1946-1953 гг.

1. Гамлет

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
Что случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.

Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.

Чахнет снег и болен малокровьем
В веточках бессильно синих жил.
Но дымится жизнь в хлеву коровьем,
И здоровьем пышут зубья вил.

Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей к середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!

Настежь все, конюшня и коровник,
Голуби в снегу клюют овес,
И всего живитель и виновник,-
Пахнет свежим воздухом навоз.

1946

3. На страстной

Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.

Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.

И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.

А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.

И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица -
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.

И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.

И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.

Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.

1946

4. Белая ночь

Мне далекое время мерещится,
Дом на Стороне Петербургской.
Дочь степной небогатой помещицы,
Ты - на курсах, ты родом из Курска.

Ты - мила, у тебя есть поклонники.
Этой белою ночью мы оба,
Примостясь на твоем подоконнике,
Смотрим вниз с твоего небоскреба.

Фонари, точно бабочки газовые,
Утро тронуло первою дрожью.
То, что тихо тебе я рассказываю,
Так на спящие дали похоже!

Мы охвачены тою же самою
Оробелою верностью тайне,
Как раскинувшийся панорамою
Петербург за Невою бескрайней.

Там вдали, по дремучим урочищам,
Этой ночью весеннею белой,
Соловьи славословьем грохочущим
Оглашают лесные пределы.

В те места босоногою странницей
Пробирается ночь вдоль забора,
И за ней с подоконника тянется
След подслушанного разговора.

И деревья, как призраки, белые
Высыпают толпой на дорогу,
Точно знаки прощальные делая
Белой ночи, видавшей так много.

1953

5. Весенняя распутица

Огни заката догорали.
Распутицей в бору глухом
В далекий хутор на Урале
Тащился человек верхом.

Болтала лошадь селезенкой,
И звону шлепавших подков
Дорогой вторила вдогонку
Вода в воронках родников.

Когда же опускал поводья
И шагом ехал верховой,
Прокатывало половодье
Вблизи весь гул и грохот свой.

Смеялся кто-то, плакал кто-то,
Крошились камни о кремни,
И падали в водовороты
С корнями вырванные пни.

А на пожарище заката,
В далекой прочерни ветвей,
Как гулкий колокол набата
Неистовствовал соловей.

Где ива вдовий свой повойник
Клонила, свесивши в овраг,
Как древний соловей-разбойник
Свистал он на семи дубах.

Какой беде, какой зазнобе
Предназначался этот пыл?
В кого ружейной крупной дробью
Он по чащобе запустил?

Казалось, вот он выйдет лешим
С привала беглых каторжан
Навстречу конным или пешим
Заставам здешних партизан.

Земля и небо, лес и поле
Ловили этот редкий звук,
Размеренные эти доли
Безумья, боли, счастья, мук.

1953

6. Объяснение

Жизнь вернулась так же беспричинно,
Как когда-то странно прервалась.
Я на той же улице старинной,
Как тогда, в тот летний день и час.

Те же люди и заботы те же,
И пожар заката не остыл,
Как его тогда к стене Манежа
Вечер смерти наспех пригвоздил.

Женщины в дешевом затрапезе
Так же ночью топчут башмаки.
Их потом на кровельном железе
Так же распинают чердаки.

Вот одна походкою усталой
Медленно выходит на порог
И, поднявшись из полуподвала,
Переходит двор наискосок.

Я опять готовлю отговорки,
И опять все безразлично мне.
И соседка, обогнув задворки,
Оставляет нас наедине.

Не плачь, не морщь опухших губ,
Не собирай их в складки.
Разбередишь присохший струп
Весенней лихорадки.

Сними ладонь с моей груди,
Мы провода под током,
Друг к другу вновь, того гляди,
Нас бросит ненароком.

Пройдут года, ты вступишь в брак,
Забудешь неустройства.
Быть женщиной - великий шаг,
Сводить с ума - геройство.

А я пред чудом женских рук,
Спины, и плеч, и шеи
И так с привязанностью слуг
Весь век благоговею.

Но как ни сковывает ночь
Меня кольцом тоскливым,
Сильней на свете тяга прочь
И манит страсть к разрывам.

1947

7. Лето в городе

Из-под гребня тяжелого
Смотрит женщина в шлеме,
Запрокинувши голову
Вместе с косами всеми.

А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.

Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.

Наступает безмолвие,
Но по-прежнему парит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.

А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,

Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые, пахучие,
Неотцветшие липы.

1953

8. Ветер

Я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева
Со всею далью беспредельной,
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной.

1953

9. Хмель

Под ракитой, обвитой плющом,
От ненастья мы ищем защиты.
Наши плечи покрыты плащом,
Вкруг тебя мои руки обвиты.

Я ошибся. Кусты этих чащ
Не плющом перевиты, а хмелем.
Ну так лучше давай этот плащ
В ширину под собою расстелем.

1953

10. Бабье лето

Лист смородины груб и матерчат.
В доме хохот и стекла звенят,
В нем шинкуют, и квасят, и перчат,
И гвоздики кладут в маринад.

Лес забрасывает, как насмешник,
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опален.
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Все сметающей в этот овраг.

И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.

Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда все пред тобой сожжено,
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.

Ход из сада в заборе проломан
И теряется в березняке.
В доме смех и хозяйственный гомон,
Тот же гомон и смех вдалеке.

1946

11. Свадьба

Пересекши край двора,
Гости на гулянку
В дом невесты до утра
Перешли с тальянкой.

За хозяйскими дверьми
В войлочной обивке
Стихли с часу до семи
Болтовни обрывки.

А зарею, в самый сон,
Только спать и спать бы,
Вновь запел аккордеон,
Уходя со свадьбы.

И рассыпал гармонист
Снова на баяне
Плеск ладоней, блеск монист,
Шум и гам гулянья.
И опять, опять, опять
Говорок частушки
Прямо к спящим на кровать
Ворвался с пирушки.

А одна, как снег, бела,
В шуме, свисте, гаме
Снова павой поплыла,
Поводя боками.

Помавая головой
И рукою правой,
В плясовой по мостовой,
Павой, павой, павой.

Вдруг задор и шум игры,
Топот хоровода,
Провалясь в тартарары,
Канули, как в воду.

Просыпался шумный двор.
Деловое эхо
Вмешивалось в разговор
И раскаты смеха.

В необъятность неба, ввысь
Вихрем сизых пятен
Стаей голуби неслись,
Снявшись с голубятен.

Точно их за свадьбой вслед,
Спохватясь спросонья,
С пожеланьем многих лет
Выслали в погоню.

Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье.

Только свадьба, в глубь окон
Рвущаяся снизу,
Только песня, только сон,
Только голубь сизый.

1953

12. Осень

Я дал разъехаться домашним,
Все близкие давно в разброде,
И одиночеством всегдашним
Полно все в сердце и природе.

И вот я здесь с тобой в сторожке,
В лесу безлюдно и пустынно.
Как в песне, стежки и дорожки
Позаросли наполовину.

Теперь на нас одних с печалью
Глядят бревенчатые стены.
Мы брать преград не обещали,
Мы будем гибнуть откровенно.

Мы сядем в час и встанем в третьем,
Я с книгою, ты с вышиваньем,
И на рассвете не заметим,
Как целоваться перестанем.

Еще пышней и бесшабашней
Шумите, осыпайтесь, листья,
И чашу горечи вчерашней
Сегодняшней тоской превысьте.

Привязанность, влеченье, прелесть!
Рассеемся в сентябрьском шуме!
Заройся вся в осенний шелест!
Замри или ополоумей!

Ты так же сбрасываешь платье,
Как роща сбрасывает листья,
Когда ты падаешь в объятье
В халате с шелковою кистью.

Ты - благо гибельного шага,
Когда житье тошней недуга,
А корень красоты - отвага,
И это тянет нас друг к другу.

1949

13. Сказка

Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью по репью.

Он спешил на сечу,
А в степной пыли
Темный лес навстречу
Вырастал вдали.

Ныло ретивое,
На сердце скребло:
Бойся водопоя,
Подтяни седло.

Не послушал конный
И во весь опор
Залетел с разгону
На лесной бугор.

Повернул с кургана,
Въехал в суходол,
Миновал поляну,
Гору перешел.

И забрел в ложбину
И лесной тропой
Вышел на звериный
След и водопой.

И глухой к призыву,
И не вняв чутью,
Свел коня с обрыва
Попоить к ручью.

У ручья пещера,
Пред пещерой - брод.
Как бы пламя серы
Озаряло вход.

И в дыму багровом,
Застилавшем взор,
Отдаленным зовом
Огласился бор.

И тогда оврагом,
Вздрогнув, напрямик
Тронул конный шагом
На призывный крик.

И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.

Пламенем из зева
Рассевал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.

Туловище змея,
Как концом бича,
Поводило шеей
У ее плеча.

Той страны обычай
Пленницу-красу
Отдавал в добычу
Чудищу в лесу.

Края населенье
Хижины свои
Выкупало пеней
Этой от змеи.

Змей обвил ей руку
И оплел гортань,
Получив на муку
В жертву эту дань.

Посмотрел с мольбою
Всадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.

Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.

Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.

Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке.

Светел свод полдневный,
Синева нежна.
Кто она? Царевна?
Дочь земли? Княжна?

То в избытке счастья
Слезы в три ручья,
То душа во власти
Сна и забытья.

То возврат здоровья,
То недвижность жил
От потери крови
И упадка сил.

Но сердца их бьются.
То она, то он
Силятся очнуться
И впадают в сон.

Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.

1953

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, нетронутый распадом:

“Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса,
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я - поле твоего сраженья.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство”.

1953

15. Зимняя ночь

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

16. Разлука

С порога смотрит человек.
Не узнавая дома.
Ее отъезд был как побег,
Везде следы разгрома.

Повсюду в комнатах хаос.
Он меры разоренья
Не замечает из-за слез
И приступа мигрени.

В ушах с утра какой-то шум.
Он в памяти иль грезит?
И почему ему на ум
Все мысль о море лезет?

Когда сквозь иней на окне
Не видно света Божья,
Безвыходность тоски вдвойне
С пустыней моря схожа.

Она была так дорога
Ему чертой любою,
Как морю близки берега
Всей линией прибоя.
Как затопляет камыши
Волненье после шторма,
Ушли на дно его души
Ее черты и формы.

В года мытарств, во времена
Немыслимого быта
Она волной судьбы со дна
Была к нему прибита.

Среди препятствий без числа,
Опасности минуя,
Волна несла ее, несла
И пригнала вплотную.

И вот теперь ее отъезд,
Насильственный, быть может.
Разлука их обоих съест,
Тоска с костями сгложет.

И человек глядит кругом:
Она в момент ухода
Все выворотила вверх дном
Из ящиков комода.

Он бродит, и до темноты
Укладывает в ящик
Раскиданные лоскуты
И выкройки образчик.

И, наколовшись об шитье
С невынутой иголкой,
Внезапно видит всю ее
И плачет втихомолку.

1953

17. Свидание

Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.

Одна в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.

Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.

Течет вода с косынки
За рукава в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.

И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка и фигура
И это пальтецо.

Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.

Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.

И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.

И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?

1949

18. Роздественская звезда

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
-Пойдемте со всеми, поклонимся чуду,-
Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
Па эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
- А кто вы такие?- спросила Мария.
- Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
- Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.

19. Рассвет

Ты значил все в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о тебе
Ни слуху не было, ни духу.

Мне к людям хочется, в толпу,
В их утреннее оживленье.
Я все готов разнесть в щепу
И всех поставить на колени.

И я по лестнице бегу,
Как будто выхожу впервые
На эти улицы в снегу
И вымершие мостовые.
Везде встают, огни, уют,
Пьют чай, торопятся к трамваям.
В теченье нескольких минут
Вид города неузнаваем.

В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И, чтобы вовремя поспеть,
Все мчатся недоев-недопив.

Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю.

Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.

1947

20. Чудо

Он шел из Вифании в Ерусалим,
Заранее грустью предчувствий томим.
Колючий кустарник на круче был выжжен,
Над хижиной ближней не двигался дым,
Был воздух горяч, и камыш неподвижен,
И Мертвого моря покой недвижим.
И в горечи, спорившей с горечью моря,
Он шел с небольшою толпой облаков
По пыльной дороге на чье-то подворье,
Шел в город на сборище учеников.
И так углубился он в мысли свои,
Что поле в уныньи запахло полынью.
Все стихло. Один он стоял посредине,
А местность лежала пластом в забытьи.
Все перемешалось: теплынь и пустыня,
И ящерицы, и ключи, и ручьи.
Смоковница высилась невдалеке,
Совсем без плодов, только ветки да листья.
И он ей сказал: «Для какой ты корысти?
Какая мне радость в твоем столбняке?
Я жажду и алчу, а ты - пустоцвет,
И встреча с тобой безотрадней гранита.
О, как ты обидна и недаровита!
Останься такой до скончания лет».
По дереву дрожь осужденья прошла,
Как молнии искра по громоотводу.
Смоковницу испепелило до тла.
Найдись в это время минута свободы
У листьев, ветвей, и корней, и ствола,
Успели б вмешаться законы природы.
Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.
Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно, врасплох.

21. Земля

В московские особняки
Врывается весна нахрапом.
Выпархивает моль за шкапом
И ползает по летним шляпам,
И прячут шубы в сундуки.
По деревянным антресолям
Стоят цветочные горшки
С левкоем и желтофиолем,
И дышат комнаты привольем,
И пахнут пылью чердаки.

И улица запанибрата
С оконницей подслеповатой,
И белой ночи и закату
Не разминуться у реки.

И можно слышать в коридоре,
Что происходит на просторе,
О чем в случайном разговоре
С капелью говорит апрель.
Он знает тысячи историй
Про человеческое горе,
И по заборам стынут зори,
И тянут эту канитель.
И та же смесь огня и жути
На воле и в жилом уюте,
И всюду воздух сам не свой,
И тех же верб сквозные прутья,
И тех же белых почек вздутья
И на окне, и на распутье,
На улице и в мастерской.

Зачем же плачет даль в тумане,
И горько пахнет перегной?
На то ведь и мое призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городскою гранью
Земле не тосковать одной.
Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья,
И наши вечера - прощанья,
Пирушки наши - завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия.

1947

22. Дурные дни

Когда на последней неделе
Входил он в Иерусалим,
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за ним.
А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец.
Презрительно сдвинуты брови,
И вот послесловье, конец.
Свинцовою тяжестью всею
Легли на дворы небеса.
Искали улик фарисеи,
Юля перед ним, как лиса.
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Толпа на соседнем участке
Заглядывала из ворот,
Толклись в ожиданье развязки
И тыкались взад и вперед.
И полз шепоток по соседству,
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет и детство
Уже вспоминались, как сон.
Припомнился скат величавый
В пустыне, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
И брачное пиршество в Кане,
И чуду дивящийся стол,
И море, которым в тумане
Он к лодке, как по суху, шел.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал...

23-24. Магдалина

Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут
Воспоминания разврата,
Когда, раба мужских причуд,
Была я дурой бесноватой
И улицей был мой приют.

Осталось несколько минут,
И тишь наступит гробовая.
Но раньше чем они пройдут,
Я жизнь свою, дойдя до края,
Как алавастровый сосуд,
Перед тобою разбиваю.
О, где бы я теперь была,
Учитель мой и мой Спаситель,
Когда б ночами у стола
Меня бы вечность не ждала,
Как новый, в сети ремесла
Мной завлеченный посетитель.

Но объясни, что значит грех,
И смерть, и ад, и пламень серный,
Когда я на глазах у всех
С тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.

Когда твои стопы, Исус,
Оперши о свои колени,
Я, может, обнимать учусь
Креста четырехгранный брус
И, чувств лишаясь, к телу рвусь,
Тебя готовя к погребенью.

1949

У людей пред праздником уборка.
В стороне от этой толчеи
Обмываю миром из ведерка
Я стопы пречистые твои.

Шарю и не нахожу сандалий.
Ничего не вижу из-за слез.
На глаза мне пеленой упали
Пряди распустившихся волос.

Ноги я твои в подол уперла,
Их слезами облила, Исус,
Ниткой бус их обмотала с горла,
В волосы зарыла, как в бурнус.

Будущее вижу так подробно,
Словно ты его остановил.
Я сейчас предсказывать способна
Вещим ясновиденьем сивилл.
Завтра упадет завеса в храме,
Мы в кружок собьемся в стороне,
И земля качнется под ногами,
Может быть, из жалости ко мне.

Перестроятся ряды конвоя,
И начнется всадников разъезд.
Словно в бурю смерч, над головою
Будет к небу рваться этот крест.

Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста.

Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?

Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до Воскресенья дорасту.

1949

25. Гефсиманский сад

Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный Путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со мной».
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом он молил отца.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников себя предаст».
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди - Иуда
С предательским лобзаньем на устах.
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы мне сюда?
И, волоска тогда на мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».

Не время такое всегда, а устройство человеческой натуры, когда частная жизнь исторической персоны интересует более, нежели дело, которому он служил. Так и хочется услышать, увидеть, подсмотреть, почитать – ну виноват он, человек, любопытство его снедает, да еще «ни я один, грешный, мол» - успокаивает душу любопытствующего.

С 23 января, бросив все дела-заботы смотрела страна фильм о маршале Жукове, где в подзаголовке, после фамилии военачальника стоит единственное слово – Хроники. Речь шла все эти 12 серий о жизни Георгия Константиновича в послевоенное время, с 45-го года по день смерти, в 1974-ом. Как определить жанр фильма? По мнению его создателей - это биография, историческая картина, мелодрама.

Если это историческая лента – почему столько несовпадений с тем, что читаем в воспоминаниях самого Георгия Константиновича (к слову, в фильме маршал пишет их ручкой с перышком, окуная сей дедовский канцтовар в чернильницу, на дворе-то конец семидесятых, что страна наша совсем отстала от передовых шагов в организации умственного труда тех, кто взялся писать текст, а что авторучек у маршала не было вовсе). А пить из горлА – что было так принято в кругу гордости нации, чай не дядя Вася, дворник, с бутылкой, торчащей из кармана.

Не стану перечислять содержание серий, «заподляночки» мелькавшие в исторической ленте – вот на такого Георгия Константиновича станут теперь смотреть наши потомки, А что касается отношений Георгия Константиновича с противоположным полом, так потоптались основательно, сапогами в душу влезли к его близким, в частности, к его дочери Эре Георгиевне, говоря о ее матери, Александре Диевне такое, что слышать больно, пережить сложно. Что создателям неведомо было, что живы самые родные, дети и внуки тех, о ком идет речь в кинофильме? Может быть с ними со всеми, за три года работы над сценарием, следовало бы встретиться, расспросить о родителях их? Чай не чужие.

Закончились вчера 12 серий, и получаю сегодня по электронке письмо за подписью детей и внуков военачальников. А почему получила, наверно до меня хотели достучаться как до автора программы «Непрошедшее время. Победа одна на всех», звучавшей в эфире нашей радиостанции в год 65-летия окончаний Великой Отечественной. Участниками передач тогда были дети полководцев Победы Ольга Бирюзова, Андрей Бакланов, Михаил Головко – сын адмирала А.Головко, Игорь Василевский, Эра Жукова, Раиса Кузнецова – невестка адмирала Н.Кузнецова, Светлана Казакова - вдова маршала В.Казакова, Наталья Конева, Наталья Малиновская, внуки Иван Баграмян и Константин Рокоссовский, Александр Чуйков.
Вот текст письма:

Каждый человек имеет право на личную жизнь и на личное, семейное пространство, закрытое от чужих глаз и ушей. Эта простая истина, кажется, уже перестала существовать для наших средств массовой информации. Вспомните, как резко расставил точки над i Маяковский: «Я поэт. Этим и интересен». Именно так. Человек интересен миру своим делом – и пусть говорят о его деле, о том,справился он со своим делом – и пусть остановятся перед закрытой дверью, не уподобляясь парткому, обсуждавшему причины развода.

Всякое нарушение права на непубличность частной жизни – privacy (скажем, для понятности по-английски) беззаконно, постыдно и оскорбительно и для пишущих, и для памяти людей, беззаветно служивших Родине – «и тем интересных». Именно тем, а не количеством разводов и жен. Почувствуйте разницу – речь не о звездах шоу-бизнеса, согласных на тиражирование подробностей своих постельных сюжетов.

Мы, дети тех, кто воевал и кому выпало тяжкое бремя командовать фронтами и армиями на той великой войне, обращаемся к журналистам, пишущим о нашей истории: помните об уважении к минувшему, завещанному нам Пушкиным, об уважении к людям, которые вынесли на своих плечах то, что иным поколениям, к счастью, и не снилось.

Дети и внуки полководцев Великой Отечественной войны

Теперь на минуту себе представьте, что вы у телевизора и изо дня в день вам показывают, как самые дорогие вам люди почему-то прилюдно (то есть при нас с вами) решают проблему развода, как до сего момента папа изменял маме, а она бежала в партком – тоже мне орган порядочности и честности. Вы хотели бы видеть как публично копаются в жизни родителей – полагаю, что нет. Не отбирайте ни у кого право на личное, право быть самим собою. Прошу вас об этом.

Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.

Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.

Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.

Течет вода с косынки
По рукаву в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.

И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка, и фигура,
И это пальтецо.

Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.

Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.

И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.

И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?

Анализ стихотворения «Свидание» Пастернака

В знаменитом романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» большое место занимают стихотворения, в которых отражены личные мысли и переживания писателя. Одним из них является произведение «Свидание», посвященное последней любви Пастернака — Ольге Ивинской. История их взаимоотношений была трагической. Пастернак познакомился с Ольгой в 1946 г. Встреча стала началом бурного романа. В 1949 г. Ивинская была арестована за связь с подозрительным писателем и три с половиной года провела в ссылке. Возможно, стихотворение «Свидание» было навеяно Пастернаку ожиданием освобождения любимой женщины.

В самом начале произведения становится понятно, что со дня последней встречи влюбленных прошло много времени («засыпет снег дороги»). Лирический герой совершенно не ожидает увидеть любимую. Он встречает ее внезапно, выходя на прогулку. Неожиданность свидания подчеркнута намеренно упрощенным описанием облика женщины. Автор обращает внимание на то, что сразу же бросается в глаза: отсутствие шляпы и калош. Чтобы справиться с волнением, любимая жует «мокрый снег». Она не замечает снегопада и стекающей в рукава воды. Женщина очень долго ждала этой встречи, поэтому сейчас ей уже не важно, что происходит вокруг.

Лирический герой испытывает еще большее потрясение. Невзрачный облик любимой («косынка», «пальтецо») озарен для него «прядью белокурой». Самые незначительные детали приобретают огромное значение: «каплями росинки сверкают в волосах», «снег на ресницах».

Во время неожиданного свидания лирический герой понимает, какое большое место занимает эта женщина в его жизни. «Смиренье этих черт» навсегда запечатлелось в его сердце. Долгожданная встреча отодвинула на задний план всю жестокость окружающего мира. Влюбленные вновь слились в одно целое, между ними невозможно «провести границы».

В последней строфе автор переходит от реального свидания к обобщенным философским размышлениям. Что произойдет через много лет, когда этой огромной любви и самих влюбленных уже не будет существовать на свете? Никто не сможет понять, что происходило в их родственных душах. Останутся «пересуды» и субъективные мнения, не имеющие ничего общего с действительностью.

Автор ставит очень серьезный вопрос. Настоящую любовь нельзя выразить словами. Ее можно почувствовать лишь в своем сердце. Вместе с людьми умирает и любовь. Попытки описать чужое чувство бесполезны. Это описание будет опираться на ложные слухи и сплетни и нисколько не приблизит человека к пониманию великой тайны любви.

У времени в плену

«Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?..»

При просмотре этой картины те, кто ревностно ищут схожести литературного оригинала с экранизацией, скорее всего, будут разочарованы. По-настоящему вознаграждены окажутся те, у кого хватит сил и здравомыслия взглянуть на нее объективно и безотносительно к роману. Ибо они получат ни с чем несравнимое наслаждение, открыв для себя безусловный шедевр, проникновенную сагу о неумолимости времени и хрупкости всего сущего. Увы, дословно перенести на экран произведение, ставшее легендой еще при жизни автора, настолько густонаселенное и детализированное, настолько перенасыщенное мыслями и живыми рассуждениями, вряд ли будет однажды кому-нибудь под силу.

Экранизация Александра Прошкина завораживает своим трагизмом, который сквозит буквально в каждом кадре одиннадцатичасового действа, вместившего события целых двадцати лет с войнами, революциями, потрясениями. Это — философское размышление, исследование человеческой души, прошедшей все круги ада, но не сломленной. Это не любовный роман, но роман о любви. Это не мелодрама, но драма. Страшная трагедия человека и эпохи, изломанности судеб в водовороте огромного пространственно-временного пласта русской истории. Это — осмысление всего происходящего как рока, тяжелого и неизбежного, и неустанные поиски ответов на вечные вопросы, которые ведет главный герой среди необъятных русских просторов от Москвы до затерянного в уральских дебрях Юрятина-на-Рыньве.

Прошкин как сказочный маг творит волшебство, собирая воедино плеяду блестящих актеров, разыгрывающих на экране великолепную пьесу. Комаровский, беспринципный, самоуверенный циник, какие уместны в любую эпоху и при любой власти, но безумно притягательный в своей порочности, да так, что как бы сильно не хотелось его за это возненавидеть, не получается. Без харизмы Олега Янковского, вложившего в этот образ столько силы, думаю, этого бы не получилось. Лара, не надломленная морально, с трещиной на всю жизнь, но несгибаемая, ни во что не ставящая условности общественной морали и той действительности, в которой она существует, чудесная Лара Чулпан Хаматовой. С бесенком в глазах, копной белокурых волос, покорившая на своем пути так много мужских сердец. Философ и интеллигент Громеко, весь фильм надрывно и тяжело переживающий за судьбу России и, наверное, одна из самых лучших ролей Владимира Ильина. Патуля Антипов-Стрельников, великолепно сыгранный Сергеем Горобченко. Заикающийся юноша в белых кудряшах, без памяти влюбившийся в женщину, которая не смогла ответить ему взаимностью, даже став его женой. Застенчивый Патуля, не простивший этого женского предательства и ставший одним из самых жестоких и бессердечных палачей войны, всю жизнь воюя больше с самим собой чем с врагами, выдавливая из себя по капле эту безумную разрушительную любовь. Да так и не сумев. Шурочка Шлезингер, «Калигула в юбке», эксцентричная и экзальтированная, то прикрывающая себя наручниками к люстре из протеста против телесных наказаний, то одевающая кожаную куртку и уплотняющая господ дворян вместе с советской властью. Откуда ей знать, что пройдет много лет и судьба сыграет с ней злую шутку, бросив на растерзание мучителям в одиночную камеру в застенках НДКВД. Можно ли было еще лучше выразить эту героиню кому-то чем Инге Стрелковой-Оболдиной? Дворник Маркел с обаянием Андрея Краско, воплотивший в себе образ того самого народа, который «поднялся из-под» земли, чтобы установить свой новый миропорядок.

Герои не совсем пастернаковские, им в чем-то порой не хватает тех качеств, с которыми уже свыкся за время прочтения романа. Но это живые, прекрасные, с чувством прожитые роли и то, что им действительно удалось по-настоящему — это выразить ту обезоруживающую растерянность перед временем, которое выдернуло их с корнями и обрекло на вечные скитания и муки. Ту растерянность с привкусом сознаваемой обреченности, которая весь фильм сквозит в задумчивых глазах Юрия Живаго. В образе Юрия Живаго талант Олега Меньшикова в очередной раз открыл передо мной свои новые грани. Талант, позволивший мне в сорокапятилетнем мужчине увидеть и юношу, и зрелого мужчину, и почти дряхлого старца одновременно и во все безоговорочно поверить. Я и сама вместе с Живаго как будто бы побывала молодой и полной надежд, вдохнув терпкий аромат той, патриархальной царской России. Настоящей, притягательно-завораживающей, с рождественскими балами у Светницких, с интеллектуальными беседами в столовой старого дома Громеко, с юнкерами со светящимися в восторженных глазах идеалами доблести и чести. Той России, которая была навсегда и безвозвратно потеряна, сметена революцией, окончательно добита войной. Вместе с ним прошла через изуверства Гражданской войны и как будто бы вместе с ним прочувствовала всю тяжесть внезапно обрушившейся старости и своей ненужности в новом миропорядке. С перевернутым с ног на голову укладом, в котором в столовой «уплотненного» советской властью дома дворян Громеко дворники маркелы будут пить водку, плясать и пьяно хохотать над буржуями, чье время прошло. Безвозвратно канув в Лету. Гладя на Живаго, я не могла не вздохнуть с восхищением: выброшенный на задворки новой жизни, он все также верен самому себе без озлобленности и желания за что-то мстить.

Ведь «не бывает незаслуженных страданий». В фильме есть один из основных монологов, своеобразный крик души Юрия Живаго, итог всех его размышлений о жизни, риторический вопрос и одновременный ответ: почему кому-то приходится так много страдать в этой жизни? Достаточно заглянуть в прошлое, ведь любой грех родителей влечет за собой проклятие детей до четырех поколений. Двести лет страданий от эпохи Петра и преступления нового века, страшные и безумные, в которых всем опять суждено участвовать, значит, впереди еще двести лет. Двести лет мук и страданий.

Впереди. А что же осталось от прошлых лет? Изъеденные как молью годами старые фото. Тонкий режиссерский ход — в начале каждой серии перед глазами мелькают лица и судьбы тех, кого уже давно нет. Удивительное свойство фотографии — честно передавать черты того, кто когда-то жил, сохранять то, что когда-то было действительностью, а теперь стало сверхдействительностью несмотря на то, что уже не действует, не дышит, не живет… Старые фотографии. Все, что осталось от прошлого. Все, что делает финал еще более горьким. Финал, который ничего не расставляет по своим местам. В котором нет досказанности, нет завершенности. Который обрывается на глухой ноте и звук как будто бы падает в бездну. Кто мы, откуда мы? Войны, революции, перипетии человеческих судеб, кто прав и кто виноват, и почему с каждым происходит именно то, что происходит? Вопросы, на которые нет и не будет ответов. Ведь разве можно осмыслить ураган? Мы все — заложники вечности. У времени в плену. Так будет всегда.

Посвящается Surrender с благодарностью за искреннюю дружбу

kosmonavt33

Считаю, что сериал имеет очень мало общего с Романом. Пастернак — Великий Художник, и пытаться экранизировать его произведения — изначально провальный вариант. Потому, эта очередная попытка экранизации — не более, чем стопроцентно-коммерческий проект, который ничуть не волнует ни Российская литература и искусство, ни История России.

Очень жаль, что наш народ, в подавляющем большинстве своем, не имеющий представления ни о Пастернаке, ни о, тем более, о романе «Доктор Живаго», узнает об этом величайшем произведении искусства 20-го века из этого лживого сериала.

Что касется актеров — Меньшиков — великий артист, очень его люблю и ценю, но он не Живаго — никак не Живаго, уж простите… читайте роман, критики!

Хаматова — замечательная, нежная, чистая, удивительная — но не Лара, извиняйте уж тоже… обратитесь к первоисточнику.

Вывод — рукописи не горят: Роман навсегда останется одним из величайших литературных произведений Мировой культуры, а сериал, к сожалению, уже умер…

Илья Антипов

Бриллиант среди русских сериалов

Сериал меня восхитил и, буквально, проглотил с головою.

Более того, он вдохновил меня к прочтению романа Б. Пастернака, чем я в данный момент и занят. За что низкий поклон всему творческому коллективу.

Конечно, различия между книгой и сериалом огромны. Но для меня это лишь повод особо отметить работу сценариста. Действительно, «по мотивам романа…». И, действительно, сериал -это отдельное художественное произведение.

Восхитительная музыка Э. Артемьева. Изумительная режиссура с интересными операторскими находками. Начиная с третьей-четвертой серии смотрел от момента, когда начиналась музыка, заканчивая последними нотами в конце титров. Все в сериале — декорации, актеры, эпоха, эмоции, драма… — все безупречно.

akinokodomo

Счастье

На мой взгляд, между романом Пастернака и этим фильмом мало чего общего. Характеры героев фильма не соответствуют пастернаковским. Также очень много сюжетных неточностей. И самое главное, создателям фильма не удалось передать то ощущение счастья, которое появляется у многих людей во время чтения книги.

Казалось бы, откуда может взяться это ощущение? В стране гражданская война, голод, разруха. На долю героев приходится множество страданий. И все-таки не может человеческая жизнь быть в сплошном черном цвете. Человек все равно видит красоту окружающего мира, и в его жизни есть большие и маленькие радости. Создатели фильма не учли, что Юрий Живаго был романтиком. Следовало больше давать окружающий мир его глазами, тогда картина была бы светлее, а так она получилась чересчур депрессивной, мрачной. Душевность и духовность фильму могла бы придать детализация. Романтик и поэт Живаго замечает красоту окружающего мира. Большинство его стихотворений наполнено светом. Даже если стихотворения грустные, это светлая грусть.

Неудачен выбор актера на главную роль. Основные события романа происходят, когда Юрию нет еще тридцати. Это добрый молодой человек с чистой душой и, несмотря на все невзгоды, светлым мироощущением. Меньшиков же почти с самого начала предстает перед нами разочарованным в жизни меланхоликом, каким-то чересчур нервным и отчужденным, и помимо этого он выглядит слишком взрослым по вполне естественной причине: трудно сыграть человека, которому двадцать с небольшим, когда тебе сорок пять. Еще следует добавить, что Меньшиков слишком красив для Живаго. Внешность у доктора была самая обычная. Нужно было подобрать актера не столь привлекательного внешне, но с каким-то особенным обаянием.

Думаю, эту экранизацию «Доктора Живаго», как и остальные, нельзя назвать удачной. В романе события внешнего мира даны на слегка отдаленном плане, словно за пеленой метели, а на первый план выходит светлый внутренний мир героя. Именно поэтому у читателей и возникает ощущение счастья, которое не появляется после просмотра фильма.

Обидно за Пастернака…

Лучше всего передавать события внешнего мира через внутренний мир героев получалось у Сергея Бондарчука, уже, к сожалению, покойного.

Ильиниана

… А нас на свете нет…

К великому сожалению, я не читала оригинальный «сценарий», но надеюсь в ближайшее время исправить эту ошибку.

Я скажу одно: если фильм заставляет переживать и даже рыдать, значит, он снят не зря.

Не берусь утверждать, что все актёры подобраны безупречно (опять же, не читала их характеристики в романе), но все выложились по полной программе. Да, возможно, Янковский староват для этой роли (а Меньшиков тем более), а Чулпан Хаматова, на мой личный вкус, далеко не красавица. Но это неважно. Важно то, что благодаря таланту этих артистов мы смогли увидеть чётко прочерченные образы героев, их характеры — циничного и хладнокровного Комаровского, разочарованного жизнью, кажется уже с юности, Живаго, своенравную, импульсивную и прямолинейную Ларису Гешар…

На предпоследней серии, почему-то, пришла такая мысль в голову: «А жизнь-то не удалась… ведь никто из них, в итоге, так и не был счастлив… А дети Живаго фактически повторяют судьбу своих родителей…».

Очень, ОЧЕНЬ хочется прочесть книгу!

10 из 10

Toffe__e

Я считаю, что этот сериал — прекрасная экранизация романа.

Как мне кажется: только русский режиссер мог полностью отобразить атмосферу того времени, тех по истине страшных действий, который происходили в России, переживания людей. Только русский человек знает цену тех исторический событий!

Игра тоже превосходна. Актёры в полной мере передают нам все чувства героев.

Как мне кажется, Олег Меньшиков в своей роли просто великолепен. А такой великий актёр как Янковский вне сравнения. Да вообще, все актёры, даже на второстепенные роли, подобраны очень подходящие.

Этот сериал целиком и полностью оправдал мои ожидания, так что:

Я считаю, что это лучшая экранизация «Доктора Живаго». Русскую версию невозможно сравнить с любой иностранной, она действительно наполнена духом романа и единственная несёт смысл более глубокий, чем обыкновенная история любви, рассказываемая в американских версиях в виде краткого пересказа людей абсолютно посторонних. Эти фильмы пустые и плоские.

Конечно, это только моё мнение, но я считаю, что те, кому больше понравились иностранные экранизации, — это либо иностранцы, т. е. вообще далёкие от понимания романа люди, либо те, кто по каким-то причинам не поняли всю его глубину. Ведь в «Докторе Живаго» важно показать трагедию народа. Этот сериал отлично справляется с задачей передачи атмосферы того времени, всей безысходности, отчаянья, он наполнен чувствами, эмоциями, здесь нет хороших и плохих, это жизнь: простая, сложная, настоящая.

Очень хорошо сыграли актёры. Понятно, что они внесли что-то своё в образы героев, но ведь это естественно. Меньшиков и Янковский сыграли почти что гениально. Чулпан Хаматова, казалось, совершенно не подходит на роль Лары, но её героиня мне очень понравилась. Она получилась яркой, живой, интересной, настоящей. Удивительно, как тут можно рядом поставить Киру Найтли или Джули Кристи? Это же просто ходячие и говорящие манекены.

Хотелось бы ещё отметить удивительную по красоте музыку Эдуарда Артемьева, которая идеально дополнила картину. Превосходная работа.

The Nelly

На озаренный потолок ложились тени. Скрещенье рук. Скрещенье ног. Судьбы скрещенье.(с)

Все очень по-разному относятся к произведению Бориса Пастернака, ибо любое произведение на историческую тему становится почвой для споров о нашей истории, к которой не должен быть равнодушен любой русский человек. Но есть два совершенно разных вида исторических произведений, один из которых есть- «лирически описанный учебник по истории Nого класса», иной же-«человеческая жизнь», которая могла попасть не только на время Первой Мировой войны, а и в эру динозавров, и в период правления Петра, и в наши дни. Поэтому не понимаю людей которые видят как в фильме, так и в книге лишь цепь сплошных преувеличений, оправдание царского режима, и чуть ли не буржуазные замашки с восклицаниями- «Ах, бедная- бедная интеллигенция и злые кровожадные крестьяне!». Как можно так судить о том времени?По мне- так нужно отдать должное сценаристам, сделавшим «Живаго» не пропагандой, а произведением.

Почему то, когда мы читаем историю, то вряд ли за совершенно справедливыми социалистическими идеалами, и сочувствием к крестьянам, задумываемся о людях которые просто жили в городе, жили честно, честно работали, были счастливы..

Представьте, сейчас в наше время, услышать в новостях новость — «ребят, слушайте, тут такое дело, давай те ка отменим частную собственность!Валяйте- все ваши телевизоры и машины в пользу гос-ва!» или-«Бегом строить заводы! Объединяйтесь!»

Что испытает современный человек услышав что-то подобное? Конечно шок, страх, а может быть ужас. К счастью мы называем себя людьми мирного времени. А что такое война?Неопределенность?Когда весь твой привычный быт перевернут с ног на голову, когда просто не знаешь как быть, за что бороться? за возвращение прежней жизни или за собственную голову?

Роль Юрия Живаго — совсем не простая роль в этом плане. И я никого больше не представляю себе в этом образе, кроме Меньшикова. По-моему здесь больше нечего добавить. Он просто прожил эту роль, как целую жизнь. До конца.

Незабываемый фильм. Целых три поколения актеров от старшего (неподражаемый Янковский), до среднего — Меньшиков и Чулпан Хаматова, заканчивая молодым Авериным… Затягивающая музыка… Старые фотографии… На которые в последние серии смотришь уже, как на родные, и потому не перематываешь титры.. Стихи, которые так проникают и терзают тебя, что ты начинаешь искать по всем шкафам сборник Пастернака, чтоб заучить их наизусть…

Во всем мне хочется дойти до самой сути
В работе, поисках пути, сердечной смути,
До сущности протекших дней, до их причины,
До оснований до корней, до сердцевины.
Все время схватывая нить судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить, свершать открытья
О, если бы я только мог, хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк о свойствах страсти.
О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.
Я вывел бы ее закон, ее начало
И повторял ее имен
Инициалы…

Атмосфера… Актерский состав… Фильм, в котором все слилось во едино. Это наше достояние. Золотой фонд российского кинематографа. Это наша история и наша жизнь.

Снег на ресницах влажен
В твоих глазах тоска
И весь твой образ слажен
Их одного куска
Как будто-бы железом,
Обмокнутым в сурьму
Тебя вели нарезом
По сердцу моему
И в нем навек засело смиренье этих черт
И от того нет дела
Что свет жестокосерд,
И от того двоится вся эта ночь в снегу,
И провести границы меж нас я не могу.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет…

Katharsis999

Замечательный фильм. А то, что у каждого из нас своё восприятие и видение романа, героев не дает права накидываться на режиссера за несовпадение с своим собственным. В титрах так и значится — по мотивам романа Б. Пастернака…

Я считаю, режиссер многое заметил даже больше и глубже, не зацикливался на лишнем. Если что отфильтровал, то фильм от этого только глубже. Всё основное показано и раскрыто в достаточной мере. Только русские могут снимать свою классику — это истина. Мне не понятны восторги по поводу Голливуда — окститесь, как они могу знать и чувствовать что-то снаружи. Если кто-то любит их экранизации, пищу для глаз а не для души, значит он сам не понимает России.

Игра актеров гениальна. Конечно, Меньшиков сильно наполнил Живаго своим содержанием, но тот по-моему, только выиграл. Чего стоит один его взгляд, жест в них пол-главы текста… Я не представляю ни одного актера на его месте… Он очень органичен в этой роли. Меньшиков вовсе не красив — он глубок, притягателен, противоречив, у него необычайная энергетика. Он лучший Живаго. Конечно, фильм держится на нем, и это одна из лучших его работ. Я считаю, стоит смотреть. Своей дочке, если когда-то по каким-то причинам у неё не получится прочесть книгу, я посоветую смотреть только этот фильм. Впрочем, рукописи, естественно, не горят. Но это вольночтение — достойное.

Lesya Rose

Я не в восторге от сериала, но тем не менее смотрела полностью, ничего не пропуская, и только до конца.

Друзья мои дорогие, как можно восхищаться иностранными экранизациями русской классики?! Пусть актёры самые высококлассные, обаятельные, располагающие, но.. никогда, никогда, на мой взгляд, ни одному зарубежному режиссеру не суметь понять русской души, психологии нашего народа — до той степени, чтобы поставить гениальный фильм. А актёрам — чтобы сыграть.

Когда же я смотрела сериал, у меня ни на секунду не возникало сомнения в том, что герои — русские люди, мой народ, чувства и мысли которого мне более чем понятны. Мне было приятно смотреть на игру актёров(которая была достаточно на высоком уровне). Я чувствовала в них что-то родное — в каждом жесте, движении, взгляде — нечто, что не передается словами.

Всякие же американские постановки (я ни в коем случае не хочу оскорбить зарубежный кинематограф), вызывают у меня такое гадкое сладенькое ощущение, что была сыграна какая-то комичная пародия на Великое. Русское.

«Доктор Живаго» — одно из моих любимейших произведений, и я считаю, что экранизация 2005 года вполне заслуживает похвал и хороших оценок. Посмотрите на актёрский состав! Далеко не самый ужасный выбор. Незначительные изъяны, неточности — а что, они были? Я их заметила, но не обратила внимание.

Я рада была посмотреть этот фильм хотя бы только потому, что он наш, отечественный. Ведь не разучились же ещё в России ставить хорошие фильмы, правда ведь?

---