История журнала «Современник» связана с именем Пушкина. Он покупает права на этот журнал незадолго до смерти — в 1836 году. При жизни Пушкина вышли четыре номера «Современника», который сразу выделился как издание нового типа. Именно здесь были напечатаны ранние повести Гоголя, подборка стихов молодого Тютчева и многие интереснейшие материалы на различные темы общественно-культурной жизни. После смерти Пушкина журнал перешел к его наследникам, а издателем его был давний друг поэта Плетнев.
Новую жизнь «Современник» обрел, когда в 1846 году его приобрели в аренду Некрасов и Панаев. Тем самым они осуществили давнюю мечту группы молодых литераторов, получившую название «натуральная школа», вдохновителем и идейным руководителем которой был Белинский. Одним из активных деятелей «натуральной школы» был Тургенев. Молодым писателям, отстаивавшим принципы реализма и демократизма в литературе, необходим был печатный орган, на страницах которого они могли бы свободно выражать свои позиции. Им и стал теперь журнал «Современник». Тургенев принял самое непосредственное участие в организации нового журнала.
Первый его номер вышел в 1847 году и подлинным его украшением стал рассказ «Хорь и Калиныч », открывший цикл Тургенева «Записки охотника ». Здесь же публиковались и программные статьи Белинского, указавшие дальнейшие пути развития литературы «гоголевского периода» и определившие лицо «Современника» того времени. По-разному складывались потом отношения Тургенева с литераторами, входившими в «натуральную школу» и сотрудничавшими на первых порах с журналом «Современник», но неизменным оставалось его отношение к Белинскому.
После смерти Белинского в 1848 году руководство журналом полностью принял на себя Некрасов, а идейные позиции его стали определять статьи критиков революционно-демократического направления Н.Г. Чернышевского и Н. Добролюбова. Но поначалу в нем продолжали сотрудничество писатели и критики, стоявшие на других позициях, среди которых были И.А. Гончаров, А.В. Дружинин, А.Н. Островский, Л.H. Толстой, Д.В. Григорович. Благодаря им активно развивался "Современник".
И Тургенев также активно принимал участие в публикациях этого журнала, хотя с 1847 по 1850 год он безвыездно жил за границей, а в 1852-1853 годах находился в ссылке в имении Спасское-Лутовиново за публикацию в 1852 году некролога на смерть Гоголя. Тургенев назвал его великим человеком, «который своим именем означил эпоху истории в нашей литературе».
Тургенев и "Современник" - их сотрудничество было очень плодотворным. В этом журнале были опубликованы не только такие рассказы Тургенева как "Муму ", но и повести, определившие начало нового направления его творчества, — «Гамлет Щигровского уезда », «Дневник лишнего человека », «Затишье » и написанные чуть позже «Ася » и «Фауст ». В них Иван Сергеевич обратился к проблеме «лишнего человека» в новых общественных условиях. Потом он продолжил ее разработку в жанре романа — в «Рудине » и «Дворянском гнезде ». Позицию Ивана Сергеевича определяет отрицательное отношение к бездеятельности дворянской интеллигенции, ее неумению найти свое место в жизни. Такой подход в целом соответствовал позиции Чернышевского и Добролюбова. Тургенев и "Современник" во многом были близки. Повесть «Ася », а потом романы «Рудин» и «Дворянское гнездо» были высоко оценены критиками этого журнала.
Но уже в «Рудине» отношение писателя к герою не было однозначным. Еще более это относится к Лаврецкому из романа «Дворянское гнездо», опубликованного в 1858 году и имевшего огромный успех. Человеком удивительной нравственной чистоты и чуткости предстает в романе Лиза Калитина. Трагическая история любви Лизы и Лаврецкого составляет поэтическую основу романа, но в ней содержится и его важнейшая мысль. Оба они осознают порочность жизни, построенной за чужой счет, и не могут освободиться от тайного чувства стыда за свое непростительно счастье, что и ведет к разрыву.
В конце романа все же звучат светлые мотивы, связанные с надеждами на новое поколение, которое приветствует герой. Такой финал был воспринят многими, в том числе и ведущими критиками «Современника», как прощание автора с дворянским периодом, а в молодых героях видели разночинцев «новых людей».
Но отношение самого писателя к этим «новым людям» было весьма сложным, что показал уже следующий его роман «Накануне », опубликованный в январском номере «Современника» в 1860 году. Пытаясь найти нового «героя времени», Тургенев обратил свое внимание на историю болгарского революционера Катранова, о судьбе которого он узнал из pукописи, оставленной ему соседом по имению — молодым помещиком Каратеевым. Эта история и была положена в основу сюжета нового романа, а Катранов стал прототипом его героя — Инсарова.
Не менее важен и образ Елены Стаховой, натуры поэтичной, любящей, жертвенной, страстно желающей быть полезной и нужной людям. Она олицетворяет собой молодую Россию. Самоотверженность и увлеченность Инсарова так поразили ее, что она не только отправляется с ним в Болгарию, но и после смерти Инсарова продолжает его дело.
Добролюбов откликнулся на роман статьей «Когда же придет настоящий день? », в которой отметил, что в лице Елены вся Россия протягивает руку борцам за свободу. Но главное для критика то, что роман, по его убеждению, показывает близость того дня, когда появятся «русские Инсаровы» и начнут борьбу «с нашими внутренними турками».
Под этими «внутренними турками» Добролюбов понимает не только консерваторов, противников реформ, но и близких Ивану Сергеевичу по духу либералов. Такая трактовка вступила в резкое противоречие с авторской идеей. В романе Инсаров говорит о единении всех сил Болгарии в борьбе за свободу. О таком единении, консолидации всех антикрепостнических сил в России и о примирении партий на основе общенациональной идеи мечтал Тургенев, создавая свой роман.
Таким образом, статья Добролюбова не просто противоречит авторскому замыслу, но без промаха бьет в святая святых верований и убеждений Тургенева— «гения меры». Понятно, почему писатель так противился публикации статьи Добролюбова. Он умолял Некрасова не печатать ее, но Некрасов сделал свой выбор в пользу Добролюбова, и статья появилась на страницах журнала «Современник».
И Тургенев решил порвать с журналом, у истоков которого он стоял, сотрудничество с которым длилось 15 лет. Это был и разрыв с давними друзьями и соратниками, объединенными памятью о Белинском. Разрыв назревал давно, многие добролюбовские статьи и рецензии вызывали острый протест со стороны Тургенева.
Так, в рецензии на новое издание собраний сочинений Пушкина Добролюбов приписывал великому поэту, которого боготворил Иван Сергеевич, не только «поверхностность и пристрастность» взглядов, «слабость характера», но и «чрезмерное уважение к штыку».
Подобные выпады не могли не возмущать не только Тургенева, но и многих других писателей, близких «Современнику». Вместе с Тургеневым из журнала ушли Л.Н. Толстой, И.А. Гончаров, А.Н. Островский. Так закончилась целая эпоха не только этого журнала, но и литературно-общественной жизни России.
Из каких общественных слоев появятся новые люди? Какую программу обновления России они примут и как приступят к освобождению крестьян? Эти вопросы волновали Тургенева давно. Еще в 1855 году сосед Тургенева Василий Каратеев, отправляясь в Крым в качестве офицера дворянского ополчения, оставил писателю в полное распоряжение рукопись автобиографической повести. Главным ее героем был молодой болгарский революционер Николай Димитров Катранов.
В 1848 году в составе группы болгарских юношей он приехал в Россию и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Начавшаяся в 1853 году русско-турецкая война всколыхнула революционные настроения балканских славян, боровшихся за освобождение от многовекового турецкого ига. В начале 1853 года Катранов с русской женой Ларисой уехал на родину в болгарский город Свиштов. Но внезапная вспышка скоротечной чахотки спутала все планы.
Пришлось ехать на лечение в Венецию, где он простудился и скончался 5 мая 1853 года. Вплоть до 1859 года рукопись Каратеева пролежала без движения, хотя, познакомившись с нею, Тургенев воскликнул: Вот герой, которого я искал! Между тогдашними русскими такого еще не было. Почему же Тургенев обратился к сюжету в 1859 году, когда и в России такие герои (*100) появились? Почему в качестве образца для русских новых людей он предложил болгарина Инсарова?
Что не устроило Тургенева в добролюбовской интерпретации романа Накануне, опубликованного в январском номере журнала Русский вестник за 1860 год? Добролюбов, посвятивший роману статью Когда же придет настоящий день?, отметил четкую расстановку в нем главных действующих лиц.
Центральная героиня романа Елена Стахова стоит перед выбором. На место ее избранника претендуют молодой ученый Берсенев, будущий художник Шубин, преуспевающий государственный чиновник Курнатовский и болгарский революционер Инсаров. Елена олицетворяет молодую Россию накануне общественных перемен.
Кто нужнее ей сейчас: люди науки, искусства, государственной службы или гражданского подвига? Выбор Еленой Инсарова дает ответ на этот вопрос. Добролюбов отметил в Елене смутную тоску, бессознательную и неотразимую потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое образованное. Тургенев обращает внимание на близость Елены к народу. С тайным восхищением слушает она истории нищей девочки Кати о жизни на всей Божьей воле и воображает себя странницей.
Из народного источника приходит к Елене русская мечта о правде, которую нужно искать далеко-далеко, со странническим посохом в руках. Из того же источника – готовность пожертвовать собою ради других, ради высокой цели спасения попавших в беду людей. Внешний облик Елены напоминает птицу, готовую взлететь, и ходит героиня быстро, почти стремительно, немного наклонясь вперед. Смутная тоска и неудовлетворенность ее тоже связаны с темой полета.
Отчего я с завистью гляжу на пролетающих птиц? Кажется, полетела бы с ними, полетела – куда, не знаю, только далеко, далеко отсюда. Долго глядела она на темное, низко нависшее небо; потом она встала, движением головы откинула от лица волосы и, сама не зная зачем, протянула к нему, к этому небу, свои обнаженные, похолодевшие руки.
Проходит тревога – опускаются невзлетевшие крылья. И в роковую минуту, у постели больного Инсарова, Елена видит в окно высоко над водой белую чайку. Вот если она полетит сюда… это будет хороший знак… Чайка закружилась на месте, сложила крылья – и, как подстреленная, с жалобным криком пала куда-то далеко за темный корабль.
(*101) Таким же окрыленным героем, достойным Елены, оказывается Дмитрий Инсаров. Что отличает его от русских Берсеневых и Шубиных?
Прежде всего – цельность характера, полное отсутствие противоречий между словом и делом. Он занят не собой, все помыслы его сосредоточены на высшей цели – освобождении родины, Болгарии. Ему прощаешь даже ту прямолинейность, которую подметил Шубин, слепивший две статуэтки Инсарова в виде героя и упрямого барана. Ведь ограниченность и одержимость – типично донкихотовская черта. Рядом с сюжетом социальным развертывается в романе философский.
Он открывается спором Шубина с Берсеневым о счастье: не эгоистическое ли это чувство, не разъединяет ли людей стремление к нему? Соединяют людей слова: родина, наука, справедливость. А любовь объединяет лишь тогда, когда она любовь-жертва, а не любовь-наслаждение. Инсарову и Елене кажется, что их любовь соединяет личное с общественным. Но жизнь вступает в противоречие с желаниями и надеждами людей.
На протяжении всего романа Инсаров и Елена не могут избавиться от ощущения непростительности своего счастья, от страха расплаты за любовь. Любовь к Инсарову ставит перед Еленой не простой вопрос: совместимо ли великое дело, которому она отдалась, с горем бедной, одинокой матери? Елена смущается и не находит приемлемого ответа.
Любовь ее к Инсарову приносит страдание не только матери: она оборачивается невольной нетерпимостью по отношению к отцу, к друзьям, она ведет Елену к разрыву с Россией: Ведь все-таки это мой дом,- думала она,- моя семья, моя родина… Елена безотчетно ощущает, что и в ее чувствах к Инсарову счастье близости с любимым возвышается над любовью к тому делу, которому весь, без остатка, хочет отдаться герой. Отсюда – чувство вины перед Инсаровым: Кто знает, может быть, я его убила?
Да и больной Инсаров задает Елене такой же вопрос: Скажи мне, не приходило ли тебе в голову, что эта болезнь послана нам в наказание? В отличие от Чернышевского и Добролюбова с их оптимистической теорией разумного эгоизма, утверждавшей полное единство личного и общего, счастья и долга, любви и революции, Тургенев обращает внимание на скрытый драматизм человеческих чувств, на борьбу центростремительных (эгоистических) и центробежных (общественных) начал в душе каждого человека. Трагичен человек и потому, (*102) что он находится в руках слепой природы, которая не хочет считаться с неповторимой ценностью его личности и с равнодушным спокойствием поглощает всех. Этот мотив универсального трагизма жизни вторгается в роман неожиданной смертью Инсарова, исчезновением следов Елены на этой земле – навсегда, безвозвратно.
Смерть, как рыбак, который поймал рыбу в свою сеть и оставляет ее на время в воде: рыба еще плавает, но сеть на ней, и рыбак выхватывает ее – когда захочет. Однако мотив трагизма человеческого существования не умаляет, а, напротив, укрупняет в романе Тургенева красоту и величие дерзновенных освободительных порывов человеческого духа, придает социальному содержанию романа широкий общечеловеческий смысл. Современников Тургенева из стана революционной демократии озадачивал финал романа: неопределенный ответ Увара Ивановича на вопрос Шубина, будут ли у нас, в России, люди, подобные Инсарову. Какие загадки могли быть на этот счет, когда новые люди пришли и заняли ключевые посты в журнале Современник?
Очевидно, Тургенев мечтал о приходе иных новых людей? Он действительно вынашивал мысль о союзе всех антикрепостнических сил и о примирении партий на основе общей и широкой общенациональной идеи. В Накануне Инсаров говорит: Заметьте: последний мужик, последний нищий в Болгарии и я – мы желаем одного и того же.
У всех у нас одна цель. Поймите, какую это дает уверенность и крепость! Но в жизни случилось другое. Добролюбов решительно противопоставил задачи русских Инсаровых той программе общенационального единения, которую провозглашает тургеневский герой.
Русские Инсаровы борются не с внешним врагом, а с внутренними турками, в число которых Добролюбов заключает не только консерваторов, противников реформ, но и близких Тургеневу по духу либералов. Статья Добролюбова без промаха бьет в святая святых убеждений и верований Тургенева. Познакомившись с ней до публикации, Тургенев умоляет Некрасова не печатать ее. Когда же статья была все же опубликована – покидает Современник навсегда.
Журнал «Современник», основанный Пушкиным в 1836 г., после его смерти перешел к П. А. Плетневу, профессору Петербургского университета, критику и поэту. Он быстро превратил «Современник» в орган, чуждый полемике и стоящий в стороне от общественной и литературной жизни.
Это было сделано издателем якобы в целях служения «высшим задачам искусства и истине» и оправдывалось ссылками на невежество читателей и низость нравов, царящих в литературе и журналистике.
Изоляция «Современника» от жизни, неуклонно проводимая Плетневым, затаенная вражда его к новым прогрессивным явлениям общественного движения и литературы низвела журнал в разряд малозаметных изданий. В первые после Пушкина годы в нем, хоть и редко, помещали свои произведения Гоголь, Тютчев, Жуковский, Баратынский, Кольцов, Вяземский, Языков (не говоря уже о посмертных публикациях некоторых сочинений Пушкина), но скоро их участие в журнале прекратилось, и «Современник» из номера в номер заполнялся статьями Я. К. Грота, очерками А. О. Ишимовой, библиографическими обзорами Плетнева, стихами того же Плетнева, Ф. Глинки и мало кому известных авторов вроде Коптева, Айбулат-Розена, Марсельского.
Долгое время издателя не смущало постепенное уменьшение числа сотрудников в его журнале. «Ужели вы, Александра Осиповна [Ишимова. – Ред.], да я не наполним чем-нибудь четырех книжек?» – писал он Гроту 8 октября 1840 г. Но вместе с писателями не стало у «Современника» и читателей. Количество подписчиков колебалось в 1840-е годы между 300–400, а в 1846 г. упало до 233.
Наконец, Плетнев решил отказаться от журнала и в сентябре 1846 г. передал право на издание «Современника» Некрасову и Панаеву.
Близкие к Белинскому литераторы давно хотели иметь свой независимый орган, в котором они чувствовали бы себя хозяевами. «Отечественные записки», где им приходилось сотрудничать, с каждым годом вызывали у них все большее недовольство, так как беспринципное поведение Краевского сказывалось на содержании и направлении журнала.
Белинскому не пришлось стать редактором журнала, что было его давнишней мечтой: репутация «неблагонадежного» литератора не позволяла даже начинать хлопоты по этому поводу. Не пользовались доверием правительства и Некрасов с Панаевым. Пришлось искать официального редактора, который мог быть утвержден в этой должности и не был бы совсем чужим для журнала человеком. Этим условиям удовлетворял профессор Петербургского университета А. В. Никитенко, выполнявший одновременно обязанности цензора, и его Некрасов и Панаев пригласили на пост редактора «Современника», оговорив себе полную свободу действий. В течение 1847–1848 гг., когда Никитенко подписывал журнал, он почти не вмешивался в дела редакции, и идейным руководителем «Современника» был Белинский. Некрасов и Панаев не предпринимали ни одного шага в журнальных делах без ведома и совета Белинского, а при обсуждении литературных материалов голос его всегда был решающим. «Я могу делать, что хочу, – писал Белинский Боткину 4–8 ноября 1847 г. – Вследствие моего условия с Некрасовым, мой труд больше качественный, нежели количественный; мое участие больше нравственное, нежели деятельное... Не Некрасов говорит мне, что я должен делать, а я уведомляю Некрасова, что хочу или считаю нужным делать».
Самую серьезную помощь оказал «Современнику» Герцен. Он передал редакции роман «Кто виноват?», первая часть которого печаталась в «Отечественных записках», а его жена оказала Некрасову, нуждавшемуся в средствах для приобретения журнала, денежную помощь. Отказавшись от участия в «Отечественных записках», Герцен стал ближайшим сотрудником «Современника».
Однако некоторые прежние друзья Белинского повели себя иначе. Уступая его настойчивым уговорам и требованиям, Боткин, Кавелин, Грановский и другие согласились сотрудничать в «Современнике», но не хотели покидать «Отечественные записки». Они пытались оправдать свое поведение ссылками на то, что одинаково любят тот и другой журнал. Но, в сущности, Боткин и другие либералы опасались идейно-политической линии Белинского, Герцена, Некрасова, которая, как они правильно предполагали, найдет свое воплощение в «Современнике». Что же касается «Отечественных записок», то они рассчитывали, что с уходом Белинского в этом журнале не будет вызывавшего их опасения «тревожного духа», «задирчивости» и «крайностей».
И действительно, направление «Отечественных записок» начало изменяться, а скоро журнал совсем утратил традиции Белинского и стал бесцветным изданием умеренно-либерального характера. «Современник» же, превращенный в орган революционно-демократического направления, сделался поистине лучшим журналом сороковых годов.
Одно за другим в «Современнике» были опубликованы такие произведения художественной литературы, как «Кто виноват?» (весь роман в приложении к №1), «Сорока-воровка», «Записки доктора Крупова» и «Письма из Awenue Marigny» Герцена, «Обыкновенная история» Гончарова, четырнадцать рассказов из «Записок охотника», рассказ «Жид» и пьеса «Где тонко, там и рвется» Тургенева, повесть Григоровича «Антон Горемыка», повесть Дружинина «Полинька Сакс», стихи Некрасова (среди них – «Тройка», «Псовая охота», «Еду ли ночью...»), Огарева, Майкова, переводы из Шиллера, Гете, Жорж Санд, Диккенса и др. В части «словесности» журнал сразу же достиг поразительных успехов и дал читателям серию произведений, выдающихся по своим идейным и художественным качествам и навсегда вошедшим в сокровищницу русской литературы.
На очень высоком уровне стояли в «Современнике» литературная критика и библиография. Этим журнал был обязан Белинскому, который поместил в нем «Взгляд на русскую литературу 1846 года», «Взгляд на русскую литературу 1847 года», «Ответ «Москвитянину», «Выбранные места из переписки с друзьями» Николая Гоголя» и ряд других статей и рецензий. Они определили не только художественные, но и политические позиции «Современника», сыграли большую роль в развитии русской литературы и общественной мысли. Иногда в отделе критики и библиографии выступал Некрасов, несколько рецензий принадлежат В. Майкову, содержательные статьи о последних романах Жорж Санд и святочных рассказах Диккенса написал А. Кронеберг.
Значительное место занимали в «Современнике» статьи по вопросам науки. Со статьями, рецензиями, заметками на исторические темы выступали Кавелин, С. Соловьев, Грановский и др. Статья Кавелина «Взгляд на юридический быт древней Руси» вызвала острую полемику со славянофилами. Большой интерес представляют политико-экономические работы Милютина о книге Бутовского «Опыт о народном богатстве, или началах политической экономии» и о Мальтусе и его противниках. Нередко в «Современнике» появлялись статьи и рецензии по общим проблемам естествознания. В журнале были помещены работы: Литтре «Важность и успехи физиологии», Гумбольдта «Космос», Шлейдена «Растение и его жизнь», статьи по географии, астрономии, зоологии, химии отечественных ученых Д. Перевощикова, А. Савича, К. Рулье, П. Ильенкова и др. Обратили на себя внимание читателей статьи Н. Сатина «Ирландия», «Парижские письма» Анненкова, «Письма об Испании» Боткина.
Содержательным и разнообразным был в «Современнике» отдел «Смесь», игравший весьма существенную роль. В пределах цензурных возможностей этот отдел заменял журналу не разрешенные ему общественно-политические отделы и нередко включал статьи и заметки, касающиеся социально-экономических и политических вопросов внутренней и международной жизни. Здесь можно найти статьи, направленные против крепостничества и капиталистического строя, заметки, проводившие идеи социализма, полемические выступления против реакционных журналов, против славянофилов Здесь постоянно помещались «Современные заметки» и фельетоны Нового поэта (Панаева), а иногда и небольшие по объему художественные произведения (например, первый рассказ из «Записок охотника» – «Хорь и Калиныч», 1847, №1). Кроме Некрасова и Панаева, в отделе «Смесь» принимали активное участие экономист А. Заблоцкий-Десятовский, статистик и специалист по вопросам торговли и промышленности Г. Небольсин, химик П. Ильенков и др.
Даже отдел «Моды» «Современник» старался вести оригинально и занимательно. Панаев, руководивший этим отделом, напечатал в нем «опыт великосветского романа в двух частях» под заглавием «Великая тайна одеваться к лицу» – произведение, которое одновременно знакомило с модами и пародировало жанр салонной беллетристики. Позднее журнал знакомил читателя с модами посредством «Переписки между петербуржцем и провинциалом» (1848, №8–10) и «Писем столичного друга к провинциальному жениху» (1848, №11–12). Автором последних был И. А. Гончаров, скрывшийся под псевдонимом «А. Чельский».
С первых же месяцев своего существования возобновленный «Современник» пришелся по вкусу читателям, что сразу сказалось на росте его тиража: в 1847 г. журнал имел 2000, а в 1848–3100 подписчиков.
По своему направлению «Современник» при Белинском был журналом революционно-демократическим. Он проводил те идеи, которые были выражены Белинским в зальцбруннском письме к Гоголю, – идеи революционной борьбы с крепостничеством, самодержавием и религией. Письмо Белинского к Гоголю было подлинной программой «Современника». Как и письмо, журнал отражал настроения и чаяния крепостных крестьян.
Главной целью «Современника» была борьба против крепостного права. Журнал печатал антикрепостнические художественные произведения Герцена, Тургенева, Гончарова, Григоровича и в статьях Белинского разъяснял их смысл и значение. Явно антикрепостнический характер имели стихи Некрасова и выступления Белинского против реакционной книги Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», против «Москвитянина» и славянофилов. В журнале были помещены статьи и заметки, доказывающие невыгодность крепостного труда, пагубное влияние крепостного права на народное хозяйство России, необходимость развития торговли и промышленности, железных дорог и пароходства в стране.
Очень резко вопрос о крепостном праве был поставлен в статье «Ирландия» H. M. Сатина, бывшего участника кружка Герцена в Московском университете. Автор нарисовал выразительную картину нищеты и угнетения крестьянства в Ирландии, но сделал это так, что все сказанное им относилось и к крепостнической России. В статье были такие слова: «Необходимы средства решительные: нужно изменить нравы и законодательство, организацию политическую, административную, судебную и религиозную, нужно изменить условия собственности и промышленности, отношения богатого и бедного; нужно создать и тем и другим новые обязанности в соединении с новыми правами; словом, необходим коренной переворот, и если для Ирландии такой переворот не придет сверху, то он не замедлит явиться снизу».
Выступая за развитие промышленности, торговли, транспорта в России, понимая прогрессивность капитализма по сравнению с крепостничеством, руководители «Современника» видели и коренные пороки буржуазного строя и враждебно относились к любым попыткам его идеализации. Свою программную статью «Взгляд на русскую литературу 1846 года» Белинский направил не только против славянофилов, но и против раболепствующих перед заграницей космополитов. В «Записках доктора Крупова» и «Письмах из Avenue Marigny» Герцен подверг беспощадной критике не только крепостничество в России, но и буржуазный строй Западной Европы.
Обнажая резкие социальные противоречия между народными массами Франции и буржуазией, показывая рост возмущения трудящихся, Герцен поднимается до предвидения неизбежного революционного взрыва.
Глубокий анализ непримиримых противоречий капиталистического строя содержится в работах по вопросам политической экономии, напечатанных в журнале Милютиным. В статье о книге Бутовского Милютин, критикуя буржуазных экономистов, которые восхваляют и приукрашивают капитализм, убедительно показывает, что их оптимизм не соответствует фактам действительности. Автор обращает внимание и на «язву пауперизма», и на рост смертности «между рабочими классами», и на умножение бедности «параллельно с умножением богатства». «Противоположность между роскошью высших классов и бедностью низших достигла самых крайних пределов и вопияла к немедленному уничтожению неразумных учреждений, упрочивающих рабство труда под гнетом капитала», – пишет Милютин.
Насколько это было возможно, «Современник» пропагандировал социалистическое устройство общества. Белинский во «Взгляде на русскую литературу 1847 года» писал, что благосостояние в обществе должно быть равно простерто на всех его членов; Герцен в «Письмах из Avenue Marigny» утверждал, что «все несчастие прошлых переворотов состояло в упущении экономической стороны», и предсказывал такой переворот, который сокрушит власть буржуазии и приведет к власти трудящихся; Милютин в статьях о Мальтусе и Бутовском доказывал необходимость «радикального преобразования экономических отношений» и, критикуя системы утопического социализма, выражал вместе с тем уверенность, что будущее принадлежит социализму.
В области философии «Современник» отстаивал принципы диалектики и материализма и боролся с идеализмом и религией. В журнале печаталось большое количество разного рода материалов по естествознанию, что способствовало распространению материалистических взглядов.
Главной задачей литературной критики журнала была борьба за реалистическое, подлинно народное искусство, искусство большого идейного и общественного значения. Принцип реализма и народности «Современник» противопоставлял принципу «чистого искусства», «украшения и облагораживания действительности». Защищая реализм и подлинную народность в искусстве, Белинский в своих статьях дал глубокую итоговую оценку деятельности Гоголя, справедливо считая его художественное творчество гордостью Русской национальной культуры.
«Современник» энергично боролся за развитие натуральной школы и сумел правильно оценить и выдвинуть таких писателей, как Герцен, Гончаров, Тургенев, творчество которых недоброжелатель но оценивалось врагами журнала. «Современнику» приходилось отстаивать свои оценки и характеристики в борьбе не только с литературными архаистами, хранившими верность Карамзину, но и с теми журналами и критиками, которые возводили в разряд «великих писателей» Кукольника, Бенедиктова, Хомякова, Н. Полевого и даже Булгарина.
Направление «Современника» приобрело ему много друзей и врагов. Реакционные журналы вели с ним постоянную войну. Журналисты типа Булгарина не гнушались любыми средствами борьбы, сочиняли доносы.
Жестоко преследовала «Современник» цензура. Особенно страдали статьи Белинского. Письма его буквально переполнены горькими жалобами на цензуру. «Природа осудила меня лаять собакою и выть шакалом, а обстоятельства велят мне мурлыкать кошкою, вертеть хвостом по-лисьи», – писал Белинский Боткину 28 февраля 1847 г. Сильно изуродовала цензура и некоторые произведения Герцена, особенно «Сороку-воровку» и статью «Новые вариации на старые темы». Не проявляла цензура снисходительности к произведениям и других сотрудников «Современника». У повести Григоровича «Антон Горемыка» по требованию цензуры пришлось переделать конец: снять картину крестьянского восстания. Вместо второй половины романа Жорж Санд «Пиччинино», не пропущенной цензурой, пришлось поместить краткий пересказ ее содержания. Некоторые произведения, предназначенные к опубликованию в «Современнике», были и вовсе «зарезаны» цензурой.
После событий 1848 г. «Современник» оказался в исключительно трудном положении. «Меншиковский комитет», по поручению царя обследовавший русскую журналистику, нашел, что «Современник» проповедует коммунизм и революцию. В подтверждение указывалось на статью Белинского «Взгляд на русскую литературу 1847 года», на статью Герцена «Несколько замечаний об «историческом развитии чести», на повесть Григоровича «Антон Горемыка» и его рассказ «Бобыль», на высказанные в «Смеси» суждения о быте крестьян. В результате Никитенко, как и Краевский, был вызван в Третье отделение, где дал подписку в том, что всемерно будет стараться придать «Современнику» направление, «совершенно согласное с видами нашего правительства». Напуганный строгостями, Никитенко счел за лучшее сразу же отказаться от редактирования «Современника».
Правительственные кары и уход Никитенко поставили «Современник» на край гибели. Но Некрасов и Панаев решили продолжать издание журнала. С большим трудом они добились утверждения в качестве редактора «Современника» – причем временно и лишь «в виде опыта» – Панаева (с 16 апреля 1848 г.).
На всем протяжении «мрачного семилетия» существование «Современника», обвиненного в пропаганде коммунизма и революции и отданного под строжайший надзор Третьего отделения и «Комитета 2-го апреля», висело на волоске. Цензура жестоко преследовала журнал.
В ноябре 1848 г. был запрещен «Иллюстрированный альманах», который должен был выйти приложением к «Современнику». Альманах содержал в себе роман Н. Станицкого (Панаевой) «Семейство Тальниковых», повести Дружинина и Гребенки, рассказы Достоевского и Даля, рисунки Степанова, Неваховича, Агина, Федотова. Запрещение издания принесло Некрасову и Панаеву убыток в 4000 руб.
В 1849 г. «Современник» снова навлек на себя гнев «бутурлинского комитета» и самого царя, поместив статью И. И. Давыдова «О назначении русских университетов». Статья была написана по поручению министра просвещения Уварова в связи с распространившимися слухами о закрытии (по настоянию Бутурлина) русских университетов и содержала в себе очень осторожную защиту университетского образования. «Бутурлинский комитет» обратил на статью Давыдова внимание царя, усмотрев в ней «неуместное для частного лица вмешательство в дела правительства». Николай I полностью согласился с мнением комитета и нашел статью «неприличною». «Должно повиноваться, а рассуждения свои держать про себя», – заявил он по поводу статьи Давыдова. Уваров вскоре после этой истории вышел в отставку.
Наконец, в том же 1849 г. редакторам «Современника» пришлось побывать в Третьем отделении и выслушать там выговор за критику цензурного режима в скромной рецензии на учебник Смарагдова по истории средних веков: «Вы хотите новых романов, хотите ученых статей, хотите умных рецензий и критик? Но подумали ли вы хотя раз о положении вашей литературы, вашей журналистики? Кто нынче пишет? Нынче решительно век книгоненавидения».
Столь тяжелые условия существования не могли не отразиться на «Современнике». Журнал перестал касаться вопроса о крепостном праве и положении крестьянства, ничего не мог сказать по поводу революции 1848 г. в Западной Европе и даже о начавшейся в 1853 г. Восточной войне вынужден был писать весьма глухо. На смерть Белинского «Современник» смог откликнуться лишь десятью строчками да краткими полемическими замечаниями по адресу «Москвитянина», вызванными тем, что Погодин у могилы Белинского пытался в самой грубой форме свести счеты с великим критиком. А затем на протяжении ряда лет и самое имя Белинского было запрещено упоминать в русской печати. Когда умер Гоголь, «Современник» смог только перепечатать в мартовской книжке 1852 г. информационную статью московского корреспондента «Санкт-Петербургских ведомостей», посвященную этому событию. При публикации в том же номере журнала стихотворения Некрасова «Блажен незлобивый поэт» цензура не разрешила указать, что оно относится к Гоголю.
Лишь позднее, в 1854 г., в «Современнике» увидели свет «Опыт биографии Н. В. Гоголя» П. А. Кулиша и «Воспоминания о Гоголе» М. Н. Лонгинова.
Вся тяжесть руководства «Современником» в трудных условиях реакции пала на плечи Некрасова и Панаева. Смерть Белинского была невозместимой утратой для издания. Никто не мог заменить в журнале и Герцена, который стал эмигрантом. Некрасов и Панаев были вынуждены привлечь к более активному участию в «Современнике» Боткина, Анненкова, Дружинина и других либеральных литераторов, считавших себя друзьями Белинского и Герцена.
Между тем в эти годы многие былые приятели Белинского и Герцена, которые и раньше не шли дальше либерализма, явно отрекаются от их идей и заветов, как и от «гоголевского направления» литературы.
Некрасов и Панаев не разделяли взглядов Боткина, Дружинина и их единомышленников, но не до конца понимали, насколько враждебны эти взгляды делу народного освобождения. До прихода Чернышевского и Добролюбова они сотрудничали с Дружининым и др. и не всегда противодействовали чуждым идеям. Под влиянием либералов «Современник» заметно изменился по сравнению с временем Белинского.
В годы «мрачного семилетия» «Современник» потускнел, стал менее содержательным. На его страницах нередко появлялись произведения, противоречащие традициям Белинского и тому направлению, которое он придал журналу. Общий упадок русской журналистики коснулся и «Современника».
Снизился идейно-художественный уровень отдела «Словесность». Большое место в нем заняли роман Дружинина «Жюли», повести Е. Тур «Ошибка» и «Племянница», трилогия М. Авдеева о Тамарине – произведения слабые в художественном отношении, с несомненными дворянско-светскими пристрастиями. Серьезнее по замыслу, но немногим удачнее по выполнению были рассказы Н. Станицкого (Панаевой), роман Панаева «Львы в провинции», роман Некрасова и Панаевой «Мертвое озеро». Ухудшилось в журнале освещение вопросов науки. «Современник» печатал в эти годы немало научных статей на малоактуальные темы, оторванные от запросов общества, или статей слишком специальных, которые значительно более подошли бы для научных сборников, нежели для литературного журнала. Вряд ли могли заинтересовать читателя, например, такие материалы, как растянувшееся почти на год изложение книги Прескотта «Завоевание Перу», рецензия П. Ильенкова на «Рассуждение о весе пая висмута» Вилуева, «Критическое исследование о речи Иперида против Демосфена» М. Стасюлевича.
Отдел «Смесь», который еще недавно играл столь важную роль в «Современнике», теперь также утратил свое значение. Статьи и заметки на политические и социально-экономические темы почти исчезают со страниц «Смеси». Зато чрезвычайное развитие получает фельетон. Разумеется, жанр фельетона сам по себе вовсе не является предосудительным и часто использовался передовой русской печатью для острой критики самодержавно-крепостнического строя. Беда заключалась в том, что значительная часть фельетонов «Современника» тех лет имела пустой, развлекательный характер. Пошлостью и безыдейным шутовством были проникнуты фельетоны Дружинина «Сантиментальное путешествие Ивана Чернокнижникова по петербургским дачам» и «Письма иногороднего подписчика».
Более всего пострадала в «Современнике» критика. До прихода Чернышевского никто не мог заменить в журнале умершего Белинского. Это обнаружилось сразу же, как только Анненков попытался дать обзор русской литературы за 1848 г. Вместо обзора получились бесцветные, поверхностные «заметки», бедные материалом, неопределенные по исходным позициям. Они ничем не напоминали блестящие и глубокие «Взгляды» Белинского. Не стало в отделе критики боевых статей о важнейших вопросах и явлениях современной литературы. Они уступили место историко-литературным работам эмпирического характера о писателях XVIII и начала XIX вв.: Капнисте, Кострове, Макарове, Измайлове, Дельвиге, принадлежавшим перу Гаевского, Геннади, Галахова.
Как видно, изменения, которые произошли в «Современнике» за годы «мрачного семилетия», коснулись в той или иной мере всех отделов журнала. Но самое существенное отступление от позиций, завоеванных при Белинском, заключалось в привлечении к активному сотрудничеству Дружинина. В «Современнике» тех лет из номера в номер печатались его произведения: повести, критические статьи, фельетоны. Между тем Дружинин был умеренный либерал, страшившийся революции и социализма, сторонник теории «чистого искусства», убежденный враг Белинского и гоголевского направления в русской литературе. В «Письмах иногороднего подписчика», напечатанных в «Современнике», он позволял себе открыто защищать усадебное сибаритство и эстетско-гурманское отношение к литературе, радовался появлению произведений Кукольника на страницах журнала, выступал против полемики с реакционными и либеральными журналами за примирение с ними, нападал исподтишка на Белинского и Гоголя. Говоря об «отрицательных сторонах» русской литературы тех лет, Дружинин утверждал, что они объясняются следующими причинами: «первое, что сатирический элемент не способен быть преобладающим элементом в изящной словесности, а второе, что наши беллетристы истощили свои способности, гоняясь за сюжетами из современной жизни». Совершенно очевидно, что Дружинин нападал на критический реализм и его теоретика и пропагандиста – Белинского.
Нельзя не видеть, что «Современник», потеряв Белинского и Герцена, под гнетом цензуры в известной мере утратил свой прежний революционно-демократический характер. Однако он и в то время продолжал оставаться лучшим из тогдашних русских журналов. Некрасов и Панаев не жалели ни сил, ни времени, ни средств, чтобы удержать «Современник» на высоком уровне. Их письма к Тургеневу, Григоровичу и другим литераторам свидетельствуют, с какой энергией и настойчивостью во имя читателей «Современника» добывали они материал для каждой очередной книжки, ценою каких постоянных усилий они поддерживали и сохраняли «Современник» в тяжелые годы реакции.
Благодаря стараниям Некрасова и Панаева на страницах «Современника» и в этот период появился ряд превосходных произведений русской литературы. В первую очередь, несомненно, следует отметить, что в эти годы в журнале были напечатаны первые произведения Л. Н. Толстого: «Детство» (1852), «Набег» (1853) и «Отрочество» (1854).
Очень активно продолжал сотрудничать в журнале Тургенев. Кроме ряда рассказов из «Записок охотника», там были напечатаны его повести «Три встречи», «Два приятеля», «Затишье», «Муму» и несколько рецензий. В «Современнике» появились «Сон Обломова» Гончарова («Литературный сборник», приложенный к журналу в 1849 г.), «Рыбаки» и «Похождения Накатова» Григоровича, «Богатый жених» и «Фанфарон» Писемского, «Три страны света» Некрасова и Станицкого.
Никак нельзя считать бедной и поэзию «Современника». В журнале печатались Некрасов, Майков, Огарев, Полонский, А. Толстой, Фет. Большая заслуга Некрасова заключается в том, что он в 1850 г. в статье «Русские второстепенные поэты» напомнил о забытых читателями стихах Тютчева, отнеся его к числу первостепенных поэтических талантов, и перепечатал в «Современнике» более ста его стихотворений. С этого времени Тютчев занял подобающее ему место в русской поэзии. В отделе «Литературный Ералаш» в 1854 г. впервые появился на свет знаменитый Козьма Прутков (А. Жемчужников, В. Жемчужников, А. Толстой), афоризмы которого осмеивали казенно-бюрократическую тупость и самодовольство, а стихи пародировали поэтов «чистого искусства» и эпигонов романтизма.
Можно было бы назвать и ряд ценных научных работ, напечатанных в «Современнике» в эти годы (Грановского, С. Соловьева, Перевощикова и др.), и переводы Диккенса («Давид Копперфильд», «Холодный дом»), Теккерея («Ярмарка тщеславия», «Ньюкомы»), но и сказанное убеждает в том, что «Современник», несмотря на некоторое оскудение, продолжал быть очень интересным и содержательным журналом.
Руководители «Современника» Некрасов и Панаев прилагали большие усилия к тому, чтобы сохранить и прежнее демократическое направление журнала. Они были верны и преданы традициям и заветам Белинского и вели «Современник» хотя и с ошибками, с отклонениями, по пути, намеченному их учителем и другом. Ошибочным является утверждение В. Е. Евгеньева-Максимова, что «Современник» периода «мрачного семилетия» «становится органом буржуазно-дворянского, в большей мере дворянского, чем буржуазного либерализма» .
Представления о либеральном характере «Современника» того времени основываются обычно на «Письмах иногороднего подписчика» и других выступлениях Дружинина. Но тенденцию этих писем нельзя отождествлять с направлением журнала. «Смешивать Иногороднего подписчика с редакцией «Современника» совершенно несправедливо», – заявил Панаев в «Заметках Нового поэта о русской журналистике» в майской книжке журнала за 1851 г., осуждая манеру Дружинина с «бесцеремонностью и фамильярностью говорить о предметах, заслуживающих серьезного и делового обсуждения». Некрасов и Панаев придавали «Современнику» направление, далекое от взглядов Дружинина, и не раз выступали на страницах журнала против его мнений и оценок.
Вполне определенное понятие о линии «Современника» дают программные произведения Некрасова, опубликованные в журнале в те годы. В таких стихотворениях, как «Новый год», «Блажен незлобивый поэт», «Муза», «Беседа журналиста с подписчиком», в статье «Русские второстепенные поэты» раскрывается как мировоззрение Некрасова, так и его понимание задач литературы и журналистики.
Литературные тенденции редакции «Современника» нашли исключительно сильное воплощение в известном стихотворении Некрасова «Блажен незлобивый поэт». Речь в нем идет о Гоголе, но образ поэта-сатирика, нарисованный Некрасовым, несомненно, имеет более широкое значение, и не только литературное, но и политическое. В то время как вся реакционная и либеральная критика (и Дружинин прежде всего) выступала против гоголевского направления, против сатиры и критики крепостничества в литературе за идеализацию действительности, за «чистое искусство», Некрасов совершенно в духе Белинского воспевает в своем стихотворении поэта-гражданина, бойца и обличителя, который «проповедует любовь враждебным словом отрицанья».
Недаром на стихотворение «Блажен незлобивый поэт» нападали и «Москвитянин», и Дружинин. Последний не раз безуспешно пытался иронизировать по поводу главной мысли стихотворения: «любил – ненавидя». Защищал в «Современнике» Некрасова Панаев, а Тургенев под впечатлением этих стихов написал те «несколько слов» о Гоголе, которые послужили причиной его ареста и ссылки.
В 1917 г. В. И. Ленин в статье «Политический шантаж» использовал стихотворение Некрасова в борьбе с буржуазной печатью, клеветавшей на большевиков. «Большевик вообще, – писал Ленин, – мог бы применить к себе известное изречение поэта:
Он слышит звуки одобренья
Не в сладком ропоте хвалы,
А в диких криках озлобленья» .
К стихотворению «Блажен незлобивый поэт» примыкает и стихотворение «Муза», написанное Некрасовым в 1851 и напечатанное в «Современнике» в 1854 г. Здесь поэт тоже утверждает правдивое изображение жизни в искусстве и связь поэзии с трудом и страданиями народа. Характерно, что и эта поэтическая декларация Некрасова не осталась без ответа со стороны защитников «чистого искусства». По прочтении «Музы» поэт А. Майков обратился к Некрасову со стихотворным посланием, в котором призывал Некрасова отказаться от «вражды» и «злобы» и «склонить усталый взор к природе» .
Существенное место в «Современнике» периода реакции занимает известная статья Некрасова «Русские второстепенные поэты». Значение ее заключается не только в том, что она «открыла» читателям Тютчева, но и в пропаганде передовых эстетических принципов. В то время как сторонники «чистого искусства» твердили, будто поэзия должна чуждаться сознательной мысли и общественной тенденции, Некрасов в своей статье выступал убежденным сторонником демократической эстетики, которая, не боясь обвинений в проповеди «дидактизма», отстаивала неразрывное сочетание поэзии и сознательной мысли и решительно отвергала поэзию, лишенную серьезного общественного содержания.
Поставив в своей статье вопрос о причинах бедности современной поэзии, Некрасов утверждает, что первая и главная причина заключается в том, что поэты не обращают должного внимания на содержание своих произведений, а следят только за отделкой формы. Между тем, по мнению Некрасова, в настоящее время наша литература «находится уже на той ступени, когда изящная форма почитается не достоинством, а условием необходимым». Теперь от поэта требуется ум, от поэзии – содержание. Белинский во «Взгляде на русскую литературу 1847 года» называл мысль «живой силой» искусства. Некрасов пишет статью в защиту поэзии, «исполненной мысли и неподдельного чувства», против стихов гладких и благозвучных, но пустых.
Настоящей декларацией, посвященной вопросам журналистики того времени, является стихотворный фельетон Некрасова «Беседа журналиста с подписчиком» (1851, №8). Известно, что в ней Некрасов высмеивает такие недостатки журналистики, как безыдейность и крохоборчество научных отделов журналов, низкий уровень журнальной полемики, подмену серьезных, принципиальных споров пустыми перебранками, печатание в журналах слишком большого числа переводов в ущерб произведениям русских авторов.
По замыслу фельетон Некрасова был направлен против «Отечественных записок» и их редактора Краевского. Однако критические суждения подписчика, с которым, несомненно, был согласен и сам поэт, вскрывали типичные болезни всей тогдашней журналистики. «Беседа журналиста с подписчиком» лишний раз характеризует Некрасова не только как выдающегося поэта, но и как замечательного редактора, который глубоко осознавал особенности и недостатки периодических изданий того времени, отлично разбирался в запросах читателей и выступал борцом за идейность и народность русской журналистики.
Труды по руководству «Современником» делил в те годы с Некрасовым И. И. Панаев. Он был и очень активным сотрудником журнала. Из номера в номер Панаев помещал в «Современнике» пародии и фельетоны «Нового поэта» и обзоры русской печати. По справедливому мнению И. Г. Ямпольского, выступления Панаева в журнале при всех их недостатках характеризуют его «как человека, который в основном остался верен литературным взглядам Белинского», как критика, высказывания которого «не только не сближаются со взглядами и оценками Дружинина, как об этом иногда писали, но прямо противоположны им» .
В своих обзорах журналистики и фельетонах Панаев вел неутомимую борьбу с враждебными «Современнику» журналами, в первую очередь с «Отечественными записками» и «Москвитянином». И хотя обзоры Панаева не отличались такой глубиной, содержательностью и остротой, как знаменитые выступления Белинского, все же они отстаивали передовые эстетические принципы, реалистическое направление в литературе.
Вместе с Некрасовым Панаев активно боролся на страницах «Современника» за гоголевское направление в литературе, за правдивую литературу, «которая изображает жизнь без прикрас, сквозь видимый миру смех и невидимые слезы» (1852, № 12). Он с глубоким уважением отзывался о Гоголе, Диккенсе, Теккерее, выдвигал на первый план современной русской литературы Некрасова, Тургенева, Островского, с сочувствием отнесся к «Рыбакам» Григоровича, к творчеству Писемского.
Вместе с тем Панаев с ожесточением преследовал литературу, которая «усиливается украшать и завивать» действительность. Он отмечал нереальность, вымышленность сюжетов и персонажей повестей Дружинина и различных второстепенных литераторов того времени, идеализацию жизни в некоторых пьесах Островского («Не в свои сани не садись» и др.), авторский произвол в «Проселочных дорогах» Григоровича. Особенно отрицательно относился Панаев к прикрашенному изображению крестьянской жизни. «Всякая ложная идеализация в деле искусства – неприятна; ничего не может быть оскорбительнее идеализации крестьянского быта», – писал он.
Как ученик Белинского, Панаев выступал за литературу передовых идей, которая не только воспроизводит действительность, но и борется за ее преобразование. Именно с этих позиций Панаев осуждал натуралистические тенденции в творчестве Писемского – писателя, которого он считал одним «из талантливейших наших беллетристов». Серьезный недостаток Писемского он видел в его чрезмерной «объективности», вследствие которой в некоторых произведениях этого писателя «решительно не было видно, кому из своих лиц он сочувствует» (1851, №12).
И в обзорах журналистики, и в фельетонах «Нового поэта» Панаев вел постоянную войну против теории и практики «чистого искусства». Щербине (антологические стихотворения которого расхвалил Дружинин) он рекомендовал, «оставив древний мир, попробовать свой талант в сфере живой действительности», на Кукольника (появление которого в «Современнике» приветствовал Дружинин) писал злые пародии, обнажающие обывательский, вульгарный характер его романтизма и эстетизма. Пародии «Нового поэта», – отмечает И. Г. Ямпольский, – «являются несомненными и непосредственными предшественниками пародий Козьмы Пруткова и в большинстве своем направлены против тех же литературных явлений, тех же поэтов, что и они. Самый образ Нового поэта, хотя и не сложился в столь целостное и яркое создание, как Козьма Прутков, но тоже является его безусловным предшественником» .
Присяжный фельетонист «Современника», Панаев и здесь, в своем отношении к фельетону, решительно расходился с «несвоевременным защитником» «веселенькой» литературы и пустопорожней литературной болтовни – Дружининым. В специальном обзоре, посвященном разъяснению взглядов редакции «Современника» на фельетон, Панаев заявил, что он, как и «Иногородний подписчик», любит остроумную шутку, но ему «грустно и жалко видеть, когда вся литература превращается в фельетон, добровольно отказывается от собственного высокого призвания и значения, от высокой цели искусства; когда она служит только одним пустым развлечением, одною забавою праздного любопытства». В свете такого отношения редакции «Современника» к фельетону становится ясным, почему известные фельетоны Дружинина «Сантиментальное путешествие Ивана Чернокнижникова по петербургским дачам» перестали появляться на страницах журнала Некрасова и Панаева.
Таким образом, очевидно, что Некрасов и Панаев в трудные годы «мрачного семилетия» прилагали все усилия к тому, чтобы «Современник» сохранил направление и содержательность, свойственные ему при Белинском. В основном эта задача была ими решена.
Однако положение журнала в те годы было трудным. В «Современнике» не было литераторов, способных заменить Белинского и Герцена, поднять уровень критики в журнале, придать ему последовательное и боевое революционно-демократическое направление.
С первого номера «Современника» 1854 г. в нем начинают печататься рецензии и статьи Н. Г. Чернышевского. Появление Чернышевского в «Современнике» имеет поистине историческое значение. В журнал пришел великий революционер, ученый, публицист и критик, достойный продолжатель Белинского, непоколебимый защитник интересов угнетенного народа. Скоро он станет «властителем дум» передового русского общества и вождем революционеров-демократов шестидесятых годов.
Иван Сергеевич Тургенев — художник-реалист, один из наиболее замечатель-ных русских писателей XIX века. Образо-ваннейший человек своей эпохи, гума-нист, враг рабства и произвола, он многое видел и понимал, чувствуя назре-вающие большие перемены в России. Его позиция в условиях обострившейся классовой борьбы 60—70-х годов была сложна и во многом противоречива. Кри-тически расценивая людей своего соци-ального круга, отмечая ряд слабостей и недостатков дворянской интеллиген-ции, Тургенев не разделял революцион-ных убеждений нового поколения; он по-нимал, что они в чем-то правы, но они были чужды ему по духу. Он не мог при-нять идей о необходимости революции, насильственной, коренной ломке суще-ствующих отношений, ему «претил му-жицкий демократизм Чернышевского и Добролюбова». В этом причина разры-ва с «Современником». Однако Тургенев до конца жизни сохранил глубокий инте-рес к деятельности революционной мо-лодежи, он внимательно следил за все-ми проявлениями передовой общест-венной мысли. Характеризуя творчество Тургенева, Добролюбов писал, что он «быстро угадывал новые потребности, новые идеи, вносимые в общественное сознание».
В 1862 году Тургенев написал роман «Отцы и дети» — один из своих лучших романов как по художественному мас-терству, так и по глубине, широте и акту-альности основной темы. Это не было данью идейной моде, Тургенев честно в романе попытался показать две силы: либеральное дворянство в лице братьев Кирсановых и лагерь революционеров-демократов, представленный пока оди-ночкой Базаровым. Тургенев писал: «Вся моя повесть направлена против аристо-кратии как передового класса».
Представители прошлого — «отцы» — изображены с беспощадной верностью. Они хорошие люди, но о них не пожалеет Россия. Тургенева не удовлетворяют ни «отцы», ни «дети», писатель не полюбил Базарова, но признал его силу, его пере-вес над окружающими людьми, отдает ему дань уважения. В трактовке Базаро-ва сказалась классовая ограниченность Тургенева. Человек с такими качествами, как Евгений, мог бы сделать многое, но он умирает, не сделав ничего. В этом сказались неверие Тургенева в силу раз-ночинцев, в идеал революционной демо-кратии. Писарев в статье «Базаров» уви-дел в тургеневском герое типичные чер-ты молодого поколения и приветствовал автора романа. В разгоревшемся споре между демократическими журналами из-за понимания образа статья Писарева сыграла роль усиления критического от-ношения к Базарову на страницах журна-ла «Современник». Во второй статье Пи-сарев изменил свой взгляд на Базарова и поставил его в одном ряду с героем ро-мана Чернышевского «Что делать?» — Рахметовым. Сам Тургенев говорил, что Базаров — его «враг», к которому он чув-ствует невольное влечение.
Тургенев считал, что революционная деятельность в России не найдет отклика и поддержки в народе. Этим же сознани-ем он наделил и своего героя. Базаров говорит перед смертью: «Я нужен Рос-сии... Нет, видно, не нужен». В этом идейное заблуждение Тургенева.
Что сказать об идейной моде и убеж-дениях? Если сравнить Павла Петрови-ча с Базаровым, то видно, что второй убежден в своих позициях, а Кирсанов больше рисуется, отдавая дань моде. При всех своих «либеральных выходках» и заявлениях о «любви к прогрессу» Па-вел Петрович консервативен, нетерпим и классово ограничен в своих взглядах. Одна деталь: он нюхает одеколон, когда разговаривает с мужиком, потому что от того «плохо пахнет». Разве это любовь к ближнему? Слова Кирсанова расхо-дятся с делом, он прогрессивен, потому что модно быть либералом. А что же ли-берального в нем? Один раз в месяц из-бавляет мужика от экзекуции? Но «если сливки таковы, то каково же молоко», то есть необразованное дворянство? Базаров спрашивает у Аркадия, увидев надушенного, безупречно одетого по последней моде (и это в деревне) Кир-санова: «Что это за архаическое явле-ние?» Павел Петрович отпускает пре-зрительную фразу: «Кто этот волоса-тый?» Перед вами совершенно разные люди по воспитанию, убеждению, про-исхождению.
Базаров критикует безделье дворянст-ва: «Вы уважаете себя, а сидите сложа руки, какая же от этого польза?» База-ров — это «человек дела, а не фразы», он обладает не только большим умом, но и огромной силой воли. У Евгения есть важный принцип — делать то, что по-лезно.
Тургенев в романе показывает и карика-турных героев — это Ситников и Кукшина. Если для аристократов дань моде — ка-заться прогрессивными либералами, то для Ситникова и Кукшиной дань моде — считать себя нигилистами. Они ухвати-лись за нигилизм, потому что он моден, потому что выглядеть прогрессивным человеком очень престижно. Но весь их нигилизм мелкий и показной. Ситников кричит: «Долой авторитеты!» Но кричит в присутствии человека, перед которым раболепствует. Базарову не надо много ума, чтобы понять, что Ситников завтра может кричать обратное. Кукшина считает себя передовой, эмансипированной. Но Тургенев одной фразой дает понять, что она всего лишь глупая, несчастная женщи-на, у которой нет детей и мужа, и ей ничего не остается как быть «эмансипе». В ее комнате «бумаги, письма, толстые номера русских журналов, большей частью нераз-резанные, валялись по запыленным сто-лам». В общем, это пустые болтуны, кото-рые «держат нос по ветру», и если раньше они были просто болваны, то теперь они вдруг стали нигилистами. У них нет опре-деленных взглядов, своих убеждений, и когда нигилизм выйдет из моды, они, бе-зусловно, отступятся от него.
У Базарова есть свои принципы, и он строго следует им. «Я ничьих мнений не разделяю: я имею свои», — говорит он. Кирсанов в Базарове сразу почувствовал противника, потому что тот перечерки-вал всю его «деятельную» жизнь. База-ров ясно дал понять, что «отцы» не спо-собны решить основные проблемы эпо-хи. Проблема «отцов» и «детей», поиски идеала и смысла жизни во все времена стояла довольно остро. Сейчас не утиха-ют споры о романе и не пропадает инте-рес к нему, потому что общество разде-лилось по убеждениям: лагерь демокра-тов, которые готовы идти по новому пути, и лагерь приверженцев идеи соци-ализма, которая не оправдала себя. За кем будущее страны? Мне кажется, пока человек духовно не возродится, не суме-ют ни демократы, ни консерваторы выта-щить Россию из пропасти. В споре с До-бролюбовым и Чернышевским правы были Тургенев, Лев Толстой. Ни одна на-сильственная революция не изменит жизнь народа, пока не будет морального совершенства. И жизнь это неоспоримо доказала.
Работа над главным романом «Отцы и дети» была завершена Тургеневым в июле 1861 года. К этому времени в его творческой судьбе произошло горькое событие - разрыв с «Современником», обусловленный несогласием писателя со статьей «Когда же придет настоящий день?» Н. А. Добролюбова по поводу романа «Накануне».
Наступила пора 60-х годов. Тургенев видел, что многое меняется в расстановке общественных сил в русском обществе, наблюдал отражение этого процесса в редакционной жизни журнала, с которым много лет был связан, развитию которого способствовал и где взошла звезда его собственной литературной славы.
Он понимал, что на смену дворянам-либералам пришло молодое поколение революционеров-демократов, к числу которых принадлежал и Добролюбов, появившийся в «Современнике» вместе с Чернышевским в конце 50-х годов. И хотя сама статья содержала лестный отзыв о романе, Тургенев не мог согласиться с ее революционными выводами. Добролюбов писал, что у России тоже есть свои поработители, но не внешние (как у родной страны героя романа), а внутренние. И потому ей необходимы «русские Инсаровы» для борьбы с «внутренними турками». «Когда же они наконец появятся? Когда же придет настоящий день?» - к таким вопросам сводился смысл статьи.
Тургенев решительно не согласился с подобным толкованием своего романа. К тому же он, будучи сторонником не социальной революции, а реформ, не мог разделить радикальных настроений молодого критика. И потому Тургенев просит Некрасова «не печатать этой статьи». Тот колеблется. Видя это, Тургенев заявляет: «Выбирай: я или Добролюбов». Некрасов принимает сторону идейно близкого себе человека - Добролюбова и тем самым предопределяет уход Тургенева из журнала.
«Распалась связь времен...»- Даже Тургенев, предполагавший неравнодушное отношение к своему роману, не рассчитывал на кипение страстей вокруг «Отцов и детей». Но более всего его обескураживало обозначившееся в печатных публикациях стремление к одностороннему истолкованию существа конфликта и характера главного героя романа.
Россия конца 50-х годов жила в преддверии огромного социального события - отмены крепостного права, которое для страны должно было стать переломным моментом во всех сферах общественной жизни, включая ломку мировоззрения передовых общественных слоев.
Как и предполагалось, время «раскололось», разведя по разные стороны исторического барьера дворян-либералов и «новых» людей России - разночинцев-демократов, отцов и детей.
В русской истории так было не раз. Проблему отцов и детей знала и русская литература. Вспомним нравственный раскол в русском дворянстве 20-х годов XIX века, изображенный Грибоедовым, или дворянскую духовную оппозицию 30-х годов - центральную проблему в «Герое нашего времени».
Однако что касается романа Тургенева, то здесь речь шла не только о споре поколений, но и о разрыве связи времен, столь очевидном для писателя. Поэтому конфликт в «Отцах и детях» имел откровенно драматический характер.
«Отцы и детн». «Отставные люди»- и «наследники». В романе оказались лицом к лицу люди 40-х и 60-х годов XIX века. Именно принадлежность ко времени явилась источником конфликта между Павлом Петровичем Кирсановым и Евгением Базаровым.
1840-е годы были порой дворян-либералов. Тогда понятие «либерал», по словам Тургенева, означало «протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству и, наконец, пуще всего любовь к народу, который, находясь еще под гнетом крепостного бесправия, нуждался в деятельной помощи своих счастливых сынов». Либерально настроенных людей, исполненных веры в прогресс, гуманность, цивилизацию, нередко называли идеалистами, романтиками. Вообще с 40-ми годами связывают атмосферу высокой духовности в русском обществе. Это время Белинского, Станкевича, Тургенева, братьев Кирсановых.
Подобно Тургеневу, Николай Петрович закончил Петербургский университет и «вышел... кандидатом». Он, как и Тургенев, мог оказаться в Париже, если бы не 1848 год, свидетелем которого, как известно, стал писатель. Как Тургенев, он любит Пушкина, музыку. Словом, это люди одной крови. И Павел Петрович для автора не только воплощение comme il faut и олицетворение гвардейско-дворянского идеала, но человек, способный принести свое большое честолюбие и все важные карьерные соображения в жертву всепоглощающей любви-страсти и вместе с потерей любимой женщины утратить всякий смысл существования.
За героями-дворянами в романе Тургенева стоит исторически сформированная культурная традиция, обусловившая вполне определенный тип духовности с его нормами и ценностями,- то, что мы называем дворянским аристократизмом.
В 60-е годы на культурной сцене появляется новая социальная группа - разночинная интеллигенция.
Главной «мишенью» для молодого, напористого поколения разночинцев стало аристократическое дворянство. Они отказались видеть в аристократизме высшую форму тогдашней культуры. Связывая дворянский аристократизм с социальными последствиями крепостнической системы - нищетой и бесправием народа, отсутствием общественных прав человека, разночинцы категорически не принимали всего того, что было ему присуще, вплоть до аристократической манеры одеваться и поведения в обществе. Вот почему так претят тургеневскому Базарову ухоженные ногти, аккуратно выбритый подбородок и «каменные» воротнички Павла Петровича.
Как идейный вызов аристократизму, разночинная молодежь культивировала в себе небрежность и даже неопрятность в одежде. Поэтому длинный балахон с кистями, красные руки, дешевый табак, развязность поведения Базарова - это вполне значимые, идеологически весомые знаки в портрете шестидесятника.
Тургенев с первых страниц романа стремится показать взаимное неприятие старого и нового поколений. Так, Базаров не спешит поприветствовать отца Аркадия: «не сразу» подал ему руку. Павел Петрович же при встрече с гостем вообще руки «не подал и даже положил ее обратно в карман». И кстати сказать, Базаров заметил это.
Обе стороны подчеркнуто невежливы в оценках друг друга. «Этот волосатый?» - таков первый отзыв Павла Кирсанова о Базарове. Не скупится на характеристики и Базаров, называя дядю Аркадия «архаическим явлением», а Николая Петровича «отставным человеком».
Откровенное пренебрежение звучит в вопросе Павла Петровича, обращенном к племяннику: «Ну, а сам господин Базаров собственно что такое?» - как будто речь идет о неодушевленном предмете, а также к Базарову относительно лягушек: «Вы их едите или разводите?» Подчеркнуто неучтиво и поведение Базарова, когда он, зевая, лениво отвечает Павлу Петровичу.
Тургенев, несмотря на то что его обвиняли в пристрастном отношении к героям, старался подняться над готовящейся «схваткой». Он одинаково ироничен в описании деревенского щегольства Павла Кирсанова, всех его фесок, «пестреньких» утренних рубашек, темных английских сьютов, китайских красных туфель, лаковых полусапожек, душистых усов и в портретной характеристике «господина нигилиста», с мешком лягушек, в шляпе, обвитой цепким болотным растением, шагающего через клумбы.
В тургеневском романе самоочевидны аристократическая спесь Кирсанова («лекарский сын», а «не робеет») и болезненное самолюбие разночинца («Дрянь, аристократишко»). Словом, Тургенев был готов рассказать о главном конфликте своего времени без предубеждения.
