Нина Николаевна Миронова стала третьей и последней женой Александра Грина. Она стала прототипом героини «Алых парусов» Ассоль. С ней он прожил одиннадцать лет, до самой смерти. Она пережила писателя почти на 40 лет, и все эти годы жила деятельной памятью о нем. Благодаря ее усилиям в Старом Крыму появился музей Александра Грина.

Нина Николаевна Миронова родилась 11 (23) октября 1894 года в Гдове (Гдовский уезд, Санкт-Петербургская губерния, в настоящее время Псковская область) в семье банковского служащего Николая Сергеевича Миронова. Она была старшей в семье, младшие братья - Константин (1896 г. р.), Сергей (1898 г. р.). Семья переезжала по местам службы отца и в 1914 году перебралась из Нарвы в Петербург.

Нина Миронова закончила гимназию с золотой медалью, в 1914 году поступила на Бестужевские курсы. В 1915 году вышла замуж за студента-юриста Сергея Короткова, через год мобилизованного в армию и погибшего на фронте Первой мировой войны в 1916 году. Окончив два курса биологического отделения, Нина пошла работать медсестрой в госпиталь.

В 1917-1918 годах Нина Короткова (Миронова) работала в газете «Петроградское эхо» машинисткой, там она впервые встретила и познакомилась с Александром Грином, который пришел за гонораром. Встретились они в конце 1917 или самом начале 1918-го года. Когда они познакомились, ей было 23, а ему 37. Познакомились и расстались на несколько лет. Сама она говорила об этом: «Необходимо было каждому из нас отмучиться отдельно, чтобы острее почувствовать одиночество и усталость».

В 1918 году умер отец Нины Николай Сергеевич, сама она заболела туберкулезом и переехала на три года к родственникам в Подмосковье. Перед отъездом в мае 1918 года у памятника «Стерегущему» Грин подарил ей свои стихи.

Когда, одинокий, я мрачен и тих,
Скользит неглубокий подавленный стих,
Нет счастья и радости в нем,
Глубокая ночь за окном...
Кто вас раз увидел, тому не забыть,
Как надо любить.
И вы, дорогая, являетесь мне,
Как солнечный зайчик на темной стене.
Угасли надежды. Я вечно один,
Но все-таки ваш паладин.

Обещал к ней приехать, навестить, но не смог. Думал, ее уже нет в живых. Она же большого значения ни Грину, ни его стихам тогда не придала и впоследствии была этому очень рада.

Снова встретились они в феврале 1921-го на Невском. За три года многое переменилось и в его, и в ее жизни. Нина вспоминала о том дне: «Мокрый снег тяжелыми хлопьями падает на лицо и одежду. Мне только что в райсовете отказали в выдаче ботинок, в рваных моих туфлях хлюпает холодная вода, оттого серо и мрачно у меня на душе - надо снова идти на толчок, что-нибудь продать из маминых вещей, чтобы купить хоть самые простые, но целые ботинки, а я ненавижу ходить на толчок и продавать».

Она была теперь молодой вдовой, перенесла сыпной тиф и работала медсестрой в сыпно-тифозном бараке села Рыбацкого, а жила с матерью в Лигове и через Питер ездила на работу. Грин предложил ей заходить иногда к нему в Дом искусств, где было тепло и сухо. Вел он себя очень деликатно. И совсем не пил.

В начале марта Грин предложил Нине стать его женой. После недолгого раздумья она согласилась. Позднее Нина Николаевна говорила, что не испытывала к будущему мужу особых чувств: «не было противно думать о нем». Но не более того. Да и сам Грин в то время переживал безответную любовь к Марии Алонкиной. «Увлекся он самозабвенно. Понимая умом нелепость своего с ней соединения, свою старость в сравнении с нею и во внешнем своем облике, он горел и страдал и от страсти; страдания доводили его до настоящей физической лихорадки. А она увлеклась другим. И тут встретилась я, ничего не знавшая об этом. И все сдерживаемые им чувства и желания обернулись ко мне - он просил меня стать его женой. Я согласилась. Не потому, что любила его в то время, а потому, что чувствовала себя безмерно усталой и одинокой, мне нужен был защитник, опора души моей. Александр Степанович - немолодой, несколько старинно-церемонный, немного суровый, как мне казалось, похожий в своем черном сюртуке на пастора, соответствовал моему представлению о защитнике. Кроме того, мне очень нравились его рассказы, и в глубине души лежали его простые и нежные стихи».

Нина стала гражданской женой Александра Грина в начале марта 1921 года, а через два месяца они поженились официально. Практически сразу после регистрации брака Грины переехали, они сняли одну комнату в квартире на Пантелеймоновской улице в доме 11. «Мы вскоре поженились, и с первых же дней я увидела, что он завоевывает мое сердце. Изящные нежность и тепло встречали и окружали меня, когда я приезжала к нему в Дом искусств. Тогда он не пил совершенно. Не было вина. А мне сказал, что уже два года как бросил пить...»

В их жизни было много разного - и дурного, и хорошего, все как у людей. Если прочитать подлинные письма и записи Нины Николаевны, можно увидеть, что и то и другое в своих проявлениях было чересчур крайним, далеким от середины. Либо очень хорошо, либо очень плохо. Екатерина Александровна Бибергаль так не захотела, Вера Павловна Абрамова не смогла, Мария Владиславовна Долидзе, вероятно, просто ничего не поняла, Мария Сергеевна Алонкина не приняла всерьез, Нина Николаевна Короткова и захотела, и увидела, и смогла, и приняла. Для Нины же он стал заботливым мужем и с самого начала поставил дело так, чтобы его жена ушла со службы и больше нигде не работала. Жена писателя - это уже профессия.

В мае 1921 года он писал ей: «Я счастлив, Ниночка, как только можно быть счастливым на земле... Милая моя, ты так скоро успела развести в моем сердце свой хорошенький садик, с синими, голубыми и лиловыми цветочками. Люблю тебя больше жизни». Она же, не раз признававшаяся, что сошлась с Грином «без любви и увлечения в принятом значении этих слов, желая только найти в нем защитника и друга», очень скоро писала ему совсем другое: «...Тебя благодарю, мой родной, мой хороший. Нет, не скажешь словом "благодарю" всего, что не может вместиться в душе, - за твою ласку, нежную заботу и любовь, которые согрели меня и дали мне большое, ясное счастье».

Лето 1921 года Грин и Нина Николаевна прожили в загородном местечке Токсово, где за пуд соли и десять коробков спичек их впустил к себе в дом деревенский староста, финн с русским именем Иван Фомич. Каждый день они вставали на заре, ловили рыбу в озере под названием Кривой нож и приносили домой полную корзину окуней, плотвы, лещей, собирали грибы и ягоду, сушили, мочили, мариновали, солили. Иногда к ним приезжали из Петрограда соседи по «Диску» Пяст и Шкловские. В Токсове Грин заканчивал «Алые паруса» и начал свой первый роман «Алголь - звезда двойная» о петроградской разрухе, роман, который так и не был дописан. Это лето Нина Николаевна называла самым счастливым временем в их совместной жизни.

Зимой 1921/22 года жили трудно, как и все, квартира была грязная и холодная. От голода спасал академический паек, и иногда Грин отправлялся на толкучку Александровского или Кузнечного рынков, где можно было обменять часть продуктов на мыло и спички. Но порой и пайка не хватало, чтобы обогреть огромную залу, и дрова приходилось воровать.

Потом стало легче. С началом нэпа стали образовываться частные издательства, и у Грина вышло сразу несколько рассказов, которые вошли в его первую послереволюционную книгу «Белый огонь». Это позволило им оставить квартиру на Пантелеймоновской, где замерзли канализационные трубы, и переехать на 2-ю Рождественскую улицу к интеллигентной старушке, имевшей отношение к Дому литераторов. «Комната была маленькая, скудно обставленная - "студенческая", грязноватая, на пятом этаже, но зато светлая, с окном-фонарем на улицу. Переезд был несложен. Взяли у дворника салазки, в два фанерных ящика сложили наше имущество, а сверху положили большой портрет Веры Павловны. Александр Степанович вез салазки, я толкала их сзади. С этим отрезком жизни, сблизившим нас на будущее, трудном в бытовом отношении, но таким светло-душевным, было покончено».

В 1923 году был напечатан первый роман Грина «Блистающий мир». Полученный гонорар Грин решил потратить на путешествие в Крым. После возвращения из поездки на юг, семья Гринов переехала на новую квартиру, в которой было четыре комнаты. Сами сделали ремонт, после чего забрали к себе жить мать Нины. Для Грина это был период расцвета его таланта. По воспоминаниям его жены Нины, «...пламя творчества горело ровно, сильно и спокойно. Иногда даже как бы физически ощутимо для меня. В эти годы Александра Степановича любезно встречали в редакциях и издательствах. Мы пользовались плодами этого хорошего отношения, жили покойно и сытно, но Александр Степанович начал втягиваться в богемную компанию, и это привело нас к переезду на юг».

Летом 1924 года Грин с женой и тещей переехали в Крым, в Феодосию. По приезде Грины поселились в гостинице «Астория» в номере с видом на море, потом сняли комнату - на квартиру денег не хватало. А Осенью того же года семья писателя перебралась в четырехкомнатную квартиру на улицу Галерейную, где теперь находится известный всем музей А.С. Грина. «В этой квартире мы прожили четыре хороших ласковых года», - вспоминала много позднее Нина Николаевна. Там был у Грина свой кабинет, небольшая квадратная комната с окном на Галерейную улицу. На стене портрет отца. Фотографий Веры Павловны больше нет. Хотя письма ей Грины по-прежнему писали и часто о ней говорили. Зато - «в темно-красной узкой рамке моя фотокарточка».

Жили вместе с матерью Нины Николаевны Ольгой Алексеевной Мироновой. Женщины занимались хозяйством, вставали очень рано, пока Грин еще спал, ходили на базар, потом ставили самовар, и Нина Николаевна приносила мужу в постель чай, «крепкий, душистый, хороший, правильно и свежезаваренный на самоваре, в толстом граненом или очень тонком стакане». Чай было достать нелегко, иногда Нина Николаевна привозила его из Москвы, иногда всеми правдами и неправдами покупала в Феодосии. Вечерами Грин играл с тещей в карты.

Спокойная жизнь закончилась в 1927 году. Летом к ним приехал издатель Вольфсон, Грин подписал с ним контракт на выпуск 15-томного собрания сочинений. Получив большой аванс, Александр Степанович вместе с женой поехали отдыхать. Ялта, Кисловодск, Москва... Казалось, что денежных проблем теперь не будет, Грин даже подарил Нине золотые часы. Но то были их последние счастливые дни. Издательство разорилось, начались суды, которые Грин проигрывал. Свои неудачи Грин топил в алкоголе. Запойное пьянство, безденежье, жизнь становилась невыносимой.

В начале 1930-х годов здоровье Грина сильно пошатнулось. Запущенное воспаление легких, давний туберкулез, а затем и рак желудка, усугубленные злоупотреблением алкоголем, привели к тому, что сил у писателя практически не оставалось. Его перестали печатать, пенсию не давали, помощи ждать было неоткуда. Семья была вынуждена переехать из Феодосии в Старый Крым, где жить было намного дешевле. Сначала снимали квартиру, а в 1932 году, за несколько месяцев до смерти Грина, Нина Николаевна купила за свои золотые часы двухкомнатный домик с земляным полом, который и стал их единственным собственным жильем. 8 июля 1932 года Александр Степанович Грин умер. Нина Николаевна на 38-м году жизни вновь стала вдовой.

Жизнь Нины Николаевны после смерти Грина

Грин умер в Старом Крыму в 1932 году. Нина Николаевна начала работу по увековечению памяти писателя, в 1934 году ей удалось организовать мемориальную комнату, в том же году, получив гонорар за сборник рассказов Грина «Фантастические новеллы», на ранее приобретенном участке земли 20 соток возвела жилой дом, дом Грина стал частным музеем. Открытие государственного музея было назначено на 1942 год, к 10-летию смерти А.С. Грина. Участвовала в создании Историко-краеведческого музея в Старом Крыму, с поручениями от музея ездила в Москву.

В 1934 году Нина Николаевна вышла замуж за феодосийского врача-фтизиатра Петра Ивановича Нания, давнего знакомого, лечившего А.С. Грина. В начале Великой Отечественной войны брак Нания и Грин распался. Крым был оккупирован немцами. В то время у матери Нины Николаевны стало проявляться психическое расстройство. Чтобы не умереть с голоду, продавали оставшиеся вещи. Когда продавать стало нечего, пришлось искать работу. А какую работу можно было найти слабой интеллигентной женщине в оккупированном Крыму? Нина Николаевна считала, что ей еще повезло - подвернулось место корректора в типографии открытой при немцах газетенки под громким названием «Официальный бюллетень Старо-Крымского района», через время ее назначают редактором издания «Старокрымский бюллетень». Бюллетень печатал сводки и хронику. Отказаться Нина не могла по тем же причинам, которые вынудили пойти на работу. Работа эта не требовала от нее личной оценки событий - она была технической. Нина Грин помогала партизанам и спасла от смерти 13 человек.

В январе 1944 года, когда к Крыму уже подходили советские войска, Нина Грин уехала в Одессу, она опасалась за свою жизнь, ведь тогда говорили, что всех сотрудничавших с немцами расстреливали без разбора. В апреле 1944 года умерла ее мать, Ольга Алексеевна. В дороге она попала в облаву. Нину Николаевну схватили и вместе с другими отправили в Германию на трудовые работы.

После окончания войны, в 1945 году, Нина Николаевна вернулась на родину, зная, что ее непременно арестуют. Сама обратилась в компетентные органы, получила срок в 10 лет, отбывала заключение в сталинских лагерях на Печоре, затем - в Астрахани. Освободилась в 1956 году. После освобождения вернулась в Крым, после долгой борьбы вернула дом - последнее жилище Грина, приспособленный новыми хозяевами под хозяйственные нужды, добилась открытия музея писателя.

Музей Александра Грина Нина Николаевна открыла на общественных началах в 1960 году. В самом доме тогда мало что осталось: Нина собирала по крупицам, восстанавливала все так, как было еще при жизни писателя. Перед арестом многие рукописи и памятные вещи она раздала по знакомым, и теперь эти ценности стекались обратно в дом. Здесь она закончила книгу воспоминаний о Грине, которую начала писать еще во время ссылки в Печоре. Сюда съезжались друзья, писатели, книгочеи, студенты. Организовался такой полулегальный клуб - «гнездо» любителей Грина. Именно «гнездо» и положило начало гриноведению.

Нина Николаевна скончалась в Киеве 27 сентября 1970 года. В своем завещании она просила похоронить ее в семейной ограде между могилами ее матери и мужа. Но власти Старого Крыма не разрешили выполнить волю покойной, и захоронение состоялось в другом месте старокрымского кладбища. Спустя год, в ночь на 23 октября 1971 года, киевские друзья Н.Н. Грин - Ю. Первова и А. Верхман с помощниками тайно перезахоронили ее, выполняя упомянутое выше завещание.

Нина Николаевна Грин полностью реабилитирована в 1997 году. Из заключения Прокуратуры Автономной Республики Крым: «Из имеющихся в материалах дела фактических данных усматривается, что Грин Н.Н. в период Великой Отечественной войны не принимала участия в карательных акциях против мирного населения, не занималась предательством и не оказывала в этом пособничества... Таким образом, Грин Н.Н. не совершила действий, предусматривающих ответственность за измену Родине».

Последние годы своей жизни, 1967-1970, Нина Николаевна Грин провела в Киеве, в доме своей подруги и помощницы гриноведа, диссидента Юлии Александровны Первовой. Только на лето она приезжала в Старый Крым, в дом-музей Грина - их с Александром Степановичем дом, который она с помощью друзей превратила в музей и подарила незадолго до смерти государству.

Интервью с Ниной Николаевной Грин (1966)

Нина Николаевна Миронова (Грин). Киев, 1968 г.

Нина Грин - «фея волшебного ситечка»
/МАРГАРИТА ИВАНЧЕНКО/
Ее хоронили дважды

Нина Грин - жена известного писателя. Ее судьба оказалась не менее драматична, чем жизнь мужа. Ее называли предателем за то, что во время немецкой оккупации редактировала газету «Старокрымский бюллетень», и умалчивали о том, что помогала партизанам. Она выдержала все и навсегда сохранила для Крыма память о великом романтике Александре Грине.

Газеты не могли об этом сообщить и никогда бы не сообщили. Тогда такая информация в народ не просачивалась. Ночью на старокрымском клад-бище группа сообщников разрыла могилы Нины Грин и Александра Грина и перезахоронила изменницу родины (как тогда считалось) в могилу писателя. Это был тайный сговор. Перед тем как отправиться на такое дело, они проконсультировались у юриста. Тот разъяснил, что, если их застанут у разрытого захоронения, грозит срок за осквернение могилы.

Испытания и курятник

В 1990 году мне довелось познакомиться с киевлянами, организовавшими это перезахоронение: Александром Верхманом и Юлией Первовой. Тогда, 27 сентября, в Старом Крыму отслужил на кладбище панихиду владыка Симферопольский и Крымский отец Василий.
Тогда же здесь и появилась табличка с именем Нины Николаевны Грин (почти через 20 лет после перезахоронения). До того же считалось, что она покоится в 50 метрах от своего мужа. В этот день Крым услышал правду, которую знали только компетентные органы, но и они помалкивали, так как опростоволосились. В перестройку на нас вылился ушат информации. Мы каждый день узнавали новости: то о катастрофах, то о деньгах партии, то об известных личностях. Союз Советских Социалистических Республик прозрел и жаждал демократии, правда, несколько иной, чем мы имеем сегодня.
Верхман и Первова после митинга рассказывали нам, журналистам, о том, как умирал Грин на руках Нины Николаевны, как потом она начала создавать его музей, как сошла с ума ее мать, началась война, и Нина, измученная голодом и страданиями близкого человека, а еще страхом, ведь немцы расстреливали душевнобольных, устроилась в немецкую типографию корректором. Через время ее назначают редактором издания «Старокрымский бюллетень». Бюллетень печатал сводки и хронику. Отказаться Нина не могла по тем же причинам, которые вынудили пойти на работу. Работа эта не требовала от нее личной оценки событий - она была технической. Грин помогала партизанам и спасла от смерти 13 человек. В конце войны умирает мама, и Нина едет в Одессу, тогда к Крыму уже подходили наши, говорили, что они расстреливают всех, кто сотрудничал с немцами, без разбора. Ехала к друзьям, а попала в облаву. Нину Николаевну схватили и вместе с другими отправили в Германию.
Вернулась в Крым. «...Там хорошо, но мое плохое мне дороже, чем это хорошее. Познала всю жестокость тоски по родине и никому не желаю ее пережить». Она знала, что ее не пощадят, тогда даже за неосторожно оброненное слово не щадили, сама явилась в МГБ и сказала: «Я пришла арестовываться». Как эта маленькая женщина, фея волшебного ситечка (так ее называл Грин, читая ей рукописи и, как сквозь ситечко, пропуская через нее прочитанное), выдержала такие страшные испытания. Когда через десять лет Нина Николаевна вышла из мест заключения, в гриновском доме был курятник первого секретаря райкома партии.
Александра Верхмана и Юлию Первову когда-то в Старый Крым привело имя Грина, но, познакомившись с Ниной Николаевной, они стали ее настоящими друзьями. Бывают ли они вообще, настоящие друзья? Это редкий дар, когда человек может взять на себя твои беды и понести, как свои. Не будь этих людей, иначе бы сложилась судьба и Нины Николаевны, и Гриновского музея. Через годы они станут ее душеприказчиками. Слово какое, не из нашего времени. А здесь все не из нашего времени: и любовь Гринов, и сами они - не меркантильные нисколечко, будто по воздуху парящие над суетой, и друзья такие же.
Когда стало ясно, что пенсии Нина Николаевна не получит, а денег чужих, даже от друзей, не возьмет (не из того теста сделана), они ее обманули - поздравили с тем, что смогли добиться пенсии, и стали высылать свои деньги. Благодаря стараниям друзей и была реабилитирована Нина Грин. Случилось это в 2001 году, через тридцать лет после ее смерти.

Окровавленная душа

Когда Нина с Александром познакомились, ей было 23, а ему 37. Познакомились и расстались на несколько лет. «Необходимо было каждому из нас отмучиться отдельно, чтобы острее почувствовать одиночество и усталость». Они отмучились, встретились случайно на Невском и прожили счастливую жизнь. Чувствам их трудно не позавидовать, хоть, по большему обывательскому счету, и завидовать-то было нечему. Она разглядела в нем писателя, не временщика, а суперромантика, потому как у самой душа была чистая, сильная.
Пьянство писателя не кажется чем-то выходящим за рамки. Душа ранимая, творческая - вот и спасался. Страдала ли от этого супруга? Бесспорно. Но как!
Был случай, они обедали в одной известной семье. Грин не ограничил себя в спиртном. Хозяйка после выказала Нине Николаевне удивление:
- На вашем лице не было никаких следов волнения...
- Чего же мне волноваться?
- Но Александр Степанович был прямо неприличен, совсем пьян. Мы так волновались.
- Вы, приглашая нас, знали, что Александр Степанович пьет; обед был с вином, следовательно, выпивший Александр Степанович - последствие законное. Вы же, видимо, смотрели на это, как на опасное и любопытное зрелище, и оно было бы еще пикантнее, если бы с другого конца стола к Александру Степановичу стала бы испуганно взывать взволнованная жена: «Саша, не пей, тебе вредно. Пойдем домой!» - и из глаз ручьем бы лились слезы. Для меня у вас за обедом Александр Степанович не был пьян, а потому и волноваться мне было нечего. Мне у вас было интересно и занимательно».
Ах, как же захотелось крикнуть сквозь года: браво, Нина Николаевна! Вот как умеют вести себя настоящие женщины! Просто она любила его любого и болела не за себя, за него душой.
Пусть были дни и даже месяцы таких гриновских болезней, но в общем они были счастливы в своем маленьком домике: «Я засыпаю, полная душевного мира и тепла, - пишет в воспоминаниях Нина Грин. - Александр Степанович дал мне это. Несколько позже приходит он из своей комнаты, тихо-тихо раздевается и ложится в постель. И я знаю - такой же светлый мир в те минуты и в его душе».
Вспомните, что говорит Дези в «Бегущей по волнам», когда любимый сообщает ей, что прекрасный дом, в котором они остановились, куплен и обустроен специально для нее: «Не кажется ли тебе, что все может исчезнуть?»
Так и вышло - все исчезло: жизнь Нины Николаевны превратилась в кошмарный сон. Грин тяжко заболел, жили крайне бедно. Смерть его стала для нее катастрофой: она на время теряет память. А потом живет одной мечтой: обустроить в их домике музей. Но война не спрашивает о планах... Дальше все как в жутком кино: сумасшедшая мать, немцы, смерть мамы, лагеря... Кто встречался с ней в лагерной жизни, тот навсегда сохранил о Нине Николаевне трогательные воспоминания. Она и в этих нечеловеческих условиях была непоколебимо романтичной душой. В лагере Грин работала в больнице вместе с Татьяной Тюриной: «Нина Николаевна имела авторитет у персонала и зэков, самых отпетых». Врач Всеволод Король: «...В университете у нас был предмет «врачебная этика», но Вы были первым человеком, встреченным мной, который применял эту этику в жизни... Истории болезни Братцева я, надеюсь, не забуду до гроба. Пишу «надеюсь», так как, забыв, как Вы ухаживали за этим больным воришкой, я забыл бы одну из самых красивых картин человеколюбия...»
Потом ее перевели в жуткий астраханский лагерь, куда отправляли самых изможденных - умирать или тех, кто провинился. И наконец - свобода! Казалось бы, несчастья кончились, но они не имели конца. Вскоре свободная жизнь доведет ее до состояния, о котором она скажет: «Все в душе - как куча разорванных окровавленных тряпок».
Для того чтобы уничтожить «противника», власти распустили по Старому Крыму сплетни и даже подготовили липовый документ для тех, кто пытался помочь в деле организации музея. Вот как не хотелось первому секретарю райкома отдавать свой сарай - курятник (гриновский дом) и свой сад (гриновский сад). В итоге сарай ему построили новый, а вот борьба за сад еще долго продолжалась. Нина Николаевна решила не сдаваться: пусть все здесь будет по-гриновски, пусть шелестят для тех, кто придет проведать Александра Степановича, его деревья. В состряпанной «легенде», которую запустили власти, говорилось о том, что Нина Николаевна бросила больного Грина, что он умирал, лежа на соломе, в полном одиночестве. А во время войны, юродствовали лжецы, Нина Грин предавала советских людей и даже переливала кровь умерщвленных младенцев раненым фашистам, а теперь еще она хочет захватить домик Грина, чтобы под видом музея устроить шпионскую явку. Сплетням всегда, как известно, верят больше, чем правде. Клеветническая бумажка имела успех не только у приезжих, но и у определенной части старокрымского населения.

Духовное завещание

Последние силы ушли на организацию музея. Умерла Нина Грин 27 сентября 1970 года в Киеве - у друзей. В своем духовном завещании оно просила похоронить ее рядом с мужем. Но в то время хоронить изменницу родины рядом с советским писателем власти запретили. Шли переговоры, совещания, собранные специально по этому поводу, друзья звонили в Москву, в Союз писателей, оттуда звонили в ЦК партии. Власти были непреклонны, однако похороны взяли на себя. И похоронили, правда, не в 4 часа дня, как планировали, а в 12. В результате не все, кто хотел, смогли проститься с Ниной Николаевной.
Через год, в октябре 1971 г., Юлия Первова, Александр Верхман и еще четверо отважных собрались на старокрымском кладбище. Женщину поставили, как говорится в таких случаях, на стреме.
Ночью, слава Богу, поднялся страшный ветер, он заглушал стук саперных лопаток о камни, которых в земле было огромное количество. «Операция» прошла, если так уместно выразиться, успешно. Старый Крым спал спокойно, и его стражи порядка ни о чем не догадывались. «Гроб несли сменяясь. Освещенный огнями с шоссе, он, казалось, плыл по воздуху. Не исключено, что если бы в эту пору забрел на кладбище местный житель, то пошла бы гулять по окрестностям легенда о том, как Нина Николаевна сама себя перезахоронила», - пишет Юлия Первова. Через год на квартире одного из участников этих событий был проведен обыск и найден дневник. Всех вызывали, запугивали, но никого не посадили. То ли решили не афишировать происшедшее, то ли не смогли подобрать соответствующую статью в Уголовном кодексе.
Но через время история вновь скорчила страшную гримасу. В 1998 г. в местном пункте приема металла застали за распиливанием части памятника некоего гражданина. Добывая цветной металл, вандал изуродовал памятник, отодрав от него фигуру девушки, символизирующую Бегущую по волнам. И представьте, этот человек оказался внуком бывшего начальника МГБ, через руки которого и проходило в свое время дело Нины Грин.
В августе этого года все подданные страны Гринландии отмечают 125-й день рождения своего кумира. Они обязательно вспомнят в этот день его «фею волшебного ситечка», которой выпали в жизни нечеловеческие испытания. А после смерти - двойные похороны.

Http://1k.com.ua/86/details/9/1

Цитата сообщения

Мы с тобой идём одной дорогой.
Наша цель - любовь свою хранить.
Мы свою любовь давно у Бога
- Каждый врозь - просили подарить.
А.С. Грин

«Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе от-носиться к жизни,

чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и вол-нах, а над головой птичья стая.

На сердце у меня весело и светло».

Так писал Александр Грин той, которой посвятил фейерию «Алые паруса», -

Нине Нико-лаевне Грин, своей третьей жене.

Они познакомились в начале зимы 1918 года, голодного и холодного года гражданской войны.Она - совсем молода и очень красива, работает в газете «Петроградское эхо»
В редакции Нина Николаевна и увидела впервые длин-ного худого человека с очень узким носом, с бледным лицом, изборождённым мелкими и крупными морщинами.
Узкое чёрное пальто с поднятым ворот-ником, высокая - тоже чёрная - меховая шапка усугубляют сходство посети-теля с католическим пастором.
Невозможно представить, что этот человек хотя бы иногда смеётся. Знакомство было кратковременным и в её душе почти не оставило следа.
Когда после прогулки они прощались у памятника Стерегущему, Александр Степанович вручил девушке стихи:

Когда, одинокий, я мрачен и тих,
Скользит неглубокий подавленный стих,
Нет счастья и радости в нём,
Глубокая ночь за окном...
Кто вас раз увидел, тому не забыть,
Как надо любить.
И вы, дорогая, являетесь мне,
Как солнечный зайчик на тёмной стене.
Угасли надежды,
Я вечно один,
Но всё-таки ваш паладин.

Эти стихи Нина Николаевна хранила до конца своих дней.
Она всегда считала мужа не только замечательным писателем, но и поэтом милостью Божьей. Между первой и второй встречей миновала целая эпоха.
Летом 1919 года Грина, как не дос-тигшего сорокалетнего возраста, мобилизовали в Красную армию.
В своём солдатском мешке он нес пару портянок, смену белья и рукопись повести «Алые паруса».
Потом - сыпной тиф, лазарет, физическое истощение, в мае 1920 года Грина выписали из госпиталя на улицу. Шатаясь от слабости, он бродил по Пет-рограду, не зная, где переночевать.
Спас Горький.
Он настоял, чтобы почти ни-кому не известного, но талантливого автора приняли в члены Дома искусств, убежища для литераторов бесприютного, недоедающего послевоенного Пет-рограда.
Грин сразу получил и паёк, и тёплую меблированную комнату.
Это на-поминало волшебный сон.
Обстановка была очень скромной: маленький кухон-ный стол да узкая кровать, на которой спал Грин, укрываясь потрёпанным паль-то.
Повсюду валялись рукописи. Работал Грин мученически, ходил по комнате, весь окутанный клубами дешёвого папиросного дыма. Садился писать, с тру-дом удерживая в замёрзших пальцах перо, на листе появлялись две-три строч-ки - и снова мучительная пауза. Он вставал и подходил к окну. За стеклом в морозном воздухе медленно кружились редкие снежинки. Грин долго следил за их полётом, потом вновь садился к столу и создавал совсем иной мир, сказоч-ный, утончённый, богатый цветами, запахами и чувствами.

Для окружающих Грин был загадоч-ной личностью, грубоватый, замкну-тый, нелюдимый. А ему и не требова-лось общение с праздными людьми, хо-телось, чтобы его оставили в покое и не мешали думать о своём. Он настолько радовался сухому и уютному жилью, крыше над головой, что почти никуда не выходил. Только изредка - в изда-тельство. Во время вынужденной про-гулки по Невскому проспекту Грин и Нина Николаевна столкнулись лицом к лицу.
Перед ней стоял уже пожилой человек, всё в том же чёрном пальто с под-нятым воротником.
Потом писатель признался жене: «Расставшись с тобой, я пошёл дальше с чувством тепла и све-та в душе.

«Вот это наконец-то она»,- думал я».

Александр Грин в 1910 году

Нина Николаевна в промежутках между дежурствами - теперь она работает одновременно в двух больницах - заходит в Дом искусств.
Грин или ждёт её у себя, или оставляет блюдечко с лакомствами, букетик цветов в ма-ленькой чарочке и нежную записку с тысячью извинений и просьбой подож-дать.
В предчувствии встречи рождаются стихи:

Дверь закрыта, лампа зажжена,
Вечером ко мне придёт она,
Больше нет бесцельных, тусклых дней,
Я сижу и думаю о ней.
В этот день она даст руку мне,
Доверяясь тихо и вполне.
Страшный мир свирепствует вокруг.
Приходи, прекрасный, милый друг.
Приходи! Я жду тебя давно.
Было так уныло и темно,
Но настала зимняя весна.

Лёгкий стук... Пришла моя жена.
Пять, и шесть... и восемь лет пройдёт,
А она, такая же, войдёт,
И такой же точно буду я ... Хорошо, любимая моя.

Грину кажется, что с появле-нием Нины Николаевны вся убо-гая, серая, нищенская обстанов-ка его комнаты меняется вол-шебным образом, наполняется теплом, светом, уютом. Жена поэта Ивана Рукавиш-никова, на глазах которой зарождался роман, посчитала себя обязанной предупредить молодую неопытную женщину: « К Вам неравнодушен Грин. Берегитесь его, он опасный человек: был на каторге за убийство своей жены.И вообще прошлое его очень тёмное: говорят, что, будучи матросом, он где-то в Африке убил английского капи-тана и украл у него чемодан с рукописями. Знает английский язык, но тщательно скрывает это, а рукописи постепенно печатает как свои».К слову сказать, упомянутая жена Грина, Вера Павловна, тем временем здравствовала со своим мужем, инженером Калицким, тут же в Петербурге.

Замкнутый, всегда сосредоточенный писатель, не склонный к пустым разговорам, был окружен со всех сторон самыми нелепыми и чудовищными легендами, но не друзьями.
Очень одинокий, встречу с Ниной Николаевной он принял как неожиданный подарок неласковой судьбы.
В душе же Нины Николаевны, любовь зарождалась постепенно.
Она прежде всего, искала в нём, старшем и более опытном, защиту и опору в нелёгкой жизни, любила его как писателя.
Семейную жизнь они начали 8 марта 1921 года.
Александр Степанович не раз предлагал оформить их отношения официально, но всякий раз получал отказ: «Сашенька, я буду тебе хорошей женой и без всяких обязательств, только люби меня всем сердцем, как мне надо: без ревности, недоверия.
И тебя не сделает лучшим мужем подписанная бумажка или венцы над голо-вой.
Но зато у меня так хорошо и чисто на душе: я свободна и, если увижу, что мы не подходим друг другу, могу, не боясь, тебе это сказать и уйти от тебя. Нет на мне цепей, и на тебе тоже».
Но Грин не сдался.
20 мая, в чудесный, солнечный, тёплый день, он попросил Нину Николаевну прогуляться и зайти с ним в одно учреждение.
На двери большой неуютной комнаты было напи-сано «ЗАГС», но Нине Николаевне оно ничего не говорило: она ещё не успела привыкнуть к сокращённым названиям, во множестве появившимся в пер-вые годы советской власти.
Только в комнате, взяв Нину за руку и посмотрев в её глаза нежным взглядом так, что у женщи-ны на душе стало хорошо и спокойно, Грин признался: «Ниночка, друг мой, не сердись на меня. Я привёл тебя туда, где записы-вают браки... Для моей души необходимо, чтобы брак наш был оформлен, и я серд-цем прошу тебя: не откажи мне в этом. Ни-когда, ни в чём я тебя неволить не буду, верь мне. Подойдём к этой женщине и оформим нашу близость. Потом я скажу тебе все хорошие и нежные слова, на коле-нях попрошу прощения, что обманом за-вёл тебя сюда».
Нина Николаевна, испытав вдруг сильное волнение, не смогла обидеть его отказом.

Когда из тёмной комнаты молодожёны вышли на залитую солнцем улицу, на душе Нины Николаевны стало совсем светло.
Александр Степанович объяснял, что для него, старого одинокого бродяги, нужна ка-кая-то внутренняя опора, нужно чувство дома, семьи, извинялся за свой обман.
Так, тихо разговаривая, они дошли до церкви Благовещенья у Конногвардейского бульвара, обошли её вокруг и с чистым сердцем и верой поцеловали иконки на её фасаде.
Это и было их вен-чание.
Поженившись, первое время жили раздельно.
Нина Николаевна - у мате-ри в Лигово.
Чтобы порадовать молодую жену букетиком фиалок и конфета-ми, Грин продавал если не свои рукописи, то какие-нибудь вещи.
Наконец, через два года после женитьбы, Александр Степанович сумел при-гласить супругу в свадебное путешествие:
журнал «Красная Нива» купил ро-ман «Блистающий мир».
- Давай сделаем из нашего «Блистающего мира» не комоды и кресла, а ве-сёлое путешествие, - предложил Грин.
Он страстно любил Юг, Крым.
Обменяв быстро обесценивавшиеся ассиг-нации на золотые червонцы, Грин пообещал жене, что они не вернутся в Пет-роград, пока не истратят «всего этого блеска».
И отправились в Севастополь.

Вокзал, расположенный в амфитеатре домов со светящимися вечерними окнами.
Крупные южные звёзды над головой и душистый полумрак - так встретил Гринов Севастополь.
Остановились в гостинице напротив здания Института физических мето-дов лечения (Инфизмета).
Первым делом Грин повёл жену на Графскую при-стань.
Здесь много лет назад он, тогда эсер Александр Гриневский, был арес-тован за революционную пропаганду в царской армии и на флоте.

Нина Николаевна никогда не была в Крыму. Юг её тоже покорил. Особенно - изобилием красок, продуктов после сырого, серого, малокровного Петрогра-да.
Из Севастополя отправились в Балаклаву, а оттуда на пароходе - в Ялту.
Путешествие не было долгим.
Но в памяти её ярко запечатлелись севастополь-ская синяя бухта, покрытая разноцветными парусами, и южный базар с его сочной яркостью, и цветущие магнолии, и великолепные виллы, дворцы и про-сто белые домики, в живописном беспорядке разбросанные по склонам гор.
Помимо радующих сердце воспоминаний, Грины привезли в Петроград множество длинных коробок с удивительным табаком, золотистым, душистым и тонко нарезанным.
Не удивительно, что когда встал вопрос о переезде на юг навсегда, Нина Николаевна сразу согласилась.
Вот только где поселиться? Александр Степанович склонялся к Феодосии.
За советом обратились к Волошину, тот испуганно замахал руками:
- Что вы! Что вы! В Феодосии до сих пор голод, жарят из человечины кот-леты.
Окинув взглядом тучную комплекцию поэта, Грин справедливо рассудил, что если тот не пошёл на лакомое блюдо, то из худосочной четы тем более ничего не приготовишь.
И засобирались в дорогу.
10 мая 1924 года втроём - писатель с женой и тёщей - прибыли в Феодосию.
Вначале поселились на втором этаже гостиницы «Астория».
Из окон было вид-но море, не северное, серо-зелёное, а синее-синее. Медово пахло цветущими акациями.
И рядом - всё тот же шумный южный базар.
Жизнь в Крыму оказалась значительно дешевле, чем в столице, но всё рав-но деньги таяли как снег. Именно в период обустройства в Феодосии Грин остро ощутил, как изменилось отношение власти к его творчеству.
Российс-кая Ассоциация Пролетарских писателей (РАПП) требует произведений «на злобу дня», которых он не может дать. Всё чаще приходится обращаться к местным ростовщикам: на какое-то время это помогает отодвинуть матери-альные бедствия.

Наконец, благодаря продаже в Москве нескольких рассказов и романа, Гри-ну удаётся купить трёхкомнатную квартирку.
В первый раз сорокачетырёхлетний писатель приобрёл собственное жильё.
Он принялся обустраивать его, не жалея средств: сначала сделал ремонт, потом провёл электричество (в то время почти вся Феодосия пользовалась коптящими керосинками).
Из мебе-ли приобрели три английских лазаретных койки, дешёвых и некрасивых, три таких же недорогих венских стула, столовый и ломберный столы и два клеён-чатых, немного порванных кресла.

Дом -музей А .Грина в г. Феодосия. Щеглов М. Корабли А . Грина .

Однажды он признался Нине Николаевне, своему «Котофейчику», что его жизненный идеал - шалаш в лесу у озера или реки, в шалаше жена варит пищу и ждёт его. А он, охотник и добытчик, поёт ей красивые песни.
Грин не позволял Котофейчику не только устраиваться на службу, но даже убирать в квартире.
Мыть полы - ей?! Да ведь это непосильный труд!
Поэтому, делая всё-таки тайком уборки в рабочей комнате мужа, Нина Николаевна не выб-расывала все собранные с пола окурки: тщательно протерев половицы и ме-бель, она разбрасывала их опять, только в меньшем количестве.
Грины жили обособленно, почти ни с кем не общаясь.
При малейшей воз-можности Александр Степанович покупал книги.
По вечерам читал их жене, пока та рукодельничала.
Стены украшали множество литографий под стек-лом, изображающих экзотические путешествия.
Его любимое занятие по-прежне-му - путешествие «по светлым странам своего воображения».
Но в реальнос-ти жить всё тяжелее и тяжелее.
То и дело Грин отправлялся в Москву с рукописями новых произведений, но издательства отделываются ни к чему не обязывающими похвалами.
Красиво, ярко, увлекательно, но... несовременно. Вот если бы что-нибудь о про-мышленности, строительстве, колхозах - можно было бы напечатать. А это!.. Уни-жаясь, теряя надежду, Грин ходил из ре-дакции в редакцию.
Наконец по очеред-ному сбивчивому и многословному пись-му, написанному под диктовку чужой рукой, Нина Николаевна с ужасом пони-мает, что у мужа начался очередной за-пой.Он возвратился домой отёкший, с бесцветными глазами и набухшими ве-нами на руках.
Нина Николаевна выбе-жала на улицу, заслышав грохот пролёт-ки по мостовой.
- Денег выручил совсем немного... Но так соскучился по тебе, что не мог доль-ше оставаться в Москве.
Она бросилась ему на шею:
- Милый, дорогой! Радость моя!
Пристрастие к «мерзкому питью» му-чило Александра Степановича, но избавиться от тяги к бутылке совсем он не мог.
Понимал, что обижает Нину Николаевну, огорчает ту единственную дорогую ему женщину которая «для жизни светлой создана».
В от-чаянии молился, прося Господа со-хранить так нежданно выпавшее ему счастье, сохранить его любовь:

«Люблю её, о, Господи, прости!

Ты дал мне сам любовь святую,

так со-храни её и защити,

раз сделать так сам не могу я.

Мне не о чем тебя теперь просить,

лишь чуда разве в об-разе любимой,

чтоб помогла разру-шенному жить,

хотя бы в боли не-стерпимой.

Её люблю, люблю - и это всё,

что есть во мне сильнее нака-занья,

прими, о, Господи, прокля-тие моё,

мне посланное в день стра-данья!

Сними его, не поздно ведь ещё,

моё желание исправиться огромно,

хотя и то моление моё,

как неуместное, нескромно.

О чём просить? Чего я заслужил?

Презренья только заслужил я,

но видит Бог, я, Господи, любил

и верным даже в мыслях был я.

Её люблю я, так люблю давно,

как снилось мне ещё ребёнком,

что с этакой любовью суждено

мне жизнь узнать родной и звонкой.

Спаси её, спаси её, мой Бог,

избавь её от злых людей и бедствий,

тогда я буду знать, что ты помог

моей душе в лихую ночь молебствий.

Спаси её, я об одном прошу,

о малом дитятке твоём родимом,

о солнышке усталеньком твоём,

о ненаглядном и лю-бимом».

Весной 1931 года доктор Федотов впервые предупреждает писателя: «Про-должая пьянствовать, вы рискуете жизнью». Грин отделался шуткой, не вос-приняв эти слова всерьёз.
Единственный продукт, который Грин в Феодосии имел в достатке - чай.
Об этом заботилась Нина Николаевна, зная, что без чудодейственного на-питка муж не может работать. Достать хорошие сорта было нелегко. Узнав, что в одном из феодосийских магазинчиков появился любимый Грином вы-сококачественный сорт, она бежала туда и потом, заварив сразу в пяти ста-канах, несла их на подносе к писательскому столу.

А между тем уже вещи идут в обмен на продукты. Скрывая от мужа, Нина Николаевна вяжет вместе с матерью платки, береты и сбывает их на рынке и по окрестным деревням за мизерную цену. Но на хлеб хватает.
Вернувшись, уставшая, но довольная, говорит, что удачно обменяла вещи.

«Потерпим, Нинуша? Потерпим, Сашенька. Ты прав.»
Он до конца дней считал, что оставаться самим собой в любых условиях - редкое счастье, которого удостаиваются немногие.
Прежде чем написать «Бегущую по волнам», Грин на первом листе вывел посвящение жене.
Почему «посвящаю», а не «дарю»? - удивилась Нина Николаевна.
Она не хотела, чтобы посвящение было напечатано.
Неужели ты не понимаешь, глупенькая! Ведь ты - моя Дэзи.

От нужды, регулярных выпивок, сигарет он стремительно старел. Однажды, гуляя по набережной, они услышали сзади: - Такая красивая женщина - и под руку со стариком! Нина Николаевна носила старомодные платья, прикрывающие голень, муж терпеть не мог современных укороченных. Прохожие посматривали недоумённо, а женщины пожимали плечами, посмеивались. Но именно такие платья нравились Александру Степановичу!

Переезд в Старый Крым в 1930 году предшествовал серьёзному ухудшению здоровья.

Когда, наконец, Грин приезжает в Феодосию для обследова-ния, он уже не может передвигаться сам.
И, чтобы не упал на рентгеновский экран, жена стоит на коленях рядом, придерживая его за бёдра.
Первоначаль-ный диагноз - туберкулёз, затем - рак. Незадолго до смерти писатель пере-бирается в деревянный домик с чудесным просторным двором, заросшим яблонями и цветущими кустами.

Дом-музей А.Грина в Старом Крыму. Фото Е. Кассина и М. Редькина

Избушка, прежде принадлежала монахиням, Нина Николаевна оформила купчую, отдав золотые часики, подаренные му-жем в лучшие времена. Из окна комнаты, в которой стояла кровать Грина открывался прекрасный вид на юг и горы, покрытые лесом, больной подолгу любовался этой красотой.

Я болен, лежу и пишу, а Она
Подсматривать к двери приходит;
Я болен лежу,- но любовь не больна, -
Она карандаш этот водит.

Нине Николаевне и самой серьёзно нездоровится.
Ещё зимой были сдела-ны две операции в Феодосии.
Тогда, лёжа в больнице, она получила от Грина из Старого Крыма стихотворение, начинающееся словами: «Приезжай, род-ная крошка...». Одевшись, вышла пешком домой, в пургу.
Когда среди ночи добралась до дома, проваливаясь в снегу, оказалось, что ботинки, чулки - всё насквозь промокло. Грин сидел в постели, протягивая навстречу ей худые руки с набухшими венами. Больше они не разлучались. До того июльского дня, когда Александра Степановича вынесли из залитого солнцем зелёного дворика и понесли на старокрымское кладбище.

Нина Николаевна прожила в браке с Александром Грином одиннадцать лет. И брак этот считала счастливым. В 1929 году она писала мужу: «Милый ты мой, любимый, крепкий друг, очень мне с тобой жить хорошо. Если бы не дрянь со стороны, как нам было бы светло!»
Спустя год после его смерти Нина Николаевна выразила свои горестные чувства в стихотворении:

Ты ушёл... Сначала незаметным
Показался мне тяжёлый твой уход.
Тело отдыхало, а душа молчала.
Горе, не терзая, думалось, пройдёт.

Но шли дни, и сердце заболело
Острою мучительной тоской.
Мне хотелось, сбросив тяжесть тела,
Быть всегда, мой милый друг, с тобой...

Нет тебя, и нет сиянья счастья,
Нет горенья творческих минут.
На земле осталось только тело.
Жадное до жизни, наслажденья
И ничтожное в своих желаньях...

Ты ушёл, и нет тебя со мною,

Но душа моя, мой милый друг, всегда с тобою.

Милая, энергичная, чуткая, умная, жизнерадостная женщина, Нина Ни-колаевна сумела приноровиться к нелёгкому характеру Александра Степано-вича, не теряя собственного «я», и сделала его жизнь светлой, уютной, счаст-ливой.
В этом ей помогла великая сила любви.
После смерти Грина оставши-еся ей годы она посвятила сохранению памяти о нём среди людей, созданию музея в Старом Крыму, в основу которого легли сохранённые Ниной Никола-евной рукописи и письма выдающегося писателя.

http://www.strannik.crimea.ua/ru/hroniki/stati/355-krym-istorii-ljubvi-a-grin

23 ноября 1922 года Александр Грин завершил написание повести «Алые паруса», посвятив её своей жене Нине, которая стала прототипом главной героини повести - Ассоль.

Нина Николаевна Грин (в девичестве – Миронова), была старшим ребенком в семье банковского служащего Николая Сергеевича Миронова. Окончив гимназию с золотой медалью она в 1914 году поступила на Бестужевские курсы. Через год Нина вышла замуж за студента-юриста Сергея Короткова. Счастью молодых людей помешала Первая мировая война. Вскоре Сергея призвали и в1916 году он погиб. А Нина пошла работать медсестрой в госпиталь.

С Александром Грином Нина познакомилась в 1917 году, когда работала в газете «Петроградское эхо» машинисткой. Но в тот период им обоим было не до романтических отношений. В 1918 году умер отец Нины Николаевны, а саама она заболела туберкулезом и вынуждена была переехать из холодного Петрограда в Подмосковье, где жила у родственников.

Когда в начале 1921 года она вернулась в Петроград, то пошла работать медсестрой. Жила вместе с мамой, чтобы хоть как-то выжить в это трудное и голодное время, продавала на рынке вещи. Именно в этот период, холодным январским днем она снова встретила Грина. Уже 7 марта 1921 года они поженились и в течение последующих 11 лет, до самой смерти писателя, больше не расставались.

Для Александра Грина Нина Николаевна стала настоящей музой. Именно она стала прототипом Ассоль и именно ей, писатель посвятил свою самую романтичную повесть. «Нине Николаевне Грин подносит и посвящает Автор. ПБГ, 23 ноября 1922 г. »: - такими были последние строки в рукописи «Алых парусов».

В 1924 году Грин с Ниной и ее мамой переехали в Крым: сначала в Феодосию, а затем в городок Старый Крым. Этот крымский период оказался самым плодотворным в его творчестве. Именно тут из-под пера писателя появились на свет повести «Блистающий мир», «Золотая цепь», «Бегущая по волнам» и «Джесси и Морггиана». Рядом было ласковое море и любимая женщина. Это было все, что требовалось писателю для плодотворной работы.

В последние годы своей жизни Александр Степанович сильно болел и умер в Крыму в 1932 году. Через два года после его смерти Нина Николаевна в третий раз вышла замуж: в этот раз за феодосийского врача-фтизиатра Петра Ивановича Нания, который был лечащим врачом А. С. Грина. Этот брак распался в начале Великой Отечественной войны.

Нина Николаевна не успела эвакуироваться из Крыма и во время оккупации, чтобы прокормить себя и тяжелобольную мать, работала в оккупационной газете «Официальный бюллетень Старо-Крымского района», а затем заведовала районной типографией.

Немцы широко использовали имя вдовы знаменитого советского писателя в своих пропагандистских целях. В дальнейшем Нина Николаевна была вывезена трудовые работы в Германию.

После окончания войны, в 1945 году, вдова писателя добровольно вернулась из американской зоны оккупации в Советский Союз, где вскоре была арестована и предана суду за «коллаборационизм и измену Родине». Была осуждена на десять лет лагерей с конфискацией имущества. Отбывала заключение в сталинских лагерях сначала на Печоре, затем - в Астрахани.

Освободилась только в 1955 году по амнистии (полностью реабилитирована только в 1997 году уже после смерти). После освобождения вернулась в Крым, где смогла добиться возвращения себе дома, в котором жила вместе с Гринов в последние годы его жизни. Умерла Нина Николаевна 27 сентября 1970 года в Киеве. В завещании она просила похоронить ее в семейной ограде между могилами матери и мужа. Но власти запретили выполнить последнюю волю покойной, и она была похоронена в другом месте старокрымского кладбища.

«Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе», — услышала Ассоль из обшарпанной радиоточки.

По радио читали «Алые паруса». В это время она накладывала повязку старому зэку Поликарпычу — и замерла, застыла. Громада алых парусов ворвалась прямо в тесную лагерную больничку. К этому времени Ассоль провела в лагерях восемь с половиной лет. До свободы ей оставалось полтора года. Она знала, что выдержит. Выдержит ради своего гениального романтика, своего Капитана Грина.

Улыбка Ассоль

…Они встретились зимой 1918 года. Нина, оставив на время свою медицину, работала в редакции «Петроградского эха». Там она впервые увидела Грина: очень худого, очень высокого, очень мрачного и такого отстраненного, что к нему было страшно подойти. Но она улыбнулась ему — она улыбалась всем, и ему стало тепло от ее улыбки.

Летом сорокалетнего Грина мобилизовали в ряды Красной армии. Длинный, немного нелепый, похожий на католического пастора, он нес в солдатском мешке смену белья и рукопись «Алых парусов». Он уже знал, что посвятит ее этой странной девушке, которая раздаривает улыбки, не думая, что получит взамен. Через год, отвалявшись в госпитале с сыпным тифом, истощенный до полусмерти, бездомный, он брел по петроградским улицам. Горький помог устроиться в Дом Искусств — общежитие для бедных писателей эпохи гражданской войны. У Грина появились своя крошечная комната с узкой кроватью и скудный, но ежедневный паек. Писатель сидел в этой ледяной комнате, пил морковный чай, отогревал замерзшие руки и сочинял свой синий Зурбаган. На улицу выходил редко, но однажды вышел и столкнулся с Ниной. Потом писатель признался ей:

«Расставшись с тобой, я пошёл дальше с чувством тепла и све­та в душе. Вот это наконец-то она», — думал я.

К вам неравнодушен Грин

Каждый день Нина забегала к Грину, а потом бежала в больницу — она снова работала медсестрой. Если писателя не было дома, он оставлял в маленьком стакане трогательный букетик и записку с просьбой подождать. Весь Дом Искусств обсуждал любовь мрачного, нелюдимого затворника. Однажды Нина получила предостерегающее письмо:

«К Вам неравнодушен Грин. Берегитесь его, он опасный человек: был на каторге за убийство своей жены. И вообще прошлое его очень тёмное: говорят, что, будучи матросом, он где-то в Африке убил английского капи­тана и украл у него чемодан с рукописями. Знает английский язык, но тщательно скрывает это, а рукописи постепенно печатает как свои».

Бывшая жена Грина, конечно, была, конечно, жива, здорова и даже счастлива с новым мужем.

Бедное счастье

Для одинокого Грина Нина стала настоящим подарком судьбы. А она и сама не заметила, как тоже полюбила его. Переехали в Феодосию, на деньги от проданного романа и рассказов купили квартиру. В 44 года у Грина впервые появилось собственное жилье. Жили закрыто, почти ни с кем не общались. Все время покупали книги и читали друг другу вслух. Но это было очень хрупкое счастье — романтические произведения Грина не были востребованы Советской властью, а писать о колхозах и героических стройках пятилетки он не мог.

Дошло до того, что обменивали свои вещи на продукты, Нина вязала и продавала платки. Но — Грин написал «Бегущую по волнам» и, как и «Алые паруса», посвятил их жене.

«Милый ты мой, любимый, крепкий друг, очень мне с тобой жить хорошо. Если бы не дрянь со стороны, как нам было бы светло!», — писала Нина мужу.

Здоровье Грина стремительно ухудшалось, люди удивленно оглядывались на них на улице — молодая, красивая женщина под руку со стариком. Нищета сжимала руки на его горле. Он сдавался, она — нет.

«Я одинок. Все одиноки. Я умру. Все умрут. <…> У меня путаются в голове три вещи: жизнь, смерть и любовь — за что выпить?». «Пью за ожидание смерти, называемое жизнью».

Человек умирал

Они просили друзей о помощи, но кто-то просто не мог им помочь, как Волошин, а кто-то не хотел… В 1930 году в жизни Грина все-таки была еще одна радость: они с Ниной переехали в Старый Крым, в крошечный деревянный домик с яблоневым садом. Грин очень любил этот домишко, но прожил в нем недолго.

… В 60-х годах фотографию умирающего Грина увидит ленинградская школьница Таня Рождественская инапишет пронзительное стихотворение, в котором

Человек умирал, не зная, Что ко всем берегам земли Шли, как алая птичья стая, Им придуманные корабли.

11 лет жизни с Грином были для Нины самыми счастливыми в жизни. Когда он умер, она на время потеряла память, долго восстанавливалась. На руках у нее была больная мама. И главное — она не могла уехать из этого домика, в котором все напоминало о Грине. И когда началась война, Нина не эвакуировалась, и чтобы как-то прожить в годы оккупации, пошла работать корректором в открытую при фашистах газету. При этом точно известно, что она помогала партизанам, и а однажды спасла жизнь 13 людям, которых фашисты взяли в заложники после убийства своего офицера — Нине удалось уговорить городского голову освободить ни в чем неповинных людей…

Ассоль в лагере

В 1944 году Нина оказалась в числе местных жителей, которых насильно увезли в Германию. В победный год она смогла бежать из под Бреслау, добралась до Крыма и снова угодила в лагерь, но теперь уже в сталинский. И даже там она оставалась Ассолью — пылкой, романтичной, открытой людям и бесконечно порядочной. И ее все любили.

Татьяна Тюрина, которая работала вместе с Ниной в лагерной больнице, вспоминала:

«Нина Николаевна имела авторитет у персонала и зэков, самых отпетых».

Врач Всеволод Король писал:

«…В университете у нас был предмет «врачебная этика», но Вы были первым человеком, встреченным мной, который применял эту этику в жизни…, так как, забыв, как Вы ухаживали за этим больным воришкой, я забыл бы одну из самых красивых картин человеколюбия…».

Куча разорванных тряпок

Все десять лет в лагере Нина хранила фотографию мужа. Любовь и память помогали ей продержаться, но на свободу пожилая Ассоль вышла в состоянии, которое она называла:

«Все в душе — как куча разорванных окровавленных тряпок».

Через силу, но жила, потому что оставалось еще одно важное дело — создать в их с Гирном маленьком дом-музей. Но домик забрал себе под сарай председатель местного исполкома — потребовались годы изнурительной и противной борьбы, чтобы его вернуть. И Нина прошла и это, и создала этот музей. Она сделала все, чтобы сохранить память о человеке, который когда-то сказал ей:

«Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе от­носиться к жизни, чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и вол­нах, а над головой птичья стая. На сердце у меня весело и светло».

---