Вересаев Викентий Викентьевич (1867–1945), настоящая фамилия – Смидович, русский прозаик, литературовед, поэт-переводчик. Родился 4 (16) января 1867 в семье известных тульских подвижников.
Отец, врач В.И.Смидович, сын польского помещика, участника восстания 1830–1831, был основателем Тульской городской больницы и санитарной комиссии, одним из создателей Общества тульских врачей, гласным Городской Думы. Мать открыла у себя в доме первый в Туле детский сад.
В 1884 Вересаев с серебряной медалью окончил Тульскую классическую гимназию и поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, по окончании которого получил звание кандидата. Семейная атмосфера, в которой воспитывался будущий писатель, была проникнута духом православия, деятельного служения ближним. Этим объяняется увлечение Вересаева годы идеями народничества, трудами Н.К.Михайловского и Д.И.Писарева.
Под влиянием этих идей Вересаев поступил в 1888 на медицинский факультет Дерптского университета, считая врачебную практику лучшим средством узнать жизнь народа, а медицину – источником знаний о человеке. В 1894 несколько месяцев практиковал на родине в Туле и в том же году как один из лучших выпускников университета был принят на работу в Петербургскую Боткинскую больницу.
Писать Вересаев начал в четырнадцать лет (стихи и переводы). Сам он считал началом своей литературной деятельности публикацию рассказа Загадка (журнал «Всемирная иллюстрация», 1887, № 9).
В 1895 Вересаева увлекли более радикальные политические взгляды: писатель завязал тесные контакты с революционными рабочими группами. Работал в марксистких кружках, на его квартире проходили собрания социал-демократов. Участие в политической жизни обусловило темы его творчества.
Художественную прозу Вересаев использовал для выражения общественно-политических и идейных взглядов, показывая в своих повестях и рассказах ретроспективу развития собственных духовных исканий. В его произведениях заметно преобладание таких форм повествования, как дневник, исповедь, споры героев на темы общественно-политического устройства. Герои Вересаева, как и автор, разочаровывались в идеалах народничества. Но писатель старался показать возможности дальнейшего духовного развития своих персонажей. Так, герой повести Без дороги (1895), земский врач Троицкий, утратив свои прежние верования, выглядит полностью опустошенным. В противоположность ему, главный герой повести На повороте (1902) Токарев находит выход из душевного тупика и спасается от самоубийства, несмотря на то, что не имел определенных идейных взглядов и «шел в темноту, не зная куда». В его уста Вересаев вкладывает многие тезисы, критикующие идеализм, книжность и догматизм народничества.
Придя к выводу о том, что народничество, несмотря на декларируемые им демократические ценности, не имеет никакой почвы в реальной жизни и зачастую не знает ее, – в рассказе Поветрие (1898) Вересаев создает новый человеческий тип: революционера-марксиста. Однако и в марксистском учении писатель видит недостатки: бездуховность, слепое подчинение людей экономическим законам.
Имя Вересаева часто упоминалось в критической прессе конца 19 – начала 20 вв. Лидеры народников и марксистов использовали его произведения как повод для публичной полемики по общественно-политическим вопросам (журналы «Русское богатство» 1899, № 1–2, и «Начало» 1899, № 4).
Не ограничиваясь художественным изображением идей, распространенных в среде интеллигенции, Вересаев написал несколько рассказов и повестей о страшном быте и безотрадном существовании рабочих и крестьян (повести Конец Андрея Ивановича, 1899 и Честным трудом, другое название – Конец Александры Михайловны, 1903, которые впоследствии переработал в повесть Два конца, 1909, и рассказы Лизар, К спеху, В сухом тумане, все 1899).
В начале века общество потрясли вересаевские Записки врача (1901), в которых писатель изобразил ужасающую картину состояния врачебного дела в России. Выход Записок вызвал многочисленные критические отзывы в печати. В ответ на обвинения в неэтичности вынесения на общественный суд профессиональных медицинских проблем писатель вынужден был выступить с оправдательной статьей По поводу «Записок врача». Ответ моим критикам (1902).
В 1901 Вересаева выслали в Тулу. Формальным поводом послужило его участие в протесте против подавления властями студенческой демонстрации. Следующие два года его жизни были заняты многочисленными поездками, встречами с известными русскими писателями. В 1902 Вересаев уехал в Европу (Германия, Франция, Италия, Швейцария), а весной 1903 – в Крым, где познакомился с Чеховым. В августе того же года посетил Толстого в Ясной Поляне. После получения права въезда в столицу переехал в Москву и вошел в литературную группу «Среда». С этого времени началась его дружба с Л.Андреевым.
В качестве военного врача Вересаев участвовал в русско-японской войне 1904–1905, события которой в присущей ему реалистической манере изобразил в рассказах и очерках, составивших сборник На японской войне (полностью опубл. 1928). Описание подробностей армейской жизни совмещал с размышлениями о причинах поражения России.
События революции 1905–1907 убедили Вересаева в том, что насилие и прогресс несовместимы. Писатель разочаровался в идеях революционного переустройства мира. В 1907–1910 Вересаев обратился к осмыслению художественного творчества, которое он понимал как защиту человека от ужасов бытия. В это время писатель работает над книгой Живая жизнь, первая часть которой посвящена анализу жизни и творчества Толстого и Достоевского, а вторая – Ницше. Сравнивая идеи великих мыслителей, Вересаев стремился показать в своем литературно-философском исследовании моральную победу сил добра над силами зла в творчестве и в жизни.
С 1912 Вересаев был председателем правления организованного им «Книгоиздательства писателей в Москве». Издательство объединяло литераторов, входящих в кружок «Среда». С началом Первой мировой войны писателя вновь мобилизовали в действующую армию, и с 1914 по 1917 он руководил военно-санитарным отрядом Московской железной дороги.
После революционных событий 1917 Вересаев полностью обращается к литературе, оставаясь сторонним наблюдателем жизни. Диапазон его творческих устремлений очень широк, литературная деятельность чрезвычайно плодотворна. Им написаны романы В тупике (1924) и Сестры (1933), его документальные исследования Пушкин в жизни (1926), Гоголь в жизни (1933) и Спутники Пушкина (1937) открыли в русской литературе новый жанр – хронику характеристик и мнений. Вересаеву принадлежат Воспоминания (1936) и дневниковые Записи для себя (опубл. 1968), в которых жизнь писателя предстала во всем богатстве мыслей и душевных исканий. Вересаев сделал многочисленные переводы памятников древнегреческой литературы, среди которых Илиада (1949) и Одиссея (1953) Гомера.
Викентий Викентьевич Вересаев
Невыдуманные рассказы о прошлом
Чистый вымысел принужден всегда быть настороже, чтоб сохранить доверие читателя. А факты не несут на себе ответственности и смеются над неверящими.
Рабиндранат Тагор
С каждым годом мне все менее интересными становятся романы, повести; и все интереснее – живые рассказы о действительно бывшем. И в художнике не то интересует, что он рассказывает, а как он сам отразился в рассказе.
И вообще мне кажется, что беллетристы и поэты говорят ужасно много и ужасно много напихивают в свои произведения известки, единственное назначение которой – тонким слоем спаивать кирпичи. Это относится даже к такому, например, скупому на слова, сжатому поэту, как Тютчев.
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя.
Это стихотворение к Д. Ф. Тютчевой только выиграло бы в достоинстве, если бы состояло всего из приведенного двустишия.
Я по этому поводу ни с кем не собираюсь спорить и заранее готов согласиться со всеми возражениями. Я и сам был бы очень рад, если бы Левин охотился еще на протяжении целого печатного листа и если бы чеховский Егорушка тоже еще в течение целого печатного листа ехал по степи. Я только хочу сказать, что таково мое теперешнее настроение. Многое из того, что тут помещается, я долгие годы собирался «развить», обставить психологией, описаниями природы, бытовыми подробностями, разогнать листа на три, на четыре, а то и на целый роман. А теперь вижу, что все это было совершенно ненужно, что нужно, напротив, сжимать, стискивать, уважать и внимание и время читателя.
Здесь, между прочим, помещено много совсем коротких заметок, иногда всего в две-три строчки. По поводу таких заметок мне приходилось слышать возражения: «Это – просто из записной книжки». Нет, вовсе не «просто» из записной книжки. Записные книжки представляют из себя материал, собираемый писателем для своей работы. Когда мы читаем опубликованные записные книжки Льва Толстого или Чехова, они нам всего более интересны не сами по себе, а именно как материал, как кирпичи и цемент, из которого огромные эти художники строили свои чудесные здания. Но в книжках этих очень немало и такого, что представляет самостоятельный художественный интерес, что ценно помимо имени авторов. И можно ли обесценивать подобные записи указанием на то, что это – «просто из записной книжки»?
Если я нахожу в своих записных книжках ценную мысль, интересное на мой взгляд наблюдение, яркий штрих человеческой психологии, остроумное или смешное замечание, – неужели нужно отказаться от их воспроизведения только потому, что они выражены в десяти-пятнадцати, а то и в двух-трех строках, только потому, что на посторонний взгляд это – «просто из записной книжки»? Мне кажется, тут говорит только консерватизм.
1. Случай на Хитровом рынке
В Москве, между Солянкой и Яузским бульваром, находился до революции широко известный Хитров рынок. Днем там толокся народ, продавал и покупал всякое барахло, в толпе мелькали босяки с жуликоватыми глазами. Вечером тускло светились окна ночлежных домов, трактиров и низкопробных притонов. Распахивалась дверь кабака, вместе с клубами пара кубарем вылетал на мороз избитый, рычащий пьянчуга в разодранной ситцевой рубашке. Ночью повсюду звучали пьяные песни и крики «караул».
В чулане одного из хитровских домов был найден под кроватью труп задушенного старика. Дали знать в полицию. Приехали товарищ прокурора и судебный следователь. Под темной лестницей, пахнущей отхожим местом, – чулан при шапочном заведении. Поверху проходит железная труба из кухни заведения, – единственное отопление чулана. Чулан тесно заставлен мебелью. Под железной кроватью труп задушенного старика с багровым лицом. Ему хозяин шапочного заведения сдавал под жилье чулан. Все вещи целы. В комоде найдена жестянка, в ней семнадцать рублей с копейками. Не грабеж. Кто убил?
Много помог следствию городовой, давно служивший в той местности; все взаимоотношения, романы и истории рынка были ему хорошо известны. Найти виновника преступления оказалось очень нетрудно.
Убитый старик был когда-то начальником крупной железнодорожной станции, спился, попал на Хитров рынок. Под старость стал пить меньше. Скупал по тридцать, по сорок копеек старые шерстяные платья и из лоскутьев шил шикарные одеяла для хитровских красавиц, зарабатывал по шестнадцать – восемнадцать рублей в месяц. Считался богачом, имел постоянный заработок, свой угол.
Допрос свидетелей. Как будто раскрылся пол, и из подполья полезли жуткие, совершенно невероятные фигуры в человеческом обличье. Хозяин шапочного заведения, у которого убитый нанимал чулан, старик лет пятидесяти. Был очень пьян, пришлось отправить в участок для вытрезвления, и допросить его можно было только на следующий день вечером. С опухшим лицом, сидит, сгорбившись, в лисьей шубе. И вдруг начал икать. Это было что-то ужасное. Как будто все внутренности его выворачивались. Умоляет дать водки, чтобы опохмелиться.
Спрашивают об убитом. Он очень уклончиво. Ничего путного нельзя добиться. Наконец сознался.
– Я его ни разу не видал.
– Как не видали? Он у вас уже пять месяцев живет!
– Извините! Я шесть месяцев без просыпу пьян. Как сукин сын, извините за выражение.
Оказалось, действительно все время пьет. Днем в трактире, вечером возвращается, – спать. Ночью проснется, хрипит: «Водки!» Жена ему вставляет в рот горлышко бутылки. Утром проснется, опять: «Водки!» Встанет и идет в трактир. Дома только спит, пьет водку и бьет жену.
Пришлось для допроса призвать жену. Она кажется много старше своих лет, управляет мастерской, нянчит ребят, покупает мужу водку. На лице глубокое горе, но совершенно замороженное. Рассказывает обо всем равнодушно.
Прежняя любовница убитого: бабища лет пятидесяти, толщины неимоверной, красная, вся словно налита водкой. Спрашивают у нее имя ее, звание. Она вдруг:
– Je vous prie, ne demandez moi devant ces gens-là!
Оказывается: дочь генерала, окончила Павловский институт. Вышла несчастно замуж, разъехалась, сошлась с уланским ротмистром, много кутила; потом он ее передал другому, постепенно все ниже, – стала проституткой. Последние два-три года жила с убитым, потом разругались и разошлись. Он взял себе другую.
Вот эта другая его и убила.
Исхудалая, с большими глазами, лет тридцати. Звали Татьяной. История ее такая.
Молодой девушкой служила горничной у богатых купцов в Ярославле. Забеременела от хозяйского сына. Ей подарили шубу, платьев, дали немножко денег и сплавили в Москву. Родила ребенка, отдала в воспитательный дом. Сама поступила работать в прачечную. Получала пятьдесят копеек в день. Жила тихо, скромно. За три года принакопила рублей семьдесят пять.
Тут она познакомилась с известным хитровским «котом» Игнатом и горячо его полюбила. Коренастый, но прекрасно сложенный, лицо цвета серой бронзы, огненные глаза, черные усики в стрелку. В одну неделю он спустил все ее деньги, шубу, платья. После этого она из своего пятидесятикопеечного жалованья пять копеек оставляла себе на харчи, гривенник в ночлежку за него и за себя. Остальные тридцать пять копеек отдавала ему. Так прожила с ним полгода и была хорошо для себя счастлива.
Вдруг он исчез. На рынке ей сказали: арестован за кражу. Она кинулась в участок, рыдая, умоляла допустить ее к нему, прорвалась к самому приставу. Городовые наклали ей в шею и вытолкали вон.
После этого у нее – усталость, глубокое желание покоя, тихой жизни, своего угла. И пошла на содержание к упомянутому старику.
Вересаев Викентий Викентьевич (настоящая, фамилия - Смидович), писатель, родился 4(16)I.1867 г. в Туле , в семье врача.
В 1884 окончил Тульскую классическую гимназию и поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета.
В 1888 поступил на медицинский факультет Дерптского университета.
С 1894 получив диплом врача, Викентий Викентьевич стал заниматься лечебной практикой.
В 1887 увидели свет его первые рассказы - «Мерзкий мальчишка» и «Загадка». Второй из этих рассказов автор считал началом своей серьезной литературной деятельности, неизменно открывая им собрание своих сочинений. В этом рассказе Викентий Викентьевич, разрабатывая тему искусства, утверждает мысль, что искусство призвано будить в человеке высокие стремления, вызывать в нем веру в свои силы, поднимать на борьбу.
Вересаев пытается найти идейную опору в народничестве, разделяя его взгляды. Однако теории народников все более отрывались от действительности, и критический ум Вересаева не мог долго питаться устаревшими догмами.
В 90-х гг. Викентий Викентьевич Вересаев идейно примыкает к группе легальных марксистов и печатается в журналах «Жизнь» и «Начало». Это дало ему возможность понять народничество «со стороны» в его подлинном содержании.
В повести «Без дороги» (1894) писатель нарисовал трагическую фигуру народника, охваченного глубоким отчаянием от крушения своих идеалов. Герой повести, честный и деятельный человек, земский врач Чеканов, убеждается на собственной практике в тщетности народнических проповедей. Избегая громких слов, стершихся подобно мелкой монете, он стремится к полезной и плодотворной деятельности на пользу народу. Правдиво и беспощадно рисуя своего героя, автор утверждает веру в то, что новое поколение революционеров в лице Наташи и ей подобных найдет правильные пути к благородной цели. Повесть «Без дороги» принесла литературную известность Вересаеву, и с этих пор он в глазах широких кругов читателей становится «летописцем» русской интеллигенции.
Викентий Викентьевич своими произведениями поднимал самые животрепещущие вопросы, вторгаясь в самую гущу жизни.
В рассказе «Поветрие» (1897) снова появится образ, Наташи, но уже не мятущейся в поисках точки опоры, а нашедшей идейный путь. Убедившись в полной несостоятельности народников, Наташа и ее единомышленник Даев вступают с ними в идейную схватку. Они говорят о том, что «вырос и выступил на сцену новый, глубоко революционный класс», что «в окружающей жизни идет коренная, давно невиданная ломка, в этой ломке надает и гибнет одно, незаметно нарождается другое...».
Борьба с народниками, видевшими опору в мужике, отнюдь не означала для Вересаева отказа от темы крестьянской жизни. В своих рассказах Викентий Викентьевич показывает тяжесть и беспросветность жизни крестьян, но, в отличие от своих современников - Бунина , Муйжеля и других, сосредоточивает внимание на социальных сдвигах, отразившихся на экономическом положении деревни. Вересаев смотрит на действительность глазами материалиста, глубоко вникающего в самую суть изображаемых явлений.
В. И. Ленин в своем труде «Развитие капитализма в России» использовал как иллюстрацию к словам о положении русского крестьянина рассказ Вересаева «Лизар», где писатель «рассказывает о мужике Псковской губернии Лизаре, проповедующем употребление капель и прочего для «сокращения человека» (Соч., т. 3, с. 207-208).
Жизнь крестьян тяжела и безысходна, но она не должна быть такой. Эту идею писатель утверждает во всех рассказах, посвященных деревне
«К спеху»,
«В сухом тумане»,
«В степи» и других.
В последнем из этих рассказов Вересаев В.В. изображает честную, неподкупную натуру русского человека, его чувство собственного достоинства, гордость труженика.
В 1901 вышли в свет знаменитые «Записки врача», вызвавшие горячие дискуссии, взволновавшие широкие общественные круги. «Записки» ведутся от лица «среднего» врача, со всеми присущими ему недостатками, явившимися главным образом следствием порочной системы обучения. Автор показывает беспомощность этого «среднего» врача в практической деятельности. Путь, по которому он идет, спотыкаясь подобно слепцу, потерявшему поводыря, ставит целый ряд задач и противоречивых положений, из которых молодой врач не в состоянии выпутаться. Показательно, что переломным моментом в настроении своего героя-интеллигента автор избрал встречу его с передовым рабочим- революционером. Этот тяжело больной, но сильный духом человек толкнул его к новому, более глубокому, ясному миропониманию. «Записки врача», отличаясь исключительной силой критицизма, в то же время явились прямым вызовом буржуазной медицине, отгородившейся каменной стеной от народных масс.
В 1902 появилась повесть «На повороте», она отразила переживания и настроения интеллигенции накануне первой русской революции.
В повести Вересаев освещает борьбу революционного марксизма с оппортунизмом, показывая идейную несостоятельность такого ревизионистского течения, как бернштейнианство, имевшего своих сторонников в России. Первая часть повести изображает передовых революционеров-марксистов, активных борцов, во второй - речь идет об интеллигенции, потерявшей веру в революцию, изменившей цели освободительной борьбы. Повесть привлекла внимание В. И. Ленина. Он сочувственно отозвался о первой ее части (где показана страстная революционная молодежь), проникнутой предгрозовым настроением. Вторая часть снижала боевой дух произведения.
В период русско-японской войны Викентий Викентьевич в качестве военного врача был непосредственным участником событий на Дальнем Востоке. Гневом подлинного русского патриота против ненужной народу войны проникнуты вересаевские «Рассказы о войне» (1906) и публицистические записки «На войне» (1907-1908). Вересаев последовательно, начиная с момента мобилизации и до окончательного разгрома русских войск на полях Маньчжурии, правдиво раскрывает реальный смысл затеянной по произволу царского правительства авантюры. Восхищаясь храбростью и мужеством русского солдата, Викентий Викентьевич направляет свои удары против «внутренних турок» - бездарных генералов, казнокрадов, высокопоставленных мародеров, творивших чудовищный произвол и меньше всего помышлявших об интересах армии и России.
В 1908 Вересаев написал повесть «К жизни», в которой сказались настроения безысходности и бесперспективности. В это время связь его с революционным движением была ослаблена и он не видел реального пути борьбы. В период между двумя революциями писатель напряженно работал над двумя книгами философско-литературоведческого жанра - весьма оригинального и своеобразного жанра в его творчестве.
Одна из этих книг - «Живая жизнь» (кн. 1-я, 1910) посвящена творчеству Ф. Достоевского и Л. Толстого, вторая - «Аполлон и Дионис» (1915) - Ницше. Со страниц этих книг звучал гимн жизни, ее радости и величию. Книги его были направлены против антигуманизма и пессимизма. Вересаев отвергает декадентское истолкование античной культуры Фридрихом Ницше, противопоставляя ему оценку бессмертных творений Гомера как прекрасного детства человечества с присущим ему здоровым взглядом на жизнь.
После Октябрьской революции Викентий Викентьевич Вересаев становится активным участником литературного движения. Его путь к революции был сложным и подчас противоречивым. Как и многие другие представители критического реализма, он вначале не принимал принципа партийности литературы, пытаясь утвердиться на позиции отвлеченной, внеклассовой «свободы» художественного творчества. Лишь практическое участие в культурном строительстве и постепенное познание новой действительности прочно связывают творчество Вересаева с советской литературой.
В 20-х гг. Вересаев В.В. разрабатывает темы, которые выдвигались жизнью, особенно тему интеллигенции и революции. Этой теме был посвящен его роман «В тупике» (1922), в котором изображены знакомые читателю по его дореволюционному творчеству интеллигенты, пытавшиеся занять позицию над схваткой. Психологически тонко и правдиво писатель показал интеллигентов, не понявших закономерности происходивших событий и затерявшихся в них. Однако люди нового мира остались за пределами внимания автора.
В 1933 вышел роман - «Сестры», в нём Вересаев показал процесс идейной перестройки интеллигенции, ее попытки активно включиться в процесс социалистического строительства. Роман написан в форме совместного дневника двух сестер - Кати и Нины Сартановых, что открывало автору возможность проникновения в глубины переживаний своих персонажей. Перед читателем проходит история душевных переживаний студенток, психологически далеких от новой действительности, но своеобразными путями идущих к ней. В романе излишне выпячивается сексуально-чувственная сфера переживаний легкомысленной Нины Сартановой, увлеченной своеобразными «экспериментами». Акцент на подобного рода переживаниях был сделан ранее Вересаевым в рассказе «Исанка» (1927), вызвавшем дискуссии и споры среди молодежи.
В последние годы жизни Викентий Викентьевич создал замечательный цикл воспоминаний, в которых широко и многообразно воссоздана картина литературного движения и культурной жизни конца XIX и начала XX века.
«В юные годы» - 1927,
«В студенческие годы» - 1929.
Эти воспоминания, в которых читатель встретит образы таких выдающихся людей, как Л. Толстой, В. Короленко, А. Чехов, Н. Г. Гарин , Л. Андреев, К. Станиславский, В. Засулич и многих других, имеют большое познавательное значение.
Широко известны литературоведческие работы Викентия Викентьевича Вересаева, особенно посвященные пушкинским темам - «Пушкин в жизни» (1926-27) и
«Спутники Пушкина» (1934-36).
Эти работы построены на документальном материале, в который на равных правах входят источники, правильно отражающие облик Пушкина, и источники, далекие от объективности.
По этому же принципу построена и книга «Гоголь в жизни» (1933).
Своеобразным продолжением дореволюционной работы о Л. Толстом «Живая жизнь» была статья Вересаева «Художник жизни» («Красная новь», 1921, № 4). В ней писатель сосредоточил главное внимание на духовных противоречиях великого писателя.
Большой интерес вызвали «Невыдуманные рассказы» Вересаева, публиковавшиеся им в 40-х гг. Это коротенькие новеллы о людях и событиях, которые писатель наблюдал за многие годы своей жизни. Они созданы умным и наблюдательным художником, глубоко понявшим уроки прошлого и знающим пути будущего.
За свою долгую творческую жизнь Викентий Викентьевич Вересаев внес значительный вклад в отечественную литературу. В дооктябрьскую эпоху его творчество входило в мощный поток критического реализма, сыгравшего большую положительную роль в литературном процессе.
Отец - Викентий Игнатьевич Смидович (1835-1894), дворянин, был врачом, основателем Тульской городской больницы и санитарной комиссии, одним из создателей Общества тульских врачей. Мать организовала в своём доме первый в Туле детский сад.
Троюродным братом Викентия Вересаева был Пётр Смидович , а сам Вересаев приходится дальним родственником Натальи Фёдоровны Васильевой - матери генерал-лейтенанта В. Е. Васильева .
В 1910 году совершил поездку в Грецию , что привело к увлечению древнегреческой литературой на протяжении всей его дальнейшей жизни.
Умер и похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 2).
Литературная деятельность
Викентий Вересаев увлекся литературой и начал писать в гимназические годы. Началом литературной деятельности Вересаева следует считать конец 1885 года , когда он помещает в «Модном журнале» стихотворение «Раздумье». Для этой первой публикации Вересаев выбрал псевдоним «В. Викентьев». Псевдоним «Вересаев» он избрал в 1892 году, подписав им очерки «Подземное царство» (1892), посвящённые труду и жизни донецких шахтёров.
Писатель сложился на грани двух эпох: он начал писать, когда потерпели крушение и утратили свою обаятельную силу идеалы народничества , а в жизнь стало упорно внедряться марксистское мировоззрение , когда дворянско -крестьянской культуре была противопоставлена буржуазно-городская культура, когда город был противопоставлен деревне, а рабочие - крестьянству.
В автобиографии Вересаев пишет: «Пришли новые люди, бодрые и верящие. Отказавшись от надежд на крестьянство, они указали на быстро растущую и организующуюся силу в виде фабричного рабочего, приветствовали капитализм, создающий условия для развития этой новой силы. Кипела подпольная работа, шла агитация на фабриках и заводах, велись кружковые занятия с рабочими, ярко дебатировались вопросы тактики… Многих, кого не убеждала теория, убедила практика, в том числе и меня… Зимой 1885 года вспыхнула знаменитая Морозовская стачка ткачей, поразившая всех своей многочисленностью, выдержанностью и организованностью».
Творчество писателя этого времени - переход от 1880-х к 1900-м годам, от близости к социальному оптимизму Чехова к тому, что впоследствии выразил в «Несвоевременных мыслях» Максим Горький .
К началу столетия развёртывается борьба между революционным и легальным марксизмом, между ортодоксами и ревизионистами , между «политиками» и «экономистами». В декабре 1900 года начинает выходить «Искра». Выходит «Освобождение» - орган либеральной оппозиции. Общество увлекается индивидуалистической философией Ф. Ницше , частью зачитывается кадетско -идеалистическим сборником «Проблемы идеализма».
Эти процессы нашли своё отображение в повести «На повороте», вышедшей в конце 1902 года . Героиня Варвара Васильевна не мирится с медленным и стихийным подъёмом рабочего движения, это её раздражает, хотя она и сознает: «я - ничто, если не захочу признать этого стихийного и его стихийности». Она не хочет чувствовать себя второстепенной, подчинённой силой, придатком к рабочему классу, каковым в своё время были народники по отношению к крестьянству. Правда, теоретически Варя остаётся прежней марксисткой, но мироощущение её надломилось, изменилось. Она глубоко страдает и, как человек большой, глубокой искренности и совести, кончает самоубийством, сознательно заразившись у постели больного. В Токареве психологический распад выражен сильнее, ярче. Он мечтает об изящной жене, усадьбе, уютном кабинете и «чтобы всё это покрывалось широким общественным делом» и не требовало больших жертв. В нём нет внутреннего мужества Вари, он философствует, что в учении Бернштейна «больше настоящего реалистического марксизма, чем в правоверном марксизме». Сергей - с налётом ницшеанства , он верит в пролетариат, «но он хочет прежде всего верить в себя». Он, как и Варя, гневно обрушивается на стихийность. Таня - полна энтузиазма, самоотверженности, она готова на борьбу со всем жаром своего молодого сердца.
Отрывок, характеризующий Вересаев, Викентий Викентьевич
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.
Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг"ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.
Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег"т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г"ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг"и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг"а не возьмем, они у нас из под носа выг"вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег"ала – сейчас вег"нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог"ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.
Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг"идет, не пг"идет Долохов, надо бг"ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг"ами. И по выстг"елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
В 1913 Дата рождения: 16 января 1867 Место рождения: Тула, Российская империя Дата смерти: 3 июня 1945 Место смерти: Москва … Википедия
- (настоящая фамилия Смидович) (1867 1945), русский писатель. Окончил медицинский факультет Дерптского университета (1894). Повести об исканиях демократической интеллигенции на рубеже XIX XX вв.: «Без дороги» (1895), «Записки врача» (1901).… … Энциклопедический словарь
Вересаев (псевдоним; настоящая фамилия Смидович) Викентий Викентьевич , русский советский писатель. Родился в семье врача. В 1888 окончил историко филологический факультет Петербургского университета, в… … Большая советская энциклопедия
ВЕРЕСАЕВ (наст. фам. Смидович) Викентий Викентьевич (1867 1945) русский писатель. Повести об исканиях интеллигенции на рубеже 19 20 вв.: Без дороги (1895), Записки врача (1901). Критико философские произведения о Ф. М. Достоевском, Л. А. Толстом … Большой Энциклопедический словарь
- (псевдоним; настоящая фамилия Смидович) (1867, Тула 1945, Москва), прозаик, публицист, поэт переводчик. Учился на историко филологическом факультете Петербургского университета, в 1894 закончил медицинский факультет Дерптского университета … Москва (энциклопедия)
Вересаев, Викентий Викентьевич - В.В. Вересаев. Портрет работы С.А. Малютина. ВЕРЕСАЕВ (настоящая фамилия Смидович) Викентий Викентьевич (1867 1945), русский писатель. Повествует об исканиях интеллигенции на рубеже 19 20 веков: “Без дороги” (1895), “Записки врача” (1901).… … Иллюстрированный энциклопедический словарь
ВЕРЕСАЕВ Викентий Викентьевич - ВЕРЕСАЕВ (наст. фам. Смидович) Викентий Викентьевич (18671945), русский советский писатель. Пов. «Без дороги» (1895), «Поветрие» (1898), «На повороте» (1902), «Два конца» (ч. 12, 18991903), «К жизни» (1909). Ром. «В тупике»… … Литературный энциклопедический словарь
- (наст. фам. Смидович; 1867–1945) – рус. писатель. Род. в семье врача. В 1888 выпускник ист. – филологич. ф та Петерб. ун та, в 1894 – мед. ф та Дерптского ун та. Печатался с 1885. Свой пс. отыскивал долго; на фам. «Вересаев» натолкнулся в одном… … Энциклопедический словарь псевдонимов
- (Смидович). Род. 1867, ум. 1945. Писатель, автор повестей "Без дороги" (1895), "Записки врача" (1901), критико философских произведений о русских писателях (о Л. Н. Толстом и др.), документальных книг о Пушкине ("Пушкин в … Большая биографическая энциклопедия
Портрет работы С. А. Малютина. 1913 г. Литературный музей. Москва … Энциклопедия Кольера
Книги
- Пушкин в жизни. Книга третья
- Пушкин в жизни. Книга вторая , Викентий Викентьевич Вересаев. Викентий Викентьевич Вересаев (1867 1945) известный русский советский писатель. Его произведения словно главы истории революционной борьбы в России конца XIX начала XX века, страницы летописи…
