Прослужил солдат у царя три года, и царь за службу дал ему три копейки. Ну, он и пошел домой. Идет, а по дороге попадается мышь:

— Здравствуй, солдат!

— Здравствуй, мышь!

— Где, солдат, был?

— Служил.

— Три копейки!

— Дай мне одну копейку, я тебе, может, пригожусь.

«Ну, — подумал солдат, — не было денег, да и тут не деньги!»

— Здравствуй, солдат!

— Здравствуй, жук!

— Где, солдат, был?

— Служил.

— Много ли царь за службу денег дал?

— Дал три копейки, да я отдал мышке одну копейку, осталось две!

— Дай мне копейку, я тебе, может, тоже пригожусь.

— Здравствуй, солдат!

— Здравствуй, рак!

— Где, солдат, был?

— Служил.

— Много ли царь за службу денег дал?

— Дал три копейки, а я мышке отдал копейку, жуку — копейку, еще осталась одна.

— Дай мне тоже копейку, я тебе тоже, может, пригожусь!

Отдал и эту копейку, пошел без денег. И как раз пришлось солдату идти через Питер и с Васильевского острова по мосту переезжать Неву. Это как раз к Зимнему дворцу мост-то подходит. А на мосту народу — протолкнуться некуда, не то чтобы солдату пройти. Солдат спрашивает у народа:

— А что такое тут делается?

А ему отвечают:

— Вот что, солдат. У царя дочь положила зарок: кто рассмешит ее, за того и замуж выйти. Видишь, она сидит на балконе, а на площади по-всякому стараются, как бы рассмешить царевну, но придумать ничего не могут!

Ну, делать нечего, мостом идти нельзя, пошел солдат позади перил. Но шинель-то у него была рваная, как-то за гайку дыркой задел, и сдернуло его с моста в Неву. Вдруг, откуда ни возьмись, — мышь, жук, рак, солдата из Невы вытащили, и как раз против Зимнего дворца, где стояла царевна на балконе. Вот мышь разувает его, жук портянки выжимает, а рак вилки свои расставил да на солнышке портянки и сушит. День-то был хороший!

А царевна на балконе увидела, рассмеялась и в ладони захлопала:

— Ой, как хорошо за солдатом ухаживают!

Ну, солдата сейчас же забрали, привели к царю, царь и говорит:

— Так вот что, солдат, царское слово назад не берется, и дочернин зарок я должен исполнить, выдать за тебя замуж дочку!

Ну, недолго думавши, честным пирком да за свадебку.

Да недолго солдату пришлось жить у царя, захотелось ему домой. Царь и говорит ему:

— Чтобы тебе, зять, пешком не идти, дам тебе я лошадь!

И дал он ледяную кобылу, гороховую плетку, синий кафтан да красную шапку. Вот солдат сел на кобылу и поехал домой.

Только это серая мгла по низу по стволам пробилась, вскочил ротный, будто и не спал. Глянул округ себя, да так по невидимой фуражке себя и хлопнул. Вся его команда не то, чтобы львы, будто коты мокрые стоят в одну шеренгу во всей своей натуральности… Даже смотреть тошно. Веревочка между ими обвисла, сами в землю потупились, а Каблуков всех кислее, чисто как конокрад подшибленный.

Дернул бестелесный ротный за веревочку – хрясь!… – от команды отделился, да как загремит… Хочь и не видать, да слышно: лапа перед ним так и всколыхнулась. С пять минут поливал, все пехотно-армейские слова, которые подходящие, из себя выдул. А как немного полегчало, хриплым голосом спрашивает:

– Да как же это, Каблуков, сталось?! Стало быть состав твой только от зари до зари действует. Стало быть, старушка твоя…

И пошел опять старушку благословлять. Не удержишься, случай уж больно сурьезный.

Вскинул Каблуков глаза, кается-умоляет:

– Ваше высокородие! Без вины виноват! Хочь душу из меня на колючую проволоку намотайте, сам больше того казнюсь. Вчерась, как колбасу покупал, штоф коньяку заодно спроворил. Старушка-то помирающая, оглобля ей в рот, явственно ж сказала: только водкой политура эта бестелесная и сводится. А про коньяк ни слова. Выпили мы ночью без сумления по баночке. Ан, вот, грех какой вышел…

Что ротному делать? Не зверь ведь, человек понимающий. Ткнул легонько Каблукова в переносье.

– Эх ты, вареник с мочалкой… Что ж я теперь полковому командиру доложу? Зарезал ты меня!…

– Не извольте, ваше высокородие, огорчаться. Немцы, допустим, газовую атаку произвели, – состав наш и разошелся. Так и доложите…

– Ишь ты, дипломат голландский! Ладно уж! Только смотри, ребята, никому ни полслова. Ну что ж, давай и мне коньяку, надо и мне слюду бестелесную с себя смыть.

Смутился Каблуков, подает штоф, а там на дне капля за каплей гоняется. Опрокинул ротный, пососал, ан порции не хватило. Заголубел весь, будто лед талый, а в тело настоящее не вошел.

– Ах, ироды!… Слетай, Каблуков, на перевязочный, спирту мне добудь хочь с чашечку. А то в этом виде как же ворочаться-то: начальник не начальник, студень не студень…

Благословил этак в полсердца Каблукова, в вереске под сосной схоронился и стал дожидаться.

Прошло уже 15 лет, как я снял погоны старшего сержанта срочной службы. Тогда это была Советская армия. «Непобедимая и легендарная». Насчет непобедимости – доказано наши-ми предками, а вот к «легендарности» руку прикладывало каждое поколение. Многие из легенд могли родиться только в войсках. Армейская жизнь, порой, преподносит такие фортели, что и нарочно не получится. Солдатский юмор бывает немного грубоват, но от этого не проигрывает в качестве.
Для меня так и неразрешенной загадкой осталась вселенская перетасовка географии службы и рода военной деятельности относительно места жительства и гражданской специаль-ности. Если тебя призывали из Москвы – то попадал ты чаще куда-нибудь под Читу. А с Хаба-ровска везли служить в Белоруссию. Так же, если был на «гражданке» электриком – направляли в десант или разведку. А будь ты строителем – из тебя делали ракетчика или связиста. Относи-тельно везло только шоферам. И то потому, что их готовил ДОСААФ. Хуже всего было загре-меть на флот. Еще один год «в плюс пошел». Мне повезло. Выцепив студента второго курса Московского медицинского, родной Черемушкинский военкомат быстренько определил меня в механики-водители танка. Вот так будущий эскулап приобщался к тяжелой технике. А то «бе-лый халат, пробирки – колбочки, грелки – градусники». Промасляный комбинезон, кувалду в руки и «мама, не горюй»! Куда как логичнее было направить медика с санбат или, на худой случай, в полковой медпункт. Уколы, капельницы – легко. Клизмы, горчичники – на раз. Ноу проблем. Просился я. Однако, туда определили санинструктора, пришедшего из другой «учеб-ки». До армии парень работал на погрузчике, а трактора знал, как свои пять. Но нас, видать, пе-репутали. Его оторвали от гаечных ключей, а меня от «анатомички». Такова была «мудрая по-литика». Порою я думал, что судьба просто намекала мне о «рожденных ползать». Но хотя я панически боюсь высоты – летать хочется по сей день. Мечта-с.
Подобную байку рассказывают с вариациями в разных частях. Причем, каждый клянет-ся, что именно в их полку или батальоне случай сей имел место быть. Меняются герои и пред-меты – остается сюжетная линия. Не могу утверждать однозначно, что это просто «сказки». Вполне допускаю возможность параллельного сосуществования многих аналогичных случаев. А что? В жизни и не такое бывает! Так или иначе, расскажу Вам версию доблестного гвардей-ского Запорожского бронетанкового полка.
Летом служить гораздо веселее. И комфортнее, и легче! Среди «тягот и лишений воин-ской службы» отсутствует холод. И это Великое Благо. Кто служил – тот меня поймет. Зимой не больно-то всхрапнешь в тенечке, пока начальников нет. У нас шутили так: «Есть три степени замерзания: 1-я когда холодно, 2-я когда очень холодно, а 3-я когда все равно». Несколько раз мне доводилось до «все равно», но это отдельная история.
Так вот. Ежедневно в любом подразделении от роты и выше назначается наряд. Караул, кухня, парки техники и т.д. В том числе и внутренний, в расположении. Наряд по роте (батарее и т.п.). В составе сержанта и 2 – 3 дневальных из солдат. Дабы обеспечивать «внутренний поря-док и распорядок» плюс уборка общественных мест и территории. Неписаное правило – закры-вать летом казарменные туалеты для «широкого пользования». Зимой из соображений гуманно-сти туалеты внутри помещений открывали, но вспомните последнее купе в общем вагоне. Ка-ково? Конечно, на холоде не так пахнет, как по жаре! Однако убираться приходится по десять раз на дню. А летом проблем меньше. Разок махнул шваброй, для проформы. Замок повесил и сиди, кури. Для «выгула» личного состава в теплый сезон есть полковой «туалэт типа сортир». На полсотни посадочных мест. Можно сразу по паре взводов запускать! Не буду пересказывать Ярослава Гашека. Процедура организованного отправления естественных потребностей в ар-мейском исполнении описана «бравым солдатом Швейком» мастерски. Куда нам до мировых классиков!
Итак. Однажды заступил я дежурным по роте. В отличие от своих сослуживцев, ночами не спал, поэтому брал в наряд провинившихся лоботрясов и надзирал за «исправительными ра-ботами». «Тиха украинская ночь….» теплынь, июль, цикады, звезды. Вышел из расположения. Курю, о дембеле мечтаю. Подходит дневальный свободной смены. «Разрешите, - говорит, - то-варищ старший сержант в полковой туалет, а то только убрал, а тут самому приспичило!». А чего не разрешить? «Дуй», - говорю».
Проходит минут десять. Топот слышен. Летит мой солдатик. Во какой примерный! Бе-гом! Подлетает. «Беда, - говорит, - я штык-нож в «очко» сортирное уронил! Чё делать-то?!» Для справки: внутренний наряд вооружается штык - ножом от Калашникова, коий в ножнах вешается на поясной ремень. Так целые сутки и таскаешь обузу. Оказывается, для удобства он ремень снял и на шею повесил, а как стал приподниматься, пряжка расстегнулась и нож с рем-нем аккурат в дырку – юрк. Абзац.
Достаю себе еще цигарку, и предлагаю несчастному, как приговоренному, перед испол-нением казни. Закурили. «Да, - говорю, - солдат, ты попал конкретно. Устав читал? Про бе-режное отношение к военной технике? Штык - нож тебе не игрушка перочинная и не столовый ножик. Энто деталь твоего оружия. На сколько у прокурора утеря потянет не прикидывал? По-лагаю, полгодика дисбата. Так что, воин, коль не хочешь «на кичу» - бери фонарь, противогаз, ОЗК (костюм химической защиты) и ныряй». Благо дело туалет чистили недавно – неглубоко. Тот делать нечего, под сочувственное ободрение остального наряда, снаряжается и топает к «полковой параше». А я засел письмо писать.
Время идет. Минут 15 – 20. Вылезает заспанный «дух» - солдат первых ½ года. «Разре-шите на горшок?» Я мимодумно: «Вали, только быстро!», разрешаю, и снова погружаюсь в эпистолярный жанр. Не проходит еще и пяти минут как территорию части сотрясает дикий крик, переходящий в пронзительный визг. Причем направляется в нашу сторону. Мы в расте-рянности, жутковато, аж волосы на голове дыбом. Прям ужастник местный. Влетает в казарму боец. Штаны полуспущенные рукой придерживает, глаза бешенные. Визг у него перешел в ка-кое – то бульканье. Меня за руки хватает, но из открывающегося рта кроме «А-а-а-а» не вы-давливается ничего. Я его тряхнул маленько – без эффекта. Дал в «репу». Вижу, в глазах появ-ляется некоторое подобие осмысленности. Налили водички горемычному. Тот постучал зубами об стакан и пытается что-то сказать, а получается только нечто вроде: «Ттттттам, тттттам, тттттам и т.д.». Тут полковой дежурный офицер звонит: «У вас, - спрашивает, - все дома, а то по части маньяк бегает, и не в вашей ли он роте завелся?». «Разбираемся»,- говорю. А что ска-зать, пока этот не бельмеса выдоить не может. Проходит еще некоторое время и заявляется наш «водолаз». Даже отмыться успел в тех.парке с брандспойта, что танки моют. Злой как сто чер-тей и маленький бесенок в придачу. Но со штык ножом. «А, - говорит, - вот он, сволочь недоби-тая. Гад ползучий!» И живописует мне картину. Сначала он все пытался палкой с гвоздем свер-ху действовать. Да вот беда, ремень расстегнутый, а ножик тяжелый, все время соскакивает. И с каждой неудачной попыткой погружается все глубже. Делать нечего, матюгнулся, нацепил химкомплект, противогаз на рожу. Благо - никто не видит. Палку бросил вниз, как вешку – ори-ентир, чтобы сразу на курс верный выйти. Залез через наружный люк. Естественно, при таких раскладах человек наверх не смотрит. Что ему, звезды через дырку туалетную рассматривать?
По роковому стечению, спросонья, угнездился второй бедолага точно над «сортирным археологом». Пока тот в выгребной яме по колено в дерьме лазал, да штык – нож с ремнем вы-зволял из вонючего плена, засранец прицелился ему аккурат по голове. Надо думать. Обидно. Хоть и в противогазе, но не больно–то приятно когда тебя «бомбят» таким макаром. И залепил страдалец палкой по заднице от страшного оскорбления. Того как взрывом снесло, но парнишка оказался дотошный. Мало ему, что при загадочных обстоятельствах, среди ночи получил тычок в заднее место. Другому за глаза хватило бы. А этому, видать, бабушка страшных сказок не рассказывала. С «горшка» слететь - слетел, да решил сдуру заглянуть, кто его «по попе шлепа-ет», а первый и посветил на себя фонариком, да и порычал в придачу. Привидение военно – говняное.
От хохота мы, присутствующие при рассказе, тряслись еще минут десять. Как предста-вишь картинку – так «ха-ха» и скручивает. Но заикашный – то пребывает в шоке. Полковому дежурному о ЧП докладывать надо. Не видел я физиономии офицера, когда прояснял ему си-туацию по телефону. Он только затребовал, чтобы я прибыл на доклад лично в сопровождении всех действующих лиц. Там уже я молчал. Рассказывал «терпила» – дневальный. От первого лица. На бис. Собрался весь полковой наряд. Дежурные по ротам, по паркам, столовой. Началь-ник караула слушал «выступление» по телефону. Мой солдатик почувствовал славу Жванецко-го. После каждой его фразы народ лежал. Второй участник водевиля к тому времени оклемался достаточно, чтобы говорить, но заикался сильно. Дежурный по полку распорядился отправить его в лазарет, выдать 100 граммов спирта, таблетку снотворного и до утра.
Так рождаются легенды. С неделю меня доставали просьбами рассказать все еще раз. Потом потихоньку улеглось. Парень заикался пару месяцев. А пока я дослуживал, за ним за-крепилась кличка «снайпер». Как может – так и стреляет.

Солдатская записная книжка

Территория

Армейского

Время от времени в армии я собирал поговорки и высказывания своих товарищей по службе. Бытует мнение, что солдат не развивается творчески, я хочу сломать этот стереотип. Это далеко не так. За два года я собрал устное солдатское творчество, именно солдатское: чем он живёт, о чём он думает, о чём мечтает, о его надеждах, чаяниях, конечно же, и о солдатской любви.

Не будьте очень строги, мой читатель, будьте, пожалуйста, снисходительны к творчеству тогда ещё восемнадцатилетних юношей.

Итак, солдатский фольклор.

Перифраз песни популярного в начале 90-х певца Сергея Минаева:

Да, неожидан был удар, когда попал служить в ОТАР.

Здесь горы, сопки и пески, здесь люди гибнут от тоски,

Здесь нет полей, лесов и рек, зачем живёт здесь человек.

Стоит жара под сорок пять, а мы бежим на кросс опять.

Вот кто-то сзади весь в поту кричит: «Я больше не могу».

Команды: « К бою! », «Рота, встать! » Нет силы голову поднять.

И вот лежим мы час, другой, сержант всегда над головой.

Когда шесть месяцев пройдёт, когда всё в прошлое уйдёт.

Пройдёт по Родине тоска, и мы уедем в войска.

Кто не был – тот будет,

Кто был – не забудет

730 и 1 день в сапогах.

Физическое

Изнасилование

Здорового

Организма

Колоссальная

Универсальная

Абсолютно

Нежелающая

Трудиться

Масло съел и день прошёл,

Замполит домой ушёл.

Дембель стал на день короче,

Спи, солдат, спокойной ночи!

Очнись, солдат, нас обманули,

Проснись, солдат, нас обокрали -

Два года юности украли.

Армия – это большая семья,

но лучше бы я был сиротой.

Кто прошёл через эти два года,

Тот поймёт смысл слова свобода.

Проводы – всё остаётся людям,

Курсанты – шайка бритоголовых,

Наряд – а зори здесь тихие,

Каптёрка – остров сокровищ,

Наряд по роте – Д, Артаньян и три мушкетёра,

Тревога – что? Где? Когда?

Кросс – никто не хотел умирать,

Часовой – спящая красавица,

Патруль – Тимур и его команда,

Солдат в работе – человек невидимка,

Отбой – как прекрасен этот мир,

Хлеборезка – багдадский вор,

Завтрак – я ещё жив,

Обед – борьба за жизнь,

Ужин – люди и звери,

Отпуск – десять дней, потрясшие мир,

Наряд по столовой – Али-баба и сорок разбойников,

Встреча с патрулём – их знали только в лицо,

15 гр. масла – кусочек жизни,

Повестка – жизнь дала трещину,

Наряд – преступление и наказание,

Баня – человек меняет кожу,

Присяга – лебединая верность,

Вечерняя проверка – вспомни имя своё.

Собака – друг человека, но не дай, Бог, друг окажется собакой

Если Земля – это тело, то Отар – это попа.

Масло съел и день прошёл,

Съел яйцо – прошла неделя,

чтоб ещё такого съесть,

чтоб два года пролетело.

Любовь к девушке, как ремень,

Чем ближе к дембелю, тем слабее.

Бог создал покой и тишину,

Чёрт создал подъём и старшину.

Ты помнишь, друг, как мы гуляли.

Вино, девчонки, кабаки.

А вместо этого нам дали

ХБ, портянки, сапоги.

У вас январь – у нас январь

Одни и те же даты.

У вас в руках бокал вина,

У нас же – автоматы.

Мама ждёт вечность,

друг – два года,

подруга – один год,

старшина – 45 секунд.

Два года, не жалея ног,

Топтать мне кирзовый сапог.

Товарищ, верь, взойдёт она,

звезда пленительного счастья,

когда из списков этой части

исчезнут наши имена,

казармы рухнут, и свобода

нас встретит радостно у входа

и на обломках КПП

возникнут буквы ДМБ.

Лучше увидеть свою девушку в перекрёстке прицела,

чем на коленях другого парня.

Я буду помнить много лет

Солдатский суп и чёрный хлеб.

Скажи, в чём виноват солдат, когда ему девчонка изменяет,

когда он держит автомат, таких как вы … простите, охраняет.

Поверь, братан, придёт тот час,

когда ты выйдешь за ворота

и будешь пить за тех ребят,

кому служить ещё два года.

Для мамы я сын,

для сестры я брат,

для любимой девушки

я просто солдат.

Любите маму,

Любите как святыню,

Любите больше, чем себя,

Любите мать,

Она у вас одна!

Никто не сможет любить и ждать,

как долго ждёт родная мать.

Радость у солдата одна.

Вспоминать хорошее прошлое.

Девушка – это звезда,

а звезда прекрасна только ночью.

Жизнь – это книга,

Армия – это два листа,

вырванные на самом интересном месте…

Летят часы, проходят дни.

Служить всё меньше остаётся.

Ещё немного погрусти

И счастье скоро улыбнётся.

Чтобы дембелю помочь,

нужно спать и день, и ночь.

Как далеки мы друг от друга

и в тоже время так близки,

люблю тебя, моя подруга,

а ты люби меня и жди.

Мужчина – это такая сволочь,

хуже которого может быть только женщина.

Тебя люблю я- это тайна

В душе моей – это секрет,

хочу спросить тебя глазами,

меня ты любишь или нет?

Как тихая в море волна,

как светлая песня поэта,

пусть будет мила и нежна

тебе фотография эта.

Пусть пройдёт десяток лет,

под звон бокалов в ресторане

я не забуду никогда

два года службы в Казахстане.

Водка для солдата враг,

а солдат врага не боится.

Девушка становится женщиной за одну ночь,

а юноша мужчиной за два года.

Самоволка, самоволка,

что хорошего в тебе

пять минут ты на свободе,

десять суток на ГУБе.

Не верьте девичьим слезам,

ведь крокодилы тоже плачут.

Пишу письмо и очень грустно,

пишу и вижу образ твой.

Мне без тебя так одиноко,

хочу увидеться с тобой.

Кто виноват, что ты устал

И не доел, и не доспал,

Портянки плохо намотал,

Пришёл с наряда и упал.

И чья вина, что день за днём

Кричит дневальный нам: «Подъём! »

И снится нам родимый дом

И тот Приказ, с которым мы уйдём.

Армия – это хорошая школа жизни,

но лучше пройти её заочно.

Эх, Армия! Глухая сторона.

Два года ходят тут в «афганке»

и всё-таки нам Армия нужна,

Чтоб оценить все прелести гражданки.

Будь проклят тот день,

когда враг ткнул меня в грудь

и сказал: «ГОДЕН! »

Кто не был в Армии,

тот потерял многое,

кто был – тот потерял всё.

Это не рок, это не джаз,

это курсанты скребут унитаз.

Будет трудно – крепись,

Будет больно – не плачь,

Будет ветер – не гнись,

Помни, жизнь – это жизнь.

Чиздык, чирик, куку,

скоро дембель старику!

Держи нос морковкой, а хвост – пистолетом!

Прежде чем крутить любовь,

Научись мотать портянки.

Солдат должен иметь одну девушку,

но в каждом населенном пункте.

Солдат, помни, ты охраняешь сон своей девушки,

которая сладко спит с другим парнем.

Служи, солдат, и будь прилежен,

Твой дембель тоже неизбежен.

Запомни сам и передай другому,

Чем больше спишь, тем ближе к дому.

Чем больше в армии дубов,

тем крепче наша Оборона!

Людям – мир,

Солдату – дембель!

Почему в армии не играют в КВН?

Потому что все весёлые на ГУБе,

А находчивые – в отпуске.

Живи, люби, но осторожно,

Люби не всех и не всегда.

Не забывай, что есть на свете

Измена, ложь и клевета.

Пройдёт зима,

пройдёт и лето

Пройдут и лучшие года.

Всё в жизни будет позабыто,

Но годы службы – никогда.

Два года – это не вся жизнь,

но всю жизнь будешь помнить эти два года.

Мы ждём как сыра от вороны

Приказ министра обороны

Не грусти, моя дорогая,

когда сын далеко от тебя.

Ты, частенько слёзы роняя,

вспоминаешь теперь про меня.

Улыбнувшись при встрече со мною,

Позабудешь печали свои.

За свои дорогие заботы

Поклонюсь я тебе до земли.

Мама, милая дорогая,

ты дороже мне всех на земле.

Я люблю тебя, Милая мама,

Сын твой служит

и служит тебе.

Дорогая любимая мама,

Самый близкий, родной человек.

С днём рождения тебя поздравляю

И с Отара я шлю свой привет.

В своих мыслях тебя обнимаю,

но увидеть тебя не могу.

В этот день я тебя охраняю,

Счастье наше с тобой берегу.

С днём рождения тебя поздравляю.

На открытке привет тебе шлю.

А теперь пожелаю здоровья,

Счастья в жизни, успехов в труде,

Будь красивой, весёлой и нежной,

Чтобы жизнь улыбалась тебе.

Дорогая любимая мама!

Отар – населённый пункт, станция в Джамбульской области начала 90-х годов.

Афганка – форменная одежда нового образца цвета хаки с карманами в начале 90-х, другое название «эксперимент»

ГУБА – Гауптвахта

Самоволка – Самовольное оставление места службы в целях прогуляться по гражданскому населенному пункту

Каптёрка – комната для хранения чистого белья и специального обмундирования

Дембель – (сущ. м. р.) Солдат, прослуживший два года.

Текст большой поэтому он разбит на страницы.

Солдатские байки - неизменный атрибут русского фольклора. Уж так вышло, что сражалась наша армия, как правило, не "благодаря", а "вопреки". Некоторые фронтовые рассказы заставляют нас открыть рот, другие вскричать "да ладно!?", но все они без исключения заставляют гордиться нашими солдатами. Чудесные спасения, смекалка и просто удача - в нашем списке.

С топором на танк

Если выражение "полевая кухня" вызывает у вас только повышение аппетита, значит, вы не знакомы с историей красноармейца Ивана Середы.

В августе 1941 года его часть стояла недалеко от Даугавпилса, а сам Иван готовил обед для солдат. Услышав характерный лязг металла, он заглянул в ближайшую рощицу и увидел ехавший на него немецкий танк. С собой у него в этот момент были лишь незаряженная винтовка и топор, но русские солдаты сильны еще и своей смекалкой. Спрятавшись за деревом, Середа подождал, когда танк с немцами заметит кухню и остановится, так и произошло.

Солдаты вермахта вылезли из грозной машины, и в этот момент советский кашевар выпрыгнул из своего укрытия, размахивая топором и винтовкой. Перепуганные немцы запрыгнули назад в танк, ожидая, как минимум, атаки целой роты, а Иван не стал их в этом разубеждать. Он запрыгнул на машину и стал обухом топора бить по ее крыше, когда же опешившие немцы пришли в себя и стали стрелять в него из пулемета, он просто согнул его дуло несколькими ударами все того же топора. Почувствовав, что психологический перевес на его стороне, Середа стал выкрикивать приказы несуществующему подкреплению красноармейцев. Это было последней каплей: минуту спустя враги сдались и под прицелом карабина отправились в сторону советских солдат.

Разбудили русского медведя

Танки КВ-1 - гордость советской армии первых этапов войны - имели неприятное свойство глохнуть на пашнях и других мягких грунтах. Одному такому КВ не повезло застрять во время отступления 1941 года, а верный своему делу экипаж машину бросить не решился.

Прошел час, подошли немецкие танки. Их орудия могли только поцарапать броню "заснувшего" гиганта, и безуспешно расстреляв в него все боекомплекты, немцы решили отбуксировать "Клима Ворошилова" в свою часть. Закрепили тросы, и два Pz III с большим трудом сдвинули КВ с места.

Советский экипаж сдаваться не собирался, как вдруг двигатель танка, недовольно покряхтев, завелся. Недолго думая, буксируемый сам стал тягачом и легко потянул уже в сторону позиций Красной Армии два немецких танка. Озадаченный экипаж "панцерваффе" был вынужден сбежать, но вот сами машины были успешно доставлены КВ-1 до самой передовой.

Правильные пчелы

Бои под Смоленском в начале войны унесли тысячи жизней. Но удивительнее история одного из солдат о "жужжащих защитниках".

Постоянные авианалеты на город вынуждали Красную Армию менять свои позиции и отходить назад по нескольку раз на дню. Один измученный взвод оказался недалеко от деревеньки. Там потрепанных солдат встретили медом, благо пасеки еще не были разрушены авиаударами.

Прошло несколько часов, и в деревню вошла вражья пехота. Силы противника превосходили красноармейские в несколько раз и последние отступили в сторону леса. Но спастись они уже не могли, сил не было, а резкая немецкая речь была слышна совсем рядом. Тогда один из солдат стал переворачивать ульи. Вскоре над полем кружился целый жужжащий ком разозленных пчел, а стоило немцам подойти к ним чуть ближе, как гигантский рой нашел свою жертву. Вражеская пехота кричала и каталась по лугу, но сделать ничего не смогла. Так пчелы надежно прикрыли отступление русского взвода.

С того света

В начале войны истребительные и бомбардировочные полки были разобщены и зачастую последние вылетали на задание без защиты с воздуха. Так было и на Ленинградском фронте, где служил человек-легенда Владимир Мурзаев. Во время одного из таких смертельных заданий на хвост группе советских ИЛ-2 сели десяток "мессершмитов". Дело гиблое: замечательный ИЛ был всем хорош, но скоростью не отличался, поэтому потеряв пару самолетов, командир звена приказал покинуть машины.

Мурзаев прыгнул одним из последних, уже в воздухе почувствовал удар по голове и потерял сознание, а очнувшись, принял окружающий снежный ландшафт за райские сады. Но разувериться ему пришлось очень быстро: в раю наверняка не бывает горящих обломков фюзеляжей. Оказалось, что лежит он всего в километре от своего аэродрома. Доковыляв до офицерского блиндажа, Владимир отрапортовал о своем возвращении и бросил на скамью парашют. Бледные и испуганные однополчане глядели на него: парашют был опломбирован! Получается, что Мурзаев получил удар по голове частью обшивки самолета, а парашют не раскрыл. Падение с 3500 метров смягчили сугробы и истинно солдатское везение.

Императорские пушки

Зимой 1941 года все силы были брошены на защиту Москвы от неприятеля. Лишних резервов не было совсем. А они требовались. Например, шестнадцатой армии, которая была обескровлена потерями в районе Солнечногорска.

Руководил этой армией еще не маршал, но уже отчаянный командир Константин Рокоссовский. Чувствуя, что без лишнего десятка пушек оборона Солнечногорска падет, он обратился к Жукову с просьбой о помощи. Жуков ответил отказом - все силы были задействованы. Тогда неутомимый генерал-лейтенант Рокоссовский направил просьбу самому Сталину. Ожидаемый, но от этого не менее горестный, ответ последовал незамедлительно - резерва нет. Правда, Иосиф Виссарионович упомянул, что возможно есть несколько десятков законсервированных пушек, которые принимали участие еще в Русско-турецкой войне. Эти пушки были музейными экспонатами, приписанными к Военной артиллерийской академии имени Дзержинского.

После нескольких дней поисков был найден работник этой академии. Старый профессор, практически ровесник этих орудий, рассказал о месте консервации гаубиц в Подмосковье. Так, фронт получил несколько десятков старинных пушек, которые сыграли не последнюю роль в обороне столицы.

---