Введение

В настоящее время в области гуманитарных наук активно проводятся исследования архетипов, нашедших выражение в культурном наследии того или иного народа. Изучение архетипов носит междисциплинарный характер и находится на стыке сразу нескольких отраслей науки: культурологии, философии, психологии, литературоведения, искусствоведения, социологии и пр.

Проблема изучения архетипов стала волновать исследователей в связи с появлением теории архетипов, зародившейся и развивавшейся в трудах Дж. Фрейзера, К.-Г. Юнга, М. Бодкина, Дж. Кэмпбелла и др. При этом следует отметить, что термин «архетип», широко использующийся в современной науке, не имеет четкого определения. На это указывают многочисленные статьи А.Ю. Большаковой по данной проблеме, например, «Литературный архетип» («Литературная учеба», № 6, 2001), «Архетип - концепт - культура» («Вопросы философии», № 7, 2010), «Имя и архетип: о сущности словесного творчества» («Вопросы философии», № 6, 2012), монография «От сущности к имени» (2010), а также труды Е.М. Мелетинского «Поэтика мифа» (2000), «От мифа к литературе» (2001) и т.п.

В отечественном и зарубежном литературоведении особое место занимает так называемая «женская тема». Вопрос о роли женщины в обществе стал осмысляться уже в древнерусской литературе, начиная с образа Ольги в «Повести временных лет» и Ярославны в «Слове о полку Игореве». В классической литературе женские образы играли важную роль, становясь зачастую объектом разного рода исследований, в том числе и с точки зрения литературной архетипики. Для того чтобы наглядно продемонстрировать большой интерес исследователей к женским архетипам, достаточно сказать о монографии английского исследователя Сибилл Биркхойзер-Оэри «Мать: Архетипический образ в волшебных сказках». Книга посвящена исследованию архетипа матери. Тщательно и полно раскрыт образ матери в разных ипостасях: великая мать, ужасная мать, ревнивая мачеха, огненная мать, безразличная мать, колдунья тюремщица и пр. Архетип матери рассматривается на материале европейских и русских народных сказок: «Белоснежка и семь гномов», «Рапунцель», «Жадная старуха», «Терешечка», «Морозко» и пр. [Биркхойзер-Оэри, 2006].

Однако образ матери не является единственным воплощением женского начала в литературе. Наряду со многими женскими типами и характерами (дворянка, крестьянка, кормилица и т.п.), которые исследуются в современном литературоведении, одной из граней женственности является образ грешницы , воспроизводящийся как в русской, так и в мировой литературе. Достаточно вспомнить Сонечку Мармеладову из романа «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, Катюшу Маслову - героиню романа «Воскресение» Л.Н. Толстого, Эстер из романа «Блеск и нищета куртизанок» О. де Бальзака и пр. Следует сказать о том, что образ падшей женщины встречается уже в Библии (Мария Магдалина), т. е. данная ипостась женщины является архаичной в человеческой культуре. Отсюда возник интерес к архетипу грешницы в русской литературе.

Актуальность исследования продиктована ярко выраженным в современном литературоведении интересом к изучению женских образов и типов на материале художественной литературы. При этом образ грешницы в литературе не часто становится объектом исследований, что говорит о том, что данная тема не до конца изучена. Однако попытки теоретического осмысления данной проблемы все же есть. Так, например, проблеме архетипа грешницы посвящена кандидатская диссертация Н.Н. Мельниковой «Архетип грешницы в русской литературе конца XIX - начала XX века» (2011), которая рассматривает образ падшей женщины на материале русской и латиноамериканской литератур.

Научная новизна данного исследования заключается в том, что архетип грешницы рассматривается нами на материале романов И.А. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв». В вышеуказанной диссертации Н.Н. Мельниковой в корпус исследуемых текстов произведения И.А. Гончарова не вошли.

Объектом исследования является архетип грешницы в трех романах И.А. Гончарова, предметом - конкретные черты воплощения данного архетипа на персонажном уровне.

Целью работы является выявление специфических особенностей воплощения архетипа грешницы в романах И.А. Гончарова.

Достижение указанной цели подразумевает решение следующих конкретных задач :

1) рассмотреть понятие «архетип» в учебной и научной литературе;

2) рассмотреть понятия «грех» в русле христианской традиции;

3) выявить характерные черты образа грешницы в литературе;

4) исследовать конкретные репрезентации архетипа грешницы в романах И.А. Гончарова.

Цель и задачи исследования определяют выбор методов . При рассмотрении образа грешницы в романах используются методы типологический и сравнительно-сопоставительный.

Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

Глава 1. Теоретические проблемы понятий «архетип» и «грех»

1.1 Проблема истории и теории архетипов

Как было сказано выше, термин «архетип» не имеет единого толкования. В связи с этим мы считаем необходимым сделать краткий экскурс в историю теории архетипов, а также попытаться обобщить наши наблюдения, выявить основные признаки понятия «архетип».

Термин «архетип» был введен в научный оборот швейцарским психоаналитиком Карлом-Гюставом Юнгом, ученым, влияние которого на современное состояние науки трудно переоценить. К. Юнг является основателем и теоретиком такого направления в психологии как «аналитическая психология».

Однако у многих сложилось ложное мнение о том, что термин «архетип» был придуман самим К.-Г. Юнгом. В действительности же это не так. Слово «архетип» греческого происхождения и изначально имело значение «прообраз, первоначало, образец», поэтому в психологию Юнга это понятие вошло из произведений позднеантичных авторов. «Юнг ссылался как на христианских апологетов и отцов церкви - Иринея, Августина, Ареопагита, так и на иудеев и язычников - Филона, Цицерона, Плиния, герметические трактаты. Часто это понятие употреблялось средневековыми мистиками (например, Рюисброком) и алхимиками, к исследованию трудов которых Юнг приступил как раз в то время, когда он стал употреблять термин «архетип» (впервые - в 1919 г.)» [Руткевич, 1997, с. 51].

Поскольку юнгианская теория архетипов возникла при попытке объяснить природу и происхождение мифологических сюжетов и персонажей, мы считаем необходимым в рамках данной работы осветить мнения других исследователей, внесших вклад в теорию мифа, произвести экскурс в историю вопроса о мифах и архетипах. Фундаментальными трудами в области данного вопроса, на наш взгляд, являются книги отечественного литературоведа Е.М. Мелетинского «Поэтика мифа» (2000), «От мифа к литературе» (2001), который рассматривал художественную природу мифа, начиная с его архаических форм, заканчивая влиянием мифа на литературу XX века (произведения Кафки, Томаса Манна и пр.).

В предисловии к книге «От мифа к литературе» (2001) говорится о том, что «словесное искусство восходит к мифу, а миф - это один из центральных феноменов в истории культуры и древнейший способ концепирования окружающей действительности и человеческой сущности. Миф - первичная модель всякой идеологии и синкретическая колыбель не только литературы, искусства, религии, но, в известной степени, философии и даже науки» [Мелетинский, 2001, с. 5].

Известно, что история философии мифа насчитывает не одно столетие, ученые высказывали различные точки зрения на происхождение мифа (от божественного назначения до рационального осмысления), разнились взгляды по поводу функций мифов (от потребности в интерпретации явлений окружающей среды до утверждения и оправдания социальной устроенности обществ). Так, постепенно, путем обобщения наблюдений наука пришла к выводу, что мифы заключают в себе донаучные представления древних людей о мире, выраженные в символических образах.

Все это подготовило, на наш взгляд, почву для появления теории К.-Г. Юнга об изначальных образах, который считал, что у каждого индивида есть свой «внутренний образ». Этот образ никак не связан с восприятием внешнего мира, он, по мнению ученого, больше принадлежит бессознательной области фантазии и, являясь её продуктом, он возникает в сознании человека в форме галлюцинаций или видений, при этом не имеет патологических особенностей данных явлений. Внутренний образ часто возникает внезапно, «имеет огромную психологическую ценность, слагая целую внутреннюю действительность» [Юнг, 1998, с. 539].

Однако К.-Г. Юнг не утверждает, что внутренний образ имеет только бессознательную природу. Он считает, что образ есть результат, с одной стороны, деятельности бессознательного в человеке, а с другой стороны, он зависит от конкретного психического состояния индивида в данный момент.

К.-Г. Юнг считает, что внутренний образ может носить архаический характер , что выражается в явном совпадении с общеизвестными мифологическими мотивами. Карл Юнг, опираясь на определение Якова Буркгардта, предлагает называть этот образ изначальным или исконным . В этом случае, по мнению ученого, образ является «выражением коллективно-бессознательных материалов» [Юнг, 1998, с. 540].

Возникает вопрос о том, что есть в понимании К. Юнга «коллективное бессознательное». Коллективным ученый называет такие психические содержания, которые свойственны не одному человеку, а «одновременно многим индивидам, стало быть, обществу, народу или человечеству» [Юнг, 1998, 529]. Так, Юнг считает, мистические представления первобытных людей об окружающем мире имеют коллективный характер. Также, на наш взгляд, в качестве примера коллективного бессознательного можно привести суеверия, которые есть в каждом народе, например, черная кошка, пересекающая путь человека, может принести несчастье.

Изначальный образ всегда имеет коллективную природу, т.е. он присущ целым народам или эпохам. К.-Г. Юнг полагает, что главнейшие мифологические мотивы являются общими для всех рас и времен. Он пишет: «Изначальный образ есть осадок в памяти, образовавшийся путем уплотнения бесчисленных, сходных между собой процессов. Это есть, прежде всего и с самого начала, осадок и тем самым это есть типическая основная форма известного, всегда возвращающегося душевного переживания» [Юнг, 1998, 541]. Рассматривая миф в качестве архетипа (коллективного бессознательного), К. Юнг говорит о том, что иносказательная форма мифов есть продукт самостоятельного участия психики, т.е. сознания индивида. Отсюда возникают метафора, олицетворение, свойственные мифам.

По мнению К. Юнга, бессознательное представляет собой не только те влечения, которые были вытеснены на протяжении всей жизни, но и память всего человеческого рода. «Коллективное бессознательное присуще всем людям, оно передается по наследству и является тем основанием, на котором вырастает индивидуальная психика» [Руткевич, 1997, 52].

Архетипические образы присутствовали в жизни человека с давних времен, они служат источником для мифологических представлений, религиозных воззрений, искусства. Мифология, как считал К. Юнг, является первоначальным способом обработки архетипов. В этих культурных формах происходит постепенное видоизменение и осмысление жутких образов, которые превращаются в символы , становящиеся прекрасными по форме и всеобщими по содержанию.

Очень удачное определение понятию «архетип», на наш взгляд, дал П.Ю. Черносвитов в своей монографии «Закон сохранения информации и его проявления в культуре» (2009): «Им (словом «архетип») он (К.-Г. Юнг) обозначил «базовые» ментальные основы центральных мифологических образов и сюжетов, бесконечное разнообразие которых имеется в мифопоэтических циклах всех народов мира, независимо от уровня развитости их религиозного миропонимания» [Черносвитов, 2009, с. 147]. Сам автор склонен считать, что очевидная древность архетипов может указывать на то, что «они являются ментальной проекцией каких-то нейрональных конструктивных особенностей человеческого мозга, вероятно, прошедших отбор на полезность для выживания человечества, а потому генетически закрепленных и передающихся по наследству» [там же, с. 148].

К.-Г. Юнг не считал, что мифологический образ или мотив является сам по себе архетипом, так как последний представляет схематичную основу мифологического образа, набросок, такой устойчивый образец, который складывался веками и сохранил свои общие черты на протяжении всей истории человечества. В одной из своих статей К.-Г. Юнг пишет о том, что архетип есть «содержание коллективного бессознательного, которое изменяется, становясь осознанным и воспринятым; оно претерпевает изменения под влиянием того индивидуального сознания, на поверхности которого оно возникает» [Юнг, 1991, с. 99].

Как особенность этого базового образа (изначального, по определению К. Юнга) подчеркивается то, что он всегда остается в сфере коллективного бессознательного и крайне редко входит в сферу человеческого сознания. П.Ю. Черносвитов считает, что такое свойство архетипов объясняется их глубокой древностью, которая позже позволяет им стать «праформой» мифологических сюжетов [Черносвитов, 2009, с. 147]. Мы солидарны с мнением ученого и считаем, что по причине своей архаичности архетипы становятся близким к человеческим рефлексам и человеческому сознанию не приходится отдавать себе отчет в том, что есть то, что названо архетипом.

Подобная абстрактность архетипов, их коллективно-бессознательная природа способна породить вопрос: является ли архетип сущностью, поддающейся описанию. Сам К.-Г. Юнг отвечал на этот вопрос положительно. Он считал, что архетипы подвластны словесному описанию и систематизации, что возможно выделить корпус базовых «ментальных» основ, которые сам К. Юнг и попытался создать. Юнг описал много архетипов (Самость, Смерть, Младенец и пр.); в качестве основных архетипов он выделял следующие:

· тень - архетип, связанный с ощущаемым индивидом собранием таких качеств, которые воспринимаются им самим как отрицательные и потому пугающие. В качестве примера можно привести Мефистофеля в «Фаусте» Гёте;

· анима (анимус) - архетип, обозначающий бессознательные и только лишь ощущаемые человеком качества, присущие противоположному полу. Примером могут послужить китайская идея о присутствии в каждом человеке мужского и женского начал (ИНЬ и ЯН), утверждение в древнегреческой мифологии гермафродитного начала в человеке или же понятие «андрогинность» в психологии (явление, при котором человек может проявлять одновременно и мужские, и женские качества);

· мудрый старец (старуха) - образ духа, который знает смысл жизни, понимает смысл того, ради чего она дана человеку, старец, к которому можно обратиться за помощью и советом. Чаще всего это мудрые волшебники или великие учителя. В качестве примера можно привести известный всем детям образ Гудвина из «Волшебника Изумрудного города» А. Волкова;

· великий (и ужасный) отец - олицетворение мужского начала в мире, также может соотносится с порождающей основой, грозными силами Мира сего, способными разрушить все вокруг. В качестве примера можно привести всех мужских богов греческой и римской мифологии (Зевс, Посейдон, Юпитер и пр.)

· великая (и ужасная) мать - олицетворение высшего женского начала, женщина, которая порождает всё живое на земле и способная его же поглотить, она может быть и ужасной, и прекрасной. Пример: все женские богини древности - Гера, Афина, Афродита, Деметра (порождающая всё живое), образ Богородицы у христиан, Дева Мария и т. д. [Юнг, 1998, с. 122 - 128].

Юнгианские архетипы с течением времен начинают воплощаться в конкретные мифологические образы, конкретные свои инварианты, которые в архетипологии получили название «культурные архетипы». Мы решили обратиться к определению данного понятия:

«Архетипы культурные - базисные элементы культуры, формирующие константные модели духовной жизни. Содержание культурных архетипов составляет типическое в культуре, и в этом отношении они объективны и трансперсональны» [Забияко, 1997, с. 53].

Формирование культурных архетипов происходит в культуре человечества или крупных исторических общностей на протяжении всего их существования. Архетипы являются результатом процесса систематизации и схематизации накопленного культурного опыта.

«Культурные архетипы раскрывают свое понятие не через понятие и дискурс, но иконически, т.е. посредством изобразительной формы. Иконическая природа АК обуславливает то, что они явлены в сознании как архетипические образы, изобразительные черты которых определяются культурной средой и способом метафорической репрезентации» [Забияко, 1997, с. 54].

Все фундаментальные культурные архетипы делятся на две категории: универсальные и этнические (этнокультурные)

Универсальные архетипы - это те первоообразы, которые запечатлели «общие базисные структуры человеческого существования». В качестве примера приводятся архетипы «укрощенного огня, хаоса, творения, брачного союза мужского и женского начал, смены поколений, «золотого века» и др.» [Забияко, 1997, 53]. Универсальные культурные архетипы призваны обеспечивать преемственность поколений и единство культурного развития человечества.

Этнокультурные архетипы «представляют собой константы национальной духовности, выражающие и закрепляющие основополагающие свойства этноса как культурной целостности» [там же, с 54]. В каждой отдельной этнической культуре присутствуют свои этнокультурные архетипы, которые определяют особенности национального мировоззрения, культуры, характера, религии, художественного творчества и истории данного народа. Этнические архетипы по сути своей остаются неизменными, в настоящем и историческом времени они проявляют себя в разнообразных формах: в мифах, мифологических образах, элементах сюжета, в ритуалах, в национальных литературах, в религиозных верованиях и т. д.

«Наиболее подробно изучены проявления культурных архетипов в сновидениях, фантазиях, фобиях (культурология психоаналитическая), а также в литературном творчестве (М. Бодкин, Ж. Дюран, Е.М. Мелетинский, Н. Фрай и др.)» [Забияко, 1997, с. 54].

П.Ю. Черносвитов полагает, что «культурные архетипы представляют собой лишь конкретизированные юнгианские, обличенные в мифологически статуированные - и вместе с тем мифогенезирующие - формы, между ними лежит некий исторический, эволюционный этап, стадия антропосоциогенеза, на протяжении которой порожденные ещё биологической стадией юнгианские архетипы преобразуются в архетипы культурные» [Черносвитов, 2009, с. 148].

Иными словами, архетип в понимании К. Юнга (и его последователей) представляет собой те базовые представления, общие для всего человечества, сохранившиеся в памяти людей на бессознательном уровне, которые легли в основу мифологических образов и сюжетов, пройдя художественное осмысление.

Юнгианская теория об архетипах оказало плодотворное влияние на многие гуманитарные науки, в том числе и на литературоведение. Она дала начало целому ряду исследований, посвященных проблеме именно литературного архетипа . Несомненно, исследование архетипов в литературе является в настоящее время одним из самостоятельных видов литературного анализа художественного произведения.

Рассматриваемое нами до настоящего момента понятие «архетип» было неразрывно связано с мифологией, культурологией, но лишь косвенно затрагивало проблему архетипа в собственно литературоведческом направлении, хотя сегодня наблюдается тенденция к определению (и практическому применению) понятия архетипа как собственно литературной категории.

В статье А.Ю. Большаковой «Литературный архетип», ставшей своеобразным манифестом в литературной архетипологии, дано следующее определение: «литературный архетип - это «сквозная», «порождающая модель», которая является ответственной за организацию, направление и характер развития литературного процесса в целом [Большакова, 2001, с. 171].

Особенностью литературного архетипа является то, что он может интерпретироваться, трактоваться в творчестве каждого отдельного автора по-разному, в зависимости от индивидуальных особенностейписателя, не исключается влияние эпохи на его творчество. Архетип может изменять свою художественную форму, претерпевать внешние изменения, но при этом одновременно таить «в себе ценностно-смысловое ядро, в своей неизменности обеспечивающее высокую устойчивость архетипической модели» [там же, с. 71].

Архетип в пределах литературы отличается типологической повторяемостью, поскольку оставаясь для писателей неким неизменным образцом, архетип в каждом отдельном произведении наполняется своим индивидуальным содержанием, обрастает конкретикой.

Теперь нам необходимо понять, какие модели литературных архетипов выделяются. Учитывая то, что архетип стал самостоятельной литературной категорией, инструментом специальных исследований, А.Ю. Большакова выделяет следующие значения понятия «архетип»:

1. архетип может соотносится с писательской индивидуальностью, «идентифицируя её первичную роль и решающее значение (на уровне литературного образца) в формировании дальнейшего литературного процесса» [Большакова, 2001, с. 170]. В качестве примера рассматривается образ Пушкина как архетипа поэта.

2. архетипами могут быть и «вечные образы», созданные в мировой литературе (Дон-Жуан, Гамлет и пр.);

3. в качестве архетипов могут рассматриваться и библейские сюжеты и образы, например, «блудный сын», дьявол и пр. С таких позиций проводит свои исследования И.А. Есаулов, написавший целую монографию «Пасхальность русской словесности» (2004), посвященную проблеме христианского архетипа в русской литературе;

4. архетип может быть связан и с античной традицией осмысления природных явлений, стихий; своеобразные образы, символизирующие природу (дождь, ночь, снег и т. д.).

Не менее значимой особенностью литературного архетипа является то, что он как культурный феномен способен отражать стиль той или иной эпохи, особенности мировоззрения писателя и всего общества в целом, что оправдывает обращение современных литературоведов к материалам произведений, написанных в другие эпохи.

В статье «Имя и архетип: о сущности словесного творчества» (2012) А.Ю. Большакова рассматривает проблему архетипа в связи с теорией имени. Автор отмечает, что архетип всегда является только именем, а не предикатом. По мнению А.Ю. Большаковой, такая особенность архетипов связана с тем, что они являются результатом именования окружающего мира: «в процессе словесного творчества происходит «материализация» сущности, которая посредством именования - обретает четкие границы, «осязаемую» форму и свое место в общей картине мира» [Большакова, 2012, с. 29]. В связи с открытием такого свойства архетипов автор дополняет определение понятия «архетип»: «Архетипы - это базовые концепты, задающие координаты, в которых человек воспринимает и осмысливает мир, осуществляя свою жизнедеятельность, и которые, в процессе реализации в человеческой практике, обретают то или иное имя» [Большакова, 2012, с. 29]. Это заставляет исследователя понимать архетип в рамках словесного творчества как некую именнованную сущность. Тем самым А.Ю. Большакова, на наш взгляд, подчеркивает особую значимость и ценность архетипов в гносеологическом процессе. Такие замечания исследователя по поводу природы архетипов указывают нам на то, что в теории об архетипах осталось достаточно «темных мест», освещение которых ещё предстоит ученым в будущем.

Однако нам следует обобщить наши наблюдения и обозначить несколько значимых признаков понятия «архетип»:

1. архетип является частью коллективного бессознательного;

2. архетип имеет архаический характер, поскольку вбирает в себя типическое представление, зародившееся на начальной стадии развития человечества, повторяющееся на протяжении длительного времени и вошедшее в сферу бессознательного;

3. архетип обладает высокой степенью обобщения, поскольку включает в себя наиболее общие характеристики образа, мотива, сюжета, частные изменения которых полностью зависят от писателя и эпохи, в которой осмысляется архетип;

4. архетип может иметь не только универсальный характер, но и яркий национальный отпечаток.

Отвечая на вопрос, что же является целью анализа архетипов на материале литературы, хотелось бы обратиться к словам А.Ю. Большаковой, считающей, что «одной из перспективных сфер литературного анализа <…> должно стать изучение не единичного, но типологически повторяющегося, «сквозного» образа, который бы определял самодвижение национальной литературы и отличался глубинной укорененностью в национальном менталитете» [Большакова, 2001, с. 172].

В статье «Архетип» А. Эсалнек дано, на наш взгляд, одно из удачных определений конечной цели такого исследования: «понятие «архетип» как инструмент исследования позволяет увидеть многие существенные стороны в содержании художественных произведений, прежде всего, преемственность в жизни человеческого рода, неразрывную связь времен, сохранение памяти о прошлом, т.е. архетипической памяти, в чем бы она не проявлялась» [Эсалнек, 2000, с. 36].

Таким образом, обращаясь к проблеме литературного архетипа, исследователь должен выделить общие черты в ряде конкретных художественных образов. Эти общие черты должны отличаться повторяемостью и закрепленностью в человеческой памяти, в менталитете.

1.2 Концепт «грех» и «грешница»

В данном параграфе нами рассматриваются понятие «грех» в русле христианской традиции и проблема изображения образа грешницы в литературе. Теоретической базой в этом случае послужили работы Н.Н. Мельниковой, направленные на изучение архетипа грешницы в русской и латиноамериканской литературе.

Всем известно в той или иной мере значение слова «грех», которое в понимании обычного человека связано с чем-то запретным, недостойным. Грехом обычно именуется некий проступок, который заслуживает всеобщего осуждения. Однако не все способны дать однозначный ответ на вопрос о том, какое действие считается греховным, а какое - праведным? что является мерилом греховности и святости? Ещё одной проблемой является и то, что разные религии исповедуют разные нормы и правила поведения, предписываемые человеку, что ведет к разнице ценностных ориентаций носителей той или иной веры. В нашей работе понятие «грех» трактуется с позиций христианства, идеи которого часто находили отражение, осмыслялись в произведениях русских классиков, например, в творчестве Л.Н. Толстого.

Проблема взаимоотношения христианства и русской литературы волнует многих исследователей, в том числе и И.А. Есаулова, издавшего монографию «Пасхальность русской словесности» (2004), в которой история русской литературы рассматривается в тесной связи с культурной традицией христианства.

Ценность работы И.А. Есаулова заключается ещё и в том, что в ней рассматриваются пасхальный и рождественский архетипы, их влияние на русскую словесную культуру. «Присутствие в произведении культурной памяти может быть определено как традиция. Осмысление в художественном творчестве христианской сущности человека и христианской картины мира свидетельствует о собственно христианской традиции» [Есаулов, 2005, с. 364 - 365]. Автор справедливо полагает, что христианская традиция присутствует в истории русской словесности с древнерусской литературы, начиная со «Слова о Законе и Благодати» митрополита Иллариона.

И.А. Есаулов считает, что «в тексте и подтексте русской литературы ХIХ в. и более ранних веков доминирует пасхальный архетип , причем даже у тех авторов, которые вовсе не были замечены в «излишней» религиозности» [Есаулов, 2005, с. 367]. Это заставляет нас предположить, что и творчество И. А. Гончарова не осталось в стороне от христианской традиции и в нём можно найти глубокие религиозные мысли, часто остающиеся незамеченными читателем.

Особо хотелось бы отметить замечания И.А. Есаулова о так называемом христоцентризме русской культуры: «Нам уже доводилось писать о своеобразном христоцентризме, присущем не только древнерусской словесности, но и русской литературе Нового времени» [Есаулов, 2004, с. 11]. Автор считает, что христоцентризм является характерной особенностью всей христианской культуры в целом.

По отношению к русской литературе христоцентризм может привести к такому парадоксальному, по мнению И.А. Есаулова, явлению как сближение образов грешника и праведника, поскольку и те, и другие не являются совершенными, но в то же время они достойны жалости и любви. Данное замечание ценно для понимания всего творчества И.А. Гончарова, поскольку многие исследователи подчеркивают такую особенность его произведений как парное изображение героев: «В литературе о Гончарове неоднократно исследовался один из ведущих принципов его романов: функции парных персонажей, сопоставленных по сходству (двойники) или противопоставленных по контрасту. Таковы герои-антагонисты: дядя и племянник Адуевы, Обломов и Штольц, Вера и Марфинька - или персонажи-двойники: Обломов и Захар, Пшеницына и Анисья. Поэтике Гончарова вообще свойственны разного рода «симметризмы» (Н. Пруцков)» [Чжон Мин Ким, 2004, с. 224].

Мы видим, что проблема христианской традиции является, как минимум, немаловажной для русской литературы. В связи с этим мы считаем оправданным наше обращение к вопросу о понятии «грех» в контексте православной традиции.

Для начала следует дать определение слову «грех». В статье «Грех» П.П. Васильевым дается следующее толкование:

«ГРЕХ на богословском языке означает всякое, как свободное и сознательное, так и несвободное и бессознательное, отступление делом, словом и даже помышлением от заповедей Божиих и нарушение закона Божия [Васильев, 1993, с. 430].

В первую очередь следует отметить то, что термин «грех» принадлежит сфере богословского языка. Во-вторых, понятие «грех» в сознании христиан тесно связано с представлением о Заповедях Христа, нарушение которых и становится причиной греховности. Четко проводится мысль о том, что греховными могут быть не только действия, но и мысли человека. Допуская греховные мысли, христианин проявляет тем самым желание игнорировать заповеди Бога.

Грех не дан человеку от Бога или от природы, он происходит «от злоупотребления разума и воли» человека, от отказа от Бога, от того, что Божья святая правда заменяется своей собственной, что является следствием самолюбия.

Понимание слова «грех» не всегда было однозначным, оно складывалось из различных представлений о природе греха. В допророческий период грех мыслился как действие индивида, «последствия которого поражают его самого, его близких и его народ» [Андреев, 1993, с. 431]. Бытовала идея о том, что за грехи отцов Бог наказывает детей до третьего и четвертого поколения. Такое понимание греха возникло из представления о Боге как о ревнителе своих заповедей, из представления о Божьей святости, исключающей возможность пренебрежения ею. Во времена пророков понятие о грехе и вине модифицируется. Проповедь пророков, призывавшая к покаянию, базировалась на представлении о том, что наказанию подлежат только за грехи живущего поколения. Следующим различием в понимании греха является то, что раньше грех считался следствием немощи человека, со временем же стали появляться образы злых духов и Сатаны, вводящих человека в грех. Следующий этап в понимании греха связан с доктриной Павла, в которой утверждается учение об оправдании верою. Однако и по сей день сохраняется проблема понимания природы греха, нет определенности в учении о грехе.

Выше отмечалась мысль о том, что причиной греха является самолюбие, что делает грех личным. Личные грехи связаны с наличием двух важных начал в человеке - духовного и телесного. Поэтому грехи могут иметь чувственный характер (стремление к чувственным удовольствиям и плотским наслаждениям) и духовный характер, проявляющийся в гордыне, высокомерии и пр.

Виды грехов могут выделяться на основе степени участия сознания человека в грехе. Так, например, выделяются грехи вольные , когда человек осознанно совершает грех, и невольные , совершаемые по незнанию или неосторожности. Грехи могут быть простительными (совершаемые против воли или из-за слабости) и тяжкими (совершаемые с определенной долей упорства). Грехи бывают смертные (смерть понимается как восприятие божественной благодати) и против Духа , приводящие к хуле и отчаянию в милости Бога.

Есть и особый вид греха - первородный, связанный с грехопадением прародителей. Дьявол, Адам и Ева получили наказание за совершение греха, однако «сама природа их утратила многие достоинства как в физическом, так и в духовном отношении» [Васильев, 1993, с. 433]. Думается, что наличие такого вида греха указывает на архаичность, древность понятия «грех», закрепленного в коллективной культурной памяти православного народа. Писатель-философ Валерий Брусков говорил о том, что «грешники смертны, бессмертны только их грехи». Это говорит о том, что грех полноправно может изучаться как архетип.

Говоря иными словами, грех - это поступок, который ведет к нарушению заветов Бога, сохраненных в священных книгах. Совершение греховного поступка влечет за собой воздаяние (т. е. определенное наказание).

В понятии греха есть противоречивое мнение о том, каковы причины совершения греха. Причина может быть внешней. В этом случае говорится о том, что Сатана (Дьявол) искусил слабого человека, завладел его сознанием и подтолкнул к совершению греховного действия. Внутренняя причина объясняется тем, что человек, имея сильные качества, способность к борьбе с искусителем, сам совершил грех. В этом случае вина полностью ложится на человека.

Человек, совершающий грех под воздействием Сатаны, считается больным, нуждающимся в излечении, которое церковь видит в молитвах, посте и др. Однако существует и особый вид искупления грехов - исповедь, заключающаяся в том, что грешник признает свою вину, раскаивается в ней и впредь обещает не совершать греховных поступков.

В современной науке сложилось устойчивое мнение о том, что понятие «грех» является самостоятельным концептом, изучению которого посвящены работы многих исследователей И.С. Брилёва, М.Н. Бушакова, Н.О. Козиной и пр.

Интересны наблюдения Н.О. Козиной, изучающей концепт «грех» на материале фразеологизмов и паремий. Она пишет о том, что религиозные представления русского человека формировались под воздействием двух этических систем: авторитарной и гуманистической .

Авторитарная этическая система основывается на представлении об изначальной греховности человека, о милости Божией как единственном спасении человечества, отсюда повиновение считается добродетелью, а неповиновение - грехом. Отсюда следующие употребления устойчивых сочетаний: «Абсолютная безгрешность Бога, как высшей власти и силы, его непричастность к злу:«Один Бог без греха. Един Бог безгрешен». «Онтологическая греховность каждого человека. Все - потомки грешного Адама, несущие на себе тяжесть его греха: «Все Адамовы дети. Все одного отца детки. Рожденные во плоти причастны к греху. Грешна душа - во что Бог поставит». «Только покаянием, признанием над собой власти Божьей можно искупить вину перед Господом. Не лекарь спасает, а Бог. Одно спасенье: пост да молитва» [Козина, 2002].

В центре гуманистической системы, по мнению Н.О. Козиной, стоит сам человек - существо, не имеющее на себе печати греховности. Грех же является следствием слабости духа. Под влиянием этой этической системы формируются следующие представления:У каждого человека есть право выбора между добром и злом: «Не поддавайся черту, так ему и власти нет над тобой. Грешному путь вначале широк, да после тесен. Грехи не пироги, пережевав не проглотишь». Из-за своей собственной слабости человек совершает грех, поэтому вина за грех лежит только на человеке: «Мы люди темные; не знаем в чем грех, в чем спасение. Грех сладок - человек падок. Ангел помогает, а бес подстрекает».За собственные грехи человек всегда несёт наказание: «Чья душа во грехе, та и в ответе. Чья беда, того и грех. Все на свете по грехам нашим дается» [там же].

Данное исследование Н.О. Козиной показывает то, что и в языковом материале закрепилось представление о противоречивости природы греха: с одной стороны, грех является поступком, совершенным человеком бессознательно, как бы по воле кого-то извне, к примеру, Дьявол, искуситель и пр., а с другой стороны, грех совершается человеком сознательно, из самолюбия.

Не менее интересные замечания принадлежат Л.Г. Пановой, рассматривающей разницу репрезентации концепта «грех» в католической и православной религиозных картинах мира (в итальянском и русском языках соответственно). Изучая языковые особенности употребления слова «грех» в русском и «peccato» в итальянском языках, идиомы с использованием данных слов, их сочетаемость, Л.Г. Панова приходит к выводу о том, что «для католического сознания грех есть там, где переступают заповеди и нормы сознательно для православного -- сознательно и бессознательно ». «Для русского православного сознания грехи совершаются сознательно и бессознательно, с участием воли и без участия воли» [Панова, 2000, с. 173]. Это представление отразилось в таких высказываниях и устойчивых словосочетаниях: «Отпусти ми, недостойному, и прости <...>вольныя мои грехи и невольныя, ведомыя и неведомыя »; «грех совершают», «творят», «в грех впадают», «ввести в грех», «привести в грех», «принять грех на душу», «грех попутал» [там же, с. 174].

В рамках данной работы мы считаем необходимым упомянуть и о понятии святости, представляющей собой явление, противостоящее понятию «грех». Концепту святости в русской культуре посвящена монография В.Н. Топорова «Святость и святые в русской духовной культуре» (1995). Автор пишет, что слово «святой» в русском языке восходит «к индоевропейской основе *kuen-to, обозначающей «возрастание, набухание, вспухание, то есть увеличение объема или иных физических характеристик», в языческую же эпоху это увеличение стало ассоциироваться с плодоносностью, служило её символом. «На старом субстрате (предельное материальное изобилие) с введением христианства сложилось представление о новом типе святости - духовной, понимаемой как некое «сверхчеловеческое» благодатное состояние, когда происходит возрастание в духе, творчество в духе» [Топоров, 1995, с. 7 - 9].

Мы предполагаем, что понятие «грех» в сознании русского народа переросло в особый концепт, находящий отражение в идиомах и паремиях, что говорит об архаичности данного понятия.

Теперь следует обратиться к вопросу о воспроизведении образа грешницы в русской литературе, рассмотрев составляющие данного образа.

1.3 Образ грешницы в русской литературе

Многими исследователями отмечается то, что образ женщины в литературе представляет собой своего рода антиномию добропорядочной праведной женщины, с одной стороны, и грешницы, с другой. Специалисты по гендерным исследованиям, в частности, Т.Б. Рябова пишет о том, что вышеозначенная антиномия представляет собой «либо «идеал содомский», либо «идеал Мадонны»» [Рябова, 1998, с. 15].

Утверждение о противоречивости, двойственной природы женского начала в литературе подчеркивается и П.Ю. Черносвитовым, который пишет об архетипе матери: «Юнгианская великая мать также разделилась на два воспринимаемых отдельно и даже оппозиционно культурных архетипа. Они оба с веками стали терять свое очень древнее и грозное величие, но «положительный» все-таки остается в постантичной эпохе западной культуры много выше отрицательного: он олицетворяется в сакральной сфере в максимально высоком образе Богоматери, в профанной - в образах страдательного героя типа Золушки, Крошечки-Хаврошечки, и вообще безропотной, но бесконечно доброй девушки-сиротки. «Отрицательный» же образ вообще практически выпадает из сакральной сферы и воплощается в образах колдуний, ведьм типа Бабы-Яги или «злой мачехи» [Черносвитов, 2009, с. 149 - 150].

Предметом нашей работы является такая ипостась женского образа в литературе как грешница, изображение которой является архетипическим для литературы и искусства.

О греховности самой женской природы, женского существа пишет Д. Кэмбелл: «Из-за Евы были затворены врата того сада, где Господь «ходил во время прохлады дня», и потому сама краса женственности превратилась в «двери дьявола». Ответом на эту трагедию стала Мария, девственность которой явилась дверьми Господа, а материнство - «Вратами Небесными» [Кэмпбелл, 2004, с. 75].

Подчеркивается и могущество женщины, заключающееся в её красоте и сексуальности: «Для монаха женщина почти также могущественна, как и дьявол. Она - его орудие, и он использует её, чтобы губить святость. Так рассуждали великие аббаты и реформаторы монашеских орденов. Все было вызвано страхом перед женщиной: они не хотели, чтобы монах сталкивался с её искушениями, так как были совершенно уверены, что монах им поддастся. Во многие аббатства вход для женщин был закрыт в монастыри. Если же женщина входила в церковь, то служба останавливалась, а аббата лишали должности, братство постилось, перебиваясь хлебом и водой» [там же, с. 76].

Причиной греховности падшей женщины часто считается её сексуальность, что подчеркивается в работах многих исследователей. Т.Б. Рябова в статье «К вопросу о развитии женского самосознания в средние века», написанной вместо заключения к её работе, рассуждает о первородном грехе Евы и пишет о том, что уже в средние века мыслительница Хильдегарда «полагала, что именно сексуальность послужила истинной причиной грехопадения» [Рябова, 1999].

И.Л. Савкина отмечает, что образ женщины в литературе тесно связан, а по нашему мнению, базируется на «стереотипных моделях женственности, в которых решающую роль играет женская сексуальность. Женщина в литературе - зеркало мужчины, инструмент его самоидентификации, проекция его желаний и страхов» .

В диссертации Н.Н. Мельниковой говорится о том, что архетип грешницы, подвергаясь художественным интерпретациям, вбирая новые детали, стал своеобразным художественным конструктом, включающим в себя четыре аспекта:

1. сексуально-физиологический - имеется в виду такие явления как «падение» женщины, выраженное в соблазнении и совращении, продажа женщиной девственности, психологическое и нравственное мучение героя после общение с грешницей, разврат, похоть, сладострастие, инцест и пр.;

2. социальный - связан с так называемым «женским вопросом», включающим в себя проблемы эмансипации и маргинальности женщин;

3. морально-религиозный - «ставит проблему двойной морали, трактует понимание концепта «падение» в христианстве, его соотношение с грехом»;

4. философский -раскрывает образ «святой блудницы», истоки его мифологизации, указывает на связь греха и искупления/покаяния [Мельникова, 2011].

Образ грешницы как культурный феномен нашел отражение и в русской, и в мировой литературе, включающей в себя весь корпус художественных произведений, начиная с древнейших эпох и до наших дней. На наш взгляд, наличие архетипа грешницы в мировой литературе не может отрицаться, поскольку образ падшей женщины находит широкое отражение в произведениях классической литературы, достаточно вспомнить содержанок и куртизанок в произведениях О. де Бальзака или Настасья Филипповну - героиню романа «Идиот» Ф.М. Достоевского.

Проблема классификации образов падших женщин в культуре является не до конца раскрытой, поскольку данный образ неоднороден в русской литературе. Мы предлагаем рассмотреть классификацию, предложенную Н.Н. Мельниковой. Исследователь для сравнения приводит классификацию О. Матич, которая считает, что архетип грешницы репрезентируется в русской литературе с помощью двух образов: женщина, занимающаяся проституцией и девушка, потерявшая невинность до брака, тем самым преступив нормы общества.

Однако сама Н.Н. Мельникова считает типологию О. Матич неполной и не до конца раскрывающей особенности воплощения образа падшей женщины в русской литературе; она предлагает в своей статье следующую классификацию: «грешницами выступают не только проститутки и «соблазненные и покинутые», но и неверные жены (участницы адюльтеров), и «камелии» (дамы полусвета, содержанки), и героини, вступившие в связь инцестуального характера» [Мельникова, 2011, с. 26].

Вслед за Н.Н. Мельниковой мы предполагаем, что образ грешницы является архетипом, то есть носит отпечаток архаичности, это образ, закрепленный в коллективной памяти человечества и регулярно воплощающийся в литературе всех народов, образ, претендующий на то, чтобы его причислили к разряду литературных архетипов или «вечных образов» мировой литературы.

Традиция изображения образа падшей женщины берет свое начало ещё с библейского сюжета «Не прикасайся ко мне» («Nolimetangere», лат.) о Спасителе и блуднице, что лишний раз говорит о древности архетипа. Согласно преданию Мария Магдалина была первым человеком, который увидел воскресшего Христа, пришедшего к ней в образе садовника. Мария, потрясенная и охваченная радостью от воскресения Великого Учителя, она делает порывистое движение в сторону Христа, которое он останавливает со словами «Не прикасайся ко Мне, ибо Я ещё не восшел к Отцу Моему» (Ин 20: 17). Христос останавливает Марию, поскольку контакт с ним на физическом уровне уже невозможен. После этого Мария Магдалина провозгласила людям первую благую весть, она благовестила апостолам, которые разнесли весть о Воскресении по всему миру. Сама же она обошла со спасительной проповедью о Воскресении Христа всю Италию.

Данный библейский сюжет занимает особое место в искусстве, он лёг в основу произведений западноевропейских живописцев: Тициана, Караваджо, Джотто и пр. В православной традиции данный сюжет не нашел широкого отражения в искусстве, поскольку Воскресение Христа считалось слишком сокровенным явлением, неподвластным кисти и перу земного человека.

Однако фигура Марии Магдалины в искусстве и церковной традиции является одной из самых загадочных и противоречивых. История Марии стала предметом различных художественных интерпретаций. Так, например, достаточно распространенным мифом является то, «что Мария из Магдалы, местечка на берегу Генисаретского озера, была до встречи с Христом распутницей» [Степанова, 2010, с. 37]. В связи с этим в традиции западного искусства принято изображать Марию в момент покаяния, произносящей молитву. Однако существует и другой миф о том, что Мария Магдалина была одержимой. «… в Евангелии (Лк 8:2) говорится лишь об изгнании Иисусом из неё семи бесов (то есть - о её одержимости). Избавленная от мучивших её бесов, Мария стала верной ученицей Иисуса Христа и никогда не покидала Его» [там же, с. 37]. Но, несмотря на противоречивость образа Марии Магдалины, миф о том, что она была блудницей до встречи с Христом, лег в основу традиции изображения падшей женщины в русской литературе.

Возвращаясь к вопросу о типологии образов грешниц в русской литературе, предложенной Н.Н. Мельниковой, следует сказать о том, её классификация основана на убеждении в том, что конкретные репрезентации образа падшей женщины на сюжетном и мотивном уровнях «восходят к единому, ранее «заданному» сценарию, или, другими словами, к некоему архетипическому смысловому ядру, характерному именно для русской словесности» [Мельникова, 2011, с. 3].

Н.Н. Мельникова полагает, что образ грешницы неразрывно связан образом страдалицы, при этом страдания падшей женщины, по мнению исследователя, могут быть сведены к определенной схеме. Автор пишет: «В русской литературе грешница - прежде всего, страдалица ее путь - путь от греха к возрождению, а появление этого образа в фабуле произведения определяет «горизонт ожидания» читателя, «настраивает» его на то, что далее будет развертываться традиционная схема: «падение -- раскаяние -- страдание -- искупление -- спасение» , опирающаяся на христианское понимание греха (в ветхозаветном и новозаветном его вариантах) [Мельникова, 2011, с. 28].

Однако Н.Н. Мельникова выражает идею о том, что данная архетипическая схема имела место быть в ранних произведениях, но не находит полного и точного отражения в русской литературе Нового времени, так как она может варьироваться, видоизменяться, переосмысляться, что ведет в конечном итоге к изменению, «мутации» самого архетипа грешницы.

Итак, исходной позицией Н.Н. Мельниковой было убеждение в том, что образ грешницы является своеобразным мифом (имеющим архетипическую природу) всей мировой литературы. Проводя сравнение особенностей репрезентации архетипа грешницы в русской и латиноамериканской литературах, исследователь пишет, что «как в русской, так и в латиноамериканской литературах образ падшей женщины принимает форму национального мифа, возникающего в результате мифологизации явлений национальной истории, культуры, литературы» [Мельникова, 2009, с. 115].

Возникает вопрос: почему архетип грешницы претерпевает изменения в своей структуре? Причину этого явления Н.Н. Мельникова видит в эстетике реалистического искусства XIX века. Она пишет, что многие исследователи отмечают такую особенность, поскольку реалистическое искусство «ориентировалось на демифологизацию культуры и видело свою задачу в освобождении от иррационального наследия истории ради естественных наук и рационального преобразования человеческого общества» [Мельникова, 2009, с. 115].

Н.Н. Мельникова в статье «Миф о возрождении грешницы в русской литературе XIX - начала XX века» высказывает мысль о том, что в творчестве русских писателей периода 1830 - 1920-х гг. делается попытка (и создается) миф о спасении падшей женщины. При этом отмечается, что в этом процессе довольно отчетливо прослеживаются три особенности изображения грешницы, три тенденции, представляющие собой этапное развитие данного мифа.

Первый этап развития архетипа грешницы приходится 1830-е - начало 1860-х гг., когда происходит формирование самого мифа, напрямую связанного (а точнее, зародившегося) с библейским сюжетом о Спасителе и Марии Магдалине. Миф в таком виде нашел свое отражение в творчестве «Н.В. Гоголя («Невский проспект»), Н.А. Некрасова («Когда из мрака заблужденья»), Н.А. Добролюбова (цикл стихотворений о Машеньке), Н.Г. Чернышевского («Что делать?»)» [Мельникова, 2011, с. 110]. Писатели используют первоначальный миф о Марии как художественную форму, обрастающую конкретикой и национальным содержанием, при этом отношения между распутной женщиной и человеком, взявшим на себя роль спасителя, строится строго с опорой на религиозную праформу данного мифа.

Подобные документы

Основные подходы к анализу романа "Обыкновенная история" в средней школе. Изучение романа "Обломов" как центрального произведения И.А. Гончарова. Рекомендации по изучению романа И.А. Гончарова "Обрыв" в связи с его сложностью и неоднозначностью.

конспект урока , добавлен 25.07.2012


Гончаров - один из творцов классического русского романа с его эпической широтой и драматизмом человеческих судеб. Идеализация старой правды и ее противопоставление лжи Фамусовых и Волоховых в трилогии "Обыкновенная история", "Обломов" и "Обрыв".

реферат , добавлен 12.06.2009


История создания и основное содержание сказки Г.Х. Андерсена "Снежная королева", описание ее главных героев. Воплощение образа Снежной королевы в русской детской литературе ХХ века, его особенности в сказках Е.Л. Шварца, З.А. Миркиной и В.Н. Коростелева.

курсовая работа , добавлен 01.03.2014


Сущность архетипа антихриста. "Повесть временных лет" как древнерусская летопись, созданная в 1110-х. Наличие архетипа антихриста в действиях царя Иоанна Грозного согласно "Истории о Великом князе Московском". Анализ повести И.С. Тургенева "Несчастная".

реферат , добавлен 04.07.2012


Воплощение темы сиротства в русской классической литературе и литературе XX века. Проблема сиротства в сегодняшнем мире. Отражение судеб сирот в сказках. Беспризорники в годы становления советской власти. Сиротство детей во Вторую мировую войну.

реферат , добавлен 18.06.2011


Понятие архетипа в его учении К.Г. Юнга Анализ героев сказки "Братец и сестрица". Негативные и положительные стороны образа матери и мачехи. Инициация главной героини, рождение новой цельной и завершенной личности. Архетип связи между братом и сестрой.

реферат , добавлен 09.02.2014


Обучение Гончарова в Московском коммерческом училище и на словесном отделении Московского университета. Служба в канцелярии симбирского губернатора А.М. Загряжского. Публикация повести "Лихая болесть", "Обыкновенная история", "Сон Обломова", "Обрыв".

презентация , добавлен 22.12.2011


Деньги в комедиях Д.И. Фонвизина. Власть золота в пьесе А.С. Пушкина "Скупой рыцарь". Магия золота в произведениях Н.В. Гоголя. Деньги, как реалии жизни в романе А.И. Гончарова "Обыкновенная история". Отношение к богатству в творчестве И.С. Тургенева.

курсовая работа , добавлен 12.12.2010


Напиток как художественный образ в русской литературе. Алкогольные напитки в русской литературе: образ вина и мотив пьянства. Поэзия Бориса Пастернака. Безалкогольные напитки. Оценка полезности кофе, условия отрицательного воздействия на организм.

дипломная работа , добавлен 09.04.2014


Зарождение и развитие темы "лишнего человека" в русской литературе в XVIII веке. Образ "лишнего человека" в романе М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени". Проблема взаимоотношений личности и общества. Появление первых национальных трагедий и комедий.

Текст статьи

Синькова Наталья Александровна,студентка Института филологии ФГБОУ ВО «Липецкий государственный педагогический университет имени П.П. СеменоваТянШанского», г. Липецк[email protected]

Основные архетипы русской культурыи литературы

Аннотация.Статья посвящена особенностям архетипа как доминирующему образу литературного произведения, образцу развития сюжета, а также основным архетипам русской культуры и литературы.В статье рассмотрены основные архетипы отечественной культуры. Автор объясняет значение термина «архетип» и прослеживает судьбу ключевых архетипов русской классической литературы, ведущих свое начало от творчества А.С. Пушкина. Ключевые слова:культура, литература, архетип, образ, сюжет.

Первые упоминания термина «архетип» встречаются в работах швейцарского психиатра Карла Густава Юнга: «Коллективное бессознательное как сохраняемый человеческим опытом репозиторий (англ. repository –склад, хранилище) и в то же время само предварительное условие этого опыта есть образ мира, который сформировался еще в незапамятные времена. В этом образе с течением времени выкристаллизовывались определенные черты, так называемые архетипы, или доминанты. Это господствующие силы, боги, образы доминирующих законов, регулярно повторяющихся событий и принципы общих закономерностей, которым подчиняется последовательность образов, все вновь и вновь переживаемых душой. В той степени, в какой эти образы являются относительно верными отражениями психических событий, их архетипы, т. е. их основные черты, выделенные в процессе накопления однородного опыта, соответствуют определенным всеобщим характеристикам физического мира. Архетипические образы можно поэтому воспринимать метафорически как интуитивные понятия физических явлений. Например, представления об эфире, изначальном дыхании или душевной субстанции, которые, так сказать, распространены повсеместно в воззрениях всех народов мира, и представления об энергии, или магической силе, -интуитивном представлении, которое также имеет всеобщее распространение». Понятие, сформировавшись в психологии, перешло также в социологию, культурологию, литературоведение. К.Г. Юнг в своей работе также отмечал сложность исследования и важность архетипов, поскольку они имеют значительное воздействие, влияние.Архетипом может являться как исходный образец развития сюжета: Всемирная литература выработала определенные сюжетные архетипы, которые повторяются из произведения в произведение на протяжении веков. Их можно подразделить на следующие категории:Путешествие –герои отправляются в путь, чтобы найти чтолибо или коголибо или возвращаютсядомой. Путешественники встречаются с необычными людьми и попадают в необычные ситуации. Например, такой сюжетный ход можно встретить в«Одиссее» Гомера, в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души». Преследование –герой либо ловит когото, либо сам скрывается от погони. Примером может служить сюжетромана Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».Спасение –герой должен быть жертвой, зачастую несправедливо наказанной. Самостоятельно или с помощью друзей он выпутывается из тяжелой ситуации либо терпит незаслуженные страдания. Примером служит сюжет произведения Н.С. Лескова «Человек на часах».Месть –герой пострадал по чьейлибо винеи теперь жаждет наказатьвиновных, руководствуясь своим чувствомсправедливости. Примером является романА. Дюма «Граф МонтеКристо», а также «Грозовой перевал» Э. Бронте.Загадка –читателю предлагается ребус, отгадка которого лежит на поверхности. Этот сюжетный архетип используется, в первую очередь, в детективах. Противостояние. Ключевой момент –противостояние двух сил: либо равных друг другу, либо находящихся в разных весовых категориях. Примером может служить любое произведение отечественной литературы о Великой Отечественной войне («Горячий снег» Ю. Бондарева, «В списках не значился» Б.Л. Васильева).Взросление –геройребенокили подростокрастет и познает жизнь. Пример: «Детство. Отрочество. Юность» Л.Н. Толстого, «Детство Темы» Н.М. ГаринаМихайловского. Искушение –конфликт основан на эмоциях героя. Он понимает, что идет к гибели, но не в силах противостоять своим желаниям. Своеобразным примером могут служитьповесть А.И. Куприна «Гранатовый браслет», а также судьбы Григория и Аксиньи в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон».Преображение –герой меняется в лучшую сторону в результате обретения любви, веры, новой идеологии и т.п. Примером может служить судьба героев романаэпопеи «Война и мир» Л. Толстого.Любовь –герои встречаются, влюбляются и, преодолев все препятствия, соединяют сердца (альтернативные варианты: любящие теряют друг друга, один или оба главных героя гибнут).Ярким примером служат повести А.И. Куприна «Суламифь», «Олеся».Жертвенность –герой жертвует всем ради высоких идеалов или счастья близких. Примером такого поведения служит Сонечка Мармеладова из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».Разложение –герой постепенно деградирует. Примером является судьба главного героя произведения О. Уайльда «Портрет Дориана Грея».Открытие –человек познаетистину о себе или окружающем мире. Например, такое происходит в романе Ф.М. Достоевского «Подросток».«Из грязи в князи» –история возвышения или падения человека. Достаточно вспомнить судьбу Алексея из романа П.И. МельниковаПечерского «В лесах».«Как самый сильный и самый прекрасный из всех человек –народный герой –предается регрессивной тоске и нарочно подвергается опасности, сам идет в пасть чудовища, поглощается безднойматерью и возвращается к своему первоисточнику. Но он недаром герой; поэтому он не дает чудовищу окончательно поглотить себя; напротив, он побеждает чудовище, и не один раз, а много. Только после преодоления коллективного психического мы приобретаем истинное сокровище –добываем неоценимый клад, завладеваем непобедимым мечом, магическим талисманом, одним словом, находим то, что в конкретном мифе является желанным благом. Тот, кто отождествляется с коллективным психическим или, выражаясь символическим языком, позволяет чудовищу поглотить себя и без остатка растворяется в нем, тот хотя иполучает сокровище, охраняемое драконом, но не по собственной воле и лишь во вред себе» . Так и определенные модели развития персонажей. Юнг выделял несколько основных таких образов –«колдун или злой, опасный демон», «мудрый старец» («мудрая старуха»), «мать», «тень», «дите». Эти архетипы знакомы нам из сказок, более подробное рассмотрение каждого из них можно найти в работе В. Я. Проппа «Исторические корни русской сказки», в статье В. Лебедько, Е. Найденова «Архетипическое исследование русских народных сказок».Так, важным для отечественной культуры является архетип Дурак, который появляется в народных сказкахВнешнее отличие этого героя от всех прочих заключается вявной, видимойнесуразностиречейи поступков и крайней безрассудности. С незнанием у него связывается и другая черта –неделание, лень. Старшие братья часто безуспешно пытаются заставить его работать. Случаи торжества глупости часты в народной сказке, причем Дурак сравнительно редко побеждает героев, считающих себя умнее, хитростью: как правило, его нелепые поступки, неожиданно ведущие к счастью, совершаются вопреки всяким расчетам, словно по какомуто наитию или по чьемулибо внушению. Расчеты здравого смысла побеждаются не человеческимумом, а высшею магическою мудростью: Дурака выручают из трудных положений то вещие люди, то вещие животные.

Поступки Дурака всегда опрокидывают все расчеты житейского здравого смысла и потому кажутся людям глупыми, а между тем они неизменно оказываются мудрее и целесообразнее, чем поступки его «мудрых» братьев. Последние терпят неудачу, а Дурак достигает лучшего жребия в жизни, словно он угадывает мудрость благодаря какимто вещим инстинктам. В целом, подлинной ценностью для Дурака обладает только магическое –помощь чудесной щуки, коня и т.д.Таким образом,Дураквоплощает особую стратегию, построенную не на правильных логических действиях, а на поиске собственных решений, зачастую противоречащих здравому смыслу, но в конечном итоге приносящих успех. С помощью волшебства и нестандартных действий Дурак преодолеваетвсе препятствия и достигает цели. Этот архетипический образ перешел из сказок в классическую литературу, причем дурак –далеко не всегда отрицательный персонаж, и отношение к нему может различаться: от мягкойусмешки над странностями, причудами до возмущения глупостью подобных персонажей, которым пронизаны произведения А.И. Герцена и М.Е. СалтыковаЩедрина. Как замечает Т.Б. Радбиль, «на Руси в почете культ юродивых, которым ведома некая трансцендентная истина, недоступная обычному уму… Что толку планировать и заботиться о хлебе насущном, заниматься практическими делами, если все зависит от неподвластной мне судьбы. Что толку подчиняться правилам и ориентироваться на разум в своих поступках (это пошло), если жизнь непознаваемая и странная, чудная, многое вней зависит от чуда, а не от расчета» . Иногдапредставителями данного типа личности том или ином произведениитексте русской литературы являются в определенной степенивсе персонажи. Не случайно название Глупов, которое М.Е. СалтыковЩедрин дал изображенному им городу. Как правило, представители данного архетипа даже необходимы окружающему миру, ибо именно в сравнении с ними ощутимее становится норма. Так, Ноздрев, который лишен способности к развитию, ибо «в тридцать пять лет был таков же совершенно,каким был в осьмнадцать и двадцать» (Гоголь. Мертвые души), неопасен для общего порядка жизни в городе NN, хотя и доставляет всем знакомым ощутимые неприятности. Таким образом, из фольклора архетипы переходят в классическую литературу. Как пишет О.С. Шурупова, «в каждом тексте осуществляется диалектическое взаимодействие объективного и субъективного, индивидуальноавторского сознания и восприятия действительности, характерного для всех представителей той или иной культуры на данном этапе ее развития и запечатленного в национальной языковой картине мира. Каждый текст предполагает собственное видение мира и отображает процесс формирования индивидуального сознания. Однако культурная специфика текста отражается как в его денотативном пространстве, то есть в выборе автором темы и нарративной программы текста, которые могут совпадать у ряда различных текстов, так и в сигнификативном пространстве, отражающем особенности индивидуальноавторской интерпретации вещей» .Судьба литературных архетипов в XIX в. весьманаглядна на материале русской литературы, тем более что сами русские писатели, как правило, претендуют на гораздо более широкий охват мировоззренческих проблем, чем их западноевропейские коллега, на охват, сравнимый с мифологическим масштабом архетипов. Общепризнанным родоначальником русской классической литературы XIX в. является А. С. Пушкин.По словам исследователей, «сквозь все произведения Пушкина этих лет проходят, вопервых, разнообразные образы бушующих стихий: метели (“Бесы”, “Метель” и “Капитанская дочка”), пожара (“Дубровский”), наводнения (“Медный всадник”), чумной эпидемии (“Пир во время чумы”), извержения вулкана (“Везувий зев открыл...” –10я глава „Евгения Онегина“), вовторых, группа образов, связанных со статуями, столпами, памятниками, “кумирами”, втретьих, образы людей, живых существ, жертв или борцов –“народ гонимый [страхом]” или гордо протестующий человек» . Данные сюжетные архетипы, мотивы далее нашли свое развитие в русской литературе.Кроме того, к «социальным архетипам» русской культуры, а так же литературы относятся: терпение, страдание, смирение, внеисторичность, апокалиптичность мышления, непривязанность к материальному и вещному, жажда праздника, радости, катарсиса, бескорыстное служение идее и другим людям, самопожертвование, любовь, жалость как основа добровольной жертвенности. Русская культура «безусловно, оказывает влияние и на восприятие ее носителями явлений действительности, и на отражение этих явлений в языке».Некоторые архетипы отечественной культуры связаны сПетербургом и Москвой –двумя столицами России. В отечественной культуре, по словам О.С. Шуруповой, «прочно закрепилась традиция противопоставления Москвы и Петербурга, холодной северной столицы и шумной, хлебосольной Первопрестольной. В многочисленных произведениях, создававшихся на протяжении нескольких столетий и образующих Московский текст отечественной литературы, этот город проявляет различные, иногда взаимоисключающие друг друга черты» . Вопервых, архетипическим является образ матушкиМосквы, города с женской и материнской сущностью, в котором герои целого ряда произведений русской литературы, от романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» до современных текстов, находят свою судьбу. Для произведений, объединенных образом Москвы, важны образы дома, семьи, теплого семейного праздника. Смысл архетипа Матери проявляется в дихотомии МатьМачеха. Родная мать дарит любовь, тепло и заботу, мачеха же –полная ее противоположность. Отметим, что в русских народных сказках образ Мачехи выведен значительно ярче образа Матери. Мачеха –это «перевернутый» отрицательный архетип, это Мать, но неродная Мать.

Если целью Матери является защита беззащитного и слабого ребенка от какоголибо ущерба, его спасение, то целью Мачехи является забота лишь о родном ребенке в противовес стремлению извести и уничтожить ребенка неродного. Москва предстает в произведениях классической литературы не как жестокий, суровый к своим жителям город, а именно как город с материнской сущностью.Вовторых, важным является здесь и архетип «городдева». Неслучайнопокровительницей Москвы как православной столицы России считается Дева Мария, оберегающая свой город от угрожающих ему несчастий. Ключевой особенностью произведений русской литературы о Москве является то, что наиболее важное, центральное место среди героев занимают именно женщины.«Разумеется, Москва в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» далеко не во всем схожа с Москвой, изображенной в романе Л.Н. Толстого «Война и мир», однако в обоих текстах проявляется и единое восприятие древней столицы как средоточия русской жизни со всеми ее достоинствами и недостатками, а значит, эти тексты, различные по жанру и времени создания, могут быть признаны частями единого» , обнаруживают единый архетип Москвы.«Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячей голосов…, он подымает изображаемое им из мира единократного и преходящего в сферу вечного; притом и свою личную судьбу он возвышает до всечеловеческой судьбы и через это высвобождает и в нас благотворные силы, которые во все времена давали человечеству возможность выдерживать все беды и пережить даже самую долгую ночь. В этом –тайна воздействия искусства…».

Ссылки на источники1.Юнг К. Г Психология бессознательного/ Пер. с англ. Издание 2е., М.: «КогитоЦентр», 2010. С. 112113.2.Там же. С.113.3.Радбиль Т.Б. Основы изучения языкового менталитета: учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2012. С. 251.4.ШуруповаО.С. Текстовая и сверхтекстовая картина мира // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. No 3 (21): в 2х ч. Ч. II. C. 213.5.Мелетинский Е.М. О литературных архетипах / Российский государственный гуманитарный университет. М., 1994. 136 с.6.Шурупова О.С. Общее и различное в русской и англосаксонской культурах // Профильное и профессиональное образование в условиях современного поликультурного пространства: Материалы Третьей Международной заочной научнопрактической конференции, декабрь 2015 года / ФГБОУ ВО «российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Челябинский филиал. –Челябинск: РАНХиГС, Челябинский филиал, 2015. С. 150.7.Шурупова О.С. Московский текст и его герои // Русская речь. 2011. №1. С. 97.8.Шурупова О.С. Особенности методологии исследования городского сверхтекста // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2014. №2. С. 297.9.Архетипы, мифологемы, символы в художественной картине мира писателя: материалы Международной заочной научной конференции (г. Астрахань, 1924 апреля 2010 г.) / под ред. Г. Г. Исаева; сост.: Г. Г. Исаев, Т.Ю. Громова, Д. М. Бычков. Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2010. С. 89.

Слово «архетип» образовано от двух греческих корней: arche - «начало» и typos - «образец», то есть значение его можно определить как «первообраз», «праформа», «первичный тип». Под архетипом понимают изначальные, фундаментальные образы и мотивы, лежащие в основе общечеловеческой символики мифов, сказок и других продуктов художественного воображения. Архетипы имеют символический, а не аллегорический характер, это широкие, часто многозначные метафоры, а не знаки. Архетипический образ - это образ художественного произведения, в котором архетип получает конкретное воплощение.

Термин «архетип» был введен в научный обиход в начале ХХ века знаменитым швейцарским психологом и философом К.Г. Юнгом, употреблялся первоначально для обозначения психологического феномена и лишь позже был воспринят мифологами и литературоведами. Однако, как утверждает Ю.В. Доманский, явление это было известно еще в позднеантичной философии. До Юнга представители различных отраслей науки (психологии, философии, мифологии, литературоведения) хотя и не пользовались термином «архетип», но уделяли внимание поиску первоэлементов, формул, схем, мотивов, лежащих в основе мифологических и мифопоэтических текстов. Разными учеными они назывались по-разному, но в целом поиск «первообразов» неизменно приводил к выводам о существовании неких универсальных сверхличностных идей, априорных знаний, бессознательных компонентов человеческой психики (в том числе и коллективной), то есть как раз к тем вопросам, которые впоследствии подробно рассмотрел К.Г. Юнг, создав в 1913 году аналитическую психологию.

К.Г. Юнг понимал под архетипом некие структурные формы, схемы, модели чувствования, поведения, воззрений, которые являются отражением глубинного, многовекового объективного опыта человечества. Стали уже легендарными юнговские сравнения архетипа с неким «каркасом» образа, подобным молекулярной кристаллической решетке, или с сосудом, «который никогда нельзя ни опустошить, ни наполнить. Сам по себе он существует лишь потенциально, и, обретая вид некой материи, он уже не то, что был ранее. Он сохраняется в течение тысячелетий, непрестанно требуя все нового истолкования». Архетипы описывают бессознательные душевные состояния и проявляются там и тогда, где и когда «интенсивность сознания занижена». Являясь заранее, изначально существующими формами, они становятся сознательными лишь опосредованно и придают свою форму различным элементам человеческой психики.

Архетипы, согласно Юнгу, являются составляющими так называемого коллективного бессознательного, которое «стратифицированную» структуру: верхний слой составляет индивидуальное бессознательное, ниже расположено бессознательное семьи, еще ниже - бессознательное крупных социальных групп, еще ниже - бессознательное наций и народов, далее - общечеловеческое бессознательное. Под ним залегает слой бессознательного, которое сближает человека с миром животных (Юнг обозначил его термином «психоидное»). Не вводя четкого определения архетипа, Юнг, тем не менее, выделяет наиболее важные архетипические мифологемы, связанные с процессом индивидуации (то есть становления личностного самосознания, перехода от коллективного бессознательного к индивидуальному осмысленному существованию): «мать», «дитя», «тень», «анима» и «анимус» и др.

Значительный вклад в развитие теории архетипов внесли русские мыслители, филологи, фольклористы XIX в. В трудах по фольклору и мифологии они широко употребляли термин «первообраз», являющий собой точную копию греческого ЬсчефЯрпт, придавая ему значения «мифологический образ», «мифологическое представление». По замечанию А.Л. Топоркова, некоторые их утверждения «звучат поразительно актуально». Далее в статье ученый приводит формулировки отдельных исследователей. Так, например, Д.О. Шеппинг начинает статью «Опыт о значении рода и рожаницы» (1851) словами: «В человеческом уме есть такие аллегорические формулы для изображения общих законов жизни и разума, которые предшествовали всем мифическим преданиям и которые, если бы эти предания и не дошли до нас, тем не менее, существовали бы в наших понятиях». Другой ученый, И.М. Снегирев, в книге «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» заявляет о существовании «коренных понятий», которые, «уклоняясь от своего истока и протекая сквозь мир и человечество, заимствуют от местности, климата и духа народов различные образы. Как семена растений часто заносятся ветром на чуждую им землю, так и поверья путем преданий переходят из одной страны в другую и, там перерождаясь, принимают особенные виды и цветы». В поэтичном сравнении «коренных понятий» с зернами проглядывают свойства архетипов, которые позже будут определены исследователями как, во-первых, вездесущность, а во-вторых, способность к типологическим видоизменениям при сохранении внутренней целостности и постоянства.

Основополагающее значение для формирования теории архетипа в русской науке имели работы Ф.И. Буслаева, который еще в середине XIX века объяснял существование сходных фольклорных образов и мотивов у разных народов проявлением единых законов человеческого мышления, психологических механизмов, врожденных свойств человеческой натуры. На материале анализа таких фольклорных жанров, как духовные стихи, заговоры, легенды, иконография, Буслаев приводит примеры взаимодействия книжных и фольклорных образов, делая вывод об их архетипическом характере, то есть восхождении к аналогичным образам разных культурных традиций. По мысли Буслаева, сходство мифических образов, метафор у разных народов объясняется единообразием «коренных» воззрений, «первообразов», обнаруживающихся в древних преданиях. Вообще ученый придавал большое значение ориентации эпоса на далекое прошлое; именно благодаря этой ориентации, считал он, «первообразы» обладают такой живучестью. Буслаев писал об этом так: «Однообразное течение - не внешних событий - а нравственного быта эпической старины, скованное обычаем, постоянно возводило свое начало к темной старине. В эту эпоху всякий вымысел, всякая новая мысль могли получить право гражданства не как новость, но как припоминание утраченного предания; как уяснение и развитие того, что отчасти было уже давно всем и каждому известно». Таким образом, прошлое оказывается для тех, кто создает эпическую традицию в более поздние исторические времена, и областью вечных идей, и вместилищем высшей религиозности, и мерилом нравственности. Существуя как бы вне времени, оно способно предопределять собою будущее. В прошлом живут почитаемые предки, боги и герои, которых народ считает своими прародителями. Преклонением перед ними объясняется то, что выдающиеся исторические личности позднейших эпох могут принимать, с незначительными изменениями, образы этих великих предков. Так, например, происходит возрождение, новая «актуализация» бога-громовержца Перуна в личности богатыря Ильи Муромца. Таким образом, сакральная значимость прошлого любого народа обладает особыми мифопорождающими свойствами, и именно в этом ученый видит причинувозрождаемости и повторяемости «первообразов», то есть архетипов.

Вместе с тем Буслаев утверждал, что мифологические образы несводимы целиком к своим «первообразам», к первоначальным «коренным» воззрениям, и предостерегал от отождествления эпических персонажей с природной мифологией. В то же время, и отграничить первоначальное зарождение мифа от его позднейших актуализаций, по его мнению, тоже бывает весьма сложно, так как в каждом художественном творении мифологическое представление как бы творится заново.

Заслуживает внимания и концепция другого выдающегося ученого XIX века А.Н. Афанасьева, согласно которой изначально природа и человек составляли неразрывное единство, между ними не было никаких искусственно созданных преград, и именно это органическое слияние гармоничной природы и человека, их общение «на одном языке» явилось непременным условием зарождения мифов. Подобная концепция невольно вызывает ассоциацию с библейскими представлениями об Эдеме, где первые люди существовали среди прекрасной природы и в непосредственной близости к божеству. Мифология, по Афанасьеву, зарождается как бы сама собой, она сближается с народной мудростью и изначально находится вне всего иррационального. Таким образом, Афанасьев постулирует возникновение древних мифологий и религий из «поэтических воззрений» человека на природу, из простейших наблюдений над реальными свойствами природных явлений. В своем капитальном трехтомном труде, который так и называется - «Поэтические воззрения славян на природу» (1865-1869) - ученый описывает архетипы мирового древа, света и тьмы, священного брака между небом и землей, сотворения мира и первого человека и многие другие. При этом в работе отсутствует унификация терминов: исследователь оперирует понятиями «миф», «мифическое сказание», «мифическое предание», «мифическое представление». Все существующее многообразие мифологических образов ученый сводит к двум разновидностям - мужской и женской. Фундаментальное значение придается мифам о брачном союзе земли и неба и о противоборстве света и тьмы. Первые реализуют любовную связь, вторые же находятся в состоянии непримиримого антагонизма. Из этого вытекают два принципа, движущие миром: противоборство и эрос. Утверждается, что параллелизм и общность мифологических символов в различных культурах объяснимы сходством в восприятии природных феноменов. Однако Афанасьев трактует сущность архетипического мотива слишком прямолинейно - как аллегорию соответствующего природного явления, и не более того. Для каждого мифологического персонажа или образа находится прямая аналогия в мире природы. Например, мифический змей выступает олицетворением молнии, метеоритов, падающих звезд, грозовых туч. Символичность мифа, многозначная природа образа, по существу, игнорируется.

Проблеме архетипа уделял внимание А.А. Потебня. Осознавая, что поиск конкретных «первоэлементов» в том или ином тексте не является самоцелью, ученый, тем не менее, исследует то, как эти «первоэлементы» реализуются в конкретной фольклорной традиции, видоизменяясь и перекрещиваясь с другими образами. Он полагает, что многие фольклорные мотивы восходят к мифологическим первообразам, в которых отразилось осмысление народом таких природных явлений, как солнце, утренняя и вечерняя заря и др. При этом народно-поэтическое творчество использует не сами мифы, а их более поздние трансформации. Вывод Потебни таков: «…Мифический образ - не выдумка, не сознательно произвольная комбинация имевшихся в голове данных, а такое их сочетание, которое казалось наиболее верным действительности. Миф может быть усвоен народом только потому, что пополняет известный пробел в системе знаний». В другой работе исследователь высказывает свою точку зрения на причины исторической долговечности мифологических образов: «…Мифологичность сохраняется не в силу своей собственной устойчивости, а потому, что применяется к житейским обстоятельствам, становится образом постоянно обновляющегося значения». Говоря современным языком, ученый имеет в виду такие неотъемлемые свойства архетипического образа, как типологическая повторяемость и видоизменяемость.

Образам, в той или иной модификации известным христианству, язычеству, фольклорной традиции, уделяет внимание и академик А.Н. Веселовский. Исследуя образы мирового древа, судьбы, мотивы змееборчества, кровосмешения и многие другие, ученый приходит к выводу, что архетипы являются многослойными образованиями, в которых сложным образом переплелись влияния различных культур. Исследователь считает, что «старые образы» хранятся в темных глубинах нашего сознания, периодически всплывая оттуда, но не спонтанно, а в ответ на определенную социальную потребность, причем для самого сознающего возникновение в памяти «старого образа» всегда имеет элемент случайности, неожиданности. Хотя эти образы имеют всеобщий характер, но индивиду кажется, что они вызываются из его собственных воспоминаний, проистекают из его личностного опыта. Этим обусловлено их особое эмоциональное воздействие. В статье «Из введения в историческую поэтику» Веселовский так описывает этот процесс: «В памяти народа отложились образы, сюжеты и типы, когда-то живые, вызванные деятельностью известного лица, каким-нибудь событием, анекдотом, возбудившим интерес, овладевшим чувством и фантазией. Эти сюжеты и типы обобщались, представление о лицах и фактах могло заглохнуть, остались общие схемы и очертания. Они где-то в темной глухой области нашего сознания, как многое испытанное и пережитое, видимо забытое и вдруг поражающее нас, как непонятное откровение, как новизна и вместе старина, в которой мы не даем себе отчета, потому что часто не в состоянии определить сущности того психического акта, который негаданно обновил в нас старые воспоминания».

Особое внимание Веселовский уделяет функционированию архетипов в поэтическом творчестве. При этом точка зрения ученого такова: поэт ограничен в своем творчестве «формулами вымысла», он, по большому счету, не создает ничего нового, а лишь заставляет читателя посредством своих произведений извлечь из памяти и сознания то, что уже давно является их достоянием: «…Они представляют те же признаки общности и повторяемости от мифа к эпосу, сказке, местной саге и роману; и здесь позволено говорить о словаре типических схем и положений, к которым фантазия привыкла обращаться для выражения того или другого содержания». В силу такого положения любой художник естественно и необходимо вынужден постоянно обращаться к одним и тем же вечным образам (например, Дон-Кихота, Фауста, Гамлета и др.). Именно эти и подобные им образы и связанные с ними мотивы вызывают в читателе доверие и симпатию к произведению, поскольку, во-первых, заставляют ощутить связь с авторитетным прошлым, с историей народа, а во-вторых, отвечают на вневременные, никогда не устаревающие, глобальные общечеловеческие вопросы.

Итак, проблема архетипов интересовала русских ученых еще до появления концепции К.-Г. Юнга. Можно говорить о существовании в русской науке XIXвека собственной концепции архетипов, предшествовавшей юнговской и во многом отличной от нее. Концепция эта выявляет мифологические первообразы, но не отождествляет их с конкретными литературными образами, сюжетами и мотивами, несводимыми к архетипической базе. Идеи Ф.И. Буслаева, А.Н. Афанасьева, А.А. Потебни, А.Н. Веселовского заслуживают внимания, поскольку эти исследователи подходят к проблеме с точки зрения литературоведения, фольклористики и мифологии, а не психологии, как это сделал Юнг. Учитывая изначальную связь мифологических архетипов с психологией, они, тем не менее, не сводят все к последней. Архетипы для них - это не абстрактные обитатели «коллективного бессознательного», а живые, осознанно востребованные народной поэзией «первообразы» языка, фольклора, литературы.

Важным для формирования их научных подходов и одновременно объединяющим их фактором являлось то, что все они исследуют мифологические явления и процессы на материале не индивидуального литературного творчества, а главным образом фольклора и тесно связанной с ним этнографии. Поиск архетипических элементов представителями русской классической филологии был призван определить общечеловеческие основы художественного творчества, выявить единство и преемственность в развитии мировой культуры.

Таким образом, под архетипом понимают изначальные, фундаментальные образы и мотивы, лежащие в основе общечеловеческой символики мифов, сказок и других продуктов художественного воображения. В литературоведении архетип понимается как универсальный прасюжет или прообраз, зафиксированный мифом и перешедший из него в литературу. Архетипы могут реализовывать свои значения в виде различных элементов текста: сюжетов, образов, предметных и предикативных мотивов. Важно отметить, что в позднейших литературоведческих исследованиях понятие архетипа употребляется просто для обозначения любых наиболее общих, основополагающих, общечеловеческих мифологических мотивов, повествовательных схем, лежащих в основе разнообразных художественных структур вне обязательной связи с юнгианством как таковым.

Архетипом называется общий образ, заложенный в коллективном бессознательном. Архетипы неизменны в каждом поколении и в каждой культуре. Данное слово было введено в обиход К. Г. Юнгом.

Понятие

Общепринятое определение архетипического образа звучит так: это термин, введенный Юнгом для обозначения первичных первобытных образов, универсальных символов, присущих коллективному бессознательному. Они проявляются в сновидениях каждого человека вне зависимости от расы, пола, возраста.

В психологии архетипические образы позволяют понять закономерности поведения человека, наиболее вероятные сценарии развития его судьбы. Ведь эти мотивы повторялись сотни раз в сказаниях и мифах различных народов. Например, во многих сказках встречается архетип героя, побеждающего огромного дракона. в волшебной сказке - это мать, старый мудрец, воин. Именно из этих персонажей и складывается коллективное бессознательное.

Само слово «архетип» происходит от греческих корней «архос» - «начало» и «типос» - «отпечаток», «форма». Можно повстречать и такое определение данного термина: архетип - это врожденный психический образец, который свойственен каждому человеку вне зависимости от его культурной принадлежности.

История

Впервые термин «архетип» был употреблен учеником Фрейда К. Г. Юнгом в его докладе под названием «Инстинкт и бессознательное». В работе психоаналитик разъясняет, что взял данный термин из трудов Аврелия Августина (тот говорит о таких образах в XV книге своего трактата «О граде Божьем»).

Широкое употребление слова «архетип» началось в первой половине XX века. Произошло это благодаря публикации работ К. Г. Юнга. Впервые это произошло в 1912 году, когда увидела свет его работа под названием «Метаморфозы и символы либидо».

Несмотря на существовавшие между Юнгом и Фрейдом разногласия, данное произведение было написано психоаналитиком с позиций концепции Фрейда. В работе либидо описывалось с позиции персонификации. Юнг перечислил основные образы, за которыми оно может скрываться - герой, демон, мать. Также в данной работе была создана основа для будущей концепции путешествия архетипического персонажа - например, схватка героя с драконом.

Мотивы

В сказаниях и легендах встречаются целые архетипические сюжеты, повторяющиеся в различных культурах. Примером такого мотива может послужить борьба добра со злом. Еще один популярный мотив - похищение красавицы змеем. В различных сказаниях возможны вариации основного мотива. Например, красавица может быть дочерью, матерью и т. д. Змей - кощеем, чертом, колдуном и пр.

Распространен и мотив пути, предполагающий прохождение героем препятствий на пути к цели. Этим героем может быть обычный крестьянин, царевич или царь, Иван-дурак.

Мать: архетипический образ в волшебной сказке

Материнский образ в народных сказаниях может быть представлен тремя образами:

• Родная мать. Она опекает своего ребенка, заботится о нем. В детстве и отрочестве такая мать является идеальной. Но для взрослой жизни этот архетип уже неактуален - он не дает развиваться.
• Злая мачеха. Данный архетип также относится к материнскому. Однако содержит он в себе совершенно другие свойства. Данный архетипический образ матери является гнетущим. Обычно ей принадлежат слова: «Из тебя ничего не выйдет», «Куда ты полез», «Ты не сможешь ничего изменить» и пр. В реальной жизни дети таких матерей нередко оказываются бессильными перед подобными деструктивными установками.
• Баба-Яга. Также является материнским архетипическим образом. В сказках Баба-Яга не просто является родительницей - это Ведающая Мать. Ей известны тайны мироздания, и именно она является истинной наставницей. Баба-Яга внушает гостям своей избушки новый жизненный порядок. В ее владениях могут происходить чудеса. Именно она является образцом верности самому себе. Баба-Яга не является ни злой, ни доброй. Этот архетип не является слишком гиперопекающим или же наказывающим без оснований. Те люди, в которых он преобладает, обычно знают, что им придется пожинать плоды своих поступков, а радости и несчастья порождены ими самими.

Другие образы в народных сказаниях

Существует большое количество архетипических образов в сказках. Сказок у каждого народа также немало, однако эти персонажи переходят из одной культуры в другую, практически не видоизменяясь по своей сути. В восточнославянских сказаниях это образы дурака, богатыря, Ивана-Царевича, друга, Василисы Прекрасной, черта, матери, Кощея.

В западных сказках также встречаются подобные образы. Например, в сказке Андерсена «Снежная Королева» сама Королева являет архетип Матери в ее негативном аспекте. Герда олицетворяет образ Друга. Старушка-цветочница является представительницей архетипа Матери в позитивном аспекте.

Образы в Книге книг

Что касается архетипических образов в Библии, то их также можно найти немало. Например, образами мужчины и женщины являются Адам и Ева, Христос и Мария Магдалина. В Книге книг есть и архетипы соперников - Иаков и Исав, Каин и Авель. Примером образов праведника могут послужить Иосиф, Ной, Моисей.

Классификация Ш. Болен. Архетип Артемиды

Американским автором Шинодой Болен были выделены 11 женских архетипов. Важнейшие из них, и наиболее часто встречающиеся - это Артемида, Афина, Гестия, Гера (Юнона), Деметра, Персефона и Афродита, Геба, Фортуна, Геката. Что касается архетипического образа Артемиды, то более всего он проявляется у тех женщин, что умеют чувствовать свою внутреннюю целостность, независимость от чужого мнения. Артемида обычно выбирает мужские профессии, и стремится добиться в карьерном поприще высоких результатов. Она постоянно находится в поиске чего-то нового. Главное для Артемиды - ощущение свободы. Она не терпит никаких границ. С другой стороны, своим союзникам Артемида помогает отстаивать личные интересы.

Подобной даме свойственно принципиальность. Артемида следует своим принципам в ущерб чувствам. ТЕ женщины, в которых более всего выражен данный архетипический образ, хорошо знают, чего они хотят от жизни.

Однако позитивные качества Артемиды имеют и негативные стороны. Хотя такая женщина свободна, внутренне она очень одинока. Она неспособна состоять в крепких взаимоотношениях с другими людьми (хотя обычно у нее хорошо складывается дружба с другими женщинами). Артемида неэмоциональна, ей не хватает чувств.

Афродита

Главная черта данного архетипического образа - это ее привлекательность для представителей сильного пола. Афродита всегда излучает тепло. Она обворожительна, даже если ее внешность и не кажется на первый взгляд привлекательной. Такая женщина живет по принципу «здесь и теперь». Она легко погружается в эмоции, чувства - причем неважно, идет ли речь об отношениях или о занятии творческим хобби.

Но в силу своей чувственности Афродита нередко ощущает затруднения в тех сферах жизни, которые касаются этики, морали, религиозности. Подобная дама может чувствовать вину за свои переживания.

У Афродиты хорошо складываются отношения с другими женщинами, ведь она легка и беззаботна в общении. Хотя многие могут видеть в ней соперницу, она искренне недоумевает подобному отношению. Афродите неведомо чувство собственности, и в вопросах любви она руководствуется принципом изобилия. «Мужчин хватит на всех, поэтому не стоит слишком зацикливаться на ком-то одном» - вот ее основной принцип.

Афина

Женщинам, в которых основным является данный архетипический образ, по душе атмосфера концентрированности, собранности, достижения цели. Афина обычно не поддается эмоциям. И именно это ее качество позволяет ей с успехом добиваться решения нужных ей задач, достигать необходимых целей.

Афина хорошо умеет сотрудничать с мужчинами. Она руководствуется логикой, здравым смыслом. У такой дамы обычно большое количество разнообразных интересов. Она умеет правильно оценивать свое прошлое, и успешно учится на прошлых ошибках.

Как правило, у тех дам, в чьих характерах более всего выражен данный архетипический образ, мало подруг. Афина очень реалистично смотрит на мир. Многие проблемы тех дам, которые видят его традиционно, ей попросту непонятны. Афина не склонна к пустым мечтаниям - она просто ставит перед собой цель, а затем добивается ее. И подобное поведение пугает своей силой тех девушек, которые могли бы стать ее подругами.

Что касается мужчин, то носительницам данного архетипа личности обычно интересны только сильные люди, сумевшие достичь многого в своей жизни. У Афины хорошая интуиция, и своим чутьем она ощущает победителей. Ей глубоко наплевать на планы и мечтания тех кавалеров, которые лишь обещают ей золотые горы. Когда же Афине попадается интересный человек, путем ловких манипуляций она легко направляет его в свою сторону.

Другие женские образы

Помимо упомянутых архетипов личности, выделяются еще и такие:

• Гера. Это типичная женщина, являющаяся соратницей для своего мужа. Она верная помощница, но при этом в ней сильны чувства собственности по отношению к нему. Гера является покровительницей брака.
• Деметра. Женщина-мать. Она всей душой любит детей и хочет дать им только лучшее. Она олицетворяет собой женский материнский инстинкт. Даже в построении взаимоотношений с другими людьми, женщина-Деметра занимает позицию матери, стремится опекать окружающих.
• Персефона. «Вечная девочка». Этот тип женщин, которые не желают взрослеть. Ответственность за свою жизнь они склонны перекладывать на кого угодно, но только не на себя. Часто такая женщина или девушка попадает под влияние других людей. Персефона любит быть в центре внимания противоположного пола, но страстной ее назвать нельзя. Психологически она не является зрелой.
• Геба - та дама, которая всеми силами противится своему возрасту. Она стремится быть вечно молодой, и избегает малейших проявлений зрелости. Самое страшное для нее - это старость. Но к мужчинам она относится спокойно. Ее не назовешь распутной.
• Фортуна. Женщина с достаточно противоречивым характером. Все события она стремится держать под своим контролем, однако не предусматривает их последствий.
• Немезида. Для женщины с этим архетипом души главной ценностью является честность. Дамы с подобным образом обычно неспособны на прощение несправедливости.
• Геката. Достаточно глубокий архетип. Женщина-Геката склонна к мистификации всех тех событий, что происходят в ее жизни. Нередко дамы с этим образом архетипа с головой уходят в оккультные практики - или же становятся глубоко верующими.

В одной и той же женщине обычно наблюдается сочетание двух-трех основных архетипов. Иногда эти образы могут «соперничать» между собой за первенство. Распространенным примером такого соперничества является стремление женщины иметь и успешную карьеру, и крепкую семью.

Другие типологии

Некоторые психологи считают, что в жизни женщины существует всего лишь три основных архетипа. Это Возлюбленная, Мать, Хранительница. Первая все свои силы пускает на служение мужчине. Мать - на воспитание детей. Что касается Хранительницы, то объектом ее стараний является она сама. Считается, что действительно счастливой дама может быть только в том случае, если в ней развиты все эти образы.

Греческие мужские образы

Выделяют следующие архетипы греческой мифологии, свойственные мужчинам:

• Зевс. Уверен в себе, авторитетен, склонен командовать другими.
• Посейдон. Мужчина, который руководствуется эмоциями, однако в нем, как и в Зевсе, сильны патриархальные инстинкты.
• Гадес. Замкнутый, погруженный в собственный мир мужчина.
• Аполлон. Гармоничный человек, который следит за своей внешностью. Приятный в общении.
• Гермес. Умный, проницательный мужчина. Любит перемены, склонен получать от жизни все и сразу.
• Арес. Эксцентричен, живет только эмоциями, сиюминутными удовольствиями.

Другие мужские архетипы

Представители сильного пола могут проявлять себя также по-разному: как воины, вожди, цари; а также в качестве охотников, купцов. Другим более близки архетипы мудрецов, святых, шаманов.

В мужчинах, как и в женщинах, обычно сочетается несколько образов. В качестве примера можно рассмотреть Конана-варвара. Данный персонаж - яркий представитель образа Воина. Однако в нем также сильны качества Правителя (он стремится им быть), а также Философа (он любит учиться).

---