Предисловие

Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это известие меня очень обрадовало: оно давало мне право печатать эти записки, и я воспользовался случаем поставить имя над чужим произведением. Дай Бог, чтоб читатели меня не наказали за такой невинный подлог!

Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге, следовательно, не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.

Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она - следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление. Исповедь Руссо имеет уже недостаток, что он читал ее своим друзьям.

Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем.

Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребывания Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света; но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам.

Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина? - Мой ответ - заглавие этой книги. "Да это злая ирония!" - скажут они. - Не знаю.

Предисловие

Письмо Печорину

После изучения психологического романа «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова ребятам 9-а класса было предложено написать письмо от первого лица главному герою Григорию Александровичу Печорину. Ребята в своем письме могли оценить жизнь Печорина, принять или отвергнуть его взгляды на жизнь, осудить героя или поговорить с ним о поступках, дать советы и т.д. Вот что у ребят получилось.

Я пишу Вам по той причине, что совершенно случайно мне в руки попал журнал, в котором Вы вели записи, рассказывали о том, что происходило в Вашей жизни. Я с трепетом и интересом прочитала каждую написанную Вами строчку. Поняла, что не нужно бросаться в омут с головой, как это сделала княжна Мери, иначе могут быть плачевные последствия.

Знаете, Григорий Александрович, меня впечатлило все то, что происходило с Вами. Вы очень чувственный, но и одновременно равнодушный человек. Ваше отношение к девушкам оставляет желать лучшего. Однако я поддерживаю Ваше некое отстранение от людей. Ведь привязываясь к людям, мы погружаемся в них целиком и полностью, а потом они могут уйти. Я знаю, Вы боялись, что Вас предадут, да и по своей натуре Вы человек, который не подпускает людей к себе близко. Но Вы открылись Вере. Почему Вы оставили ее? Почему разорвали с ней связь? Она любила Вас по-настоящему, и ее любовь растрогала меня.

А Максим Максимович? Он любил Вас как сына, но Вы даже не остались поговорить с ним. Я сочла, что Вам было тяжело вспоминать прошлое. «Неужели зло так привлекательно?» - спрашивали Вы себя. Видимо, так и есть. Вы любили, чтобы все было так, как хотелось Вам. Это качество в некоторой мере притягивало людей к Вам.

Григорий Печорин, я никоим образом не хочу Вас упрекать. У каждого есть свои недостатки, но и немало достоинств. Скажу честно, я считаю Вас хорошим человеком. Надеюсь, что Вы нашли ту единственную, продолжаете путешествовать и у Вас в жизни все хорошо.

23.03.2015 г. С наилучшими пожеланиями, Мукушева А.А.

Здравствуйте, Григорий Александрович!

Меня зовут Захарова Мария. Я учусь в девятом классе. Недавно я прочитала Ваш дневник (прошу прощения), и мысли в нем заставили меня задуматься.

Ваше отношение к девушкам, друзьям и жизни оставляет желать лучшего, но я вижу, что Вы неглупый человек. Особенно меня заинтересовала фраза «Неужели зло может быть так привлекательно?» Я даже писала сочинение на эту тему. Я полностью соглашусь с Вашим мнением (не буду объяснять, почему). Не имею права Вас осуждать и не буду этого делать, но отмечу, что Ваши действия по отношению к Бэле были уж слишком жестокими. Во всем остальном я могу найти Вам оправдание. Хочется верить, что в душе Вы неплохой человек. Не стоит Вам так сторониться людей, впрочем, это решение индивидуальное…

24.03.2015 г. С наилучшими пожеланиями, Захарова М.К.

Здравствуйте, Печорин!

Вы активно вмешиваетесь в окружающую жизнь. Вы неравнодушный, любознательный, желающий взять от жизни как можно больше. Сначала я не понимала мотивов Ваших поступков, меня очень удивляет Ваша необычная натура. Крадете понравившуюся вам девушку, не думая о последствиях. Правда, потом постепенно в борьбе с обществом Вы становитесь уже равнодушным. Вы превращаетесь в инфантильного человека, Вас больше почти ничего не волнует. Такое поведение указывает на злой нрав или на глубокую внутреннюю грусть.

Вы, Печорин, не цените жизнь. Путешествуете в надежде хоть как-то скоротать время или найти конец своей жизни. Образ Печорина непривычен для людей. Вы яркая личность. По собственной воле создаете конфликт интересов. Вы не находите себе места в какой бы обстановке не оказались.

Думаю, Вы даже для себя не полностью открылись. В мое время найдется достаточно много людей Вашего склада характера, и многие способны выразить свои мысли, потому что не боятся жить, но таким людям достаточно тяжело уживаться в мире. Они имеют свой взгляд на все и делают то, что считают нужным.

С уважением, Алиса Севрук

Правда, теперь вспомнил: один раз, один только раз я любил женщину с твердой волей, которую никогда не мог победить… «Княжна Мери»

Упоминал ли я, что прошлое – или, верней, его образы и воспоминания – пробуждают во мне престранные чувства: эдакую нежность и печаль? Возможно, это потому, что человек, пусть даже сам того не желая, пытается приблизить к идеалу то, что пережил? Но полно! Не для того я взялся за свой журнал нынче ночью, дабы пытаться ответить на вопросы, которые ответа, собственно, и не требуют. Кому станет легче от того, что доказана будет причина глупой привычки приукрашивать прошлое? Все равно на свете отыщется пылкий юнец, готовый оспорить эти выводы. Описывая в журнале встречу с Верой, я говорил попутно и о нелюбви своей к женщинам с характером и даже припомнил одну, которую – право же, самому странно! – даже любил. И вот, пожалуйста: второй день не могу выкинуть из головы мысли о ней! Может, записав здесь свои воспоминания (приукрашенные, несомненно, но делать нечего), я избавлюсь, наконец, от желания воскрешать в памяти образы, которые не могут дать мне ничего, кроме бессонницы? Не думаю, чтобы основная цель моих записок – т. е. изучение человеческой души на своем примере – особенно от подобного отступления пострадала. Хотя, сказать по правде, нет ничего вредней для здоровья, чем мысли о прошлом, которого не повторить. Обладательницу сильного характера звали… Впрочем, слишком опрометчиво будет указывать ее имя даже в сугубо личном журнале – кто знает, в чьих руках окажутся записи, вздумай я погибнуть на дуэли или банально сломать себе шею, рухнув с лошади. Не следует давать кому-то возможность осмеять даму, пусть даже, расставаясь, мы ненавидели друг друга так, как вообще могут ненавидеть люди. Пожалуй, с годами чувства эти покрылись пылью времени, поутихли, но не притупились ни капли. Встреть я ее теперь – готов поспорить, что пустил бы ей пулю в лоб или полюбил бы снова, как шесть лет тому назад… Лгу сам себе, наверное – разве смог бы я ныне любить так, как это удавалось в то далекое время, когда мне было девятнадцать? Я подрастерял юношеский пыл и присущее большинству едва вышедших из мальчишеских лет легкое сумасшествие. Легкое сумасшествие, да… Она говорила мне: «Ты злой и сумасшедший мальчик» - и не знаю, на которое из трех определений я сердился больше. Я бросался к ногам ее и уверял в любви – и она смеялась надо мной. Я пытался сделать вид, что не испытываю к ней ничего – и она оставалась равнодушна. Если бы кто-то посторонний прочел приведенные выше обрывки воспоминаний, то у него, пожалуй, сложилось бы ложное впечатление: будто бы я вспоминаю, как добивался ее благосклонности. А между тем мои терзания и клятвы относятся к тому времени, когда у меня были и благосклонность, и ключ от черного хода ее особняка, и перстень, который ей почему-то вздумалось мне подарить. Я говорю «благосклонность», ведь глупостью было бы утверждать, что эта женщина любила меня. Не поручусь также, чтобы ненавидела или была вовсе равнодушна. Скорее, относилась с нежностью, какую вызывает порой у женщин красивая птица со сломанным крылом – с той лишь разницей, что крылья она мне переломала сама. То ли для того, чтобы было кого жалеть, то ли еще зачем-то – не знаю. Но она, кажется, получала какое-то страшное, изощренное удовольствие от того, что сначала доводила меня до такого состояния душевного, что я и вправду был близок к тому, чтобы лишиться рассудка – неважно, чем: оскорблениями, насмешками, равнодушием ли – а затем утешала так, будто это кто-то другой мучает меня! «Бедный мальчик, - говорила она, поглаживая мня по волосам и будто не замечая, что я – даже не стыдно признаться – готов заплакать от переполнивших меня чувств, - Ты слишком доверчив. Ты слишком чувствителен…». Я не спорил с ней. Я не мог с ней спорить. Но почему же я берусь утверждать, что эта женщина обладала сильным характером? Пожалуй, я так привык к дамам, которые, стоило мне только завести с ними ни к чему, казалось бы, не обязывающую интрижку, пытались всеми способами угодить мне, что счел признаком сильного характера способность устоять против всех моих попыток разгадать ее характер, против попыток заставить эту странную и страшную женщину довериться мне. Я, признаться, предпочитаю, когда возлюбленная мне доверяет. Выражается это, обыкновенно, в том, что дама говорит о ерунде, которая кажется ей важной, требует каких-то клятв и обещаний, каких я выполнить не способен, что она знает не хуже меня. Это один из самых верных признаков того, что женщина доверяет вам и не имеет претензий сделать каверзу – в любом случае, каверзу такую, какая может существенно навредить. И тем гротескней кажется мне то, что каких-то шесть лет назад все складывалось совсем наоборот – проще говоря, это я требовал клятв и обещаний. Она же смеялась надо мною и уверяла, что жизнь слишком коротка, чтоб ограничивать оную какими-либо обетами. А потом, я, кажется, порядочно поднадоел ей. Я заметил это сразу – и я не помню, чтобы что-то было для меня страшнее, чем ощущать, что ее губы холодны в ответ на мои поцелуи. После она и вовсе прямо заявила, что нам «пора бы заканчивать этот фарс». Но не так-то просто избавиться от птицы, которой сначала сломали крылья, а потом кормили зернами из ладони! Я умолял ее. Я угрожал ей. Я предлагал ей на выбор свою любовь, свою честь и свою жизнь. Ей, впрочем, не нужно было ни то, ни другое, ни третье. Потом… Потом, помнится, она высмеяла меня перед каким-то там аристократическим обществом, и целую неделю чертов столичный свет только и делал, что потешался надо мной. И я ее возненавидел. Возненавидел ровно настолько, насколько можно ненавидеть в девятнадцать лет. Возненавидел почти настолько же сильно, насколько любил до того. Последняя наша встреча запечатлелась в памяти моей настолько ясно, что даже спустя годы я могу припомнить все так, будто только что вышел из гостиной, где сказал бывшей возлюбленной, стараясь оставаться хладнокровным: «Отныне, сударыня, между нами ничего нет и быть не может. Мы враги с вами? Что же, вы довольны теперь?» Она посмотрела на меня – этот взгляд я не забуду до самой смерти: в нем было что-то страшное, чего до сих пор я понять не могу. Боль? Раскаянье? Мольба? Я не знаю. Но она только произнесла с нервным смешком: «Да, конечно… Мы враги, мальчик, да…» - и, отвернувшись к окну, то ли засмеялась, то ли заплакала. Я больше не мог этого вынести и опрометью бросился прочь из комнаты. Я старательно избегал всех мест, где мог бы встретить ее, и преуспел в этом – мы не виделись более ни разу. Через знакомых я узнал, что через год после моего отъезда она во второй раз вышла замуж – на момент нашей связи она была вдова. Я задаюсь вопросом: а что было бы, встреть я ее на несколько лет позже? Мне хочется думать, что мы не понравились бы друг другу вовсе: два человека, слишком хорошо понимающие жизнь и людей, друг другу неприятны. Но избегать женщин с характером вошло у меня в привычку – и это, пожалуй, к лучшему...

Инф. технологии

Правление Василия III (кратко) Кто такой василий 3 кратко

Интернет

Исследовательская работа "симметрия и снежинки" Работа с интерактивной доской

Непознанное

Разбираемся, что входит в техническое обслуживание многоквартирного дома