«Горе от ума» - первая реалистическая комедия в русской литературе. Реалистический метод пьесы заключается не только в том, что в ней нет строгого деления на положительных и отрицательных героев, счастливой развязки, но и в том, что в ней присутствуют одновременно несколько конфликтов: любовный (Чацкий и Софья) и общественный (Чацкий и фамусовское общество).

Широко известно обстоятельное письмо А. Грибоедова П. Катенину, в котором великий драматург подробно объясняет свой замысел: «Ты находишь главную погрешность в плане. Мне кажется, что он прост и ясен по цели и исполнению: девушка, сама не глупая, предпочитает дурака умному человеку, и человек этот, разумеется, в противуречии с обществом, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немного повыше прочих. Кто-то пустил об нем слух, что он сумасшедший. Никто не поверил, но все повторяют…» Так сам Грибоедов обозначил главные, с его точки зрения, сюжетные моменты в «Горе от ума»: непонимание обществом умного человека, его поражение в любви и выдумку о его сумасшествии.

Предметом нашего анализа является третье действие (явления 14 – 21). Как возникла на балу, в фамусовском доме, сплетня о сумасшествии Чацкого, кто ее распустил, почему ее поддержали гости Фамусова? Но чтобы ответить на эти вопросы, надо обратиться к началу комедии.

В сонную тишину фамусовского дома Чацкий ворвался как вихрь. Но его прерывистое дыхание, бурная радость от встречи с Софьей, громкий и неудержимый смех, искренняя нежность и пылкое негодование неуместны здесь, в доме, где все построено на притворстве и обмане, искренность Чацкого - «незваная гостья». Здесь откровенность под запретом и пылкие признания Чацкого кажутся странными, красноречие - дерзким, а порывистость Чацкого сулит лишь неприятные неожиданности. И потому в доме Фамусова Чацкий встречен холодно и неприязненно, потому его «дичатся, как чужого». Чацкий превосходно понимает свою несовместимость с миром Фамусовых и Молчалиных. Но он из тех героев, у кого «ум и сердце не в ладу». Ум подсказывает ему необходимость разрыва с домом Фамусова, а сердце требует любви Софьи. Чацкий чувствует себя на грани катастрофы и первый произносит слова о сумасшествии:

От сумасшествия могу я

охолодеть.

Не думать о любви…

Софья «про себя» в ответ на это искреннее признание Чацкого замечает: «Вот нехотя с ума свела!»

Чацкий ищет оправданности любви Софьи к Молчалину и обманывается, потому что то, что презираемо им, в барской Москве возвышает человека. И на балу этот конфликт Чацкого и фамусовского мира проявляется с полной силой. Независимое поведение Чацкого, его резкие суждения о присутствующих, вызывают раздражение гостей Фамусова. Раздражение ищет выхода и наконец прорывается слухом о сумасшествии Чацкого.

Источником слуха оказывается Софья. В 13-м явлении после резкого отзыва Чацкого о Молчалине она задумчиво говорит одному из гостей: «Он не в своем уме». Внезапно заметив, что Г.Н. готов поверить в это, она злобно завершает:

А, Чацкий! любите вы всех в шуты рядить,

Угодно ль на себя примерить?

«Не то чтобы совсем», - «помолчавши», говорит она потрясенному скандальной новостью гостю. Но подумав еще и видя, что «готов он верить», Софья «смотрит на него пристально» и подтверждает свои случайно вырвавшиеся слова. Ее невольное предательство становится уже обдуманной вестью.

Слух о сумасшествии Чацкого начинает распространяться с поразительной быстротой. Одни повторяют «С ума сошел!» для того, чтобы убедиться, так ли думают другие. Другие, у которых спрашивают, подтверждают слух, так как не хотят выглядеть неосведомленными, Загорецкий тут же мгновенно придумывает историю сумасшествия Чацкого, которого он почти не знает. Графиня-внучка, услышав уже от Загорецкого, что Чацкий сошел с ума, не преминула подчеркнуть свою проницательность: «Представьте, я заметила сама». Но радостнее всех воспринимает эту весть Фамусов:

О чем? О Чацком, что ли?

Чего сомнительно? Я первый,

я открыл!

Давно дивлюсь я, как никто

его не свяжет!

Слух растет и ширится. Начавшись с осторожного перешептывания господ Т. и Д., он набирает уверенность. Голоса гостей звучат все громче и переходят в крик двух старичков: графини-бабушки и князя Тугоуховского. Этот разговор глухих очень смешон, но он зеркало oтношений всех гостей. Каждый из них занят собой, каждый почти не слышит другого, бросает весть и убегает, чтобы прокричать ее следующему.

Но вот уже известие о сумасшествии Чацкого знают все. Тогда начинается обсуждение того, почему Чацкий «в его лета с ума спрыгнул». Фамусов вначале указывает на дурную наследственность:

По матери пошел: по Анне

Алексеевне;

Покойница с ума сходила восемь

Хлестова начинает мотив, оказавшийся близким всем:

Чай, пил не по летам…

Шампанское стаканами тянул.

Ее поддерживают:

Бутылками-с, и пребольшими.

Нет-с, бочками сороковыми.

Но на истинную причину сумасшествия Чацкого указывает Фамусов:

Ученье - вот чума, ученость -

вот причина,

Что нынче, пуще, чем когда,

Безумных развелось людей,

и дел, и мнений.

И тут у каждого из гостей оказывается враг, который как-то объединился в их представлении с Чацким: лицей и гимназии, педагогический институт и князь Федор, химия и басни, и, главное, книги. Тревожит новое и непонятное направление в жизни, и уже рождаются проекты пресечения зла. «Собрать все книги бы да сжечь» - таков вердикт Фамусова. Слух о сумасшествии, достигнув ушей Чацкого, рождает в нем горечь. Но это не последний и не самый сильный для него удар. Чацкого продолжает волновать вопрос: «А Софья знает ли?» Он предполагает в ней равнодушие к себе, но не коварство. Однако увидев Софью, зовущую Молчалина к себе, Чацкий сам готов верить слуху о себе: «Не впрямь ли я сошел с ума?» Еще один удар для Чацкого: «Вот я пожертвован кому!» И, наконец, с появлением Фамусова Чацкому суждено узнать, что слух о его безумии был пущен Софьей. Последний монолог Чацкого, отрезвившегося сполна, полон гнева, страдания и сарказма:

Безумным вы меня прославили всем хором.

Вы правы: из огня тот выйдет невредим,

Кто с вами день пробыть успеет,

Подышит воздухом одним,

И в нем рассудок уцелеет.

Чацкий покидает Москву: «Вон из Москвы! сюда я больше не ездок!» Он глубоко обманулся в Софье: она не только не любит его, но и оказывается в толпе тех, кто клянет и гонит Чацкого, кого он называет «мучителями». Самый умный в комедии, он все-таки не может со всем своим умом сделать так, чтобы Софья полюбила его. Все, во что он верил: в свой ум, передовые идеи - не только не помогло завоевать сердце любимой девушки, но, наоборот, оттолкнуло ее от него. И именно из-за этих свободолюбивых идей фамусовское общество объявило Чацкого сумасшедшим. Грибоедов в своей комедии показал человека передового, мыслящего, но наталкивающегося на нежелание понимать его. Любовная драма становится выражением идейного одиночества героя.

Другие работы по теме:

(по комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума») Первоначальное название комедии было «Горе уму». На языке Грибоедова, Пушкина, декабристов «ум - это свободомыслие, независимость суждения, вольнодумство».

Единственный персонаж, задуманный и исполненный в комедии «Горе от ума» как близкий Чацкому, - это Софья Павловна Фамусова. Грибоедов писал о ней: «Девушка сама не глупая, предпочитает дурака умному человеку…».

Комедия А.С. Грибоедова "Горе от ума" – первое реалистическое произведение русской литературы. В нем Грибоедов следует логике окружающей действительности, он показывает жизнь дворянского общества первой половины 20-х гг. XIX в. и изображает разные стороны этой жизни: противоречия между прогрессивным и консервативным дворянством.

Создание и существование комедии "Горе от ума" так же полно парадоксами, как и жизнь ее автора А.С. Грибоедова. Неизданная комедия стала известна "всей читающей России". Принятая сразу же, она тем не менее многими была до конца не понята. Затрагивающая актуальные проблемы своего времени пьеса жива до сих пор.

Автор: Грибоедов А.С. Своеобразие конфликта в комедии “Горе от ума” состоит в том, что в произведении происходит взаимодействие социального и любовного планов. Конфликт как бы обретает двойственность. И. А. Гончаров в статье “Мильон терзаний” писал: “Две комедии как будто вложены одна в другую: одна, так сказать, частная, домашняя, между Чацким, Софьей, Молчаливым и Лизой - это интрига любви, вседневный мотив всех комедий.

Автор: Грибоедов А.С. В 1871 году по случаю новой постановки комедии «Горя от ума» в Малом театре И.А. Гончаров написал критический этюд «Мильон терзаний», посвященный не столько сценическому воплощению комедии, сколько самому произведению. В этой работе Гончаров писал об исключительном месте, которое занимает в русской литературе, о ее свежести и живучести спустя почти пятьдесят лет после написания.

Чацкий и фамусовское общество. Автор: Грибоедов А.С. В комедии “Горе от ума” все действующие лица делятся на положительных - Чацкого - и отрицательных - Фамусов и фамусовское общество. Грибоедов называл Чацкого передовым человеком, то есть человеком, образ которого будет жить вечно, а фамусовское общество - лицом всех дворян того века (“века минувшего”).

Образ Чацкого в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Автор: Грибоедов А.С. Грибоедов вошел в русскую литературу как автор известной комедии “Горе от ума”. В ней затрагиваются очень важные вопросы: о воспитании, образовании, о преклонении перед всем иностранным, о крепостном праве.

Образ Чацкого в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Автор: Грибоедов А.С. “Горе от ума” является комедией высокого общественного содержания. Грибоедов затрагивает важнейшие вопросы: о воспитании и образовании, о службе отечеству и гражданском долге, о крепостном праве и о поклонении всему иностранному.

Мои размышления над страницами комедии «Горе от ума». Автор: Грибоедов А.С. Я думаю, смысл комедии в том, чтобы показать быт Москвы того времени, период русской жизни от Екатерины до императора Николая. Автор хотел показать, кто господствовал в ту эпоху, как люди получали чины и чем они помогли Родине.

конфликте Чацкого с фамусовским обществом Чацкий и Софья. Чацкий. /Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума»./ Комедия «Горе от ума» была закончена Грибоедовым в тысяча восемьсот двадцать четвертом году. Сразу же запрещенная цензурой, она при жизни автора ни разу не появилась ни в печати, ни на сцене. Но рукопись комедии переписывалась от руки, и списки распространялись по России.

Ее вкусы и представления об окружающем мире формировались под влиянием французских сентиментальных романов.

Комедия "Горе от ума" Грибоедова была написана в годы создания тайных революционных организаций декабристов.

"Горе от ума" социально-политическая комедия. Грибоедов дал в ней правдивую картину русской жизни после Отечественной войны 1812 года.

Проблемы, затронутые Грибоедовым в этой комедии, просты и в то же время очень многогранны, поэтому нельзя рассматривать каждую из них отдельно, оставляя при этом где-то в стороне остальные, связанные с ней не только логически, но и духовно.

Сюжет комедии Грибоедова сам по себе уже достаточно оригинален и необычен. Не могу согласиться с теми, кто считает его банальным. На первый взгляд может показаться, что основное в сюжете - история любви Чацкого к Софье.

Комедия явилась острой и гневной сатирой на быт и нравы дворянской России, косвенно показала борьбу между консерватизмом помещиков-крепостников, отсталого самодержавия и новыми настроениями.

Образ Чацкого в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Автор: Грибоедов А.С. “Безумным вы меня прославили всем хором...” И все-таки сложная штука жизнь. Иногда она бывает легкой, иногда тяжкой; для кого-то счастливой, для кого-то несчастной. Комедия Грибоедова - о человеческих отношениях, без которых этой жизни не было бы.

Образ Чацкого в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Автор: Грибоедов А.С. В моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека. И иногда человек, разумеется, в противоречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше других.

Новаторство и традиции в комедии А.С.Грибоедова "Горе от ума" Автор: Грибоедов А.С. Грибоедов знаменит как творец одного произведения, но столь значительна роль его комедии в истории русской литературы, что уже одно это произведение обессмертило имя его автора. За долгие годы комедия не устарела.

Образ Чацкого в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Автор: Грибоедов А.С. И.А. Гончаров в своей статье “Мильон терзаний” так писал о главном герое бессмертной комедии А.С. Грибоедова “Горе от ума”: “Роль Чацкого - главная роль, без которой не было бы комедии, а была бы, пожалуй, картина нравов”.

Комедия "Горе от ума" создавалась в те времена, когда молодые люди типа Чацкого А.А., главного героя произведения А.С. Грибоедова "Горе от ума", несли в общество новые идеи, настроения.

Сила и новизна "Горя от ума" была именно в том, что самый сюжет был громадного жизненного, общественного, исторического значения. “Сильное место в сюжете” это выдумка о сумасшествии Чацкого.

Стремление Чацкого. Фигура и образ Чацкого. Чацкий как главный герой произведения Грибоедова.

Комедия Александра Сергеевича Грибоедова была написана в годы создания тайных революционных организаций декабристов. В ней отражена борьба прогрессивно мыслящих людей с косным обществом дворян -крепостников, борьба нового мировоззрения со старым. Эту борьбу идей "века нынешнего"и"века минувшего"Грибоедов показал с точки зрения передового человека своего времени, близкого по взглядам к декабристам.

Значение образа Чацкого в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» очень точно определил Гончаров: «Он вечный обличитель лжи, запрятав-шийся в пословицу: «Один в поле не воин». Нет, воин, если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и – всегда жертва.
События 3-го действия комедии (явления 14-21) как нельзя лучше под-тверждают это положение. Да, Чацкий – жертва, жертва поневоле. Слово, сплетня, людская молва сыграли в его судьбе роковую роль.
Как определил Немирович-Данченко, «Загорелась маленькая травка, потом огонь пошел лизать все вокруг, легкий треск перешел в зловещий глу-хой шум, и скоро все обращается в удушливый пожар».
Так обмолвка Софьи, затем – «убедительнейшие» подробности лгу-нишки Загорецкого и, наконец, религиозно-политические обвинения глухой графини как ярчайшее воплощение «логики» фамусовского общества – все это привело к тому, что Чацкий был объявлен сумасшедшим.
Третье действие комедии происходит в доме Фамусова, в доме, где «все двери настежь». Чего, кстати, не скажешь, о людях, об их мыслях, чув-ствах и намерениях.
Слух о сумасшествии Чацкого возник как бы невзначай. Просто госпо-дин N вовремя оказался рядом с Софьей в тот момент, когда она, негодуя, обронила фразу: «Он не в своем уме». Так можно сказать в шутку, и не стои-ло принимать эти слова за истину. Но нет, ведь это сказано о Чацком, а он всем «насолил». И поэтому с большим удовольствием господин N подхваты-вает новость и делает все, чтобы о ней узнали окружающие. Немного отвле-чемся от событий и зададимся вопросом: «Почему гость Фамусова не имеет имени?» Более того, у него есть своеобразный двойник – господин Д. Это очень глубокий психологический ход Грибоедова. Безымянные гости на званном вечере исполняют роль малоприметную, но зловещую. Это роль разносчиков сплетни о сумасшествии Чацкого.
Орудием борьбы против него противники избрали сплетню. Скажем, достойный для них ход, иного ожидать и не приходилось. Коварный, отвра-тительный, безнравственный способ борьбы против своего противника, не-сущего свет правды.
А.С. Грибоедов очень тонко и последовательно выстраивает психоло-гический и социальный механизм сплетни – ее зарождение, распространение и превращение в очернительную ложь.
Достойно удивления мастерство автора комедии, сумевшего так психо-логически тонко показать то состояние, которое испытывала Софья, поняв, что может произойти из-за случайно оброненной фразы. Идет своего рода игра – словами, взглядами, недомолвками. Софья молчит (дана авторская ре-марка), отвечает уклончиво, не сразу, прежде чем подтвердить, что Чацкий сумасшедший. Ее поведение оправдано, и складывается ощущение, что ге-роиня ждет какую-то ниточку, которая свяжет все последующие события. И она появляется в форме вопроса: «Однако есть приметы?» Этот вопрос – на-чало кульминации произведения. Все поставлено на карту. Ответ Софьи – начало конца Чацкого. Удивительно, с какой быстротой слух о его сумасше-ствии, обрастая фантастическими подробностями, обойдет всех гостей. И все они моментально объединяются этим слухом, так как Чацкий – опасный враг.
Итак, вначале Софья медлит с ответом. И эту паузу ощущаешь бук-вально физически, она настолько эмоционально воздействует, что чувству-ешь себя участником событий. Велика роль авторской ремарки – «смотрит… пристально». В пристальном взгляде Софьи, устремленном на собеседника, желание последний раз убедиться, до конца ли они понимают друг друга в том зловещем спектакле, который разыгрывают. Наконец Софья решается: «Мне кажется». Так зарождается сплетня о Чацком. Вернее, это заведомая ложь, отданная в другие руки с молчаливым наказом передать дальше. И что важно: возникнув, она теряет авторство, становится оружием для всех. Ни-кому не нужно знать, откуда поползли слухи; вероятно, на это и рассчитыва-ла Софья.
Следующим звеном в разматывающейся цепи нарастающих слухов яв-ляется Загорецкий, для которого переносить – дело привычное и увлекатель-ное. Он с радостью восклицает: «С ума сошел!» Грибоедов маленькими штришками дополняет, уточняет, расцвечивает подробностями весть: «пом-ню», «знаю», «слышал». Начиная с Загорецкого, сплетня становится легаль-ной.
Один из удачных авторских приемов в комедии – соседство комичного и трагичного. Старая графиня, будучи глуховатой, перевирает слова по сход-ным понятиям. Это как игра в испорченный телефон. Да, это смешно, если б не было трагично. И это трагичное – искажение смысла услышанного. Вот Загорецкий на ее вопрос: «… нет ли здесь пожара?» - объясняет: «Нет, Чац-кий произвел всю эту кутерьму». Не расслышав, графиня переспрашивает: «Как, Чацкого? Кто сел в тюрьму?» И навязчивая идея о полицмейстере и тюрьме не дает ей покоя. За комизмом этой ситуации стоит мрачное проро-чество. И тут Грибоедов заставляет читать между строк. «Полицмейстер – тюрьма – солдатчина» - это судьба многих декабристов и всех тех, кто пы-тался переменить общественную жизнь России.
В 21-м явлении III действия Грибоедов собрал всех действующих лиц и даже более того. Он заканчивает ремарку словами: «…и многие другие». У Грибоедова, как мы уже убедились, никогда и ничего случайного не бывает. Наверное, должно произойти что-то очень важное.
Все собрались, чтобы громогласно объявить, подтвердить, провозгла-сить весть о сумасшествии Чацкого. Эта авторская задумка, продуманная во всех деталях, поражает своей логичностью и безукоризненным воплощением во всем: слове, жесте, паузе. Почему именно графине Хлёстова произносит:
С ума сошел! Прошу покорно!
Да невзначай! Да как проворно!
Ты, Софья, слышала?
Графиня – самый влиятельный, сановный гость Фамусова. А то, что она обращается к Софье, неважно. Создается ощущение, что автор устами Хлёстовой (какая говорящая фамилия!) обращается к нам с тем, чтоб пока-зать, какой нравственный урок можно извлечь из этой жизненной истории.
Говоря о художественной стороне явлений 14-21 из 3-го действия, не-обходимо отметить, что Грибоедов и здесь выступает как мастер речевой ха-рактеристики героев. Их перед нами проходит огромное количество, и каж-дый индивидуален. А как умело автор обращается с ритмом и рифмой! Ко-медия, выдержанная в разностопном ямбе, позволяет передать все оттенки и многообразие живой речи. Несколько слов о синтаксической стороне этого отрывка. В тексте обилие восклицательных и вопросительных предложений. Это придает дополнительную эмоциональную окраску репликам действую-щих лиц.
Грибоедов – мастер психологического анализа. Это проявляется в том, как убеждают гости Фамусова друг друга в сумасшествии Чацкого. Все верят в это. Но только не читатель. И если по какой-либо причине Грибоедов пре-рвал комедию на 3-м действии, победа Чацкого все равно была бы предвос-хищена.
Все это позволяет поставить комедию Грибоедова в ряд произведений, по словам И.А. Гончарова, отличающихся «крепкой живучестью от других произведений».

Грибоедов, Александр Сергеевич -- знаменитейший из русских драматургов,
родился в Москве 4 января 1795 г. Его первые же впечатления показали ему ту затхлую среду старого барства, чьим смелым обличителем он выступил со временем. Ребенком видел он вокруг себя спесивые и самодовольные лица Фамусовых, Хлестаковых, Хрюминых. Это были родные или светские знакомые его матери, постоянно стремившейся скрыть стесненное свое положение, запутанное беспорядочностью ничтожного мужа, блюсти традиции рода, восходившего к выехавшим из Польши дворянам и украшенного именами многих допетровских сановников, не отставать ни в чем от избранного общества и при помощи связей обеспечить хоть для детей блестящее будущее. Властная и честолюбивая, она способна была изломать жизнь детей, насиловать их природу, попирать их волю и склонности, лишь бы выполнить свой план выхода из захудалого состояния. Но, превышая умом, пониманием духа века и культурными вкусами большинство своих сверстниц, она знала, что, кроме старомодных торных дорог, в александровское время к карьере вели, иногда гораздо скорее и успешнее, новые пути, где родовитость опиралась на просвещение. Не расставаясь со своими заветными идеями и не выходя из замкнутого круга столбового дворянства, она захотела показать на воспитании детей пример разумного пользования новизной. В ее доме, кроме языков, процветала музыка; гувернерами Александра и его сестры Марии были образованные иностранцы -- Петрозилиус, затем Ион; профессора университета приглашались для частных уроков. Мальчик много прочел дома, и явно, и втайне; от шалостей и проказ, в которых рано сказался его горячий, непокорный нрав, он переходил к усиленному, страстному чтению, совсем захватывавшему его. Ни мать, ни брат ее, пользовавшийся неограниченным влиянием в доме, как человек с большими связями и знанием света (впоследствии у него взяты были главные черты для Фамусова), не могли бы отгадать, что происходило в пытливом уме мальчика, которого они так неуклонно направляли, казалось, в духе кастовых преданий, рано вводя его в круг будущих покровителей, знатных или "случайных" людей. Он многое понял, во многом усомнился из того, что ему навязывали как незыблемые основы житейской мудрости, и с трудом выносил гнет любящей, но своенравной и непреклонной матери. Университетский Благородный пансион был первой его школой. Умственное пробуждение довершил университет. Он подействовал и сближением с молодежью, которое все-таки состоялось, вопреки присмотру, и разнообразием научных интересов, развившихся благодаря свободе, с которой студент-юрист мог слушать любые курсы на других факультетах, и личным влиянием наиболее даровитых профессоров. Если некоторые из них, вроде Шлецера, были полезны по обстоятельности фактических сведений, которые они сообщали, приохочивая к самостоятельной работе (Грибоедов навсегда сохранил любовь к занятиям историей, объясняющую и в его комедии возврат мысли к старине, здоровой и цельной, -- а также к экономическим наукам), то бывший геттингенский профессор Буле, разносторонний, с натурой пропагандиста и умением отгадывать дарования и склонности юношей, подействовал на все развитие Грибоедова, оценил и выдвинул его из толпы, расширил его горизонт, занимался с ним приватно, придал ему особый интерес к мировой литературе и прежде всего к драме, которой сам специально занимался, и, начиная с Плавта, Теренция и кончая Мольером и позднейшими французскими комиками, побудил его познакомиться с выдающимися произведениями драматического творчества. Участвуя (по преданию) в то же время и в студенческих спектаклях, бывших тогда чуть не постоянным учреждением, Грибоедов, таким образом, вынес из университета подготовку к тому виду писательской деятельности, который прославил его. Даже его студенческие литературные опыты, или, скорее, шалости, получали драматическую форму. Такова не дошедшая до нас пародия на "Дмитрия Донского"; такова и попытка (о которой свидетельствует один из его товарищей) набросать из действительной жизни несколько юмористических сценок, в которых выведены были бы домашние и родные, весь дядин кружок, но не в парадных, а в закулисных нарядах и поступках. Этот, также утраченный, набросок можно считать первой редакцией "Горя от ума", которое с той поры не расстается более с Грибоедовым, отражая на себя все переходы и изменения в его развитии. Годы, проведенные в университете, в связи с домашней подготовкой и обширным чтением, были для Грибоедова такой серьезной подготовкой к жизни, что по образованности он превосходил всех своих сверстников в литературе и обществе. С годами разрастались и его эрудиция, и знакомство с всемирной словесностью, начавшееся под влиянием Буле в несколько одностороннем, ложноклассическом направлении, но впоследствии свободно охватившее все, что было живого и сильного в поэзии всех времен и школ -- и Шекспира, и Байрона, и романтиков. По мере того как шло вперед его развитие и вместе с тем росло критическое отношение к окружавшей действительности, для Грибоедова становилась все тягостнее зависимость от нее и будничная проза жизни, давно уже для него предназначенная. В позднейшем официальном документе он сам свидетельствует, что готовился уже к экзамену на степень доктора, когда неприятель вторгся в Россию. Во всем своеобразный, он любил родину искреннее множества современников, суетливо выставлявших на вид свой казенный патриотизм; ему казалось постыдным не принять участия в национальной обороне, да и жажда полной жизни, с подвигами и опасностями, влекла его в ряды войска. Вместе с тем задуманный им перелом в своей судьбе избавлял его, хоть на время, от семейных и светских отношений, среди которых он задыхался, и сулил свободу личной жизни, постоянно подавляемой бдительным надзором и попечением. Не без противодействия со стороны домашних он настоял на своем и записался волонтером в полк, набиравшийся графом Салтыковым. Но пока организовался этот отряд, Наполеон успел покинуть Москву, а затем и Россию. Поэзия самоотвержения для отечества не могла уже больше увлекать Грибоедова, с тех пор как оно избавилось от нашествия и само готовилось предписывать законы Европы. Но он не вернулся в Москву, чтобы снова зажить с Фамусовыми и Загорецкими, и предпочел чиновничьей карьере мало привлекательную, по-видимому, но все же обещавшую независимость кавалерийскую службу в глухих закоулках Белоруссии. Здесь, сначала в иркутском гусарском полку, потом в штабе кавалерийских резервов, провел он с лишком три года. То был искус, который нелегко было пережить. Сначала Грибоедов, так долго сдерживаемый, страстно отдался увлечениям и шалостям, составлявшим главную прелесть старинного гусарства, и не отставал от товарищей в самых бурных затеях. Все усвоенное в пору студенчества как будто отодвинулось куда-то на самый дальний план, и та проза, от которой спасся было Грибоедов, втягивала его в свою тину. Но чад рассеялся, страсти поулеглись; некультурность, отсталость и грубость новой среды выказались в настоящем свете; книга, размышление, мечты и творчество снова явились единственным прибежищем. В Бресте-Литовском, где Грибоедов был прикомандирован к штабу резервов и состоял при гуманном и образованном генерале Кологривове, эти вновь пробудившиеся в нем вкусы встретили поддержку, сначала в незатейливом, но прямодушном и честном малом, его товарище Бегичеве, также тяготившемся пустотой гусарской жизни, потом и в группе штабных офицеров, скрашивавших свои досуги дилетантскими упражнениями в словесности, в особенности писанием стихов, сочинением и переводом театральных пьес. Здесь Грибоедов снова берется за перо, посылает в Москву, в "Вестник Европы", свои первые статьи ("О кавалерийских резервах" и "Описание праздника в честь Кологривова", 1814) и оканчивает перевод пьесы "Le secret du menage", названной им "Молодые супруги". Он еще плохо владел слогом, не решался нарушать прелестными остроумными вольностями, которыми и тогда отличался его разговор, чопорность псевдоклассического диалога; его первый опыт для сцены оставляет многого желать, хотя, как показала новейшая попытка возобновить пьесу, она смотрится и теперь не без интереса. Решительный поворот к вкусам первой молодости привел его, наконец, к сознанию, что дольше оставаться в армии он не должен, что только в другой среде и с другими людьми может он проявить свои дарования. Побывав в 1815 г. в Петербурге, завязав там литературные связи и знакомства и подготовив свой переход в коллегию иностранных дел, он в марте 1816 г. вышел в отставку. Военный эпизод, врезавшийся каким-то странным клином в его биографию, был теперь позади. Тяжело, совестно было вспоминать об этих молодых годах, совсем загубленных; зато запас наблюдений над жизнью и людьми значительно обогатился. Фигуры Скалозуба, его "крепко зараженного теперешним столетием" двоюродного брата, Горячева, Репетилова (прототипом которого был товарищ-офицер) создались потом под непосредственным воздействием встреч и отношений ранней молодости. Даже в жизнеописании Чацкого (насколько его можно построить по данным, представляемым комедией и не совсем выдержанным хронологически) мы можем предположить краткий период увлечения военной службой, оставившего также после себя осадок горькой иронии. Переезд в Петербург имел важное значение для Грибоедова; после начинавшегося уже, по его словам, одичания в глуши Белоруссии и Литвы, он не только возвратился снова в культурную жизнь, но вошел в такой круг развитых, благородно мыслящих и любящих родину людей, которого до той поры он и не ведал. Начиналось томительное послесловие геройских лет Отечественной войны и войн за освобождение Европы; навстречу поднимавшейся реакции выступали и группировались свежие, даровитые силы молодого поколения, воспитавшегося в лучшую пору александровского царствования. То в форме возродившихся масонских лож, то в виде интеллигентных кружков и салонов, под конец перейдя к организации тайных обществ, с целями общественного возрождения, эта молодежь стремилась во что бы то ни стало порвать с рутиной и застоем и грезила о светлом будущем. К ней рано примкнул и Грибоедов, только что вступивший и в чиновничий мир, и в петербургский большой свет, и в закулисные уголки театра (куда манили его и сердечные увлечения, и любовь к сцене), и в круг литераторов. Многое еще в нем должно было казаться стороннему наблюдателю неустановившимся. Он мог терять время на такие безделки, как перевод французской пьесы "Придворная неверность" или пародия на авторские приемы Загоскина ("Лубочный театр"); за кулисами, вероятно, он многим казался одним из покладистых поставщиков бенефисных новостей, не первого притом разбора, потому что слог его оставался тяжелым. В литературе он также не определил своих отношений к спорившим тогда школам классиков и романтиков, сближаясь и с членами шишковской "Беседы", и с Пушкиным и его друзьями. Когда долго казавшийся, да и не одному Грибоедову, авторитетным судьей Катенин перевел балладу Бюргера "Ленора", считавшуюся предвестием романтизма, Грибоедов печатно выступил на защиту приятельского перевода. С другой стороны, он вместе с тем же Катениным написал комедию "Студент", где в лице героя пьесы, экс-семинариста Беневольского, осмеял, впадая иногда в карикатурное преувеличение, вычуры сентиментальности и романтизма. В этом смешении школ и взглядов не все указывало, однако, на шаткость начинающего писателя; уже здесь проявлялась та независимость, с которой Грибоедов впоследствии занял место среди главных направлений, заявляя, что "как живет, так и пишет свободно". Он появлялся и в свете, где его меткое, но холодное и строгое остроумие удивляло и смущало, внушая собеседникам ложное представление об озлобленности его ума, -- по свидетельству Пушкина, мешая им разгадать в нем необычайно даровитого, быть может, великого человека. На хорошем счету был он в своей коллегии, и заветная мечта матери видеть его дипломатом сбывалась. Но той внутренней работы, что происходила в нем, почти никто не подозревал. Человек, все теснее сближавшийся с лучшими из будущих декабристов, считавший впоследствии в числе друзей своих Александра Одоевского, Чаадаева и Рылеева, мог еще в своих литературных работах возделывать несколько старомодные формы, но все смелее предъявлял свой протест против современного строя вещей. Его исторические симпатии способны были указать ему (как Рылееву, в его "Думах") величие и мужество в старине, чьим примером следует вдохновлять новые поколения. Таков замысел дошедшей до нас лишь в виде сценария драмы из Отечественной войны, изображавшей, наряду с чертами народного героизма, и "разные мерзости", тогда как ночью в Архангельском соборе слетаются тени великих Россиян, скорбят о гибели отечества и молят небо о его спасении. Но еще дороже было для Грибоедова непосредственное вмешательство в злобу дня -- и из ранних юношеских лет всплывает тогда покинутый было совсем замысел "Горя от ума", из пересказа московского пикантного анекдота превращаясь в более стройное целое, очевидно, имевшее уже целью сатирическое освещение всей жизни высшего общества. Это -- вторая редакция комедии, также не дошедшая до нас, но засвидетельствованная показаниями лиц, слышавших чтение ее автором, известная и по переменам, сделанным в ней для третьей и заключительной редакции (например, по устранению из числа действующих лиц жены Фамусова). Более зрелая по замыслу и общественному значению, она, конечно, и написана была живо и остроумно. В этом убеждают успехи, сделанные тем временем Грибоедовым в выработке стиха и свободно движущегося диалога. В пьесе "Своя семья, или Замужняя невеста", написанной им в складчину с Шаховским и Хмельницким, Грибоедову принадлежат пять явлений второго акта, поражающие, в этом отношении, сравнительно с первыми опытами; типический "грибоедовский" стих уже народился. Точно так же и в прозаической комедии "Студент" -- насколько можно различить то, что принадлежит в ней Грибоедову -- есть живые бытовые черты (крепостничество большого барина Звездова, молчалинская вкрадчивость Беневольского, гусарские ухватки Саблина). С какой же заботливостью должна была отделываться, даже в мелочах, любимая пьеса Грибоедова! Но еще не суждено было автору закончить ее; его первый петербургский период, полный увлечений, шалостей, серьезных помыслов и постоянно прогрессировавшей литературной работы, внезапно обрывается. Участие Грибоедова, в качестве секунданта, в возмутившей всех, по ожесточению противников, дуэли Шереметева с Завадовским, едва не испортило его служебного положения, тем более что стало известно, что предположена была вслед за тем и дуэль между секундантами. Мать Грибоедова настойчиво требовала временного удаления его из Петербурга, чтобы дать улечься толкам и пересудам и смягчить гнев начальства. Тщетно протестовал он, отговаривался, уклонялся; все было пущено в ход, и место секретаря посольства в Персии было за ним обеспечено помимо его воли. С неподдельной грустью покидал он отечество, друзей и любимую женщину. Через несколько месяцев, после умышленно замедленного путешествия по России и Закавказью, отдалявшего по возможности начало этой почетной ссылки, Грибоедов въезжал в Тегеран (4 марта 1819 г.), понемногу приглядываясь к восточным нравам, типам и порядкам, порой напоминавшим ему, при всем его сочувствии русской старине, древнерусские. Не пришлось ему остаться в столице шаха; поездки по Персии провели Грибоедова и по развалинам, напоминавшим о героическом прошлом пэров, и по горным и степным захолустьям, сводили его с поэтами, дервишами, придворными, мелкими владетельными князьками, и, наконец, привели его в Тавриз, где в полном затишье "дипломатического монастыря" Грибоедов провел значительную часть своей первой службы на Востоке. Обязанности были несложные, главным образом, сводясь к отражению интриг Аббаса-мирзы, при котором собственно и состояли европейские посольства. Ни русские сослуживцы, ни иностранные дипломаты не могли понять запросов и разнообразных интересов Грибоедова. Он ушел в себя: то усиленно занимался восточными языками (персидским и арабским), то читал, или же с непонятной для него самого легкостью и плодовитостью работал снова над своей комедией, удивляясь, что там, где у него нет никаких слушателей, стихи так и льются. Наедине со своими думами он глубже вник в смысл избранной им фабулы; возвел характеры, первоначально набросанные с натуры, до значения типических образов (списки мнимых оригиналов его действующих лиц не заслуживают доверия); расширил и поднял значение среды; внес изображение пустой светской толпы, бессмысленно и нетерпимо восстающей против знания, гуманности, свободы; из лучших свойств единомышленников и друзей сложил типический характер Чацкого; сделал его защитником прогресса и национального самосознания перед лицом торжествующей реакции. Как человек многосторонне начитанный, он не мог не испытать известного влияния образцов; злая сплетня о мнимом безумии Чацкого несколько напоминает месть абдеритов Демокриту в повести Виланда "Geschichte der Abderiten"; Мольеровском "Мизантропе" своей характеристикой Альцеста, тонко придуманным сочетанием разочарования его в людях с увлечением кокеткой, которую он надеется спасти и поднять до своего уровня, даже некоторыми отдельными стихами (например, заключительными словами Чацкого) еще более повлиял на "Горе от ума"; но возбуждение и поддержка, оказанные такими образцами, определили только часть творческой работы, которая вся была выношена, выстрадана, написана кровью сердца. В Тавризе были вчерне окончены первые два акта комедии, в ее третьей и последней редакции. Деловые поручения побуждали по временам Грибоедова к поездкам в Тифлис; однажды он вывез из Персии и возвратил на родину целую толпу несчастных, едва прикрытых лохмотьями русских пленных, несправедливо задержанных персидскими властями. Это неустрашимо выполненное предприятие обратило на Грибоедова особенное внимание Ермолова, сразу разгадавшего в нем редкие дарования и оригинальный ум, и пожалевшего, что такому человеку приходится скучать и вянуть в глухой и невежественной стране. Это совпадало вполне с разгоравшимся все сильнее желанием Грибоедова вырваться на свободу из "печального царства" (triste royaume), в котором "не только ничему не научишься, но еще забудешь то, что прежде знал". Ермолов добился, наконец, назначения Грибоедова секретарем по иностранной части при главнокомандующем на Кавказе. С переезда его в Тифлис снова оживился и сам он, и успешнее стала подвигаться вперед комедия. Оба начальных акта были закончены и набело переписаны в Тифлисе. Среди официальных занятий, памятных записок и проектов, которых всегда ожидали от Грибоедова как от специалиста по Востоку, медленно писались последние два действия -- и не по недостатку вдохновения, а по осознанной самим автором неполноте его сведений о современном столичном обществе, успевшем, как слышал он, во многом измениться, хоть и не к лучшему, за пять лет (1818 -- 1823), проведенных Грибоедовым вдали от него. Необходимо было для пользы комедии снова окунуться в московский большой свет; отпуск, сначала краткий, потом продленный и в общем охвативший почти два года, привел Грибоедова к желанной цели. Радость свидания с друзьями увеличивалась возможностью, благодаря им, наблюдать жизнь. Не было общественного собрания в Москве, где бы не показывался Грибоедов, прежде избегавший всех подобных сборищ; со множеством лиц он познакомился тогда, потом на лето уехал к Бегичеву в его имение, с. Дмитриевское Ефремовского уезда Тульской губернии, и там, уединяясь для работы на полдня и читая затем написанное своему другу и его жене, он летом 1824 г. окончил "Горе от ума" и вернулся с рукописью его в Москву, посвятив в свою тайну только сестру. Пустая случайность огласила на весь город появление беспощадной сатиры, направленной, как говорили, против москвичей вообще и влиятельных людей в особенности. Сохранить рукопись в тайне было невозможно, и Грибоедов изведал на себе "славы дань"; наряду с восторгами слышались ропот, брань, клевета; люди узнавали себя в портретах, увековеченных комедией, грозили дуэлью, жаловались местному начальству, ябедничали в Петербург. По словам самого Грибоедова, с той минуты, как приобрело такую гласность его заветное произведение -- о судьбе которого он сначала не загадывал, зная, что тяжелые цензурные условия не допустят его на сцену, и в лучшем случае мечтая лишь о его напечатании -- он поддался соблазну слышать свои стихи на сцене, перед той толпой, образумить которую они должны были, и решил ехать в Петербург хлопотать о ее постановке. С сожалением расставался он с лучшими украшениями пьесы, урезал, ослаблял и сглаживал, сознавая, что в первоначальном своем виде "Горе от ума" было "гораздо великолепнее и высшего значения", чем теперь, в "суетном наряде, в который он принужден был облечь его". Но это самопожертвование было тщетно. Враждебные влияния успели настолько повредить ему в правящих сферах, что все, чего он мог добиться, было разрешение напечатать несколько отрывков из пьесы в альманахе Булгарина "Русская Талия" на 1825 г., тогда как сценическое исполнение было безусловно запрещено, причем запрет безжалостно был распространен и на келейный спектакль учеников театральной школы (в том числе известного впоследствии П. Каратыгина), желавших хоть где-нибудь дать возможность автору увидать свое произведение в лицах. Нападки старомодной критики, часто являвшейся выражением озлобленных светских счетов; ропот задетых комедией или вообще ратовавших за приличие и нравственность, будто бы ею оскорбленную; враждебность властей, не выпускавших на волю ни печатного, ни сценического текста комедии и тем самым вызвавших беспримерную ее распространенность в десятках тысяч списков; наконец, непосредственные впечатления реакции, обрушивавшейся и на него лично, и на все, что ему было дорого, -- все это сильно подействовало на Грибоедова. Веселость его была утрачена навсегда; периоды мрачной хандры все чаще посещали его; теснее прежнего сблизился он с передовыми людьми в обществе и литературе и, по-видимому, был посвящен во многие из их планов и намерений. Если в эту пору им написано несколько стихотворений (преимущественно из природы и жизни Кавказа), и даже вместе с князем Вяземским -- небольшая пьеска: "Кто брат, кто сестра" (приключение на станции, с переодеванием молодой девушки в офицерский мундир как главным эффектом), то эти мелкие работы, в которых лишь изредка мелькнет изумительная талантливость автора, как будто и написаны только, чтобы чем-нибудь наполнить душевную тревогу и разогнать тоску. Когда пришлось возвращаться в Грузию, Грибоедов выбрал опять окольный путь, побывал в Киеве и в Крыму, в путевых записках оставил живой след своей любознательности и начитанности по вопросам истории и археологии, и художественного отношения к природе, приближался уже к цели своего путешествия и съехался с Ермоловым, когда до него дошла весть о событиях 14 декабря, в которых участвовало столько близких ему людей, чьим идеям он сочувствовал, сомневаясь лишь в своевременности переворота. Вскоре прислан был фельдъегерь, с приказом немедленно доставить его в следственную комиссию. Ермолов успел предупредить Грибоедова, и все компрометирующие бумаги были уничтожены. Снова совершив путь на север, навстречу ожидавшей его участи, Грибоедов нашел даже в числе следователей и крепостного начальства людей высоко ценивших его талант и готовых выгородить и спасти его. По совету одного из них, он в ответах на вопросные пункты заменил первоначальное заявление своих убеждений неведением. В июне 1826 г. он был выпущен на свободу и должен был опять возвращаться на свою службу, ни в чем не пострадавшую от возникшего подозрения и ареста. Но возвращался уже другой человек. Только ближе знавшие Грибоедова догадывались, что творилось под сдержанной, деловой внешностью, которую он усвоил теперь себе; только они знали, какой грустью томился он, как жалел о своих несчастных товарищах, как осиротел без них; только они, взглянув "на его холодный лик", видели на нем "следы былых страстей" и вспоминали (как это сделал Баратынский в прекрасном стихотворении к портрету Грибоедова), что так иногда замерзает бушевавший прежде водопад, сохраняя и в оледенелом своем состоянии "движенья вид". Литературная деятельность, по-видимому, прекратилась для Грибоедова навсегда. Творчество могло бы осветить его унылое настроение; он искал новых вдохновений, но с отчаянием убеждался, что эти ожидания тщетны. "Не знаю, не слишком ли я от себя требую, -- писал он из Симферополя, -- умею ли писать? Право, для меня все еще загадка. Что у меня с избытком найдется что сказать, за что я ручаюсь; отчего же я нем?" Жизнь казалась ему бесконечно томительной и бесцветной; "не знаю, отчего это так долго тянется", -- восклицал он. Чтобы наполнить ее сколько-нибудь полезным трудом, он с большим рвением занялся деловыми обязанностями. При новом главнокомандующем, Паскевиче, женатом на его двоюродной сестре, можно было еще более рассчитывать на практическое применение проектов, зарождавшихся у Грибоедова. Он никогда не примирился с "барабанным просвещением", которое мы водворяли на Кавказе, и ждал той поры, когда русское владычество принесет краю культуру и свободное развитие народных сил. Заинтересованный еще в университете общественными науками, он прилагал теперь их приемы к изучению местной жизни, юридических обычаев, торговых отношений, народного хозяйства в широком смысле слова. Его разнообразные "записки" по вопросам этого рода остались любопытным доказательством его редких способностей и к практической деятельности; в основе их всегда лежало стремление сочетать выгоды государства с возможно большим простором для быта народностей, чьи вековые традиции сталкивались с официальным русским строем. Неохотно возвратился Грибоедов на Кавказ и серьезно думал об отставке, быть может, и о продолжительной поездке за границу; только усиленные просьбы матери и в особенности искусно разыгранная ею сцена в часовне Иверской Божией Матери, где перед иконой Настасья Федоровна взяла с сына клятву исполнить то, чего она попросила, заставили его продолжать службу. Но раз это было сделано, и повседневная работа началась, он считал долгом чести влагать в нее все свое умение и знания. Необходимо было принимать участие в военных начинаниях, сопровождая войска во время экспедиций в горы, или же, когда началась русско-персидская война 1827 -- 28 гг., присутствуя при всех делах, схватках и сражениях; бесстрашный, приучивший свои нервы к свисту пуль и ядер, он здесь совершал тот же подвиг самоотречения и, возмущаясь против узаконенного войнами истребления людей, усилием воли сдерживал протест, вырывавшийся из груди. По окончании кампании он снова, по тонкому знанию людей и порядков в Персии, был необыкновенно полезен во время переговоров о мире. Когда, разбитый наголову под Нахичеванью, Аббас-мирза просил о прекращении военных действий, Грибоедов был послан в персидский лагерь и после многих усилий добился выгодного для России Туркманчайского договора, принесшего ей и значительную территорию, и большую контрибуцию. Уступки эти были сделаны персами против воли, по необходимости; сквозь витиеватые любезности в восточном вкусе слишком ясно проглядывали ненависть и нетерпеливое желание отомстить и взять назад все уступленное. Грибоедов, справедливо гордясь своим успехом, не скрывал своих опасений этой отместки и, быть может, скорого возобновления войны. Но настоящая минута все же была и для него значительной; Паскевич не мог лучше выбрать вестника о мире. В феврале 1828 г. Грибоедов едет снова на север с донесениями и текстом трактата. В заключительный период жизни Грибоедов, переполненный делами и соображениями административного или дипломатического характера, казалось, не осталось даже и скромного места для творчества. Но в это время (точной даты нельзя определить) в последний раз посетило его вдохновение. Он не мог уже вернуться на путь комедии, и новый замысел его, внушенный кавказскими впечатлениями, должен был принять форму трагедии в шекспировском вкусе или, как тогда говорили, "трагедии романтической". Он назвал ее "Грузинская ночь" и, как кажется, окончил ее сполна, хотя сохранились только две сцены, да беглый очерк содержания. Сюжет был взят из грузинской жизни. Самоуправец и крепостник, старый князь в минуту каприза продал соседу сына кормилицы, верной слуги дома. На ее мольбы вернуть мальчика он отвечает гневно и изгоняет ее. Она проклинает его, идет в горное ущелье, вызывает злых духов Али. Они "плавают в тумане у подошвы гор", выступают "хороводом в парах вечерних, перед восходом печальной, девственной луны". Как Макбетовские ведьмы, они обмениваются сообщениями о зле, которое собираются совершить; кормилица требует их помощи; когда молодой русский, влюбленный в княжну, увлекает ее с собой и отец гонится за ним, духи несут пулю, направленную в похитителя, прямо в сердце дочери, отец становится убийцей любимого детища; несправедливость и произвол жестоко отомщены. Трудно сказать, насколько правды в восторженных отзывах друзей Грибоедова, утверждавших, будто в "Горе от ума" он только "попробовал свое перо", тогда как в "Грузинской ночи" вполне высказал свое дарование; дошедшие до нас отрывки все же высоко любопытны как выражение поворота в его художественном вкусе, обнаруживающее и в новом его направлении большие красоты. В раздраженном диалоге двух непреклонных противников, князя и няни, есть настоящая сценическая жизнь; появление духов и сцена заклинания окружены поэтической таинственностью. Если сравнить эти приемы Грибоедова в последнем его произведении с прежними попытками его писать, более или менее приподнятым слогом, приводившими (например, во многих стихотворениях, особенно с философским оттенком) к неумеренному употреблению славянизмов или нагромождению метафор, станет очевидным прогресс, сделанный Грибоедовым в этой области. Окончание войны, поездка в Петербург и новая деятельность, открывшаяся вслед за тем перед нашим писателем, пресекли последние порывы его к творчеству. Пришлось поставить на сцене жизни небывалую трагикомедию с кровавой развязкой. Никого не нашлось из числа дипломатов, кто сумел бы, явившись в побежденную Персию, тотчас после ее поражения, установить с тактом, знанием людей и условий жизни, правильные отношения обеих стран, кроме Грибоедова, пользовавшегося репутацией специалиста по персидским делам и творца только что заключенного договора. Несмотря на заявленное им решительнее прежнего нежелание ехать в Персию, где, как он вправе был ожидать, его всего более ненавидели как главного виновника унижения национальной чести, отказаться было невозможно ввиду категорически заявленного желания императора. Грустно прощался Грибоедов со всеми знавшими его, предчувствуя вечную разлуку. Упрочение русского влияния в Персии, предстоявшее теперь как главная задача его деятельности, уже не занимало его вовсе; он слишком пригляделся к восточному быту и складу мысли, чтобы находить живой интерес в открывшейся перед ним возможности долгого житья в одном из центров застоя, самоуправства и фанатизма. Он сознавал, что много уже поработал в этой области, и самым отрадным отдыхом снова казалась ему поездка не на Восток, а на Запад (так и оставшаяся во всю жизнь для него, как и для Пушкина, неисполнимой мечтой). Но долг внушал стойко осуществлять принятое на себя трудное дело, и новый полномочный министр не раз взвесил и обдумал, во время пути из Петербурга, политику, которой он должен следовать. Луч счастья осветил внезапно усталого душой Грибоедова в ту пору жизни, когда, казалось, все радости его покинули. Дочь его старого приятеля, княгиня Нина Чавчавадзе, которую он знал еще девочкой, очаровала его прелестью распускающегося цветка; внезапно, чуть не за семейным обедом, он сделал ей предложение и, несмотря на мучившую его лихорадку, не отставшую и во время брачного обряда, он, быть может, впервые испытал во всей силе счастливую любовь, переживая, по его словам, такой роман, который оставляет далеко за собой самые причудливые повести славящихся своей фантазией беллетристов. Когда он поправился настолько, что мог пуститься в путь, он довез жену до Тавриза и отправился без нее в Тегеран, чтобы приготовить там все к ее приезду. О нежности, которой он окружал свою маленькую "мурильевскую пастушку" (как он называл Нину; ей только что пошел шестнадцатый год), говорит письмо его к ней, одно из последних (из Казбина, 24 декабря 1828 г.), полное ласки, любви и мольбы к Богу, чтобы никогда им больше не разлучаться.
По приезде в Тегеран он сразу принялся применять к делу ту программу действий, которую себе предначертал; он желал импонировать высоко поднятым достоинством русского имени, нарушал этикет шахского двора, выказывая самому шаху возможно меньше уважения, принимая под свое покровительство то смотрителя гарема, то его обитательниц, если они были из числа русских подданных и искали защиты русского посла, -- настойчиво требуя уплаты контрибуции и вообще не уступая ни в чем строптивости персиян. Все это делалось вопреки личным склонностям, из твердого сознания обязанности; но, пересиливая себя, Грибоедов слишком далеко зашел. Возбуждаемый сторонними нашептываниями, он действовал иногда вызывающим образом; этими ошибками пользовались английские дипломаты, чтобы разжигать ненависть к послу в придворных сферах; подозрения, тогда же возникшие на этот счет, в значительной степени подтверждаются документами, обнародованными за последнее время. Но ненависть поднималась еще грознее в народной массе; ее возбуждали и поддерживали духовные лица, в базарные дни фанатически проповедовавшие месть и избиение русских; вряд ли кто-нибудь из враждебных Грибоедову иностранных дипломатов в своей интриге мог сознательно опираться на дикую силу невежественной толпы, которой втолковали, что русских следует истребить как врагов народной религии. Зачинщиком восстания был тегеранский муджшехид (высшее духовное лицо) Месих, его главными пособниками -- улемы; вельможи вроде Алаяр-хана, всегдашнего врага Грибоедова, были также посвящены в заговор, имевший целью напугать русских, нанести им некоторый урон, но не вызывать резни. Когда же (по показаниям самих персидских сановников) народу собралось в роковой день около 100 тысяч человек, и масса, фанатизованная проповедью, бросилась к дому посольства, руководители заговора потеряли власть над ним, и стихийная сила забушевала. Грибоедов понимал, какой опасности подвергается, и за день до смерти послал во дворец грозную ноту, заявляя в ней, что ввиду неспособности персидских властей охранить честь и самую жизнь представителей России он просит свое правительство об отозвании его из Тегерана. Но было уже поздно. 30 января 1829 г. произошло почти поголовное избиение русских (спасся лишь советник посольства Мальцов) и в особенности зверское убийство Грибоедова, чье тело найдено было в груде трупов обезображенным и изуродованным. Со всегдашней своей неустрашимостью Грибоедов поспешил спуститься к входной двери, которую пытались охранять казаки, защищался саблей, был узнан и положен на месте. Долгими дипломатическими отписками, уверениями в невиновности и демонстративным отчаянием, наконец, присылкой Хосрева-мирзы в Петербург с извинениями, удалось персидскому правительству уладить снова отношения к России; это осуществилось тем легче, что, занятая турецкой войной, Россия не могла желать возобновления военных действий против другой страны. Постепенно водворялись мир и согласие, как будто ничего и не нарушало их. Не стало только великого человека... Грибоедов похоронен в Тифлисе у монастыря святого Давида, прекрасным местоположением которого он всегда любовался, выражая желание найти себе здесь могилу. Жена пережила его почти на тридцать лет. Бывают писатели, вся духовная жизнь которых, все лучшие помыслы и творческое дарование выразились в одном произведении, являющемся точно итогом их существования. В их числе одно из первых мест занимает Грибоедов. Потомство забыло его стихотворения и мелкие пьесы, о "Грузинской ночи" слишком мало знает, дипломатические труды и ученый дилетантизм Грибоедова ценит в миру, но никогда не перестанет удивляться благородству замысла, смелости сатиры и несравненному комизму "Горя от ума". В этой комедии и в переписке -- к сожалению, еще мало известной, тогда как в ней необыкновенно ярко и задушевно выступает нравственная личность писателя, -- виден на каждом шагу один из даровитейших русских людей, любивший искренно свое отечество, с симпатиями к его старине и самобытности умевший соединять сочувствие прогрессу и вражду к тем, кто "хотел бы навеки задержать народ наш в состоянии младенчества". Счастлива литература, в которой мог раздаться такой горячий и мужественный протест против зла. Сила его влияния пережила уже полвека, хотя "грибоедовская Москва" стала совершенным анахронизмом; оно основывается на вечно правдивом, всегда понятном заступничестве за дорогие людям идеалы и не зависят от временных условий быта, как бы остроумно они ни были осмеяны; не зависит оно и от прискучивших споров о партийности Грибоедова, который сам же отвоевал себе независимое положение в литературе и обществе, -- потому что истинно великое в творчестве свободно возносится над раздорами и мелочами дня. Для современной, упавшей духом литературы неоценимым благом была бы решимость писателя "с душой" выступить с новым переложением вечной темы о "Горе от ума", столь же страстным и искренним, хотя и обращенным к новому обществу и к порочным на новый лад людям. В этом пожелании заключается, кажется, высшая похвала, которую потомок может воздать Грибоедову. -- Для истории текста "Горя от ума" ценны издания "Музейского списка", изданы В. Якушкиным, и "Жандровской рукописи", Н. Пискановым, 1912 г. Варианты из первоначальной редакции напечатаны впервые в издании Стасюлевича, "Русская Библиотека", под редакцией А. Веселовского. Собрания сочинений Грибоедова стали издаваться, начиная с 1858 (издание Евгр. Серчевского) к концу 1880-х годов; наиболее полным собранием было вышедшее под редакцией И. Шляпкина, в 2 томах, заключая в себе всю известную тогда переписку Грибоедова; в настоящее время окончательным, по-видимому, собранием сочинений является предпринятое Разряд. Изящной Словесности Академии Наук под редакцией Н. Писканова (1-й т., 1911). Вся литература о Грибоедове до 1889 г. включительно -- в приложенном к изданию Шляпкина указателе; дополнение к нему издано Пиксановым (Юрьев, 1903). Из биографической литературы: статьи А. Н. Пыпина ("Вестник Европы", 1890, I), биографический очерк Грибоедова в "Русской Библиотеке", Алексея Веселовского; его же, "Очерк первоначальной истории "Горя от ума" ("Русский Архив", 1874, VI) и "Альцест и Чацкий" ("Этюды и характеристики", 1912), биография в 1 томе Собрания сочинений, издание Пиксанова; биографические материалы, собранные Д. Смирновым, "Русское Слово", 1859, IV -- V; "Беседы в обществе любителей российской словесности", 1868, II; "Исторический Вестник", 1909; П. Щеголев "Грибоедов и декабристы", 1905. Лучшими разборами "Горя от ума" являются статьи Белинского и в особенности Гончарова ("Мильон Терзаний", "Собрание сочинений Гончарова", т. VII).
Алексей Веселовский

Приложение 1.

Анализ эпизода.

Сплетня о сумасшествии Чацкого (анализ явлений 14-21 действия 3).

План анализа эпизода

Вступление.

1.1. Проблематика творчества Грибоедова.

1.2. Краткая характеристика произведения, из которого взят эпизод.

1.3. Место данного эпизода в тексте целого.

1.4. Контекст для данного эпизода.

Главная часть.

2.1. Каков эпизод по форме (описание, повествование, диалог).

2.2. Композиция данного эпизода. Сюжет. Герои. Их взаимодействие.

2.3. Художественный язык эпизода. Приемы художественной выразительности и изобразительности.

2.4. Идейное содержание эпизода. Проблема, поставленная и раскрытая автором. Нравственный облик героев.

Выводы к проделанной работе. Как эпизод помог понять целое и авторскую индивидуальность?

Творчество – яркое выражение идеологии дворянской революционности, нашедшей свое воплощение в первой русской реалистической комедии «Горе от ума» (). Основной конфликт комедии отражает внутренние противоречия в русском обществе в первой четверти 19 века.

В конфликте Чацкого с фамусовской Москвой отразилась борьба двух антагонистических общественных сил: дворянских революционеров и реакционного лагеря дворян-крепостников. Общественный конфликт осложнен еще и личным конфликтом, который разворачивается в отношениях Чацкого с Софьей.

Пьеса построена не только на столкновении ума и глупости, но на конфликте различных типов ума. Эту идею формулирует Софья, сравнивая своего избранника Молчалина с Чацким: «Конечно, нет в нем этого ума…» Ум-«гений», который «скор, блестящ», ум критический, «который свет ругает наповал», противопоставлен уму «для себя», способному «семейство осчастливить». Ум «для семейства» приносит сплошные дивиденды: его обладатель всегда умеет «и награжденья брать, и весело пожить». «Ум, алчущий познаний» стремится к вечному самосовершенствованию и горько страдает от несовершенства мира, бичует пороки, ищет новые пути… Горе от такого ума. Он странен и страшен обществу. Общество бежит такого гения, ощущая его органически чуждым. И общество защищается. Ведь иначе (если вслушаться, если вдуматься, если отнестись серьезно) – надо признать свои пороки. На это свет неспособен.

Очередным этапом развития конфликта, приближающим к кульминации, является столкновение Чацкого со всем «светом» – сцена бала, куда съезжаются представители фамусовской Москвы. Сцена эта дается как поле битвы, на котором четко обозначены места противников: в доме Фамусова все двери настежь, кроме той, которая ведет в спальню Софьи. В перспективе открывается ряд освещенных комнат. Суетятся слуги. Хозяев нет. В гостиной, где ждут гостей, - Чацкий. Он противопоставлен гостям самим фактом раннего приезда. Фамусовские гости даются в его восприятии.

На вечере в доме Фамусова герой видит старых друзей («друг старый» Платон Михайлович Горич) и знакомых («Графиня внучка: «Мсье Чацкий! Вы в Москве! Как были, все такие? – действие 3, явление 8), встречается с теми, кто знал его ребенком (Хлестова: «Я помню, ты дитей с ним танцевала…»). Ни в ком из них он не замечает «нового» («Что нового покажет мне Москва?» - действие 1, явление 7). Даже перемены в Платоне Михайловиче воспринимаются им как естественная дань положению женатого «московского жителя» (суть изменений в его образе жизни выражается повторением жалобы на то, что он «не тот» - действие 3, явление 6). Хозяева и близкие им люди даны в одном потоке с гостями. Это – один мир.

Чацкий старается быть общительным и… демонстрирует свое искусство наживать врагов, оправдывая характеристику Фамусова: «Объявлен мотом, сорванцом». Он по-светски вежлив с Натальей Дмитриевной, которую знал раньше, шутит, говорит ей комплименты; обрадован встречей с Платоном Михайловичем, с которым вместе служил. Огорченный переменами, произошедшими со старым другом, дает ему советы вернуться в полк, поехать в деревню, - и этими советами восстанавливает против себя Наталью Дмитриевну.

Легко наживает себе врагов Чацкий -внучки – «весь этот контингент невест», умеющих, по словам Фамусова, «принарядить себя тафтицей, бархатцем и дымкой», «поющих верхние нотки и льнущих к военным людям» (Гончаров).

Мимоходом задет Загорецкий, которого Горич представил как доносчика и человека нечестного. Чацкий громко хохочет, когда Хлестова рассказывает о том, как Загорецкий достал ей на ярмарке «двух арапченков», - и тем самым восстанавливает против себя Хлестову.

Ну? А что нашел смешного?

Чему он рад? Какой тут смех?

Над старостью смеяться грех.

Я помню, ты дитей с ним часто танцевала,

Я за уши его дирала, только мало.

А другие герои Чацкого и вовсе не признают, потому что он не камергер и не богат.

Гости еще только собираются, а Чацкий уже задыхается среди них. Оказавшись рядом с Софьей, Чацкий сообщает ей о новых низких качествах ее избранника Молчалина и уходит «в ту комнату», потому что нет больше сил сдерживать себя. В последних его словах, обращенных к Софье, - всё: и ревность, и месть, и душевная боль из-за того, что она – с ними, а значит, и с Молчалиным.

А Софья, еще раз обиженная за Молчалина, наносит Чацкому самый страшный удар: «Он не в своем уме…» В дальнейшем она сознательно поддерживает подозрение собеседника в том, что Чацкий «с ума сошел», думая тем самым отомстить ему:

А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить,

Угодно ль на себе примерить?

Пустой, нелепый слух распространяется «проворно», так как каждый находит собственное обоснование для этого «вздора». Вслед за безымянными персонажами его подхватывают Загорецкий, для которого интересна сплетня о человеке «известной фамилии « сама по себе; графиня внучка, пораженная тем, что он ее «модисткою изволил величать», не сомневается в том, что это верно. Фамусов утверждает, что она «первый … открыл», дивится, «как никто его не свяжет». Очевидные признаки сумасшествия для него заключаются в том, что Чацкий неблагонадежен; Хлестова поражена непочтительностью героя («Сказала что-то я – он начал хохотать»). Молчалину странные его суждения о службе («Мне отсоветовал в Москве служить в Архивах»). Для Натальи Дмитриевны сумасшествием кажется «совет … жить в деревне».

Фраза «сошел с ума» варьируется в разных значениях. Софья сказала: «Он не в своем уме» - в том смысле, в каком сам Чацкий еще раньше сказал: «От сумасшествия могу я остеречься; пущусь подалее – простыть, охолодать», то есть в том смысле, что Чацкий сходит с ума от любви. Господин Н. придал ей прямой смысл: «С ума сошел!» Софья подхватывает эту мысль и утверждает ее, чтобы отомстить Чацкому. А Загорецкий усиливает: «Он сумасшедший». Но когда называются приметы сумасшествия Чацкого, раскрывается еще один смысл этой фразы: сумасшедший, то есть вольнодумец. И тут же устанавливается причина сумасшествия: «Чай, пил не по летам». Но эта причина отвергается, потому что быстро доводится до абсурда . И тут же выдвигается другая:

Ученье – вот чума, ученость – вот причина,

Что ныне пуще, чем когда,

Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

Хлестова:

И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних

От пансионов, школ, лицеев, как бишь их,

Да от Ланкарточных взаимных обучений.

И тут же предлагаются меры борьбы с безумием:

Скалозуб:

Я вас обрадую: всеобщая молва,

Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;

Там будут лишь учить по-нашему: раз, два;

А книги сохранят так: для больших оказий.

… Уж коли зло пресечь:

Забрать все книги бы, да сжечь.

Таким образом, главная причина «сумасшествия» Чацкого, в понимании Фамусова и его гостей, - его свободомыслие.

Пока распространяется сплетня о его сумасшествии, Чацкий в соседней комнате столкнулся с французиком из Бордо и княжнами. Разгоряченный этой «схваткой», Чацкий появляется в гостиной в тот момент, когда развитие сплетни достигло кульминации. Противники напуганы его появлением и пятятся от Чацкого в «противоположную сторону». На опасливую реплику Фамусова: «Любезнейший! Ты не в своей тарелке. С дороги нужен сон. Дай пульс… Ты нездоров» - он отвечает:

Да, мочи нет: мильон терзаний

Груди от дружеских тисков,

Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,

А пуще голове от всяких пустяков…

И на вопрос Софьи: «Скажите, что вас гневит?» - Чацкий отвечает монологом «В той комнате незначущая встреча…» Пока он говорит, все постепенно расходятся. Последняя фраза монолога остается недоговоренной: Чацкий оглядывается и видит, что все с величайшим усердием кружатся в вальсе…

В этом монологе Чацкий говорит о французике из Бордо, о русских, восклицающих: «Ах! Франция! Нет в мире лучше края!», о том, «чтоб истребил господь нечистый этот дух пустого, рабского, слепого подражанья», о том, что стал хуже «наш Север во сто крат с тех пор, как отдал все в обмен на новый лад – и нравы, и язык, и старину святую, и величавую одежду на другую по шутовскому образцу», и уже совсем как на заседании тайного общества он спрашивает-восклицает:

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Чтоб умный, бодрый наш народ

Хотя по языку нас не считал за немцев.

Это как раз те самые мысли, за которые его только что объявили сумасшедшим.

Всегда и везде общество отворачивается от обличителя, безумца, не желающего замыкаться на частной жизни, стремящегося не «семейство осчастливить», но постичь и провозгласить вечные истины, и жить согласно этим истинам, не признавая компромиссов.

Может ли московский свет считать Чацкого здравомыслящим человеком? Ведь это значило бы, что его убеждения – разумны, нормальны. Самому обществу много удобнее видеть в Чацком безумца: ведь тогда все обличения Чацкого – лишь плод больного воображения, ему можно даже посочувствовать:

А Чацкого мне жаль.

По-христиански так; он жалости достоин…

Чацкий – сумасшедший обществу не страшен – вот что главное, вот почему клевете Софьи так искренне, легко и быстро поверил свет!

…из огня тот выйдет невредим,

Кто с вами день пробыть успеет,

Подышит воздухом одним,

И в нем рассудок уцелеет.

Чацкий и фамусовское общество – несовместимы, они живут в разных измерениях. Свет видит в нем сумасшедшего, почитая себя разумным, нормальным. Чацкий же свой мир, свои убеждения считает нормой и в окружающих видит лишь средоточие пороков:

… мучителей толпа,

В любви предателей, в вражде неутомимых,

Рассказчиков неукротимых,

Нескладных умников, лукавых простаков,

Старух зловещих, стариков,

Дряхлеющих над выдумщиками, вздором…