Известная нью-йоркская галерея «АБА» представляет в «Новом Манеже» две выставки: «Русское искусство: находки и открытия» и «Михаил Барышников, из цикла «Танец». В 2014-м основатели галереи Майя и Анатолий Беккерман презентовали в ГМИИ им. А.С. Пушкина вещи из личного собрания, а в прошлом году московская публика могла познакомиться с редкими произведениями - от Боровиковского до Кабакова. Накануне нынешнего вернисажа «Культура» встретилась с Анатолием Беккерманом и поговорила о поиске шедевров, разоблачении фальшивок с помощью блокчейна и культурном обмене между Россией и США.
культура:
Какие находки зрители увидят в этот раз?
Беккерман:
Например, пейзаж Алексея Саврасова, написанный в 1852 году. Работа раннего периода - в российских музеях подобных вещей буквально единицы. К тому же у картины интересная история. Она принадлежала семье шведского предпринимателя, который в 1856 году приехал в Российскую империю и основал первую в Москве электрическую фабрику по обработке текстиля. Сделал ее одной из самых больших в Европе, получил от Александра II за заслуги звание барона. В 1917-м его потомки покинули Россию, забрав с собой коллекцию, в том числе произведение Саврасова.
Показываем две работы Давида Бурлюка, относящиеся к японскому периоду. Тоже большая редкость: художник провел в Стране восходящего солнца почти два года. Есть интересная вещь Константина Коровина - изображение Гурзуфа, датируемое 1912 годом. В 1940-м картина была подарена университету в Стокгольме, который через некоторое время решил ее продать. Привезли также пейзаж Абрама Архипова и портрет, написанный Николаем Фешиным, любимцем не только российской, но и американской публики. В Штатах он прожил значительный отрезок в жизни.
культура:
Вы также показываете фотографии, выполненные Михаилом Барышниковым. В 2008 году на «Винзаводе» уже демонстрировали его снимки. Чем удивит нынешняя выставка?
Беккерман:
Это будет премьера, насколько я знаю, мы повторим только один кадр. Михаил Николаевич не только легендарный артист и выдающийся танцовщик. Интересен его взгляд как фотографа. Метод съемки основан на длинной выдержке: размытые, перемещающиеся фигуры наилучшим образом передают чувство, энергию, ритм танца. Кроме того, познакомим публику с 24 снимками Ильзы Бинг из его коллекции. Работы уроженки Франкфурта есть во всех музеях мира, но в России их никогда не показывали. Она дружила с Михаилом Барышниковым и подарила ему эти произведения.
культура:
Как удается найти шедевры? Есть мнение, что первоклассные вещи давно осели в музеях и частных коллекциях.
Беккерман:
Действительно, стоящего мало, но все же еще возможны открытия. В конце XIX - начале XX века в Америке состоялись крупные выставки - в частности, Айвазовского, многие работы остались в Новом Свете. У нас целый штат людей занимается поисками. Феноменальные картины есть в Латинской Америке, где жили эмигранты из России. Тот же Борис Григорьев в течение нескольких лет регулярно бывал в Чили. Однако не думайте, что мы каждый день обнаруживаем по шедевру, иногда на поиски уходят годы. Даже когда знаешь, где находится картина, уйму времени тратишь на то, чтобы уговорить владельца «отпустить» ее в мир.
культура:
Вы не только формируете собственную коллекцию и собрание галереи, но и выступаете как эксперт. Что делаете, если видите неизвестную вещь знаменитого мастера, к тому же отличающуюся по стилю, манере? На Вашей прошлой выставке ряд произведений Наталии Гончаровой вызвали у критиков вопросы именно из-за их нетипичности.
Беккерман:
Я много лет занимаюсь творчеством этой художницы. Подхожу к подбору картин с большой ответственностью. Некоторые периоды недостаточно хорошо известны российским специалистам, особенно когда речь идет о работах, созданных вдали от Родины. Например, у Гончаровой есть беспредметные композиции из серии «Космос», написанные в 1950-е. Несколько образцов хранятся в Третьяковке, они там прекрасно изучены. И все же что-то может ускользнуть от внимания экспертов. Мы всегда проводим серьезные исследования, выясняем провенанс: выставлялось ли произведение, где, когда, существуют ли аналогичные вещи.
культура:
Одно время рынок русского искусства был наводнен фальшивками. Изменилась ли ситуация?
Беккерман:
Мне кажется, эти слухи сильно преувеличены. Картины американских, итальянских, немецких авторов подделывают не реже. Несколько лет назад в Нью-Йорке закрылась галерея Knoedler & Company, существовавшая 165 лет. Они торговали фальшивыми работами Марка Ротко. Или скандал с фальсификатором Вольфгангом Бельтракки, успешно копировавшим представителей авангарда вроде Макса Эрнста и Кеса ван Донгена. Он прокололся, когда поленился изготовить старую краску и купил готовые титановые белила, не встречавшиеся в начале XX века. Уровень знаний и методы исследований идут вперед, поэтому подделок встречается все меньше.
.jpg)
И все же иногда приходят коллекционеры, пополняющие собрания с помощью Ebay. Зачастую их траты составляют миллионы долларов. Они покупают онлайн Гончарову за 500 или 1000 долларов и радуются выгодной сделке, ведь у дилеров или на аукционах подобные вещи стоят огромных денег. Приходится их разочаровывать.
культура:
Сейчас многие говорят о технологии блокчейн, которая поможет сделать арт-рынок более прозрачным...
Беккерман:
Приветствую все позитивные изменения. Однако подобный метод не всемогущ. Не так давно мы приобрели картину Гончаровой. Она не была подписана. Хранилась в коллекции людей, державших магазин красок. Художница совершала у них покупки, дарила свои работы, иногда обменивала их на материалы. Порой произведения вообще нигде не фигурируют, никогда не выставляются. В подобных случаях требуется экспертиза.
культура:
Увеличивается ли интерес к русскому искусству?
Беккерман:
Пока оно недооценено, однако динамика есть, и, на мой взгляд, оно будет расти в цене. Придет время, когда по стоимости отечественные картины сравняются с образцами лучших западных школ. Выставки наших художников и сейчас привлекают внимание иностранных зрителей. Например, «Россия!» в музее Гуггенхайма в 2005-м побила рекорд посещаемости. Американская публика очень восприимчива к русскому искусству. К сожалению, в последние годы в Штаты ничего не привозят из русских музеев. Эту пустоту мы скромным образом пытаемся заполнить: устраиваем выставки в США, привозим проекты в Россию. Надеюсь, благодаря культурному обмену отношения между странами постепенно улучшатся.
культура:
Что планируете предложить отечественным зрителям?
Беккерман:
Хотим с Русским музеем сделать выставку Бурлюка и потом показать ее в Москве. Там же собираемся представить французские вещи Коровина. Спонсоров у меня нет: финансирую подобные проекты сам. Воспринимаю их как способ популяризации и продвижения русского искусства: считаю это обязанностью, своего рода миссией.
«Анатолий, как вы оцениваете инвестиционный потенциал русского искусства?
Очень позитивно. За лучшие образцы русского искусства идет серьезная борьба. Топовых предметов на рынке мало. Ведь российские музеи за последние сто лет аккумулировали в своих фондах огромные коллекции, и в отличие от западных никогда не продают работ из собраний. Во-вторых в XX веке очень многое было уничтожено, утрачено. А в характере российского коллекционера заложено стремление собирать только лучшее.
Инвестиционный потенциал русского искусства в отличие от европейского и американского еще не достиг своего потолка. Цены на европейцев и американцев стабильно высокие, у них нет такой динамики роста, как у российских авторов. Нет эффекта уникальности, редкости.
Например, Константин Коровин — ведущий российский импрессионист с 1900 до 1927-1928 годов. Если взять равнозначную фигуру в истории американского национального искусства, как, например, Чайльд Гассам, Джордж Беллоуз или Джон Сарджент, их лучшие работы стоят $30-50-60 млн. Самая высокая цена за картину Константина Коровина — $3 млн.
История коллекционирования русского искусства в XX веке очень молодая: она по сути началась в начале 1990-х. На Западе богатые патроны, покровители оперы и балета коллекционировали эскизы Бакста, Анисфельда, Челищева, Бенуа, Экстер. То есть театральных художников. Поэтому русские вещи даже в конце 1980-х-начале 1990-х были очень не дороги. И те, кто это понимал и покупал лучшие образцы, получил гигантские проценты от своих вложений. Например, Константин Коровин в начале 1990-х продавался за $25-30 000.
То есть рынок русского искусства создали коллекционеры из бывшего СССР после падения железного занавеса?
Да, они начали покупать русское искусство, — и мир увидел, что есть незаполненное пространство с колоссальным потенциалом. Есть такое выражение «потенциал развивающихся стран» emerging markets, к ним относятся Китай, Бразилия, Индия и безусловно Россия. Цены на искусство этих стран в настоящее время занижены.
И в какой-то момент Коровин как Сардженс будет стоить $30 млн?
Со временем, да.
Вот посмотрите, фантастически счастливый Коровин, «Гурзуф» 1912 года. Эту картину в 1940-е годы подарили Стокгольмскому университету. И когда университет решил ее продать, мы с большой радостью купили. Потенциал у картины колоссальный. Вот деревенский пейзаж Коровина, 1919 год.
А это очень красивый французский период — ночной Париж. Я знаю человека в Париже, он уже очень пожилой, его отец дружил с Коровиным. И он помнит: как только начинался дождь, Коровин садился в такси и ездил по городу, зарисовывал, как бликует мокрая мостовая, как отражается свет.
Это ваши парижские находки?
Нет, эту работу я купил в Америке. Хотя в Париж езжу часто. Галерее 35 лет, у нас своя сеть дилеров, которые ищут для нас лучшие вещи. К тому же, сейчас много интересного можно найти онлайн. Главное, чтобы это был действительно Коровин, а не Тютькин.
Коровин ведь знаменит своими подделками? Он подписывал своим именем работы сына Алексея, дописывал за Алексея
.
Ничего подобного. Хороший эксперт сразу видит, где рука отца, Константина Коровина, сын его таким мазком не обладал. Правильно купленная картина с правильным экспертом — это замечательная инвестиция. В таких случаях я привожу пример с аптекой. Простуженные, люди бегут в аптеку и накупают там красивых коробочек.
Но прежде чем идти за лекарствами, неплохо бы сходить к врачу на консультацию. Самолечение опасно для жизни. В искусстве тоже самое. Ко мне иногда приходят люди, составившие коллекции на ebay, купившие там Коровина, Гончарову, Ларионова, Григорьева, Экстер за $3-5 000. Эти люди понимают, что картина такого художника должна стоить не меньше $1 млн, но надеются сделать открытие. Есть такие коллекционеры, которые потратили миллионы долларов на собрания, которые не стоят вообще ничего.
Сейчас мы с Русским музеем планируем выставку «Французский Коровин». Хотим рядом с нашим художником повесить, например, Писсаро, чтобы мир увидел, что Коровин уж ничуть не хуже французов, а стоит в 25 раз меньше.
Почему имеет смысл искать русское искусство начала XX века в Америке?
В начале XX века выставочная жизнь в России была очень активной, выставки много гастролировали по Европе и Америке. В 1905 году, например, в Сент-Луисе прошла огромная выставка Айвазовского. В 1924 году была большая выставка русского искусства в Нью-Йорке в Grand Central Art Galleries. Работы оседали в Америке. Периодически они всплывают.
На выставку 1924 года посылал свои работы Лев Бакст. Сам художник приезжал с большой выставкой в 1922-1923 годах. У вас на выставке театральный эскиз Бакста — это тоже американский след?
Да, это из американских архивов Бакста. В 1982 году эта работа была куплена на аукционе Sotheby’s. Уменьшенный ее вариант хранится в коллекции британского музея Виктории и Альберта. Я увидел этого Бакста на стене нью-йорксого ресторана «Русская чайная». Когда хозяева ресторана состарились, коллекция и все предметы интерьера были распроданы на торгах прямо в помещении «Чайной». Я был знаком с хозяйкой и купил у нее работу.
Что-то мы находим в Европе. А за Давидом Бурлюком надо ехать в Японию. Например, вот этот японский натюрморт 1921 года. У нас есть черно-белая фотография экспозиции в галерее в Японии, где публика рассматривает эту работу.
Совершенно не так! Желающих купить Шишкина или Айвазовского не становится меньше.
Все имеет право на существование. У меня есть работы и XVIII века, и портреты XIX века, и живопись начала XX, и 1960-е годы. Главное, чтобы мне нравилось, соответствовало моим ожиданиям. Вот Рабин Лианозовского периода, два «Игральных стола» Немухина, вот работы моего брата Эдварда Беккермана, вот ранние работы Целкова.
Нет спада цен на хорошие вещи. Как владелец галереи, я сужу по запросам, с которыми к нам обращаются.
Видимость спада создает фантастический климат для инвестиций, покупок для тех, кто понимает в искусстве. Лучше всего инвестировать против настроений толпы, вот тогда это дает лучшие результаты. Мы специально замеряем ценовые рекорды за несколько лет. Посмотрите, инвестиции в искусство доходнее нефти и бриллиантов: Юрий Анненков в 2001 году — $2 274, в 2008 — $121 000, рекорд — $4 500 000; Александр Яковлев в 2004 году — $249 555, в 2008 — $1 067 739, рекорд — $ 5 300 000; Константин Маковский в 1994 году — $74 000, в 2007 — $4 167 178.
Американцы собирают русское искусство?
Конечно, они очень восприимчивы к любым разным национальным школам. Поэтому в Америке хранится, например, лучшая в мире коллекция китайского фарфора или африканской скульптуры, или индийской бронзы. Они не зациклены только на американском искусстве. В последние годы американские, немецкие, итальянские коллекционеры оценили инвестиционную привлекательность русского искусства.
У них есть свои аналитики, которые отслеживают тенденции. Мы сейчас начали продавать работы в Японию и в Китай. Небольшое количество шедевров, топовых предметов стимулирует конкуренцию, коллекционеры борются.
Оптимальный период искусства как инвестиции — 7-10 лет. Ко мне периодически обращаются банки и фонды с предложением создать фонд русского искусства. Но они требуют эксклюзивности, чтобы я консультировал только их проект. Это мне не подходит, свобода — дороже всего.»
Проект "Искусство как профессия", представляющий почти 150 работ из коллекции Майи и Анатолия Беккермана, выделяется даже на фоне тех выставок из серии "Коллекции и коллекционеры", которые уже двадцать лет организует Отдел личных коллекций ГМИИ им. А.С.Пушкина.
Не только потому, что выставка, организованная ABA Gallery (США) и ГМИИ им. А.С.Пушкина, в ситуации замершего обмена выставками между музеями США и России оказывается значимым не только культурным, но и дипломатическим жестом, подчеркивающим тесные художественные взаимосвязи двух стран. Традиционно показ частных собраний выводит на авансцену фигуру коллекционера, демонстрируя его предпочтения, вкус и, разумеется, возможности. Нынешняя выставка выводит на первый план личность галериста и арт-дилера.
Это смелая по сути выставка. Искусство в музеях - вроде как на небесах. Оно "свободно" от разговоров о деньгах, сделках, купле-продаже. Мол, низкие это материи. Но Гончарова не зря заметила: "Работы нельзя дарить, только продавать. Если за плохую вещь заплачен рубль, ею дорожат больше, чем дареной хорошей". Так вот, выставка "Искусство как профессия" отдает дань не только художникам, коллекционерам и галеристам. Она отдает дань профессии арт-дилера. Тем, кого искусствоведы называют "старателями от искусства". Тем, кто находит на аукционах и пыльных лавках, в развалах семейных собраний и на распродажах истинные "золотники". Тем, благодаря кому эти "золотники" оказываются в коллекциях и музейных собраниях.
Анатолий Беккерман тридцать лет назад едва ли не первым рискнул специализироваться в США на русском искусстве. Не самый очевидный выбор в 1980-х. Даже в 1970-е годы, наследник Александры Экстер, живший крайне скромно, продавал театральные эскизы Александры Александровны чуть ли не по 30 долларов. Их (похоже, из сочувствия к тяжелому положению этого достойного человека) покупали его соседи. Что касается американских коллекционеров, то их работы Александры Экстер, Бориса Григорьева или Бориса Анисфельда не слишком интересовали. Показательно, что в начале 1970-х крупнейший торговец русским искусством в Нью-Йорке Леонард Хаттон отказался приобрести наследие Экстер. Покупателей из России по понятным причинам просто не было. Они начали появляться после перестройки.
Выбор в качестве своей "ниши" русского искусства для Анатолия и Майи Беккерман означал не только поиск и покупку работ, но и показ русского искусства не только в США, Европе, но и Латинской Америке… Впрочем, художников русской эмиграции пришлось открывать прежде всего для России. Если в Америке не знали Экстер, то в России многим ничего не говорили имена Владимира Баранова-Россине или Бориса Анисфельда… Меж тем, Анисфельд делал сценографию не только для спектаклей Театра В.Ф.Комиссаржевской и Михаила Фокина - в 1920-х он оформлял спектакли для Метрополитен-опера. Его работы, хранятся, например, в Публичной библиотеке при Линкольн-центре в Нью-Йорке. Словом, в Америке у него была более, чем успешная карьера. Но его первая выставка в новой, постперестроечной России состоялась именно благодаря Анатолию Беккерману, который помог реставрировать картины и показать их в 2001 году в Центре современного искусства на Неглинной. А сегодня "Автопортрет" Бориса Анисфельда 1940-х годов Майя и Анатолий Беккерман передали в дар ГМИИ им. А.С.Пушкина.
Собственно, нынешняя выставка во многом продолжает это открытие для России художников русской эмиграции. "Каждый значительный период в истории живописи непременно должен иметь своих торговцев. Великие художники как раз и создают великих дилеров", - заметил однажды Даниэль-Анри Канвейлер, первооткрыватель кубистов. Если он прав, то Анатолия Беккермана "создали" лучшие мастера русской эмиграции. Они отнюдь не были неудачниками, их активность, творческая энергия и талант были востребованы. Достаточно вспомнить богатое наследие Бориса Григорьева, который только во время путешествий по Латинской Америке создал огромный цикл гуашей (около 300 листов), а также парижские работы для театра Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова, сценографию Бориса Анисфельда, живопись Давида Бурлюка… Работы, в частности, этих художников сегодня можно увидеть на выставке на Волхонке. Среди самых поразительных произведений - полотно Бориса Григорьева "Человек с быком" (1920). Вообще-то его хочется назвать "Бык с человеком", потому что в этом компактном, мощном портрете главный, конечно, бык. Мощный, спокойный, прекрасный, как Зевс из античного мифа.
Рядом с его "лицом", которое занимает практически весь квадрат полотна, профиль "властелина природы" - человека - выглядит вторичным. Низколобый, с тяжелой челюстью, страдающим взглядом, обращенным ввысь, этот персонаж вызывает смесь жалости и ужаса. Этот шедевр Григорьева стал той картиной, с которой началась коллекция Майи и Анатолия Беккермана.
Сегодня эта коллекция расположилась в Белом зале, который стараниями Юрия Аввакумова превращен в "зеркальный". Вместо просторной колоннады Белого зала зритель попадает в пространство, разбитое на шесть "залов, соединяющих память о неоклассике (благодаря двум колоннам в каждом) и строгий минимализм. Это не "белый куб" - скорее, светлое камерное пространство, в котором картины оказываются "дома". Залы расположены по обе стороны коридора с зеркальными стенами, создающими пространство строгое и двоящееся одновременно. Коридор ведет прямиком к картине "Сбор яблок" (1910-е) Сергея Судейкина, которая завораживает образом "золотого века" - то ли пушкинских времен, то ли античных (крылатый Амур вечно путает карты). Для тех, кто подойдет поближе, откроется "тайная" ниша - с "Фарфоровыми фигурками" кисти того же Судейкина. В этом экспозиционном пространстве оставлено место и воображению, и неожиданным находкам, и игре.
Прямая речь
Анатолий Беккерман, АВА Галерея (США):
Судьбы картин настолько невероятны, что можно идти по барахолке и встретить шедевр. Такие находки случаются. Редко, но бывает. Одну из работ Натальи Гончаровой мы купили в Бразилии. Однажды мы приехали в Чили, и Майя увидела в одном из антикварных магазинов скульптуру Марка Антакольского. Это очень странное ощущение - в чужой далекой стране, где ты меньше всего ожидаешь встретить работы русских художников, вдруг видишь родные, близкие сердцу вещи. Мы купили эту скульптуру, и потом до отъезда в основном занимались тем, что сколачивали в отеле ящик, в котором ее можно довезти. Представляю, как терялся в догадках персонал отеля, когда из нашего номера доносился стук молотка, а мы носили доски, гвозди…
В нашей семье Майя, наверное, больше коллекционер, я - больше арт-дилер. Бывали случаи: я привозил вещи домой, чтобы наутро отвезти их покупателю. Утром вставал, а Майя уже так влюбилась в картину, что не могла ее отдать. Но, конечно, это стало возможным, когда наше положение стало более прочным.
Мы рады возможности показать русское искусство, созданное в эмиграции, работы, которые в России не видели. Планируется показ этой выставки и в Русском музее, и в нескольких музеях Америки. И мы с огромной радостью передали автопортрет Бориса Анисфельда 1940-х годов в дар ГМИИ им. А.С.Пушкина.
Московской публике имя Анатолия Беккермана может быть знакомо в свете его флагманских просветительских проектов: в 2014 году в Главном здании ГМИИ прошла большая выставка «Искусство как профессия. Собрание Майи и Анатолия Беккермана», в сентябре 2016 в Новом Манеже — «Русское искусство от Боровиковского до Кабакова». Беккерман — известный арт-дилер и владелец нью-йоркской галереи ABA Gallery. Анатолий не получал профильного образования, но родился в семье скульптора и с детства учился разбираться в искусстве сам. Последний визит коллекционера в Москву связан с открытием выставки «Грузинский авангард» в Отделе личных коллекций ГМИИ им. А. С. Пушкина, куда он отдал на экспозицию абстрактную композицию Какабадзе 20-го года.
Каков основной фокус Вашей коллекции?
— Это шедевры русского искусства 19-го и начала 20-го веков. То направление, которое всегда будет востребовано: сейчас его по достоинству ценят во всем мире. За русским искусством в мою галерею ABA Gallery в Нью-Йорке обращаются инвесторы из Китая, Англии, Германии, например. Потому что лучшие образцы русского искусства этого периода все равно дешевле, чем лучшие работы американских или французских художников. Это перспективный сегмент: коэффициент роста у него выше, чем у западного искусства.
Сколько лет Вы собираете искусство?
— Вплотную уже тридцать лет. Своей коллекцией я могу назвать то, что начал собирать, уже живя в Соединенных Штатах, куда переехал в конце 1974 года, тогда же начал вести каталог.
Первая картина, которую Вы приобрели?
— Это картина Коровина, изображающая пейзаж Гурзуфа, которую я купил в десятом классе в комиссионном магазине. Убедил отца дать мне около трехсот рублей — на тот момент эта сумма равнялась среднему двухмесячному заработку. С тех пор Коровин один из моих любимых художников.
Где Вы покупаете искусство?
— Поскольку у меня есть своя галерея, люди знают, что я собираю русское искусство, поэтому с нами связываются и дилеры, и представители аукционов, и частные лица. Но не могу сказать, что это происходит в одностороннем порядке, — часть вещей я и мои сотрудники ищем сами. Сейчас, например, охотимся за работами Давида Бурлюка японского периода, которые считаются редкими. Насколько мне известно, в России выставлена только одна работа Бурлюка этого времени — «В рисовых полях» 1921-го года в Русском музее. Вообще судьба картины может быть удивительной: одну из работ Гончаровой мы приобрели в Бразилии частным образом, несколько картин Бориса Григорьева мы нашли в Чили и Аргентине.
Есть ли у Вас консультант, которому Вы доверяете в вопросах приобретения искусства?
— Есть целый ряд художников, в которых я сам разбираюсь очень хорошо, — это Наталья Гончарова, Михаил Ларионов, Александра Экстер, Константин Коровин, Иван Пуни, Давид Бурлюк. Есть области искусства, даже русского, в которых я чувствую себя менее уверенно, — к примеру, портрет 18-го века. В этих случаях я привлекаю искусствоведов, которым доверяю. Григорий Голдовский — замечательный специалист из Русского музея по живописи 19-го века; Ирина Вакар и Евгения Илюхина из Третьяковской галереи — эксперты по русскому авангарду; Галина Тулузакова — исследователь творчества Николая Фешина; Владимир Поляков — специалист по первой половине 20-го века, совсем недавно выпустил монографию о Бурлюке. Разумеется, прямое участие в формировании коллекции принимает моя жена, Майя Беккерман, и мне нравится, что иногда наши вкусы не сходятся.
Для Вас коллекция — это отдушина или вторая профессия?
— Поскольку я профессиональный арт-дилер, для меня это и работа, и хобби. Есть наша с супругой частная коллекция, которую мы не продаем, и есть вещи на продажу.
Сколько единиц в Вашей частной коллекции?
— Около трехсот, я думаю. Я приобретаю только тогда, когда на рынке появляются редкие и важные вещи. В этом прелесть инвестиционной составляющей коллекционирования: шедевров мало, и когда они появляются, я стараюсь незамедлительно реагировать. Самые главные критерии работы для меня — ее качество, редкость и оригинальность.
Насколько для Вас важно участие в выставках?
— Я стараюсь отвечать на все достойные предложения. Я всегда готов участвовать в проектах, которые помогают популяризировать русское искусство. Мы делали десятки выставок в Нью-Йорке, участвовали в российских выставках — в Русском музее, в Третьяковке, в ГМИИ. В Русском музее это были проекты «Русский Париж», «Русский футуризм», «Время собирать», где было представлено около пятидесяти картин из нашего собрания. Мы давали ряд картин Натальи Гончаровой на ее ретроспективу в Третьяковке.
Ваши ближайшие экспозиционные планы?
— В следующем году планируем привезти две выставки в Россию. Первая — «Шедевры русского зарубежья», где будут выставлены работы Гончаровой, Ларионова, Григорьева, Рериха, Фалька, Коровина, созданные не в России. Второй проект — фотографии авторства Михаила Барышникова. Выставки будут проходить одновременно: на этот предмет мы ведем переговоры с уже знакомым нам и подходящим под идею пространством — Новым Манежем. Собираемся участвовать в выставке Михаила Ларионова в 2018 году, готовим большую выставку Давида Бурлюка в Японии, Испании и России — 2018 год будет годом дружбы Японии и России.
Кого Вы считаете влиятельными коллекционерами в России?
— Петра Авена, который обладает замечательным глазом и хорошим вкусом. У него очень серьезная коллекция искусства, которая недавно с аншлагом выставлялась в Нью-Йорке в Neue Gallery. Я сам стоял в очереди на выставку Авена и очень уважаю его знания и подход к собирательству. Достойный музей Русского импрессионизма открыл Борис Минц — это большое дело, у меня, например, нет таких амбиций и возможностей. Я знаю, что открытие частного музея есть в планах у другого хорошего коллекционера — Игоря Цуканова, который и сейчас делает много полезного для России и современного русского искусства.
Любите ли Вы современных художников?
— Самое «свежее» из того, что у меня есть, — это работы шестидесятников: Кабаков, Вейнберг, Немухин, Краснопевцев. Мы делали выставку Олега Целкова год назад, она прошла с большим успехом. У нас также есть работы моего младшего брата, известного и востребованного художника Эдварда Беккермана.
Картины из Вашей коллекции с необычной историей приобретения?
— Недавно мы нашли замечательную картину Николая Ульянова «Крестный ход», она была на выставке русского искусства в Нью-Йорке в 1924 году, с тех пор была утеряна. Еще недавно нашли законченный эскиз к картине Владимира Маковского «Вечеринка», которая находится в Третьяковке. Сам эскиз в последний раз выставлялся в 1902 году.
Где хранится основная часть Вашей коллекции?
— Она сосредоточена в нескольких резиденциях в США и на складе. Невозможно все повесить.
Что Вы думаете об отношении к русскому искусству за рубежом?
— Оно набирает популярность с каждым годом. Недавно в Лондоне состоялись торги, на которых русские художники установили ряд рекордов. В Музее современного искусства в Нью-Йорке открылась выставка русского авангарда, в той же Neue Gallery — ретроспектива Алексея Явленского. Это весьма положительная динамика. Хотя американцы, на самом деле, всегда любили русское искусство: в 2005 году выставка «Россия» в музее Гуггенхайма побила все рекорды посещаемости.
Как Вы распорядитесь коллекцией в дальнейшем?
— Надеюсь, пока об этом рано думать. Но у меня есть две дочери. Мы периодически что-то дарим российским институциям, я планирую продолжить благотворительные шаги в этом направлении.
Ваше последнее приобретение для личной коллекции?
— Как раз редкая работа Давида Бурлюка японского периода «Рикша» (1923 год), где видно влияние искусства страны на его творчество. Бурлюк два года прожил в Японии, его работы коллекционировали император и его сестра.
Давид Бурлюк. Рикша. 1923
23 апреля в ГМИИ им. А. С. Пушкина открылась выставка «Искусство как профессия. Собрание Майи и Анатолия Беккерман» - масштабная экспозиция из частной американской коллекции, показанная в крупнейшем музее Москвы. Около сотни работ Бурлюка, Фалька, Альтмана, Коровина, Анисфельда, Григорьева и других художников привезены из нью-йоркской «ABA Gallery», основанной Беккерманом около 30 лет назад. Некоторые из этих вещей участвовали в выставках в России, но впервые собрание Беккерманов экспонируется здесь как самостоятельный проект. Накануне вернисажа корреспондент журнала «Лехаим» побывал в «ABA Gallery» и узнал подробности создания коллекции из первых рук.
Ирина Кордонская Я заметила у вас скульптуры Тышлера - даже не знала об их существовании. Будут ли они на выставке в Москве?
Анатолий Беккерман Нет. Но Тышлера в нашей галерее много, и мы делали несколько лет назад его большую выставку.
ИК Недавно в ГМИИ им. А. С. Пушкина, в Отделе личных коллекций прошла выставка из коллекции Михаила Барышникова. Правильно ли я понимаю, что она была организована вами?
АБ При моем участии: сначала она прошла в Нью-Йорке, в моей галерее.
ИК В Москве она имела огромный успех. Вообще, в российских музеях, насколько я знаю, немало вещей, добытых вами.
АБ И некоторые из них мы показываем на нынешней выставке: в 21-м зале висят работы, прошедшие через мою галерею. Несколько вещей дал Русский музей - среди прочего, портрет Бурлюка работы Фешина, что-то - Московский музей современного искусства. Коллекционеры из России предоставили вещи, когда-то купленные у меня.
Например, «Летний вечер» Борисова-Мусатова. Любопытна история этой работы: звонит мне как-то арт-дилер и предлагает полотно Борисова-Мусатова, большое. Я-то не против, но это большая редкость - когда вы видели метрового Борисова-Мусатова? Акварель недавно была, ушла за полтора миллиона, но масло, да еще такого размера… Звоню товарищу в Москву, рассказываю - он начинает смеяться. Но мне присылают фотографию этой картины и каталог выставки 1904 года в Сент-Луисе, где было четыре работы Борисова-Мусатова, и это одна из них. Некая семья купила, повесила на стенку. И я купил у них.
ИК Вы занимаетесь только русским авангардом?
АБ Нет, конечно. Ко мне приходят разные люди, которые иногда меня поражают, но и радуют - кто-то хочет Репина, кто-то - Гончарову, кто-то - Булатова с Кабаковым… Вот вам история про большого Айвазовского - это было году в 1995-м. Получаю газету антикварную, вижу черно-белую фотографию, на ней - море, человек на берегу. Подписано американским художником Хансеном - был такой, специализировался на морской теме. Я говорю приятелю: какой Хансен, это Айвазовский. Приезжаю: полотно 2х3 м, подпись Hansen, а под ней - Айвазовский. Люди не знали такого имени, хотели продать, налепили сверху подпись американского художника. Эстимейт был 5–7 тыс. долларов. Я предложил 50 тыс. Хозяин говорит: «Я бы с радостью, Хансен того не стоит, но мы должны продать по закону, через аукцион». Я был готов заплатить и 250 тыс., но торги остановились на семи.
ИК Когда истории таких находок слышишь от дилера или коллекционера, им легко веришь. Но читая то же самое в аннотации к лоту на аукционе, начинаешь сомневаться.
АБ И тем не менее… Смотрите, у нас здесь выставлен натюрморт Роберта Фалька, 1914 года, известный по выставке «Бубнового валета». В книге Дмитрия Сарабьянова, посвященной Фальку, по поводу этой работы сказано: «местонахождение неизвестно». А я ее нашел на американском аукционе - известно, что полотно у Ангелины Щекин-Кротовой, вдовы Фалька, приобрела некая государственная структура и кто-то вывез его в США. Или работа Бакста: в Нью-Йорке рядом с Карнеги-холлом, за углом, когда-то была «Русская чайная» («Russian Tea-room»), куда ходили все знаменитости - танцовщики, певцы, белогвардейские генералы. Хозяева имели русские корни. И вот как бывает: заведения давно нет, а Бакст, который там висел, - у меня в галерее.
ИК Вы специализируетесь на русском искусстве - его много в Штатах, вообще на Западе?
АБ Русские недели на аукционах проходят два раза в году. Супервещи есть, но их по определению не может быть много, у каждого художника шедевров не более 5–7%.
ИК Но сокровища попадаются реже, чем 20 лет назад?
АБ Нет, просто охотятся за ними активнее. Люди из России живут по всему миру, и они хотят создавать свои коллекции. Это одна из причин, почему я считаю этот рынок перспективным. Причем покупают не только коллекционеры с русскими корнями. У американцев есть замечательное качество: они готовы слушать и учиться. Кто-то из них просто вкладывает деньги, потому что это virgine market - растущий рынок, как Китай или Бразилия, но кто-то входит во вкус.
ИК Вы сказали - растущий рынок. Наши художники дорожают?
АБ Русская живопись, несмотря на рекорды, которые мы наблюдаем с начала 1990-х, далека от реальных цен. Посмотрите на американских художников: картина Нормана Роквелла была недавно продана за 46 млн, Эдварда Хоппера - за 40 млн. Эти цены русскому искусству не снились, если не брать Кандинского, Малевича и Шагала. Самый дорогой Коровин на аукционе был продан за 3 млн долларов. А Коровин вместе с Серовым - главные русские импрессионисты, американские художники того же уровня и периода стоят в 10 раз дороже. Так что еще не вечер - есть куда расти.
ИК Продавая вещи в частные коллекции, вы зарабатываете. Но продавая в российские музеи…
АБ Конечно, часто эти продажи происходят с финансовыми потерями, потому что тот же Русский музей никогда не смог бы заплатить рыночную стоимость полотна. Но какие-то знаковые вещи я просто хочу вернуть в Россию. Мне важно, чтобы эти работы висели здесь и были общедоступны. Церетели купил для Московского музея современного искусства Ларионова, Экстер, Гончарову, Бурлюка, и эти вещи действительно находятся в постоянной экпозиции, их дают на выставки. Здесь, кстати, мы показываем ударную работу Бурлюка - «Японка, сеющая рис» - один из главных футуристических шедевров, на уровне работ знаменитого итальянского футуриста Балла. Но его-то полотна стоят миллионы. А эта картина Бурлюка, между прочим, принадлежала Маяковскому.
ИК У вас в коллекции я заметила очень необычного Фалька - букет, необъяснимо яркий для его палитры, какой мы ее знаем.
АБ В действительности ничего необычного, просто это 1927 год - мы больше знаем Фалька другого времени. Вы понимаете, этот бизнес интересен для меня именно возможностью находок. Я в пятом классе мечтал стать археологом, и, видимо, страсть к поиску раритетов, к тому, чтобы сдувать пыль с редкостей, осталась. Вот я только что купил на аукционе несколько картин Штеренберга и Лабаса. Штеренберг, если не считать подделок, попадающих на аукционы, - очень редкий художник, работ его мало. А тут продавалась целая коллекция: оказалось, некий итальянский журналист работал в свое время в России и покупал живопись. И увез - теперь продают наследники. И на выставке в ГМИИ Штеренберг есть - купленный в Нью-Йорке, в частной коллекции. Картина была в 1920-х приобретена непосредственно у художника в Париже.
ИК Ваша выставка вызывает невольные ассоциации с недавней экспозицией из собрания Вячеслава Кантора, который, как известно, собирает только еврейских художников. У вас их тоже много.
АБ У Вячеслава Кантора великолепная коллекция. Но я не ставил перед собой задачи собирать еврейских художников. Просто среди мастеров русского авангарда действительно много евреев. И многие из них оказались за границей. Тот же Борис Анисфельд в 1918-м поселился в Нью-Йорке, и в Бруклинском музее прошла его выставка - около 200 работ, созданных в России. Александра Экстер умерла в Европе. Я хотел купить ее работы и знал, что она очень дружила с художником Симоном Лиссимом, который эмигрировал в США, - провенанс от него считается гарантией подлинной Экстер. Я нашел племянника Лиссима. Или Борис Григорьев - я много его покупал в Латинской Америке, потому что он там жил, преподавал. Его «Человека с быком» у меня неоднократно пытались купить, предлагали деньги, в разы превышавшие рыночную цену. Я задумался. А жена говорит: ни за что. Если кто из нас и коллекционер, то скорее она. Кто-то сказал в свое время, что арт-дилер живет с того, что продает, а богатеет на том, что оставляет. Так и есть.
