Глухой удар резиновой палкой, словно удар тока, обжигает спину, в глазах темнеет, а в душе вскипает ненависть... Сытый, откормленный немец-охранник в теплой шинели гогочет: «Коммунизм капут!» Холодная картофельная баланда отвратительна на вкус, холод пробирает до самых костей, каждая из которых, даже самая маленькая, ноет, требуя отдыха и тепла; несколько мешков, надетых на изможденное тело, не спасали от холода...
Эти воспоминания о фашистском плене даже спустя шестьдесят лет болью отзываются в сердце устюжанина Ивана Васильевича Зорина.
Сегодня ему идет 87-й год, и до сих пор, вспоминая прошлое, он плачет. А еще обидно ему, что его военный билет после войны заменили новым и все записи о пребывании в германском плену уничтожили. Чист документ сейчас, выданный 1 апреля 1964 года, в нем лишь месяц участия в боевых действиях, с июня по июль 1941-го, да еще запись – «Военную присягу принял 13 июля 1945 года». Четыре года выпали из жизни, самые страшные четыре года...
Из родной деревни Скородум Щекинского сельсовета Иван уехал на заработки к брату в Северодвинск, откуда и был призван зимой 1940 года в армию. Сначала служил минометчиком в Белоруссии, потом в Латвии. Война застала его в прибалтийском городке Либава.
Был ужас поражения и огромных потерь всего за несколько дней, были попытки прорвать вражеское оцепление.
Не удалось. Пришлось отходить назад группками по шесть-семь человек и самостоятельно пробиваться к своим. Были ранения в руку и ногу (о них, кстати, тоже нет сведений в военном билете, потому что не осталось в живых свидетелей того страшного отступления)... Месяц колесили по Латвии измученные бойцы – без патронов, голодные, оборванные, боясь напороться на врага... И сговорились заранее: если что – настоящих своих фамилий не называть.
Им не повезло. На одном из хуторов 9 августа 1941-го едва живые солдатики попали в плен: пока ждали обещанного хозяином-латышом ужина, тот сообщил о них немцам. Так Иван вновь оказался в Либаве, но уже не Зориным, а Поповым. Месяца полтора ожидал своей участи вместе с остальными, живя в каких-то гаражах, обнесенных колючей проволокой. Потом отправили в другой лагерь тут же в Латвии – Митау.
Дощатые бараки, народу битком, нары в четыре этажа... Обитатели верхних даже не могли слезть вниз, чтобы выйти на улицу по нужде. Справляли там же, на своих нарах, на головы нижним... Грязь, вонь, вши, болячки... Били пленных как собак, кормили гнилой мороженой картошкой и очистками от фасоли...
И этот кошмар пережил вологодский паренек Иван Зорин.
Я не могу не остановиться для того, чтобы обратиться к вам, читатели.
Представьте на этих нарах своего сына, мужа, брата, любимого. Представили? Не прошила ваше сердце боль за близкого человека?
Мой собеседник замолкает на минуту, борясь со спазмами в горле. Глажу его по рукаву, а у самой в левой стороне груди колючий комок. Каково было им, мальчишкам? Каково было их матерям?
Осенью 42-го Иван из Прибалтики попал в Германию, в центральный лагерь «Антиграбов» (за правильность всех букв в названии сейчас ручаться сложно – память подводит старого человека). Французы, англичане, американцы и другие жили по секторам, разделенным колючей проволокой. Но здесь довелось пострадать Ивану Зорину-Попову недолго: приехал какой-то влиятельный богатый немец (сегодня забылось его имя) и отобрал на работу в свое хозяйство 56 пленных, в том числе и Ивана. Увезли их в местечко Хакенштет, расположенное на реке Эльбе, недалеко от Магдебурга. Там, на чужой земле, гнул спину на сельскохозяйственных работах под суровой охраной до 11 апреля 1945 года паренек из устюжской деревеньки Скородум. К тому апрелю из 56 привезенных военнопленных осталось в живых лишь человек 15.
Подъем в шесть утра, в шесть вечера – с поля домой, на скотный двор, где они обитали и где не было ни одной печки. Спали на земле, на мешках, укрываясь мешками же и кутаясь в них в холод. Дыра для головы, дыры для рук – вот и «шуба» поверх поношенной военной формы. Не греет – можно взять второй, третий, – мешков у хозяина много.
Как-то убирали картошку, и товарищ Ивана привез с поля в кармане один клубень. Наградив парня, как обычно, ударами резиновых палок, охранники, обнаружив картошину, втолкали ее бедняге в рот, а потом, издеваясь, доставали оттуда штыками. На другой день он, избитый, отдал Богу душу...
И опять Иван Васильевич замолкает, едва справляясь со слезами. «Нервы, простите...», – руки его дрожат, сутулятся плечи.
А майское солнце заливает торжествующим светом двор дома № 57 по улице Максима Горького. Пушистая кошка трется мягким боком о хозяйскую брючину... И не укладывается у меня в голове, как могут люди, созданные одним Творцом и живущие под одним солнцем, так относиться друг к другу...
Но наступила и для Ивана Зорина весна – солнечная, счастливая, принесшая избавление от мук плена.
В воскресенье, 11 апреля 1945 года, на улицах местечка появились американские танки. Иван Васильевич хорошо помнит, как выбежали пленные навстречу американцам, как те весело кричали им: «Русский, гуляй!» Свирепые немцы-охранники больше не были страшны.
Приехал главный помощник хозяина, заискивая, собрал бывших работников и повел их в церковь неподалеку, куда немцы, владельцы магазинчиков, свозили свое добро, пряча его от американцев. Предложил им выбирать любую одежду для себя.
Иван едва подыскал подходящий по размеру костюм и черное пальто: и так небольшим мама родила, да еще в плену отощал – кожа да кости остались... Вот таких нарядных их и передали американцам, которые целый месяц откармливали освобожденных, прежде чем отправить их к русским.
«Придешь в магазин, – вспоминает Иван Васильевич, – показываешь пальцем на все, что понравится, – колбасу, сгущенку, мясные консервы... Только хлеб был по карточкам, даже для немцев – 300 граммов в сутки. Продавец запишет все это в тетрадочку для отчета, и мы отъедаемся...»
За это время его много раз вызывали в особый отдел, вновь и вновь допытываясь, как попал в плен.
Повезло Ивану, были у него свидетели – товарищи, подтвердившие, как все это произошло. С теми же, кто не мог предоставить никаких свидетельств, «особисты» не церемонились. Была там особая страшная дверь, за которую уводили несчастных... И поминай как звали, солдатик! Не жди с войны мать сына, жена мужа, сын отца: пропал тот без вести – без вины виноватый, досыта хлебнувший унижения и отправленный на тот свет своими же...
Несколько лет назад, когда началась кампания выплат Германией компенсаций жертвам принудительного труда в период войны, Иван Васильевич тоже решил послать свои документы в Москву, в Экспертную комиссию федерального Фонда взаимопонимания и примирения. Ответ пришел 5 августа прошлого года.
«По представленным Вами документам Вы в годы войны находились в военном плену и в период принудительных работ имели статус военнопленного.
Согласно параграфу II Закона ФРГ «Об учреждении Фонда «Память, ответственность и будущее» пребывание в военном плену не дает права на получение выплаты. Исключение составляют бывшие военнопленные, которые содержались в нацистских концлагерях, или те, которые были вывезены на принудительные работы как гражданские лица или были переведены в статус гражданского лица в период принудительных работ».
Вот так. Слишком, наверное, большой даже для благополучной Германии оказалась бы сумма компенсаций всем жертвам фашистского плена, вот и ввели немцы ограничения.
А подтверждающие плен документы Ивана Васильевича где-то затерялись: до сих пор не может он вспомнить, где это случилось, на каком этапе его хождений по архивам и военкоматам. Остался военный билет, в котором нет, как будто их совсем никогда не было, четырех лет жизни с июля 41-го по июль 45-го.
Да еще остались воспоминания, от которых до сих пор жжет сердце...
С ЛЮБИМЦЕВЫМ я познакомился в июне 1942 г. в лагере военнопленных
в г. Летцен (Германия), где с ним часто вели беседы между собой на антисо-
ветские темы, и он часто высказывал свои антисоветские настроения и желания
вести активную борьбу против Советской власти.
Виюле1942г. явместесЛЮБИМЦЕВЫМбылпереведенвХаммельбургский
лагерь военнопленных, где вступил в члены антисоветской организации, а в
конце июля 1942 г. ЛЮБИМЦЕВ был введен в состав комитета РТНП и яв-
лялся заместителем председателя комитета, одновременно был помощником
коменданта лагеря.
В ноябре 1942 г. ЛЮБИМЦЕВ поступил на службу в организованную нем-
цами организацию ТОДТ и из Хаммельбурга выехал в Берлин, а затем в декабре
1942 г. вместе с организацией выехал в район г. Борисова, где был начальником
геодезического отдела русской организации ТОДТ, а затем был начальником
учебной части Высшей русско-немецкой школы ТОДТ.
С января 1944 г. служил воспитателем лагеря подростков при организации
ТОДТ в Берлине, а с июня 1944 г. по ноябрь того же года был инспектором воз-
главлявшейся БЛАГОВЕЩЕНСКИМ инспекторской группы, по заданию ко-
торой выезжал в лагеря советских военнопленных для контроля за работой про-
пагандистов РОА в лагерях.
В связи с созданием штаба РОА ЛЮБИМЦЕВ служил преподавателем то-
пографии офицерской школы РОА в г. Мюнзингене (Германия).
По заданию ТРУХИНА выезжал в лагеря военнопленных и вербовал там со-
ветских военнопленных на службу в РОА.
В мае 1945 г. ЛЮБИМЦЕВ в составе школы бежал в зону американских
Приметы: низкого роста, плотного телосложения, шатен, на изъятой у меня
фотокарточке изображен под номером 4.
ГОЛИКОВ, имени и отчества не знаю, 55 лет, бывший полковник Красной
армии, знаю его с августа 1942 г. как активного члена антисоветской органи-
зации РТНП, введенного впоследствии в состав комитета, в котором входил в
состав приемной комиссии.
В сентябре 1942 г. ГОЛИКОВ из Хаммельбургского лагеря военнопленных
выбыл в Берлин, что он там делал, мне не известно.
Вторично я его встретил в декабре 1944 г. в Дабендорфе, где он служил в
штабе РОА в качестве начальника инженерной службы штаба.
В мае 1945 г. ГОЛИКОВ бежал в зону американских войск.
Приметы: выше среднего роста, седой, нормального телосложения.
ЕВСТИФЕЕВ Иван Васильевич, 40 лет, бывший майор Красной армии, слу-
жил командиром танковой бригады, действовавшей в составе 2-й Ударной ар-
мии. В плен к немцам попал в 1942 г.
В июле 1942 г., будучи в Хаммельбургском лагере военнопленных, добро-
вольно вступил членом антисоветской организаций РТНП, а с августа 1942 г.
был членом комитета РТНП.
В ноябре 1942 г. поступил служить в качестве начальника автотехнического
отдела организации ТОДТ в Борисове, где в сентябре 1943 г. немцами был на-
значен начальником школы автоспециалистов в г. Борисове.
Приметы: среднего роста, нормального телосложения, шатен, на изъятой у
меня фотокарточке изображен под номером 13.
Советские военнопленные и международное право
Международные правила обращения с пленными были закреплены ещё на Гаагской конференции 1899 года (созванной по инициативе России, которая в то время была наиболее миролюбивой из великих держав). В связи с этим германский генеральный штаб разработал инструкцию, которая сохраняла основные права за пленным. Даже если военнопленный пытался бежать, его могли подвергнуть только дисциплинарному наказанию. Понятно, что в ходе Первой мировой войны правила нарушались, но их суть под сомнение никто не ставил. В немецком плену за всё время Первой мировой войны умерло от голода и болезней 3,5% военнопленных.
В 1929 году была заключена новая, Женевская конвенция об обращении с военнопленными, она обеспечивала пленным ещё большую степень защиты, чем прежние соглашения. Германия, как и большинство европейских стран, подписала этот документ. Москва конвенцию не подписала, однако ратифицировала заключённую одновременно конвенцию об обращении с ранеными и больными на войне. СССР продемонстрировал, что собирается действовать в рамках международного права. Таким образом, это означало, что СССР и Германия были связаны общими международно-правовыми нормами ведения войны, которые имели обязывающую силу для всех государств, независимо от того, присоединились они к соответствующим соглашениям или нет. Даже без всяких конвенций уничтожать военнопленных, как это делали гитлеровцы, было недопустимо. Согласие и отказ СССР ратифицировать Женевскую конвенцию положение не менял. Именно поэтому на этот факт обратил внимание глава военной разведки и контрразведки Германии адмирал Вильгельм Канарис. Он направил начальнику Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) протест, в котором сообщил, что хотя Женевская конвенция не действует в отношениях между Германией и СССР, но действуют основные положения общего международного права об обращении с военнопленными. Они сложились с 18 столетия, и военный плен не является ни местью, ни наказанием, а только мерой предосторожности, которая мешает военнопленному вновь участвовать в войне. По мнению главы абвера, «… с военной точки зрения недопустимо убивать или увечить беззащитных». Кроме того, каждый командир заинтересован в том, что его собственные солдаты, будучи плененными, будут защищены от плохого обращения.
Надо также отметить, что права советских солдат были гарантированны не только общими международно-правовыми нормами, но и подпадали под действие Гаагской конвенции, которую подписала Россия. Положения этой конвенции сохранили силу и после подписания Женевской конвенции, о чём были осведомлены все стороны, включая немецких юристов. В немецком сборнике международно-правовых актов от 1940 года указывалось, что Гаагское соглашение о законах и правилах войны действительно и без Женевской конвенции. Кроме того, надо отметить и тот факт, что государства подписавшие Женевскую конвенцию принимали на себя обязательство нормально обращаться с пленными вне зависимости от того, подписали ли их страны конвенцию или нет. В случае германо-советской войны беспокойство должно было вызывать положение германских военнопленных - СССР Женевской конвенции не подписал.
Таким образом, с точки зрения права, советские пленные были полностью защищены. Они не были поставлены вне рамок международного права, как любят утверждать ненавистники СССР. Пленные были защищены общими международными нормами, Гаагской конвенцией и обязательством Германии по Женевской конвенции. Москва ещё и пыталась обеспечить своим пленным максимальную правовую защиту. Уже 27 июня 1941 года СССР выразил готовность сотрудничать с Международным комитетом Красного Креста. 1 июля было утверждено «Положение о военнопленных», которое строго соответствовало положениям Гаагской и Женевской конвенций. Германским военнопленным гарантировались достойное обращение, личная безопасность и медицинская помощь. Это «Положение» действовало всю войну, его нарушители преследовались в дисциплинарном и уголовном порядке. Москва, признавая Женевскую конвенцию, видимо, надеялась на адекватную реакцию Берлина. Однако военно-политическое руководство Третьего рейха уже перешло линию между добром и злом и не собиралось применять к советским «недочеловекам» ни Гаагскую ни Женевскую конвенции, ни общепризнанных норм и обычаев войны. Советских «недочеловеков» собирались массово уничтожать.
Уже после войны, когда перед немецким генералитетом замаячила петля за сознательное уничтожение военнопленных, они стали придумывать оправдания и лгать. Их ложь было довольно примитивной, но именно она стала основой для измышлений ненавистников СССР и русофобов вообще. Во-первых, утверждали германские генералы, они оказались якобы не готовы к тому, что в их руках окажется так много советских пленных. В результате они не смогли обеспечить им должного содержания и обеспечения. Ясно, что это наглая ложь. Немецкое командование изначально рассчитывало на молниеносную войну и завершение основной фазы войны осенью 1941 года. Из этого с неизбежностью следует, что в руках у немцев окажутся миллионные массы из разгромленной Красной Армии, мобилизованного населения, партийного и государственного аппарата страны. Второе оправдание нацистов также ложно. Они сообщили, что советские военнопленные попали в плен уже доходягами (от плохой советской жизни) и сотнями тысяч умирали, не выдерживая условий плена. Ещё одну причину придумал германский историк Йохим Гофман, который заявил, что немецкой охране лагерей и командам СД пришлось массово расстреливать пленных, т. к. к этому их подтолкнула советская агентура. Этот бред даже комментировать бессмысленно.
К сожалению, оправдания гитлеровцев и их защитников с удовольствием подхватили и до сих пор повторяют в России. Враги СССР так хотят обличить «кровавый режим», что даже идут на оправдание нацистов. Хотя многочисленные документы и факты подтверждают, что уничтожение советских военнопленных было спланировано заранее. Никакие действия советских властей не могли остановить эту людоедскую машину (кроме полной победы).
Советских военнопленных загнали в сталинские лагеря?
Согласно антисоветскому «чёрному мифу», освободившихся из немецкого плена солдат и офицеров тут же гнали в сталинские лагеря. Этот миф очень популярен и взят на «вооружение» советско-российским кинематографом. Считается, что сталинский режим приравнял плен к измене Родине, со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Однако это только миф и очередная ложь.
Согласно советскому довоенному законодательству преступлением считалась лишь сдача в плен, не вызванная боевой обстановкой. К примеру, если боец Красной Армии сбегал со своей позицией к противнику, ему светил при поимке расстрел с конфискацией имущества. Военнопленные же, попавшие в плен по не зависящим от них обстоятельствам, в условиях, вызванных боевой обстановкой, уголовному преследованию не подлежали. Плен был не преступлением перед Родиной, а трагедией.
Несколько ужесточили своё отношение к проблеме плена в августе 1941 года. Полоса страшных поражений привела к значительным потерям Красной Армии, в том числе и пленными. 16 августа 1941 года появился знаменитый приказ № 270 «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия», который подписал Иосиф Сталин. Приказ вполне соответствовал времени - враг рвался к главным советским центрам, ситуация была критической и требовала чрезвычайных решений. Сдача в плен была приравнена к измене Родине. Следует отдать должное Кремлю: высшая власть довольно быстро поняла, что приказ излишне жесток. К счастью, на практике предписанные приказом №270 жестокие меры применялись очень редко, т. к. учёт попавших в плен налажен не был. А уже с начала ноября 1941 года Наркомат иностранных дел снова стал предпринимать действия по облегчению жизни находившихся в немецком плену советских военнопленных.
Одним из поводов, который привёл к появлению мифа о направлении пленных в советские лагеря, стала проверка военнопленных в спецлагерях НКВД. При освобождении из немецкого плена военнопленных направляли именно туда. С октября 1941 года по март 1944 года через проверку в таких специальных лагерях прошло 320 тыс. бывших военнопленных. Причём в этих лагерях людей не только проверяли, но бывшие военнопленные восстанавливали свои силы. Подавляющее большинство успешно прошло проверку и поступило в распоряжении вооружённых сил, войск НКВД или было направлено на промышленные и сельскохозяйственные предприятия. Арестовали только 4% от общего числа подвергнутых проверке.
После того, как Красная Армия стала проводить большие успешные наступления, и произошёл коренной перелом в войне, подход к проверке бывших военнопленных был ещё более либерализован. В спецлагеря приказывалось направлять только «лиц, на которых имеются серьёзные данные для подозрения в антисоветской деятельности». В результате для большинства быстрая проверка могла уложиться в один день. В условиях фронта часто обходились и вовсе без проверки. Так, по воспоминаниям командующего 21-й армией М. И. Чистякова, у Гумрака оказался лагерь для военнопленных. Бывших пленных одели, обули, накормили, дали на отдых и лечение 10-15 дней, затем из них отобрали 8 тыс. человек и сформировали 8 батальонов, которые вооружили и отправили в дивизии. С ноября 1944 года практика направления освобождённых военнопленных в воинские части, минуя спецлагеря НКВД, была узаконена постановлением ГКО.
Надо отметить, что отношение к бывшим военнопленным на фронте было совершенно нормальным. После войны людей, бывало, упрекали пленом, но только в личном плане. Это было связано с тяжелейшей психологической травмой выживших в страшной войне людей, они с подозрением относились к тем, кто был «по ту сторону». Государство не преследовало бывших пленных. Кремль закрыл эту тему ещё 7 июля 1945 года, когда появился указ «Об амнистии в связи с победой над гитлеровской Германией». Согласно этому указу помилована была даже часть коллаборационистов (недобитые нацистские пособники до сих пор напоминают о себе в Прибалтике и Украине).
Интересен тот факт, что бывших советских военнопленных предали как раз любимые либералами и правозащитниками Горбачёв и Ельцин. После войны Германия была должна выплачивать СССР репарации. Установленный объём репараций был разделён между ФРГ и ГДР. Германская Демократическая Республика выплатила свою долю уже к началу 1960-х годов. А ФРГ, находясь в лагере врагов СССР, платила крайне медленно и к концу 1980-х годов выплатила чуть больше половины положенного. Оставшуюся половину долга ФРГ Горбачёв простил, хотя ими можно было возместить часть набранных на «перестройку» кредитов.
Вскоре европейские правозащитники добились того, чтобы Германия выплатила компенсации всем тем, кого гитлеровцы угоняли к себе на работы и держали в концлагерях. Первоначально речь шла о европейцах, но затем практика была распространена и на граждан бывшего Советского Союза. Логично было предположить, что российское правительство создаст общественную комиссию, которая бы добилась, чтобы все пострадавшие получили компенсацию. Однако в России доказывать, что их угоняли на работы, морили голодом и тяжёлым трудом, пришлось самим немецким узникам. Более того, в число пострадавших не были включены бывшие военнопленные. Российские власти согласились, что военнопленные не имеют права на компенсацию. Соответствующее межправительственное соглашение Российская Федерация подписала с Германией 20 марта 1993 года. И это предательство совершила власть, которая регулярно поливала грязью советское прошлое и особенно эпоху Сталина.
Ч ещарин Иван Васильевич – командир отделения взвода инженерной разведки 665-го отдельного саперного батальона (385-я стрелковая дивизия, 50-я армия, 2-й Белорусский фронт), сержант.
Родился 7 июля 1924 в селе Шилово, ныне Волоколамского района Московской области, в крестьянской семье. Русский. Окончил 7 классов сельской школы в селе Ярополец (Волоколамский район).
Осенью 1941 году был мобилизован на строительство оборонительных сооружений. С группой земляков копал противотанковые рвы у города Клин, в ноябре 1941 года оказался на оккупированной территории. Пока ребята копали рвы и окопы, гитлеровцы заняли город. Был направлен в лагерь военнопленных в Белоруссию, а затем, как не воевавшего против гитлеровцев, его направили на хозяйственные работы: возил на лошади разные грузы, работал на рубке леса. В начале 1943 года вместе с другими бежал к партизанам, через несколько месяцев был переправлен на освобожденную территорию. В лагере в городе Рославль Смоленской области прошел проверку.
В сентябре 1943 года Рославльским райвоенкоматом был мобилизован в Красную Армию. С декабря того же года участвовал в боях с захватчиками, весь боевой путь прошел в составе 665-го отдельного саперного батальона 385-й стрелковой дивизии, сначала рядовым сапером, потом командиром отделения. Саперное дело осваивал в боевых условиях.
За несколько месяцев боев был награжден двумя боевыми орденами и медалью «За отвагу». Был дважды ранен и контужен, но всегда возвращался в свою часть. Особо отличился в боях за освобождение Белоруссии в первые дни операции «Багратион». Еще при подготовке к операции 21 июня 1944 года сделал проходы в проволочных заграждениях и обеспечил захват контрольного пленного, был представлен к награждению орденом Славы 2-й степени, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени.
25 июня 1944 года у деревни Головенчицы (Чаусский район Могилёвской области) отделение сержанта Чещарина проделало 2 прохода в проволочных заграждениях и минных полях противника, чем обеспечило прорыв переднего края обороны противника.
27 июня, обеспечивая форсирование реки Днепр стрелковым батальоном 1270-го стрелкового полка у деревни Дашковка (Могилёвский район), сапёры сержанта Чещарина захватили 5 надувных лодок противника и переправили на них пулеметные расчёты. Лично проделав проход в проволочных заграждениях, с двумя бойцами первым ворвался во вражескую траншею, уничтожил пулеметный расчет и захватил пулемет. Был представлен к присвоению звания Героя советского Союза.
В дальнейшем участвовал в освобождении Польши, дошел до границы с Восточной Пруссией. В одной из боевых операций в сентябре 1944 года при проведении инженерной разведки под городом Ломжа (Подляское воеводство, Польша) был тяжело ранен очередью из автомата в ногу. Сутки пролежал на нейтральной территории, был эвакуирован в тыл. В госпиталях в городах Рославль и Бухара провел восемь месяцев, был комиссован по инвалидности.
Еще в госпитале узнал о последней боевой награде – ордене Отечественной войны 2-й степени, а уже вернувшись домой, прочитал Указ о присвоении звания Героя.
У казом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство сержанту Чещарину Ивану Васильевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда» (№7301).
Вернулся в родное Шилово. После Победы уехал к родственникам в Закарпатье, где прожил четыре года. Но так как климат не подходил для здоровья, пришлось переехать в Молдавию. В 1952 году переехал в город Моршанск Тамбовской области. Здесь жил и работал многие годы. Скончался 30 апреля 2000 года.
Награжден орденами Ленина (24.03.1945), Отечественной войны 1-й (11.03.1985) и 2-й (23.07.1944) степени, Красной Звезды (09.04.1944), Славы 3-й степеней (25.08.1944), медалями, в том числе медалью «За отвагу» (19.06.1944).
В селе Ярополец Волоколамского района Московской области на здании школы установлена мемориальная доска.
