и народа.

Деятели освобождения, благородные и мужественные шестидесятники, верили в возможность и необходимость уничтожения рабства, у них были силы для борьбы и ясное сознание целей. Но десять лет реформ показали, что крепостничество крепко сидит в самом укладе русской жизни и уживается с новыми формами буржуазного стяжания. Устои нового времени оказались непрочными. Появилась новая черта общественного сознания, которую Блок метко назвал «семидесятническим недоверием и неверием» 1 .

Эту коренную черту общественного сознания Толстой уловил в психологии современного человека, и она вошла в его роман как характерная примета переходного времени.

«Все смешалось» - формула лаконичная и многозначная, которая определяет тематическое ядро романа, охватывает общие закономерности эпохи и частные обстоятельства семейного уклада.

Жизнь, лишенная оправдания, выходит из повиновения, как та стихия - метель и ветер, которые рванулись навстречу Анне и «заспорили с ней о двери». Так или иначе, но то же чувство испытывают и все другие герои романа. Левин, занятый хозяйством в своем имении, чувствует во всем присутствие стихийной, злой силы, которая противилась ему. Каренин сознает, что все его начинания не достигают желаемой цели. Вронский растерянно замечает, что жизнь складывается «не по правилам».

«Анна Каренина» - энциклопедический роман. Дело здесь, конечно, не в полноте и не в количестве «примет времени». Целая эпоха с ее надеждами, страстями, тревогами отразилась в книге Толстого. В своем романе Толстой вывел художественную формулу этой исторической эпохи. «У нас теперь, когда все это переворотилось и только укладывается, вопрос о том, как уложатся эти условия, есть только один важный вопрос в России...» Такова его общая мысль («мне теперь так ясна моя мысль»), которая определяет и замысел романа, и его художественную структуру, и его историческое содержание.

1 А. Блок. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 5. М, - Л., 1962, с, 236.

По сути дела, Толстой определил этими словами «перевал русской истории» - от падения крепостного права до первой русской революции.

Значение этих слов отметил В. И. Ленин в статье «Л. Н. Толстой и его эпоха»: «У нас теперь все это переворотилось и только укладывается, - трудно себе представить более меткую характеристику периода 1861-1905 годов» 1 . 70-е годы, когда создавался роман, постепенно приближали Толстого к разрыву с дворянством, «со всеми привычными взглядами этой среды...» 2 .

Это подспудное движение чувствуется и в развитии сюжета, и в трактовке характера Левина, который сознает «несправедливость своего избытка в сравнении с бедностью народа».

«Анна Каренина» - одна из великих книг мировой литературы, роман общечеловеческого значения. Невозможно себе представить европейскую литературу XIX века без Толстого. Он завоевал мировую известность и признание своей глубокой народностью, проникновением в драматические судьбы личности, преданностью идеалам добра, непримиримостью к общественной несправедливости, социальным порокам собственнического мира.

Глубоко национальный по своим истокам, роман Толстого неотделим от истории России. Вызванная к жизни русской действительностью определенной эпохи, «Анна Каренина» оказалась близкой и понятной читателям разных стран и народов.

2

Впервые мысль о сюжете «Анны Карениной» возникает у Толстого еще в 1870 году. «Вчера вечером он мне сказал, - пишет Софья Андреевна в своем дневнике 24 февраля 1870 года, - что ему представился тип женщины, замужней, из высшего общества, но потерявшей себя. Он говорил, что задача его сделать эту женщину только жалкой и не виноватой и что как только ему представился этот тип, так все лица и мужские типы, представлявшиеся прежде, нашли себе место и сгруппировались вокруг этой женщины. «Теперь мне все выяснилось», - говорил он» 3 .

До 1873 года об «Анне Карениной» Толстой больше не упоминал. Он изучал греческий язык, переводил Эзопа и Гомера, ездил в самарские степи, составлял свою «Азбуку», собирал

1 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 100.

2 Там же, с. 40.

3 С. А. Толстая. Дневники. В 2-х томах, т. 1, с. 501.

материалы для романа о Петре Первом... Как будто не хватало какого-то толчка, случая, чтобы наконец решиться на новый большой художественный труд. И такой случай вскоре представился. То, что произошло, самому Толстому казалось неожиданным.

«Под великим секретом» он рассказал H. H. Страхову: «Все почти рабочее время нынешней зимы <1872 года> я занимался Петром, то есть вызывал духов из того времени, и вдруг - с неделю тому назад... жена принесла снизу «Повести Белкина»... Я как-то после работы взял этот том Пушкина и, как всегда (кажется, седьмой раз), перечел всего, не в силах оторваться, и как будто вновь читал. Но мало того, он как будто разрешил все мои сомнения. Не только Пушкиным прежде, но ничем я, кажется, никогда я так не восхищался. Выстрел, Египетские ночи, Капитанская дочка!!! И там есть отрывок Гости собирались на дачу 1 .

Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман... роман очень живой, горячий и законченный, которым я очень доволен...» (т. 62, с. 16). Уже в 1873 году Толстому казалось, что роман «начерно окончен» и нужно всего каких-нибудь две недели, чтобы он был «готов». Однако работа продолжалась, с большими перерывами, еще целых пять лет, до 1878 года, когда наконец «Анна Каренина» вышла отдельным изданием.

Толстой не принадлежал к тем писателям, которые создают сразу основной корпус своих сочинений, а затем лишь совершенствуют и дополняют его подробностями 2 . Под его пером все изменялось от варианта к варианту так, что возникновение целого оказывалось результатом «незримого усилия», или вдохновения.

Невозможно иногда угадать в первоначальных набросках тех героев, которых мы знаем по роману.

Вот, например, первый очерк внешнего облика Анны и ее мужа. «Действительно, они были пара: он прилизанный, белый, пухлый и весь в морщинах; она некрасивая, с низким лбом, коротким, почти вздернутым носом и слишком толстая. Толстая так, что еще немного, и она стала бы уродлива. Если бы только не огромные черные ресницы, украшавшие ее серые глаза, черные огромные волоса, красившие лоб, и не стройность стана и грациозность движений, как у брата, и крошечные ручки и ножки, она была бы дурна» (т. 20, с. 18).

1 У Пушкина: «Гости съезжались на дачу...»

2 См. об этом: В. А. Жданов. Творческая история «Анны Карениной». М., 1957.

Есть что-то отталкивающее в этом портрете. И как не похожа Анна из черновиков на образ Анны в завершенном тексте романа: «Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении...» И лишь в последней фразе этого описания мелькнуло что-то от первоначалыюго наброска: «но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести».

И в Балашове, предшественнике Вронского, в черновых вариантах романа, кажется, нет ни одной привлекательной черты. «По странному семейному преданию, все Балашовы носили серебряную кучерскую серьгу в левом ухе и все были плешивы... И борода, хотя свежо выбритая, синела по щекам и подбородку» (т. 20, с. 27). Невозможно себе представить Вронского в окончательном тексте романа не только в таком облике («кучерская серьга»), но и в такой психологической манере.

Толстой набрасывал какой-то «условный», предельно резкий схематический очерк, который должен был на последующей стадии работы уступить место сложной живописной проработке деталей и подробностей так, чтобы целое совершенно изменилось. Он назвал Каренина «белым», а Балашова назвал «черным». «Она тонкая и нежная, он черный и грубый», - пишет Толстой в черновиках об Анне и Балашове (т. 20, с. 27). «Черный» - «белый», «нежная» - «грубый», - в этих общих понятиях намечается контур сюжета.

Каренин на первых стадиях работы овеян сочувственным отношением Толстого, хотя он и его рисует несколько иронично. «Алексей Александрович не пользовался общим всем людям удобством серьезного отношения к себе ближних. Алексой Александрович, кроме того, сверх общего всем занятым мыслью людям, имел еще для света несчастие носить на своем лице слишком ясно вывеску сердечной доброты и невинности. Он часто улыбался улыбкой, морщившей углы его глаз, и потому еще более имел вид ученого чудака или дурачка, смотря по степени ума тех, кто судил о нем» (т. 20, с. 20).

В окончательном тексте романа Толстой убрал эту «слишком ясную вывеску», да и характер Каренина несколько изменился. В нем появились сухость, методичность, «машинальность» - отталкивающие черты иного рода.

В черновых вариантах романа нет той широты исторических и социальных подробностей эпохи, которая придает «Анне

Карениной» энциклопедический характер. Но есть одна общая идея которая осталась в черновиках как формулировка, но из которой как из корня, выросло многообразное современное содержании романа. «Общественные условия так сильно, неотразимо на нас действуют, что никакие рассуждения, никакие даже самые сильные чувства не могут заглушить в нас сознания их» (т. 20, с. 153).

Тем, кто близко наблюдал работу Толстого, казалось, что сразу же после прочтения «Отрывка» Пушкина он написал начало своего романа: «Все смешалось в доме Облонских...» И только позже предпослал этому началу свое рассуждение о счастливых и несчастливых семьях. В действительности, как это показывают новейшие исследования «творческой истории» романа, к теме пушкинского «Отрывка» («Гости съезжались на дачу...») Толстой подошел лишь в шестой главе второй части «Анны Карениной» 1 .

Заметим, что второй вариант начала романа («Молодец-баба») открывается словами: «Гости после оперы съезжались к молодой княгине Врасской...» («Описание рукописей художественных произведений Л. Н. Толстого». М., 1955, с. 190).

«Анна Каренина» - пушкинский роман Толстого, в самом глубоком значении этого слова (Пушкин «как будто разрешил все мои сомнения»). Поэтому было бы неверным сводить «влияние Пушкина» в «Анне Карениной» к одному только отрывку «Гости съезжались на дачу...». Или даже только к одной прозе Пушкина. Ведь сюжет романа в известной мере связан и с пушкинским «романом в стихах». Пушкин как бы подсказал Толстому форму современного свободного романа. В первоначальных набросках: героиню даже звали Татьяной.

3

В 1857 году Толстой перечитал Белинского и, по его словам, «только теперь понял Пушкина». «Если его могла еще интересовать поэзия страсти, - пишет Белинский об Евгении Онегине, - то поэзия брака не только не интересовала его, но была для него противна» 2 . Что касается Татьяны, то в ее характере Белинского больше всего поражала верность и привязанность к «семейному кругу».

1 См. об этом: В. А. Жданов и Э. Е. Зайденшнур. История создания романа «Анна Каренина». - В кн.: Л. Н. Толстой, Анна Каренина. М., «Наука», 1970.

2 В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, М., 1955, с. 461.

Когда в 1883 году Г. А. Русанов заговорил об отношении автора к Анне Карениной, Толстой снова сослался на опыт Пушкина. «Говорят, что вы очень жестоко поступили с Анной Карениной, заставив ее умереть под вагоном, что не могла же она всю жизнь сидеть с «этой кислятиной» Алексеем Александровичем», - сказал Русанов. «...Это мнение напоминает мне случай, бывший с Пушкиным, - ответил Толстой. - Однажды он сказал кому-то из своих приятелей: «Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она - замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее». То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы: они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется» 1 .

Толстой в своем романе дал полный простор и для «поэзии страсти», и для «поэзии брака», соединив оба эти начала своей животрепещущей «семейной мыслью». Он словно задумался с тревогой над тем, что сталось бы с пушкинской Татьяной, если бы она нарушила свой долг.

«Страсти ее погубят», - говорил Пушкин о Вольской, героине отрывка «Гости съезжались на дачу...».

«Ну-ка, - размышляет Левин, - пустите нас с нашими страстями, мыслями... без понятия того, что есть добро, без объяснения зла нравственного... Ну-ка, без этих понятий постройте что-нибудь!»

Левин вовсе не имел в виду Анну, когда думал о разрушительной силе страстей. Но в романе Толстого все мысли «сообщаются» между собой.

Оказалось, что осуществление самых страстных желаний, требующих стольких жертв и такого решительного пренебрежения мнением окружающих, не приносит счастья ни Анне, ни Вронскому. Единственный упрек, который высказывает Анна Вронскому, состоит в том, что он «не жалеет» ее. «По нашему сознанию сострадание и любовь есть одно и то же», - отмечал Толстой (т. 62, с. 272). «Вронский между тем, - пишет Толстой, - несмотря на полное осуществление того, чего он желал так долго, не был вполне счастлив».

Кити однажды сказала об Анне: «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней». И сама Анна всякий раз, когда чувствует, как является ей «дух борьбы», предсказывающий ссору с Вронским, вспоминает «дьявола».

1 «Л. П. Толстой в воспоминаниях современников», В 2-х томах, т. 1. М., 1955, с. 231-232.

Из этого можно было бы сделать вывод, что Толстой хотел изобразить Анну как некую злую силу, как демоническую или роковую женщину.

Но если бы Анна не понимала требований нравственного закона, не было бы у нее и чувства вины. Не было бы и никакой трагедии. А она близка Левину именно этим чувством вины, что и указывает на ее глубокую нравственную природу. «Мне, главное, надо чувствовать, что я не виноват», - говорит Левин. А разве не это чувство привело Анну в конце концов к полному расчету с жизнью?

Она искала нравственную опору и не нашла ее. «Все ложь, все обман, все зло». Не только страсти ее погубили. Вражда, разъединение, грубая и властная сила общественного мнения, невозможность реализовать стремление к независимости и самостоятельности приводят Анну к катастрофе.

Анна принадлежит определенному времени, определенному кругу, а именно - великосветскому аристократическому кругу. И трагедия ее в романе изображена в полном соответствии с законами, обычаями и нравами этой среды и эпохи.

Анна иронично и здраво судит о собственном окружении: «...это был кружок старых, некрасивых, добродетельных и набожных женщин и умных, ученых, честолюбивых мужчин». Впрочем, о набожности Лидии Ивановны, увлеченной спиритическими явлениями и «общением с духами», она была такого же скептического мнения, как об учености Каренина, почитывающего в свежем номере газеты статью о древних «евгюбических надписях», до которых ему, собственно говоря, не было никакого дела.

Бетси Тверской все сходит с рук и она остается великосветской дамой, потому что в совершенстве владеет искусством притворства и лицемерия, которое было совершенно чуждо Анне Карениной. Не Анна судила, а ее судили и осуждали, не прощая ей именно искренности и душевной чистоты. На стороне ее гонителей были такие мощные силы, как закон, религия, общественное мнение.

«Бунт» Анны встретил решительный отпор со стороны Каренина, Лидии Ивановны и «силы зла» - общественного мнения. Та ненависть, которую испытывает Анна к Каренину, называя его «злой министерской машиной», была лишь проявлением ее бессилия и одиночества перед могущественными традициями среды и времени.

«Нерасторжимость брака», освященная законом и церковью, ставила Анну в невыносимо трудные условия, когда сердце ее раздваивалось между любовью к Вронскому и любовью к сыну.

Она оказалась «выставленной у позорного столба» как раз в то время, когда в душе ее совершалась мучительная работа самосознания.

Каренин, Лидия Ивановна и другие страшны не сами по себе, хотя они уже приготовили «комки грязи», чтобы бросить ими в Анну. Страшна была та сила инерции, которая не позволяла им остановиться, «сознать себя». Но в то же время они осуждали Анну с полным сознанием своего права на осуждение. Это право давали им прочные традиции «своего круга». «Гадко смотреть на все это», - говорит Анна.

Социально-исторический взгляд Толстого на трагедию Анны был проницательным и острым. Он видел, что его героиня не выдержит борьбы со своей средой, со всей лавиной обрушившихся на нее бедствий. Вот почему он хотел сделать ее «жалкой, но не виноватой».

Исключительным в судьбе Анны было не только нарушение закона «во имя борьбы за подлинно человеческое существование», но и сознание своей вины перед близкими ей людьми, перед самой собой, перед жизнью. Благодаря этому сознанию Анна становится героиней толстовского художественного мира с его высоким идеалом нравственного самосознания.

4

Заканчивая «Войну и мир», книгу, полную исторического движения, борьбы и драматического напряжения, Толстой привел однажды старую французскую пословицу: «Les peuples heureux n’ont pas d’histoire» («Счастливые народы не имеют истории») 1 . Теперь семейная история, - «то, что произошло после женитьбы» 2 , - под пером Толстого наполнялась борьбой, движением и драматической напряженностью.

Что касается счастья, то оно, как особое, исключительное состояние, «не имеет истории». А брак, семья, жизнь - это не только счастье, но и «мудренейшее дело на свете» или «труднейшее и важнейшее дело жизни» (т. 20, с. 51), у которого есть и своя история.

Уже приготовляя рукопись романа к печати, Толстой вписал „эпиграф к первой части: «Все счастливые семьи похожи друг на

1 «Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой». СПб., 1911, с. 229.

2 С. Л. Толстой. Очерки былого. Тула, 1965, с. 41.

друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Далее следовало начало первой главы: «Все спуталось и смешалось в доме Облонских». Затем он решительной чертой слил эпиграф о текстом и слегка изменил следующую фразу. Так возникли два кратчайших введения в роман - философское: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», - и событийное: «Все смешалось в доме Облонских».

«Анна Каренина» отделена от «Войны и мира» всего несколькими годами. Но если, по словам Н. К. Гудзия, «Война и мир» - это «апофеоз здоровой, полнозвучной жизни, ее земных радостей и земных чаяний», то в «Анне Карениной» «господствует настроение напряженной тревоги и глубокого внутреннего смятения» 1 .

Кажется, что в романе, в противовес идиллическому представлению о «семейном счастье», Толстой задался целью исследовать феноменологию семейного несчастья. В одном из черновых вариантов он писал: «Мы любим себе представлять несчастие чем-то сосредоточенным, фактом совершившимся, тогда как несчастие никогда не бывает событие, а несчастие есть жизнь, длинная жизнь несчастная, то есть такая жизнь, в которой осталась обстановка счастья, а счастье, смысл жизни - потеряны» (т. 20, с. 370).

Тень разлада скользит по всей книге Толстого. Она особенно заметна именно в узком, домашнем кругу и принимает различные формы в доме Каренина, в семействе Облонского, в имении Левина, но остается «тенью», которая разъединяет близких людей. «Мысль семейная» приобретала особенную остроту, становилась тревожным фактором времени.

Один из ранних набросков романа назывался «Два брака». Название впоследствии Толстой переменил, но тема двух браков осталась в романе. Это прежде всего семейные истории Анны Карениной и Левина. Кажется, что они построены по контрасту, что Левин как тип счастливого человека противопоставлен несчастному Каренину. Но это не совсем так. Семья Каренина разрушается, несмотря на все его усилия сохранить «обстановку счастья» в своем доме. Каренин был решительным сторонником «нерасторжимости брака». «В вопросе, поднятом в обществе о разводе, - говорится в одном из черновиков романа, - Алексей Александрович и официально и частно был против» (т. 20, с. 267). Но Каренин, «и официально и частно», терпит поражение. Толстой как будто сочувствует Каренину и считает его взгляд на

1 Н. К. Гудзий. Лев Толстой. М., I960, с. 113-114.

семью верным, но, не погрешив против истины, рисует его беспомощным перед новыми веяниями времени и живой жизни. Ему не удается сохранить даже и видимость «обстановки счастья» в своем доме.

Левин тоже принадлежит к тем, кто считает брак нерасторжимым. Для него «обязанности к земле, к семье» составляют нечто целое. Но и он чувствует какую-то смутную тревогу, сознавая, что налаженный ход жизни нарушен.

В семейной истории Левина главная роль принадлежит Кити. Кити не то что понимает Левина, а прямо угадывает его мысли. Они были как бы предназначены друг для друга. Казалось бы, лучших условий для счастья при молодости и любви нельзя себе представить. Но у Кити есть одна черта, которая предвещает несчастье Левина. Она слишком себялюбива и свое себялюбие переносит на весь домашний уклад в Покровском. Чувства Левина, его внутренняя жизнь представляются ей принадлежащими лишь его совести, до которой ей нет дела. Она по-своему воспринимает и хранит форму счастья, не замечая того, что внутренней содержание, «смысл жизни» постепенно ускользает от нее. И так было до поры до времени. Отношения с женой стали усложняться по мере того, как Левина захватывала и увлекала идея опрощения, отказа от собственности и разрыва с дворянством и усадебным укладом, по мере того, как он вступает на путь, который он называл «жизнью по совести».

Если Каренин неудачлив в роли главы семьи, то Левину выпадает роль неудачника в «науке хозяйства». И как в семейном укладе он искал «опрощения», так в делах, касающихся хозяйства, приходит к мысли об «отречении»: «Это было отречение от своей старой жизни, от своих бесполезных знаний...» Залог и истоки возрождения семейного начала писатель искал в жизни патриархального крестьянства. Так, «мысль народная» в «Анне Карениной» вырастает из зерна «мысли семейной».

Мечта Левина об опрощении сливается с идеалом «трудовой и прелестной жизни». «Левин часто любовался на эту жизнь, - пишет Толстой, - часто испытывал чувство зависти к людям, живущим этою жизнью...»

Во время сенокоса его поразило отношение крестьянина Ивана Парменова к жене, которая «вскидывала навилину высоко на воз», а тот «поспешно, видимо, стараясь избавить ее от всякой минуты лишнего труда, подхватывал, широко раскрывая руки, подаваемую охапку и расправлял ее на возу». «В выражениях обоих лиц была видна сильная, молодая, недавно проснувшаяся любовь».

Любовь была счастливым открытием Левина, так же как печальным откровением Каренина было сознание того, что любви больше нет. Счастья нет и в новой, «незаконной семье» Вронского. Нет любви и в семействе Облонских. «Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских», - пишет Толстой.

В этом мире, утратившем «смысл любви», тревоги Левина были особенно значительными. Ему иногда кажется, что «от него зависит переменить ту столь тягостную праздную, искусственную и личную жизнь, которою он жил, на эту трудовую, чистую и общую прелестную жизнь», которую он впервые понял, глядя на Ивана Парменова во время сенокоса. Левин был уверен, что перемена эта зависит от него самого. Но жизнь распорядилась по-своему.

Внутренней основой развития сюжета в романе «Анна Каренина» является постепенное освобождение человека от сословных предрассудков, от путаницы понятий и «мучительной неправды» законов разъединения и вражды. Если жизненные искания Анны окончились катастрофой, то Левин через сомнение и отчаяние прокладывает свою определенную дорогу к народу, к добру и правде.

Он думает не об экономической или политической революции, а о революции духовной, которая, по его мнению, должна примирить интересы и создать «согласие и связь» между людьми вместо «вражды и несогласия».

«Надо только упорно идти к своей цели, и я добьюсь своего, - думал Левин, - и работать и трудиться есть из-за чего. Это дело не мое личное, а тут вопрос об общем благе. Все хозяйство, главное - положение всего народа, совершенно должно измениться. Вместо бедности - общее богатство, довольство; вместо вражды - согласие и связь интересов. Одним словом, революция, бескровная, но величайшая революция, сначала в маленьком кругу нашего уезда, потом губернии, России, всего мира. Потому что мысль справедливая не может не быть плодотворна».

«Теперь он, точно против воли, все глубже и глубже врезывался в землю, как плуг, так что уж не мог выбраться, не отворотив борозды», - пишет Толстой о Левине.

Трудно себе представить более глубокое и рельефное определение главной идеи романа, чем сопоставление исканий правды с извечным распахиванием почвы. Эта метафора - ядро социального, нравственного и художественного смысла «Анны

Карениной». И, по контрасту, какой яркой и «мгновенной» была последняя метафора Анны, последнее ее «воплощение», осветившее всю ее быструю и несчастную жизнь: «И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла».

5

Характеры и события в романе Толстого не укладываются в простые и однозначные определения. В разных обстоятельствах каждый из них раскрывается с новой и неожиданной стороны.

Каренин - это тип «высшего сановника». Человек медлительный, осторожный и методичный, он обо всем успел составить ясные и недвусмысленные суждения. В его действиях есть механическая, «заведенная» последовательность, граничащая с равнодушием и жестокостью. Но из этого не следует еще, что в Каренине нет человеческих чувств. Он готов простить Анну и прощает ее, когда она была при смерти, он протягивает руку примирения Вронскому, берет на себя заботу о дочери Анны.

И в характере Каренина есть своя психологическая динамика, столь характерная для героев Толстого. Не все сцены с Карениным даны в сатирическом освещении.

Вронский больше видит и чувствует, чем слышит и говорит. Так, во время свидания с Анной в саду казенной дачи Вреде он вдруг заметил, что «глаза ее со странною злобой смотрели на него из-под вуаля». Вронский любит «вести свои дела в порядке». Он хочет «учесться и уяснить свое положение, для того чтобы не запутаться» именно в то время, когда жизнь его совершенно запутывается.

Толстой строго выдерживал логику характеров, определяя возможные варианты разрешения конфликтов. А возможности неожиданных и резких поворотов сюжета возникали на каждом шагу.

У Левина есть свои искушения. Он готов был круто изменить жизнь. И тут перед ним возникали различные возможности, хотя у него не было еще готового ответа. «Иметь жену? Иметь работу необходимость работы? Оставить Покровское? Купить землю? Приписаться в общество? Жениться на крестьянке? Как же я сделаю это? - опять спрашивал он себя и не находил ответа».

Герои Толстого всегда идут неизведанными путями, но смысл толстовского психологического анализа заключается в выборе

единственных решений из множества свободных вариантов. Единственно возможный путь оказывается и наиболее характерным. «Характер - это то, в чем обнаруживается направление воли», - говорил Аристотель 1 .

Так, Левин находит ответы на вопросы и «закон добра» в своей душе. Роман завершается картиной мощной весенней грозы, когда Левин вдруг увидел звездное небо над своей головой. При каждой вспышке молнии яркие звезды исчезали, а потом, «как будто брошенные какой-то меткой рукой, опять появлялись на тех же мостах». И Левин почувствовал, что «разрешение его сомнений... уже готово в его душе».

Дарья Александровна Облонская решила покинуть дом своего мужа. Такое решение вполне соответствовало ее настроению, но не характеру. В конце концов она предпочла худой мир доброй ссоре. Она не только осталась дома, но и простила Стиву. Долли называет его «отвратительным, жалким и милым мужем».

Но иногда ей кажется, что все могло быть иначе. «Я тогда должна была бросить мужа, - храбро рассуждает Долли, - и начать жизнь сначала. Я бы могла любить и быть любима по-настоящему. А теперь разве лучше?» Толстой любуется искренностью Долли, не преуменьшая тяжести ее подвига. Роман Анны - «бросить мужа... любить и быть любимой по-настоящему» - не для Долли.

Ее искушает мысль о разрыве - Анне является надежда на примирение. «Та не я. Теперь я настоящая, я вся», - говорит она в бреду. Но примирение Анны с Карениным так же невозможно, как невозможен разрыв Долли со Стивой.

Кити Щербацкая уверяла себя, что она любит Вронского, и даже занемогла, когда он оставил ее. Между тем Долли была всегда уверена, что сердце Кити принадлежит Левину, для которого история его отношения к Щербацкой и вся история женитьбы была «мудренейшим делом», где он сам своим умом ничего решить не мог. И Долли оказалась пророчицей их счастья.

Герои Толстого вовлечены в сложные отношения, где личные цели и страсти, «заслоняя фонарь» (а «фонарем» Толстой называл совесть человека), уводят их все дальше и дальше от настоящих целей жизни, пока они, наконец, не «опомнятся», как это сделал Левин.

Толстой изображал жизнь во всей сложности ее отношений. В его романе нет «злодеев», как нет «Добротворовых» - этим нарицательным именем он называл вымышленные односторонние

1 Аристотель. Поэтика. М., 1957, с. 60.

характеры, отвергнутые русским романом. Его герои несвободны в своих делах и мнениях, потому что результаты их усилий осложнены противоборствующими стремлениями и не совпадают с первоначальными целями.

Так, он рисует Анну страдающей и искренней душой. Вот почему нельзя согласиться с теми критиками, которые называли писателя «прокурором» несчастной женщины, или, наоборот, - ее «адвокатом». В одном из писем он говорил, что Анна «оказалась дурного характера», что он «возится с ней» и что она «надоела ему». Он даже называет ее своей «воспитанницей». И заканчивает суждение о ней так: «Не говорите мне про нее дурного, или если хотите, то с ménagement (осторожностью), она все-таки усыновлена» (т. 62, с. 257).

6

Толстой не любил метафор как украшений стиля, но внутреннее строение его романа метафорично по своей природе. В каждой части «Анны Карениной» есть свои «ключевые слова», которые повторяются много раз и указывают на закономерные переходы в лабиринте сложной композиции романа.

В первой части все обстоятельства складываются под знаком «путаницы». Левин получает отказ Кити. Вронский покидает Москву. Анна не может понять, «вперед едет вагон или назад». На перроне «метель и ветер рванулись ей навстречу». Из этой метели, которая «рвалась и свистела между колесами вагонов, по столбам из-за угла станции», выходит Вронский. И Левину так же, как его брату Николаю, хочется «уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей». Но уйти некуда.

Во второй части события разворачиваются стремительно и неотвратимо. Левин замкнулся в своем имении в одиночество. Кити скитается по курортным городкам Германии. Один только Вронский торжествует, когда сбылась его «обворожительная мечта счастия», и не замечает, что Анна говорит: «Все кончено». На скачках в Красном селе Вронский неожиданно для себя терпит «постыдное, непростительное» поражение.

Это была уже не «путаница», а нечто другое, о чем начал догадываться Каренин. «Он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту и вдруг увидавший, что этот мост разобран и что там пучина. Пучина эта была - сама жизнь, мост - та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович».

Положение героев в третьей части характеризуется как «неопределенное». Анна остается в доме Каренина. Вронский служит в полку, Левин живет в Покровском. Они вынуждены принять решения, которые не совпадали с их желаниями. И жизнь оказалась опутанной «паутиной лжи». «Я знаю его! - говорит Анна о Каренине. - Я знаю, что он, как рыба в воде, плавает и наслаждается во лжи. Но нет, я не доставлю ему этого наслаждения, я разорву эту его паутину лжи, в которой он меня хочет опутать; пусть будет, что будет. Все лучше лжи и обмана!»

Избираемая Толстым метафора - «путаница», «пучина», «паутина лжи» - освещает и всех вместе его героев, и каждого из них в отдельности особенно резким светом. Так, в первой части романа луч направлен на Левина, во второй - на Анну, в третьей - на Каренина. Но закономерная связь переходов от одного состояния к другому нигде не нарушается.

В четвертой части романа между людьми, уже разделенными глухой враждой, устанавливаются отношения, разрушающие «паутину лжи», когда вдруг герои узнают друг в друге оскорбленных «ближних своих». Здесь рассказывается об отношениях Анны и Каренина, Каренина и Вронского, Левина и Кити, которые наконец встретились в Москве.

«Да, вы только себя помните, - сказал Каренин, - но страдания человека, который был вашим мужем, вам не интересны. Вам все равно, что вся жизнь его рушилась, что он пеле... педе... пелестрадал». Эти слова смутили Анну. «Нет, это мне показалось, - подумала она, вспоминая выражение его лица, когда он запутался на слове пелестрадал...»

Герои Толстого испытывают на себе воздействие двух враждебных сил: нравственного закона добра, сострадания и прощения и властной силы - «закона общественного мнения». Воздействие второй силы постоянно, а первая возникает лишь как прозрение, когда вдруг Анна пожалела Каренина и Вронский увидел его в новом свете - «не злым, не фальшивым, не смешным, но добрым, простым и величественным».

Ведущая тема пятой части романа - «избрание пути». Анна уехала с Вронским в Италию. Левин женился на Кити и увез ее в Покровское. Совершился «полный разрыв» с прежней жизнью. Левин на исповеди слышит слова священника: «Вы вступаете в пору жизни, когда надо избрать путь и держаться его». Здесь же появляется художник Михайлов со своей картиной «Христос перед судом Пилата», которая была художественным, пластическим выражением самой проблемы выбора между «силой зла» и «законом добра». И сама тема «избрания пути», столь важная для

пятой части и для всего романа, получает новое освещение и обоснование в тех сценах, где Анна и Вронский изображены как бы на фоне картины Михайлова.

У Каренина уже не было выбора, но и он избрал если не свой путь, то свою участь.

Он «не мог ничего сам решить, не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на все отвечал согласием».

«Два брака» - сюжет шестой части романа. Толстой рассказывает о жизни Левина в Покровском и жизни Вронского в Воздвиженском, а также о разрушении дома Облонского в Ергушове. Так нарисованы сцены жизни «в законе» и «вне закона», картины «правильной» и «неправильной» семьи...

В седьмой части герои вступают в последнюю стадию духовного кризиса. Здесь совершаются события, по сравнению с которыми все другие должны были казаться ничтожными: рождение сына у Левина и смерть Анны Карениной, эти, по словам Фета, «два видимых и вечно таинственных окна: рождение и смерть» 1 .

И наконец, восьмая часть романа - это поиски «положительной программы», которая должна была осветить переход от личного к общему, к «народной правде».

Сюжетным центром этой части становится «закон добра». Левин приходит к твердому сознанию, что «достижение общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку».

7

Толстой называл «Анну Каренину» «романом широким, свободным». В основе этого определения - пушкинский термин «свободный роман». В «Анне Карениной» нет лирических, философских или публицистических отступлений. Между романом Пушкина и романом Толстого есть несомненная связь, которая проявляется в жанре, в сюжете и в композиции. Толстой, по словам М. Б. Храпченко, «продолжал пушкинские традиции обновления формы романа, расширения его художественных возможностей» 2 .

Не фабульная завершенность положений, а «творческая концепция» определяет в «Анне Карениной» выбор материала и

1 «Литературное наследство», т. 37-38. М., 1939, с. 224.

2 М. В. Храпченко. Лев Толстой как художник. М., 1978, с. 215.

открывает простор для развития сюжетных линий. Жанр свободного романа возникал и развивался на основе преодоления литературных схем и условностей. На фабульной завершенности положений строился сюжет в традиционном семейном романе, например, у Диккенса. Именно от этой традиции и отказался Толстой, хотя очень любил Диккенса как писателя.

«Я никак не могу и не умею положить вымышленным мною лицам известные границы - как-то женитьба или смерть, - пишет Толстой. - ...Мне невольно представлялось, что смерть одного лица только возбуждала интерес к другим лицам и брак представлялся большей частью завязкой, а не развязкой интереса» (т. 13, с. 55).

Новаторство Толстого служило не разрушению жанра, а расширению его законов. Бальзак в «Письмах о литературе» очень точно определил характерные особенности традиционного романа: «Как бы ни было велико количество аксессуаров и множество образов, современный романист должен, как Вальтер Скотт, Гомер этого жанра, сгруппировать их согласно их значению, подчинить их солнцу своей системы - интриге или герою - и вести их, как сверкающее созвездие, в определенном порядке» 1 .

Но в «Анне Карениной», так же как в «Войне и мире», Толстой не мог положить своим героям «известные границы». И его роман продолжался после женитьбы Левина и даже после гибели Анны. «Солнцем» толстовской романической системы является «мысль народная» или «мысль семейная», которая и ведет множество его образов, «как сверкающее созвездие, в определенном порядке».

В 1878 году в журнале M. M. Стасюлевича «Вестник Европы» (№ 4-5) была напечатана статья «Каренина и Левин». Автором этой статьи был А. В. Станкевич, брат известного философа и поэта Н. В. Станкевича. Он доказывал, что Толстой написал вместо одного - два романа. Как «человек сороковых годов», Станкевич откровенно придерживался старозаветных понятий о «правильном» жанре. Он иронически называл «Анну Каренину» романом de longue haleine («романом широкого дыхания»), сравнивая его со средневековыми многотомными повествованиями, которые некогда находили «многочисленных и благодарных читателей».

С тех пор философский и литературный вкус «очистился» настолько, что были созданы «непререкаемые нормы», нарушение которых не проходит даром для писателя. Станкевич доказывал,

1 См. об этом: Б. И. Буpсов. Лев Толстой и русский роман. М. - Л., 1963, с. 69.

что сюжетные линии толстовского романа параллельны, то есть независимы друг от друга. И на этом основании приходил к выводу, что в романе нет единства.

Мысль Станкевича много раз, осознанно и бессознательно, повторялась в обширной литературе об «Анне Карениной».

Термин «роман широкого дыхания» был широко распространен. И Толстой относился к нему без всякой иронии. Еще в 1862 году он признавался: «Так и тянет теперь к свободной работе de longue haleine - роман» (т. 60, с. 451). И в 1891 году писатель отметил в своем Дневнике: «Стал думать, как бы хорошо писать роман de longue haleine, освещая его теперешним взглядом на вещи» (т. 52, с. 5).

«Анна Каренина» была «романом широкого дыхания», где все события «освещены своеобразным взглядом автора». И термин «роман широкого дыхания», утратив свою ироническую окраску, мог бы войти в литературный оборот, если бы Толстой не определил свой излюбленный жанр проще и яснее - «роман широкий, свободный».

В свободном романе есть не только свобода, но и необходимость, не только широта, но и единство. Толстой особенно дорожил художественной цельностью своего романа, пластической связью идей и философской мыслью, положенной в его основу.

«Тот объем достаточен, - учил Аристотель, - внутри которого при непрерывном следовании событий по вероятности или необходимости может произойти перемена от несчастья к счастью или от счастья к несчастью» 2 . Так определяется и объем толстовского романа, где по необходимости и вероятности происходит перемена от несчастья к счастью и от счастья к несчастью в судьбе Левина и Анны Карениной.

1 «Письма Толстого и к Толстому». М., 1928, с. 223.

2 Аристотель. Поэтика, с. 64.

На повсеместное действие закона возмездия Толстой хотел указать эпиграфом к роману: «Мне отмщение, и Аз воздам».

Толстой был убежден в нравственной ответственности человека за каждое слово, за каждый поступок. «Во всем возмездие... во всем предел, его же не прейдеши», - утверждал писатель (т. 48, с. 118). Поэтому он иронически изображает Каренина, Лидию Ивановну, когда они хотят судить Анну.

Роман Толстого с его острой социальной проблематикой не мог пробудить восторга у «настоящих светских людей». «А, небось, чуют они все, - писал А. Фет, - что этот роман есть строгий неподкупный суд всему нашему строю жизни» 1 .

В одной из своих позднейших работ Толстой вновь вернулся к главной мысли своего романа: «Много худого люди делают сами себе и друг другу только оттого, что слабые, грешные люди взяли на себя право наказывать других людей. «Мне отмщение, и Аз воздам». Наказывает только бог и то только через самого человека» (т. 44, с. 95). Последняя фраза является переводом («наказывает только бог») и толкованием («и то только через самого человека») древнего изречения, которое Толстой взял эпиграфом к современному роману.

Но богом для Толстого была сама жизнь, а также тот нравственный закон, который «заключен в сердце каждого человека».

«Толстой указывает на «Аз воздам», - пишет Фет, - не как на розгу брюзгливого наставника, а как на карательную силу вещей...» 2 . Фет ясно чувствовал «карательную силу вещей», вечных законов нравственности, - «суда высшего порядка», - совести, добра и справедливости в искусстве Толстого. Писателю была очень хорошо известна эта, по существу, внерелигиозная, а именно историческая и психологическая трактовка идеи возмездия в его романе. И он был с ней вполне согласен. «Сказано все то, что я бы хотел сказать», - заметил он по поводу статьи Фета об «Анне Карениной» (т. 62, с. 339).

Таким образом, для Толстого все сводилось к внутреннему содержанию, к «ясности и определенности того отношения самого автора к жизни, которое пропитывает все произведение» 3 .

Во множестве сцен, характеров, положений современного романа строго выдержано художественное единство и единство

1 «Литературное наследство», т. 37-38, с. 220.

2 Там же, с. 234.

3 «Л. И. Толстой в воспоминаниях современников». В 2-х томах, т. 2. М., 1955, с. 60.

самобытно-нравственного отношения автора к предмету». Это придает гармоничность и стройность роману Толстого. «В области знания существует центр, - пишет Толстой, - и от него бесчисленное количество радиусов. Вся задача в том, чтобы определить длину этих радиусов и расстояние их друг от друга» 1 . Понятие «одноцентренности» было у Толстого важнейшим в его философии жизни, что и сказалось, в частности, на романе «Анна Каренина». Он так и построен, причем круг Левина более широк, чем круг Анны: история Левина начинается раньше, чем история Анны, и продолжается после ее гибели. И роман оканчивается не катастрофой на железной дороге (ч. VII), а моральными исканиями Левина и его попытками создать «положительную программу» обновления частной и общей жизни (ч. VIII).

Так, двумя кругами - сжимающимся и ведущим к отчаянию кругом жизни «исключений» и расширяющимся кругом полноты бытия и «настоящей жизни» - очерчен мир современного романа Толстого. В нем есть неотвратимая логика исторического развития, которая как бы предопределяет развязку и разрешение конфликта, и соотношение всех частей, в которых нет ничего лишнего, - признак классической ясности и простоты в искусстве.

«Есть разные степени знания, - рассуждал Толстой. - Полное знание есть то, которое освещает весь предмет со всех сторон. Уяснение сознания совершается концентрическими кругами» (т. 53, с. 45). Композиция «Анны Карениной» может служить идеальной моделью этой формулы Толстого, которая предполагает наличие некоей однородной структуры характеров и закономерное развитие «любимой мечты».

Концентричность, одноцентренность кругов событий в романе свидетельствует о художественном единстве эпического замысла Толстого.

«Роман широкий и свободный» - произведение большой эпической формы. Его объемность определяется содержательностью творческой концепции, а не количеством томов.

Толстой однажды обмолвился характерным признанием: «Надо написать кратко большой роман». Соединение таких понятий, как краткость и большой роман, было бы парадоксом, если бы оно не было законом свободного романа. Во всяком случае, Толстой имел все основания сказать и об «Анне Карениной»; «Мне кажется, что там нет ничего лишнего...»

1 Н. Н. Гусев. Два года с Л. Н. Толстым. М., 1973, с. 248.

8

«Анна Каренина» писалась в Ясной Поляне. Ближние Толстого узнавали в его книге знакомые картины, знакомых людей и даже самих себя. «Материал для нее (для «Анны Карениной») отец брал из окружающей его жизни, - пишет С. Л. Толстой. - Я знал многих лиц и многие эпизоды, там описанные. Но в «Анне Карениной» действующие лица не совсем те, которые жили на самом деле. Они только похожи на них. Эпизоды же комбинированы иначе, чем в жизни» 1 .

Роман, по словам Толстого, «имеет задачей, даже внешней задачей, описание целой человеческой жизни или многих человеческих жизней» (т. 30, с. 18).

И все же в историческом, познавательном смысле проблема прототипов всегда привлекает внимание исследователей и читателей. А роман «Анна Каренина» особенно богат «реалиями».

Сохранилось множество свидетельств современников о том, какие именно лица и события подали Толстому повод к изображению их на широком полотне современного романа. Это как бы подчеркивает его достоверность, иногда прямую «документальность».

Чувства и впечатления жизни писателя превращались в романе в бессмертные образы искусства. Пейзаж Москвы в «Анне Карениной» овеян лирическим настроением Левина, в котором угадываются живые черты Толстого.

Но в истории Левина и Кити воплощены не только ранние, поэтичные воспоминания Толстого о начальной поре его семейной жизни, но и некоторые черты более поздних, осложнившихся отношений. Уже в 1871 году Софья Андреевна Толстая записывала в своем дневнике: «...Что-то пробежало между нами, какая-то тень, которая разъединила нас... С прошлой зимы, когда и Левочка и я, мы были оба так больны, что-то переломилось в нашей жизни. Я знаю, что во мне переломилась та твердая вера в счастье и жизнь, которая была» 2 .

«Началось с той поры, - вспоминал Толстой в 1884 году, - 14 лет, как лопнула струна, и я сознал свое одиночество» (т. 49, с. 98). Значит, это произошло именно в те годы, когда он задумывал «Анну Каренину». Толстой по-прежнему хотел жить в согласии «с собой, с семьей», но у него возникали новые философские и жизненные побуждения, которые приходили в

1 С. Л. Толстой. Очерки былого. Тула, 1965, с. 54.

2 С. А. Толстая. Дневники. В 2-х томах, т. 1, с. 84.

противоречие с установившимся жизненным укладом барской усадьбы. То же тревожное ощущение было и у Левина. В каждом из героев Толстого есть нечто от его мироощущения, от его сознания мучительности самого процесса переоценки ценностей. Но дело не только в личном мироощущении писателя и не в особенностях характера его героев. Его личное мироощущение было неотделимо от общего веяния времени.

В своей «Исповеди» Толстой сказал: «Я жил дурно». Он имел в виду, что, живя «как все», не думая об «общем благе», заботился об «улучшении своей жизни», был погружен в привычный мир помещичьего усадебного быта. И вдруг ему открылась историческая и нравственная несправедливость этой жизни. Несправедливость «избытка» в сравнении с «бедностью народа».

И тогда у него возникло желание избавиться от жизни «в исключительных условиях эпикурейства», «удовлетворения похоти и страстям». «Я всеми силами стремился прочь от жизни, - пишет Толстой в «Исповеди». - Мысль о самоубийстве пришла мне так же естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни» (т. 23, с. 12).

Толстой признавался, что должен был «употребить против себя хитрости», чтобы вдруг не привести мысль о самоубийстве в исполнение. То же беспокойство испытывает и Левин. «И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, - пишет Толстой, - что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться».

В последней части романа Толстой рассказывает о встрече Левина с простым крестьянином Федором во время уборки урожая. «Было самое спешное рабочее время, когда во всем народе проявляется такое необыкновенное напряжение самопожертвования в труде, какое не проявляется ни в каких других условиях жизни и которое высоко ценимо бы было, если бы люди, проявляющие эти качества, сами ценили бы их, если б оно не повторялось каждый год и если бы последствия этого напряжения не были так просты».

«Необыкновенное напряжение самопожертвования», которое Левин увидел и почувствовал в народе, совершенно изменило образ его мыслей.

Левин как бы повторяет путь Толстого.

«Простой трудовой народ вокруг меня, - пишет Толстой в «Исповеди», - был русский народ, и я обратился к нему и к тому смыслу, который он придает жизни» (т. 23, с. 47), Только так он мог спастись от угрозы отчаяния.

Чувствуя свое «отпадение» (слово из «Исповеди») от верований, традиций, условий жизни «своего круга», Левин хотел понять жизнь тех, кто «делает жизнь», и «тот смысл, который он придает ей».

«...Жизнь моя теперь, - думает Левин, - вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее - не только не бессмысленна, какою была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»

Однако сближения «Анны Карениной» с «Исповедью» все же имеют свои пределы. В 1883 году Г. А. Русанов спросил Толстого: «Когда вы писали «Анну Каренину», вы уже перешли к нынешним воззрениям?» И Толстой ответил: «Нет еще» 1 .

В годы работы над романом Толстой не вел дневников. «Я все написал в «Анне Карениной», - говорил он, - и ничего не осталось» (т. 62, с. 240). В письмах к друзьям он иногда ссылался на «Анну Каренину». «Я многое, что я думал, старался выразить в последней главе апрельской книжки «Русского вестника», - пишет он Фету весной 1876 года (т. 62, с. 272).

И в самом деле, многие эпизоды «Анны Карениной» похожи на дневник или мемуары Толстого.

Левин пишет на ломберном столике начальные буквы тех слов, которые он хотел сказать Кити, а она угадывает их значение. Примерно так же произошло объяснение Толстого с С. А. Берс. «Я следила за его большой, красной рукой и чувствовала, что все мои душевные силы и способности, все мое внимание были энергично сосредоточены на этом мелке, на руке, державшей его» 2 , - вспоминает С. А. Толстая.

Самая фамилия Левина образована из имени Толстого: «Лёв Николаевич (как его называли в домашнем кругу). Фамилия Левина воспринималась именно в этой транскрипции (ср. упоминание о «Лёвине и Кити» в письме И. Аксакова к Ю. Самарину) 3 . Однако ни Толстой, ни его близкие никогда не настаивали на таком именно прочтении. Сходство Левина и Толстого несомненно, но так же несомненно и их различие. Об этом очень удачно сказал Фет: «Левин - это Лев Николаевич (не поэт)» 4 .

1 Г. А. Русанов. А. Г. Pусанов. Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом. Воронеж, 1972, с. 33.

2 С. А. Толстая. Дневники. В 2-х томах, т. 1, с. 481.

3 «Русская литература», 1960, № 4, с. 155.

4 Л. Н. Толстой. Переписка с русскими писателями. М., 1962, с. 306.

«Константина Левина отец, очевидно, списал с себя, - замечает С. Л. Толстой, - но он взял только часть своего «я», и далеко не лучшую часть» 1 . Недаром Софья Андреевна шутя говорила Л. Н. Толстому: «Левочка, ты - Левин, но плюс талант. Левин - нестерпимый человек» 2 .

Фамилия эта в литературе тех лет не так уникальна, как может показаться на первый взгляд. Героя повести А. В. Станкевича «Идеалист» также зовут Левин. Повесть эта пользовалась определенным успехом. О ней много размышлял и писал А. Григорьев, считавший, что сущность характера «русского идеалиста» состояла в том, что он «прислушивался ко всем звукам жизни», «допрашивался смысла всех ее явлений», хотя не в силах был «принять сердцем» смысла действительности 3 . Повесть «Идеалист» была связана с воспоминаниями о Н. В. Станкевиче, которого Толстой очень любил, и с наследием идеалистов 40-х годов. Здесь уместно заметить, что и Левин в «Анне Карениной» был нарисован как тип «русского идеалиста», во многом противостоящего «новейшим веяниям» времени.

Анна Каренина, по утверждению Т. А. Кузминской, напоминает Марию Александровну Гартунг (1832 - 1919), дочь Пушкина, но «не характером, не жизнью, а наружностью». Толстой встретил М. А. Гартунг в гостях у генерала Тулубьева в Туле. «Ее легкая походка легко несла ее довольно полную, но прямую и изящную фигуру. Меня познакомили с ней, - рассказывает Т. А. Кузминская. - Лев Николаевич еще сидел за столом. Я видела, как он пристально разглядывал ее. «Кто это?»- спросил он, подходя ко мне. - M-me Гартунг, дочь поэта Пушкина. «Да-а, - протянул он, - теперь я понимаю... Ты посмотри, какие у нее арабские завитки на затылке. Удивительно породистые» 4 .

В дневнике С. А. Толстой сохранилась заметка: «Почему Каренина Анна и что навело на мысль о подобном самоубийстве?» С. А. Толстая рассказывает о трагической судьбе Анны Степановны Пироговой, которую несчастная любовь привела к гибели. Она уехала из дома «с узелком в руке», «вернулась на ближайшую станцию - Ясенки, там бросилась на рельсы под товарный поезд». Все это произошло вблизи Ясной Поляны в 1872 году.

1 С. Л. Толстой. Очерки былого, с. 54.

2 Т. А. Кузминская. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Тула, 1960, с. 269.

3 Аполлон Григорьев. Литературная критика. М., 1967, с. 311-312.

4 Т. А. Кузминская. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне, с. 464-465.

Толстой ездил в железнодорожные казармы, чтобы увидеть несчастную. «Впечатление было ужасное» 1 , - пишет С. А. Толстая. Но в романе были изменены и мотивировка поступков, и самый характер событий.

По свидетельству современников, прототипом Каренина был «рассудительный» Михаил Сергеевич Сухотин, камергер, советник Московской дворцовой конторы. В 1868 году его жена, Мария Алексеевна Сухотина, добилась развода и вышла замуж за С. А. Ладыженского. Толстой был дружен с братом Марии Алексеевны - Д. А. Дьяковым и знал об этой семейной истории, которая отчасти могла послужить материалом для описания драмы Каренина.

Фамилия Каренин имеет литературный источник. «Откуда фамилия Каренин? - пишет С. Л. Толстой. - Лев Николаевич начал с декабря 1870 г. учиться греческому языку и скоро настолько освоился с ним, что мог восхищаться Гомером в подлиннике... Однажды он сказал мне: «Каренон - у Гомера - голова. Из этого слова у меня вышла фамилия Каренин». Не потому ли он дал такую фамилию мужу Анны, что Каренин - головной человек, что в нем рассудок преобладает над сердцем, то есть чувством?» 2 .

Прототипом Облонского обычно называют (в числе других лиц) Василия Степановича Перфильева, уездного предводителя дворянства, а затем - в 1878-1887 годах - московского губернатора. В. С. Перфильев был женат на П. Ф. Толстой, троюродной сестре Льва Николаевича. К слухам о том, что Облонский напоминает его своим характером, Перфильев, по утверждению Т. А. Кузминской, отнесся добродушно. Лев Николаевич не опровергал этого слуха.

Прочитав сцену завтрака Облонского, Перфильев однажды сказал Толстому: «Ну, Левочка, цельного калача с маслом за кофеем я никогда не съедал. Это ты на меня уж наклепал!» Эти слова насмешили Льва Николаевича» 3 , - пишет Т. А. Кузминская. По свидетельству других современников, Перфильев был недоволен тем, что Толстой «вывел» его в образе Облонского, и отнесся к толкам о сходстве с ним очень болезненно.

В характере Николая Левина Толстой воспроизвел многие существенные черты натуры своего родного брата - Дмитрия

1 «Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников». В 2-х томах, т. 1. М., 1955, с. 153.

2 «Литературное наследство», т. 37-38. М., 1939, с. 569.

3 Т. А. Кузминская. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне, с. 322.

Николаевича Толстого. В юности он был аскетичен и строг. Затем произошел перелом в жизни Дмитрия. «Он вдруг стал пить, курить, мотать деньги и ездить к женщинам. Как это с ним случилось, не знаю, - рассказывал Толстой, - я не видал его в это время... И в этой жизни он был тем же серьезным, религиозным человеком, каким он был во всем. Ту женщину, проститутку Машу, которую он первую узнал, он выкупил и взял к себе... Думаю, что не столько дурная, нездоровая жизнь, которую он вел несколько месяцев в Москве, сколько внутренняя борьба укоров совести, - сгубили сразу его могучий организм» 1 .

В современном романе Толстого появляется и тип современного художника. Анна Каренина и Вронский во время итальянского путешествия посещают в Риме студию Михайлова. «Некоторые черты художника Михайлова, - пишет С. Л. Толстой, - напоминают известного художника И. Н. Крамского» 2 .

Однако Толстой изобразил в своем романе не Крамского как реальную личность, а самый тип «нового художника» из русской живописной школы в Риме, где долгие годы жил и работал Александр Иванов.

Это лицо обобщенное, более характерное, типичное для своего времени. В нем совмещаются некоторые черты многих художников, которых Толстой имел возможность наблюдать в Риме, в Петербурге и в Москве. Михайлов «воспитан в понятиях неверия, отрицания и материализма».

«Историческая школа», ее критическое отношение не только к церковной живописи, но и к религии, новая постановка нравственных проблем - все это очень занимало Толстого в годы писания «Анны Карениной», накануне «духовного перелома».

Осенью 1873 года И. Н. Крамской писал портрет Толстого в Ясной Поляне. Их беседы во время сеансов о мировоззрении и творчестве, о старых мастерах подали Толстому мысль ввести в роман целую серию сцен с участием художника Михайлова. Это были сцены вполне в духе времени.

Реальные факты действительности входили в роман в преобразованной форме, подчиняясь творческой концепции Толстого. Поэтому невозможно отождествление героев «Анны Карениной» с их реальными прототипами, хотя Толстой в черновиках иногда называл романических героев именами близко знакомых людей, чтобы яснее видеть их перед собой во время работы. «Я бы очень

1 П. И. Бирюков. Биография Л. Н. Толстого, т. I. М., 1923, с. 133.

2 «Литературное наследство», т. 37-38, с. 582.

сожалел, - сказал однажды Толстой, - ежели бы сходство вымышленных имен с действительными могло бы кому-нибудь дать мысль, что я хотел описывать то или другое действительное лицо... Нужно наблюдать много однородных людей, чтобы создать один определенный тип» 1 .

***

«Анна Каренина» - современный роман. И современность его заключается не только в актуальности проблематики, но и в живых подробностях эпохи, нашедших отражение в романе. В «Анне Карениной» есть датированные эпизоды - проводы добровольцев (ч. VIII) - лето 1876 года.

Если идти от этой даты к началу романа, то весь хронологический порядок событий проясняется с полной отчетливостью. Недели, месяцы и годы Толстой отмечал с такой последовательностью и точностью, что он мог бы повторить слова Пушкина: «Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю» 2 .

Анна Каренина приехала в Москву в конце зимы 1873 года (ч. I). Трагедия на станции Обираловка произошла весной 1876 года (ч. VII). Летом того же года Вронский уехал в Сербию (ч. VIII). Хронология романа строилась не только на календарной последовательности событии, но и на определенном выборе подробностей из современной жизни.

Так появляются в романе упоминания о самарском голоде и Хивинском походе (1873 г.), о всеобщей воинской повинности и воскресных школах (1874 г.), о проекте памятника Пушкину и университетском вопросе (1875 г.), о Милане Обреновиче и русских добровольцах (1876 г.).

Много ценных наблюдений над историческими реалиями романа собрано в комментарии В. Саводника к двухтомному изданию «Анны Карениной» (М. - Л., 1928), в статьях С. Л. Толстого «Об отражении жизни в «Анне Карениной» («Литературное наследство», т. 37-38) и Н. К. Гудзия «Замыслы Льва Толстого и их воплощение» («Новый мир», 1940, № 11-12), а также в книгах В. А. Жданова «Творческая история «Анны Карениной» (М., 1957) и H. H. Гусева «Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1870 по 1881 год» (М., 1963).

1 A. H. Mошин. Ясная Поляна и Васильевка. СПб., 1904, с. 30-31.

2 А. С. Пушкин. Собр. соч., т. IV. М., 1975, с. 164.

9

Работа Толстого над романом «Анна Каренина» продолжалась до 1878 года, когда наконец эта книга вышла в свет отдельным трехтомным изданием. Это было первое издание знаменитого романа Толстого, который с 1875 по 1877 год печатался в журнале «Русский вестник».

«Анна Каренина» по выходе в свет имела огромный успех. Всякая новая глава романа «подымала все общество на дыбы, - пишет одна из современниц, - и не было конца толкам, восторгам, и пересудам, и спорам, как будто дело шло о вопросе, каждому лично близком» 1 . В этом смысле успех «Анны Карениной» превосходил успех «Войны и мира».

Однако мнения критиков разделились решительным образом. M. H. Катков, редактор консервативного журнала «Русский вестник», которому не без труда и при посредничестве Н. Н. Страхова удалось получить право первой публикации романа, отказался печатать эпилог «Анны Карениной» из-за суждений Толстого о русских добровольцах в Сербии, но поспешил дать свое истолкование новой книги Толстого.

Уже в майском номере журнала за 1875 год появилась «полуредакционная» статья «По поводу нового романа гр. Толстого» 2 , подписанная начальной буквой «А». Автором этой статьи был В. Г. Авсеенко, критик и романист катковского круга.

Авсеенко утверждал, что «Анна Каренина» - это, прежде всего, великосветский роман, а сам Толстой - художник, принадлежащий к школе «чистого искусства». Социальный смысл романа был сведен к воспеванию «наследственности культуры, чего вообще недостает нашему обществу». Автора несколько смущали крестьянские сцены в романе и мужицкие пристрастия Левина, зато он был в восторге от сцены бала и множества великосветских лиц, хотя и освещенных, по его мнению, слишком «объективно».

Статьи Авсеенко удивляли Достоевского. «Авсеенко, - пишет Достоевский в «Дневнике писателя», отвечая на его критику, - изображает собою как писатель деятеля, потерявшегося на обожании высшего света. Короче, он пал ниц и обожает перчатки, карету, духи, помаду, шелковые платья (особенно тот момент, когда дама садится в кресло, а платье зашумит около ее ног и

1 «Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой». СПб., 1911, с. 273.

2 «Русский вестник», 1875, № 5, с. 400-420.

стана) и, наконец, лакеев, встречающих барыню, когда она возвращается из итальянской оперы» 1 .

Называя «Анну Каренину» «великосветским романом», критик «Русского вестника» как бы бросал вызов демократической журналистике. И этот вызов не остался без ответа. «Русский вестник» - монархический и великосветский журнал - превозносил новое сочинение Толстого. Этого было достаточно, чтобы вызвать бурю негодования в радикальной прессе.

За перо взялся П. Н. Ткачев, критик и публицист демократического журнала «Дело», одного из самых распространенных изданий 70-х годов. Если статьи Авсеенко (а он написал серию статей о романе в «Русском вестнике» и в газете «Русский мир») можно назвать дифирамбом великосветскому роману, то статьи Ткачева (он выступал под псевдонимом «П. Никитин») следовало бы назвать памфлетами на Толстого и его истолкователя.

Кажется, однако, что Ткачев слишком доверял истолкователю и судил о романе главным образом по тому, что о нем писалось в «Русском вестнике». Важнейшая статья Ткачева называлась «Салонное художество» 2 . Название весьма характерное, заключающее в себе прямую оценку романа и определяющее отношение критика к нему.

Ткачев, по существу, повторил весьма шаткие утверждения Авсеенко. Только переменился «знак»: то, что было сказало с умилением, повторялось с отвращением; а в том, что это роман из великосветской жизни, написанный по законам «чистого искусства», оба критика были совершенно согласны.

Толстой статьи такого рода считал обобщением всех превратных мнений о своем романе. «И если близорукие критики думают, - говорил он, - что я хотел описывать только то, что мне нравится, как обедает Облонский и какие плечи у Анны Карениной, то они ошибаются» (т. 62, с. 268-269).

Куда более сложным было отношение к роману в «Отечественных записках». Толстой вдруг, казалось бы, утратил доверие самых проницательных критиков своего времени. Даже Некрасов, предлагавший Толстому печатать «Анну Каренину» в «Отечественных записках», после того как роман появился в «Русском вестнике», как будто бы совершенно охладел к Толстому.

Не обманулся «великосветской» тематикой романа лишь Н. К. Михайловский. В своих обозрениях, печатавшихся в

1 Ф. М. Достоевский. Полн. собр. соч., т. 10. СПб., 1895. с 133.

2 «Дело», 1878, № 2, 4.

«Отечественных записках» под названием «Записки профана», он отмечал явное и коренное отличие романа Толстого от общего направления журнала «Русский вестник» и в особенности от статей Авсеенко.

Салтыков-Щедрин, игравший руководящую роль в «Отечественных записках» 70-х годов, резко отзывался о романе. Он ясно видел, что роман Толстого эксплуатируется в корыстных целях реакцией. И у него поднималось чувство гнева и против «консервативной партии», и против «аристократического» и «антинигилистического», по определению «Русского вестника», романа 1 .

Впоследствии, когда роман был опубликован целиком, Салтыков-Щедрин не повторял этих резких слов осуждения, сказанных в пылу ожесточенной журнальной полемики. Нельзя думать, что он не «понял» или не оценил искусства Толстого и огромного социального смысла «Анны Карениной».

Наконец в 1877 году в «Отечественных записках» появилась итоговая статья, в которой все содержание романа было приведено к абсурду 2 .

Между тем Катков не знал, как ему отделаться и от романа, и от его автора. В 1877 году он анонимно напечатал в «Русском вестнике» (№ 7) статью «Что случилось по смерти Анны Карениной».

Это был отбой по всем пунктам, отречение от романа. «Идея целого не выработалась... Текла плавно широкая река, но в море не впала, а потерялась в песках. Лучше было заранее сойти на берег, чем выплыть на отмель». - Таким был приговор «Русского вестника».

Судьба «Анны Карениной» складывалась драматически. «Великосветский роман», «салонное художество» - это были, в сущности, формулы осуждения. На стороне Толстого оставались лишь читатели, которые открывали в его романе нечто большее, чем то, что видели критики. Исходя из определений Авсеенко и Ткачева, нельзя было объяснить читательский успех романа.

Во всеуслышание сказал об «Анне Карениной» как о великом художественном произведении только Достоевский. Он посвятил роману статью под названием «Анна Каренина, как факт особого значения».

Для Достоевского «Анна Каренина» была, прежде всего, не великосветским, а именно современным романом. В Толстом он

1 M. E. Салтыков-Щедрин. Собр. соч. в 20-ти томах, т. 18, кн. 2. М., 1975, с. 180-181.

2 «Отечественные записки», 1877, № 8, с. 267-268.

видел художника, принадлежащего к великой «плеяде Пушкина», что свидетельствовало не о склонности к «чистому искусству», а о непреходящей силе художественной правды и простоты.

«Анна Каренина» поразила современников не только «вседневностыо содержания», но и «огромной психологической разработкой души человеческой», «страшной глубиной и силой», «небывалым, - как говорил Достоевский, - доселе у нас реализмом художественного изображения».

У Достоевского было свое отношение к тем проблемам, которые затрагивал Толстой. Он говорил об «извечной виновности человека», осуждал «лекарей социалистов», стремился «неоспоримо разрешить вопрос».

По этим высказываниям скорее можно судить о Достоевском и его мировоззрении, чем о Толстом, столь велика была между ними разница. Любопытно, что Толстой «пропустил» статью Достоевского и никогда о ней не говорил, даже как будто и не читал ее.

Но Достоевский первый указал на великое художественное значение романа Толстого. «Анна Каренина» есть совершенство как художественное произведение, - писал Достоевский, - ...и такое, с которым ничто подобное из европейских литератур в настоящую эпоху не может сравниться» 1 . История русской и мировой литературы подтвердила правоту этих слов великого писателя.

Роман Толстого «Анна Каренина» переведен на многие языки мира. Из книг и статей, посвященных этому произведению, можно составить целую библиотеку. «Я без колебаний назвал «Анну Каренину» величайшим социальным романом во всей мировой литературе», - пишет современный немецкий писатель Томас Манн 2 .

В романе Толстого «отрицание жизни», «уход от действительности» сменяется уважением к жизни и ее настоящим делам и заботам, к жизни человека и требованиям его души. Поэтому роман, несмотря на трагический сюжет, производит жизнеутверждающее впечатление.

Как-то Толстой заметил: «Ежели бы мне сказали, что то, что я напишу, будут читать теперешние дети лет через 20 и будут над ним плакать и смеяться, и полюблять жизнь, я бы посвятил ему всю жизнь и все свои силы» (т. 61, с. 100).

1 Ф. М. Достоевский. Полн. собр. соч., т. 11. СПб., 1895, с. 247.

2 Т. Манн. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 10. М., 1960, с. 264.

Эти слова были сказаны более ста лет назад. И далекие потомки Толстого вновь и вновь склоняются над его книгами и учатся по ним понимать и любить жизнь. Толстой и в наши дни остается великим художником, который, по словам Леонида Леонова, «повелением пера внушает читателю любое из спектра человеческих чувств - всегда с оттенком наивного, как при чуде, удивления, - оно неслышно преобразует человеческую душу, делая ее стойче, отзывчивее, непримиримей к злу» 1 .

1 Леонид Леонов. Слово о Толстом. М., 1901, с. 35.

Бабаев Э.Г. Комментарии. Л.Н. Толстой. [Т. 9] // Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 тт. М.: Художественная литература, 1982. Т. 9. С. 417-449.

Трудно найти другое такое произведение русской литературы, которое с момента создания и по сей день имело такую востребованность и популярность в культуре. Как в России, так и за рубежом. Театральные и музыкальные постановки, многочисленные экранизации – всё это говорит о том, что многим деятелям искусства не даёт покоя идея о поиске верного прочтения этого великого сочинения – это «Анна Каренина» Льва Николаевича Толстого.

В феврале 1870 года у Л.Н. Толстого возникает замысел произведения о духовных исканиях и личной жизни представителей российского дворянства, а импульсом к созданию «Анны Карениной» послужило вдохновение прозой Пушкина.

Роман назван по имени главной героини, чей образ как будто приковывает внимание. Анна красива и образована, но первоначальный замысел Толстого был иным. В ранней редакции роман носил удалое название «Молодец-баба», а центральный персонаж выглядел иначе: имя героини было Татьяна Ставрович, а характер отличался вульгарностью и малодушием.

Работа над произведением была начата в 1873 году, роман печатался частями в журнале «Русский вестник», а в 1878 году творение было опубликовано целиком.

Жанр и направление

Жанр «Анны Карениной» — роман, направленность которого весьма обширна. Один из главных векторов – философский. Герои размышляют о таких категориях, как жизнь, её смысл, любовь, вера, истина. Примечательно, что в романе взаимодействует мудрость книжная с народной. Именно слова крестьянина помогают Левину ответить на волнующие вопросы.

Не чуждо произведению и определение «социальный». В романе описывается судьба трёх семей, совершенно непохожих друг на друга. Но участники романа не ограничиваются лишь кругом родных и близких: действующим лицом является и целое общество. Мнение окружающих не в последнюю очередь определяет то или иное действие персонажей.

Суть

Открывается роман известными словами о доме Облонских: там ждут Гостью – Анну Каренину, сестру Стивы Облонского, главы семейства. Преданная мужем Долли желает сохранить семью и надеется на помощь золовки. Но и для Анны эта поездка становится судьбоносной: на перроне она знакомится с Вронским – её будущим любовником. Молодой граф же приехал с тем, чтобы сделать предложение Кити Щербацкой. Девушка испытывает чувства к Вронскому и предпочитает его Левину, влюблённому в неё.

Анна вместе с Облонскими и Щербацкими едет на бал, где снова встречает Вронского. Мечты Кити разбиты: она понимает, что не может конкурировать с великолепием и обворожительностью Карениной.

Анна возвращается в Петербург и осознаёт, как ей опостылела её жизнь. Отвратителен муж, не любим ребёнок.

Завязываются романтические отношения между Карениной и Вронским, обманутый супруг возмущён, но на развод не соглашается. Анна принимает решение оставить мужа и сына и уезжает с любовником в Италию. У них рождается дочь, но материнство не приносит героине радости: она чувствует, что Вронский относится к ней холоднее. Это переживание толкает молодую женщину на отчаянный поступок – самоубийство.

Главные герои и их характеристика

1. Один из центральных персонажей романа – Анна Каренина . Её образ весьма сложный и многогранный (подробнее о нем мы написали в кратком ). Героиня хороша собой, образована, в ней заложен большой потенциал, которому не дано реализоваться. Как жена она не могла создать счастливую семью с бесчувственным Карениным, но и за отношения с Вронским ей приходилось платить большую цену – изгнание из светского общества. Материнство тоже не приносит радости героине: Анна мечтает о другой жизни, завидуя персонажам романов.
2. Вронский видит в Анне нечто необыкновенное, восхищается ею, но сам же он ничего особенного из себя не представляет. Это сторонник тихого спокойного счастья, соответствующего лучшим английским традициям. Он молод, горяч, пылок, но первые серьезные испытания меняют его характер: Алексей становится таким же невнимательным и безразличным человеком, как умудренный опытом супруг Анны.
3. Долли в некотором роде стесняется Анны. Дарья Александровна оттеняет Каренину – этот яркий и своенравный персонаж. Она скромна, покорна, жизнь вынуждает Долли терпеть и стойко переносить все испытания, уготованные судьбой: измены мужа, бедность, болезни детей. И ничто изменить ей не дано.
4. Есть мнение, что роман Пушкина «Евгений Онегин» мог бы называться именем Татьяны, подобная же ситуация сложилась и вокруг «Анны Карениной», где значительное внимание уделяется Левину. Прототипом для этого персонажа является сам Л. Н. Толстой. Многие ситуации, например, сцена предложения руки и сердца, автобиографичные. Константин Левин – вдумчивый, скромный и рассудительный человек. Он стремится познать смысл бытия и найти свое призвание, но истина все время ускользает от него.
5. Стива Облонский — любвеобильный, непостоянный и суетливый человек, добившийся хорошего места только благодаря удачному замужеству сестры. Он добродушен, весел и словоохотлив, но только в компании. В семье же не уделяет жене и детям должного внимания.
6. Каренин — чиновник высшего звена, человек чопорный и серьезный. Он редко проявляет чувства, холоден к жене и сыну. В его жизни работа занимает центральное место. Он очень зависим от общественного мнения, ценит видимость, а не суть.

Темы

• Любовь. Для Л.Н. тема любви всегда выходила за рамки романтических отношений. Так и в романе «Анна Каренина» мы наблюдаем, как, например, в главной героине борются два чувства: любовь к ребёнку и страсть к Вронскому.
• Семья. Мысль семейная лежит в основе рассматриваемого романа. Для автора домашний очаг является важнейшей целью человека. Писатель предлагает читательскому вниманию судьбы трёх семей: одна распалась, другая на грани, третья – идеальна. Такой подход не может не отсылать нас к фольклорным мотивам, когда идеального героя оттеняли два негативных.
• Филистерство. Блестящая карьера в романе Толстого противоречит возможности создать крепкую семью. Анна дважды страдает от принятых в обществе порядков: это неприспособленность Каренина к общению в семейном кругу, а также непринятие в высших кругах её романа с Вронским.
• Месть. Именно желание отомстить Вронскому толкает Анну на самоубийство. Для неё это был лучший способ наказать возлюбленного за недостаточное внимание к ней, непонимание её. Было ли так на самом деле? Трудно сказать, но именно так видела их отношения Анна перед роковым шагом.

Проблемы

• Измена . Это явление рассматривается как преступление против самого важного и святого, что есть в жизни человека – семьи. Толстой не даёт рецепта, как этого избежать, но показывает, к чему супружеская неверность может привести. Долли и Каренин по-разному относятся к предательству, но сами преступники счастья от этого не находят.
• Равнодушие. Многие персонажи романа во взаимодействии друг с другом придерживаются правил этикета, не давая при это никакой воли чувствам и не проявляя искренность. В кабинете министра или на светском приёме такое поведение вполне уместно, но не в домашнем кругу. Холодность мужа отравляет Анну, а непонимание Вронского приводит к гибели.
• Общественное мнение. Проблему следования за общественным мнением поставил ещё в начале XlX века Грибоедов в своей известной комедии. Толстой даёт более драматичные иллюстрации того, как сказываются на судьбах людей светские суждения. Анна не может получить развод, а незаконная связь закрывает двери в высшие круги.

Смысл

Анна Каренина становится жертвой собственного преступления. Счастье, основанное на разрушении семьи, оказалось невозможным. Её начинает одолевать ревность, мысль, что Вронский охладевает к ней, становится наваждением, сводящим с ума.

Слепое следование за страстью — не есть благоприятный путь для человека. Поиск истины, смысла – вот идеал для Толстого. Воплощением такой идеи представлен Левин, которому удаётся избежать самого тяжелого греха, благодаря открывшейся мудрости.

Критика

Далеко не весь литературный мир радушно принял новый роман Толстого. Достоинства «Анны Карениной» подчеркивал в своих отзывал лишь Достоевский. За это сочинение он удостоил писателя звания «бог искусства». Другие же критики, например, Салтыков-Щедрин, называли творение Л.Н салонным великосветским романом. Возникали разночтения и на почве существовавших в то время идеологических течений: славянофилам роман был гораздо ближе, нежели западникам.

Существовали и претензии к тексту. Так А.В. Станкевич обвинял автора в нецелостности композиции и несоответствии жанру романа.

Сегодня «Анна Каренина» занимает особое место в мировой литературе, но споры о структуре произведения, характерах главных героев существуют до сих пор.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

---