Пересказ сюжета романа Дудинцева «Белые одежды»

Роман Владимира Дудинцева "Белые одежды" является попыткой заглянуть в бесконечность человеческой души, дать критерии для распознания добра и зла. Сам автор так пишет о своей книге: "В романе "Белые одежды" я хочу сорвать маски, под которыми прячется зло. Поразить его в самое чувствительное место. Мне хотелось бы вооружить хорошего человека безошибочными критериями для распознавания добра и зла или, как сказал мой читатель, создать инструментарий добра".

Добро - это деятельное сострадание, способность принять чужие страдания на себя и активно противодействовать злу. Добро - это служение идеалу, истине. Один из героев романа говорит так: "Счастье - в тебе. Когда положишь свою плоть, чтоб напитать близких... Прольешь кровь, переплывешь море страданий... Вылезешь на берег еле живой... Тут счастье само тебя найдет, не помышляющего о нем".

Напротив, зло бесперспективно, хотя и маскируется под добро. В романе показаны гонения на генетиков со стороны лжеученых (академик Рядно, его "левая рука" Саул Брузжак, Краснов, Шамкова и др.). Разгул темных сил напоминает жуткие времена инквизиции, охоту на ведьм. Во дворе провинциального института горят книги последователей Менделя...

Ученые-генетики по-разному борются за настоящую науку: профессор Хейфиц уходит из института, академик Посошков кончает жизнь самоубийством, Иван Ильич Стригалев долгое время работает в подполье и в конце концов попадает в тюрьму по доносу агента-осведомителя Краснова. Федор Иванович Дежкин - главный герой романа - начинает как искренний сторонник Рядно, но вскоре убеждается в правильности генетического подхода, тайно помогает генетикам. Жизнь Дежкина полна лишений. Герою приходится бежать от преследователей. Усилия мужественного ученого не пропадают даром. Удается вырастить новый сорт картофеля, работу над которым начал Стригалев. Не капитулирует перед злом и полковник Свешников.

В роман входит тема возмездия. Рядно и его сообщники обречены на историческое забвение. На похороны "народного академика" не приходят даже близкие его "соратники". Напротив, судьба Федора Ивановича Дежкина, выдавившего из себя раба, складывается счастливо. Он встречается с Леной, которая становится его женой, растит двух детей. Добрая память потомков - высшая награда ученому за его мужество, за активное противодействие злу.

Роман В. Дудинцева «Белые одежды» увидел свет через тридцать лет после написания. А когда он наконец был опубликован, автор получил Государственную премию. Сейчас, возможно, нам покажется странным, что за искренность рассказа о действительности, за правду произведение постигла такая тяжелая участь в начале пути. Роман «Белые одежды» открывает те страницы истории, которые раньше не были известны людям.

Из этой книги мы узнаем о жизни и работе ученых-биологов, занимающихся очень полезным для всех делом - выведением новых сортов картофеля. Но, увы, их работа не согласуется с «наукой», одобренной партийным руководством, главным представителем которой в романе выступает академик Рядно, а в реальной жизни - Лысенко. Тех, кто не поддерживал их идеи, объявляли «врагами народа». Вот в такой обстановке работали Иван Ильич Стригалев и его настоящие друзья и помощники.

Сразу возникает вопрос: почему людям приходилось скрывать полезную работу, бояться из-за нее быть сосланными или расстрелянными? Но жизнь тогда словно определялась другими законами. Сложный путь их понимания и обдумывания прошел главный герой романа Федор Иванович Дежкин. Его жизнь - это не просто смена взглядов от поддержки позиций академика Рядно до полного научного и духовного соединения со Стригалевым и его друзьями. Путь Дежкина - путь поиска истины в том противоречивом мире. Этот поиск сложен.

Еще когда Федор Иванович был ребенком, его учили говорить только правду, всегда быть искренним. Чистая детская душа верила этому, пока жизнь не научила героя самостоятельно оценивать свои поступки и действия других. Взрослея, он начинает понимать, что в окружающем его мире искренность далеко не всегда служит добру. Чаще всего как раз наоборот. Для защиты истины Дежкину не раз приходилось скрывать свои настоящие взгляды и играть роль убежденного сторонника академика Рядно. Только такое поведение помогало ему противостоять миру подлости, лжи и доносов. Но в главных вопросах герой не пойдет на компромисс со своей совестью, понимая, что нельзя закрывать чем-либо «белые одежды», истину, потому что, «когда придет время снять это что-нибудь, белых одежд там и не будет».

Эпиграфом к роману автор взял вопрос из Откровения Иоанна Богослова: «Сии, облеченные в белые одежды, - кто они и откуда пришли?» Действительно, кто же они? Думаю, это Дежкин, Стригалев, полковник Свешников, их настоящие друзья - все, кто не менял своих взглядов под давлением обстоятельств, служил вечной истине, добру. Их интересуют не слова, а результат, к которому они стремятся.

Ради нескольких лет относительно спокойной работы Стригалев даже отдает Рядно свой новый сорт картофеля. Герои настолько честны, бескорыстны, преданы своему делу, что они кажутся святыми и выделяются на фоне завистливых, властолюбивых людей своими «белыми одеждами». Сложно сохранить их чистоту среди черного, жестокого мира. Но героям это удается.

И на высшем суде именно по белым одеждам можно будет узнать настоящих людей. По-моему, именно такой смысл вложил автор в название романа.

Но далеко не все герои этого произведения в «белых одеждах». Ведь многие люди искали в жизни другое, стремились к власти, к славе любыми путями. Бесчестные и жестокие поступки Краснова, Рядно, Ассикритова нечем оправдать, потому что целью их была личная выгода. Но те блага, которые нужны были им, - временные. «Добро... сегодня для многих звучит как трусость, вялость, нерешительность, подлое уклонение от обязывающих шагов», - замечает Дежкин. И очень немногие люди понимали, что все это - «путаница, накрученная тихим злом, чтоб легче было действовать», поэтому выбор между добром и злом каждый делал по-своему.

Проходило время, и факты брали верх над ложной теорией, побеждала истина. Все становилось на свои места. Не удалось защитить диссертацию Анжеле Шамковой, поддерживавшей взгляды Рядно, из-за подведения результатов под теорию. Около самого академика на заседаниях остаются пустые кресла. Помня его прошлое, никто уже не хочет составлять ему компанию. «Если ты считаешь, что наука - это значит отправлять людей... ты знаешь куда... Таким биологом я не был», - говорит ему бывший соратник, отрекаясь от его идей. А сам Рядно не понимает, почему он терпит поражение, если раньше имел огромную поддержку.

Роман «Белые одежды» еще раз показывает, что человек должен опираться в жизни только на истину, сохранять свои духовные ценности независимо от мнения большинства. Только тогда он остается личностью.

• Не поскупись на холод ссылок
• и мрак отринутых страстей,
• но дай исполнить все,
• что в силах, но душу по миру рассей

пишет поэт Б. А. Чичибабин в стихотворении «Молитва». Наверное, эти слова вполне искренне могли произнести все настоящие люди. Судьбы многих из них сложились трагически. Но то, во что они вложили душу, осталось. Многие достижения науки сохранились и получили свое дальнейшее развитие даже в самые суровые годы благодаря самоотверженной работе настоящих ученых. Но Дежкин, Стригалев и их друзья - герои не только того времени. Для многих они могут стать примером и сейчас. поможет внимательному читателю найти истину и сделать нравственный выбор в сложных жизненных ситуациях.

Владимир Дмитриевич Дудинцев

«Белые одежды»

Фёдор Иванович Дежкин (главный героя романа) приезжает для проверки кафедры генетики и селекции сельскохозяйственного института. Вместе со своим коллегой, Василием Степановичем Цвяхом, ему необходимо выяснить, как прошла перестройка работников института на новое "мичуринское направление" в селекции. Также, по поручению своего начальника профессора Рядно, Дёжкин должен вычислить и обезвредить учёных, которые тайно занимаются запрещённой наукой.

На следующий день после приезда, Фёдор Иванович знакомиться с работниками кафедры генетики, а именно: с заведующим кафедры профессором Натаном Михайловичем Хейфецем, заведующим научно - исследовательской лабораторией Иваном Ильичом Стригалёвым, научным сотрудником Леночкой Блажко, цитологами Вонлярлярскими.

Дёжкин и Цвях составляют положительный доклад о приведенной проверке. В докладе говориться, что кафедра практически полностью перестроилась на новое направление в развитии и готова продолжать работу. Но неожиданный донос на своего руководителя, который делает аспирантка Стригалёва Анжела Шамкова, приводит к тому, что Хейфец отказывается работать в "таких условиях".

На следующий день Дёжкина назначают заведующим кафедрой генетики и селекции. Стригалёв и Хейфец уволены из института. Дёжкин решает навестить Стригалёва. Во время беседы выясняется, что Стригалёв в своё время создал новый вид картофеля и отдал право на авторство Рядно (начальнику Дёжкина). Фёдор Иванович, понимает, что Рядно многие годы пользовался чужим изобретением. Дёжкин окончательно переходит на сторону опальных генетиков. Одновременно со всем происходящим, у Дежкина и Леночки завязывается роман.

Дёжкин и Леночка решают пожениться. Фёдор переезжает к своей невесте. Но очень скоро замечает, что она каждую ночь куда - то уходит. Фёдор, в результате слежки за Леночкой, попадает на тайное собрание ученых. На этом собрании, генетики смотрят запрещенный фильм, привезённый из-за рубежа, о селекции. На следующие утро всех кто был на собрании арестовывают по доносу Краснова. Но Леночка думает, что это Дежкин предал их.

Дёжкин пытается спрятать плоды и саженцы нового сорта "Контумакс". Вместе со спасёнными полиплодами он бежит из города.

Сочинения

Судьба человека в русской литературе xx века (В. Быков, В. Дудинцев, Ч. Айтматов) Проблема активного противостояния злу в романе

Белые одежды (роман)

«Белые одежды » - социально-философский роман Владимира Дудинцева о жизни и работе ученых-биологов. Основан на реальном конфликте между «народным академиком» Лысенко , пытавшемся использовать послевоенные трудности государства для достижения личной власти, с помощью репрессий насаждавшем псевдонаучные теории, в будущем получившие название Лысенковщина , и остальными учеными-генетиками, вынужденными спасать свою жизнь, прячась от органов госбезопасности. Роман издан в 1986 году, спустя тридцать лет с момента своего завершения, и отмечен Государственной премией СССР в 1988 году.

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Белые одежды (роман)" в других словарях:

- (роман) роман Владимира Дудинцева, посвящённый периоду борьбы с лысенковщиной в биологии и вокруг неё, был удостоен Государственной премии СССР (1988); Белые одежды (фильм), 1992, Белоруссия. Белые одежды (арт проект) арт проект Камвы … Википедия

Роман Мирошниченко Основ … Википедия

Лысенковщина политическая кампания по преследованию и шельмованию группы генетиков, отрицанию генетики (вейсманизма морганизма) и временному запрету генетических исследований в СССР (при том, что Институт генетики продолжал своё… … Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Лысенко. Трофим Денисович Лысенко Дата рождения … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Скандал (фильм). Не следует путать с Скандал (телесериал). Скандал (греч. σκάνδαλον ловушка, соблазн, преткновение) получивший широкое публичное освещение инцидент, связанный с… … Википедия

- (р. 12 ноября 1935, Харьков), актриса, композитор; народная артистка СССР (1983); награждена орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Окончила ВГИК (1958, мастерская С. Герасимова и Т. Макаровой). Актриса Театра студии киноактера (до… … Энциклопедия кино

- (1918 1998), русский писатель. В романе «Не хлебом единым» (1956) драматическая судьба изобретателя, сталкивающегося с бюрократической системой. Сборник «Повести и рассказы» (1959). Трагические судьбы отечественной генетики в конце 1940 х гг. в … Энциклопедический словарь

Цель урока:

1. Вызвать интерес к личности и творчеству В.Д. Дудинцева, писателя независимого и твердого в своих убеждениях.
2. Учить задумываться над общечеловеческими вопросами бытия, вместе с писателем искать на них ответы.

Противоборство добра и зла в романе.

Эпиграф к уроку:

“Верю я, придёт пора,
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра”.
Б. Пастернак

Слово учителя:

Позитивные перемены, переживаемые нашим государством, коренным образом не изменят природу человека, и мы по-прежнему говорим о приоритетности нравственных качеств в процессе воспитания учащихся. Мы осознаём дефицит чести, достоинства, жертвенности, сострадания, и надеемся, что позитивное воздействие на общество романа В.Д. Дудинцева “Белые одежды” благотворно скажется на духовном здоровье и излечат его (общество) от равнодушия и разобщённости.

В романе “Белые одежды” политическая атмосфера 40–50-х годов является фоном для исследования нравственной проблемы – вечное противоборство Добра и Зла. К тому же в романе поднимаются самые насущные вопросы, актуальные во все времена. Что такое добро? Что такое зло? Что важнее добро или правда? Можно ли разрешить себе врать и притворяться во имя добра? Не безнравственно ли вести двойную жизнь? Можно ли поступиться в какой – то ситуации принципами, не замарав “белых одежд”? Что есть истина, если борьба за неё причиняет зло?

Абстрактные нравственные категории приобретают в романе “Белые одежды” документальную конкретность, рисуют трагичные события того времени.

Обратимся к источникам, трактующим соотношение значений нравственных категорий – Добра и Зла.

Сообщения учащихся:

Добро – понятие нравственности, противоположное понятию зла, означающее намеренное стремление к бескорыстной помощи ближнему. Добро как намерение может осуществляться только свободной волей. Удача, выигрышное стечение обстоятельств не являются добром. В отличие от зла, добро не выражается простой волей к добру, поскольку такая воля может быть корыстной, а значит нейтральной по отношению к нравственности. Настоящее добро должно быть бескорыстным.

Зло – понятие нравственности, противоположное понятию добро, означает намеренное, умышленное, сознательное причинение кому-либо вреда, ущерба, страданий. Следует различать вред, ущерб, с одной стороны, и собственно зло. Злом является не всякий ущерб или вред, а только такой, который осуществляется намеренно, то есть подпадает под определение нравственности. Стихийные бедствия, случайное стечение обстоятельств, случайный вред или ущерб – не являются злом, поскольку не характеризуются как нравственные или безнравственные действия. В этом смысле зло может причинить только свободное существо, обладающее волей.

Слово учителя:

Добро и Зло – антонимичные понятия и, таким образом, отрицают друг друга. Добро обычно ассоциируют со светом, светлым, белым. Зло – с тьмой, тёмным, чёрным. Согласно догматам некоторых религий добро со злом рассматриваются как автономные силы, ведущие извечную борьбу за право властвовать в мире.

Богатый жизненный опыт позволяет В.Д. Дудинцеву утверждать, что “зло неизбежно. Но это вовсе не значит, что мы не должны с ним бороться или что борьба эта бессмысленна. Никто из нас не безнадежен, никто не умер для добра. Даже те, чья грудь закована в броню бесчестия и высокомерной самовлюбленности”. Именно для таких, по его словам, людей он писал свои книги, поясняя: “я хочу сделать им больно, пробить их панцирь. Силой боли я хочу заставить их думать – это будут их первые шаги на пути к добру. Ведь добро – это страдание. Страдание плюс размышление. Такому добру мы можем доверить свою судьбу”.

Понимание добра и зла для человека всегда было наиболее важно. Почему-то получается так, что мы не можем прожить свою жизнь, не определив для себя эту основополагающую категорию. Мы всегда должны быть уверены, что поступаем правильно, то есть совершаем добро, а никак не зло. В сознании людей прочно сидит понимание того, что помогать нуждающемуся – это добро, красть – зло. Злом считается ложь и предательство, добром считается труд для других людей, жадность считается злом. Если мы придерживаемся норм добра, поступаем соответственно с ними, то мы гордо держим свою голову, считаем себя достойными людьми. Злые люди, которые не могут похвастаться приверженностью к добру, обычно, стушевываются, стараются не быть на виду. Потому для человека так важно быть уверенным в том, что он идет именно путем добра.

В жизни, как на маскараде, – зло нередко принимает личину добра. Иногда зло действует, как мошенник, обманом или подлогом стараясь прельстить человека, переманить на свою сторону. Но порой зло выступает и в своем собственном обличии, угрожая человеку самым страшным образом, если человек не желает склоняться к злому делу или начинанию.

В.Д. Дудинцев, говорил о том, что даже в малом нельзя допускать компромиссов со своей совестью и вставать на сторону зла.

Добро в понимании В.Д. Дудинцева – это, прежде всего, отсутствие эгоизма – во всем, в любых мелочах, и забота о другом человеке.

В романе “Белые одежды” все герои разделяются на две оппозиции. Это герои Добра и герои Зла. К первым принадлежат Дежкин, Стригалёв, Посошков, Свешников, Блажко, Туманова, Кондаков, Цвях, Порай. Силы зла в романе Дудинцева представляют герои, которые борются за то, чтобы владеть благами жизни единолично. Их немало – это Рядно, Брузжак, Шамкова, Вонлярлярские, Краснов, Ассикритов, Варичев, Побияхо.

Добро и Зло – это вечные противоборствующие силы жизни. Иван Ильич Стригалёв считается показателем высокой нравственности человека, способного к раздумьям о том, что такое добро и зло. “Ночь, покров для злых намерений и дел, пусть будет теперь убежищем добру” – говорит он Дежкину, после того как они стали “заговорщиками”. И.И. Стригалёв – это настоящий учёный, который одержим своими идеями. Цель его жизни – создавать новые сорта картофеля так необходимые народу. “Радость, радость мы хотим дать людям! Чудесные сорта!” – слова Стригалёва, при этом он не ищет славы, благополучие народа для него важнее славы. Он задумал добиться результата там, где мировая наука потерпела провал: скрестить дикий сорт картофеля “Солянум контумакс” с культурными сортами картофеля. И он сделал это, только вот увидеть плоды своих трудов Ивану Ильичу не удалось.

Иван Ильич Стригалёв мало способен к интригам и притворству, к уловкам и ухищрениям, ему хорошо удаются замаскированные ходы: на своём огороде среди обычного картофеля он высаживает морозоустойчивые сорта. Тем не менее, перед лицом невежественного Рядно Стригалёв оказывается безоружен. Он (Стригалёв) из тех, кто не умеет уберечь свои открытия в условиях, мало тому благоприятствующих. Стригалёв подарил академику сорт картофеля “Майский цветок”, наивно надеясь таким путём откупиться, чтобы получить два – три года спокойной работы. Ввёл в “кубло” доносчика Краснова, лишь потому, что тот убедил Ивана Ильича в искренности своих намерений: знать истину.

В результате такой доверчивости Стригалёв и его товарищи становятся жертвами провокатора.

Получив от жизни урок и сделав выводы, Стригалёв не хочет больше ничего дарить Рядно, осознавая пагубность таких подарков для истинной науки и настоящих учёных. “Если Касьян возьмёт наши новые работы на вооружение – гибель всему и всем” – это прекрасно понимает Стригалёв, и чувствуя приближающийся финал он завещает своё “наследство” Дежкину, ставшим его “двойником”. Незадолго до ареста Стригалёв говорит Дежкину: “И если я помру… Убийце… Это ему будет только казаться. Я и после этого буду жить, и меня уже никто не поймает, и я доведу дело до конца… Потому что меня уже будет не узнать. У меня будет ямка на подбородке, и звать меня будут Фёдор Иванович Дежкин”.

Свой вариант выбора жизненного пути Стригалёв сопоставляет с моделью Гамлета, раненного отравленной шпагой: “Гамлет, узнав о своей смертельной ране, перестал быть подданным короля. Он приготовился умереть, но перед этим в отпущенные ему две минуты жизни натворил много дел – разгрузил всю совесть. А у меня такой поворот: мне двух минут мало, ничего не сделаю, поэтому я и должен не умирать, а жить, что бы не произошло. И двигать дело”.

В отличие от Стригалёва, Светозар Александрович Посошков – большой учёный, интеллигентный человек – изящен, ловок и собран во всём, что говорит и делает. У него за плечами огромная каждодневная работа над собой. Он вооружён всеми богатствами мировой культуры. И всё – таки его губит трагическая ошибка. Оставаясь в душе “правоверным вейсманистом – морганистом”, он, тем не менее, демонстративно отрекается от своих взглядов, унижаясь даже до публичного покаяния. Таким образом, он пытается защитить хрупкий уют дома, обретённого фактически лишь в старости. Попытка сохранить семейный очаг путём измены в научном направлении своих взглядов, оборачивается разрушением очага. Молодая жена Посошкова боготворила в нём, прежде всего, учёного. Она не выносит свалившегося на неё разочарования. Происходит внутренний, а потом и внешний разрыв. “Сейчас, если б вернуть те времена, нипочём бы орать не вышел. И она бы не сбежала”.

Сделав предварительно всё возможное во искупление своего греха, академик Посошков добровольно расплачивается жизнью за временное отступничество от научной и человеческой истины. Посошков прекрасно понимал, что творится вокруг и всё же осмелился высказаться против тоталитарной системы “заразившей” науку. “Посошкову не было смысла лгать для того, чтобы облегчить свою участь…”. Он понимал, что после такого выступления ему не дадут спокойно жить и сказав всё, что наболело ушёл из жизни. В смерти его была скрыта и глубоко личная драма – это был протест против жизни, какую вёл он и все его товарищи по науке. В прощальном письме к Фёдору Ивановичу академик Посошков написал: “Желание смерти – не есть желание смерти. Это только поиск лучшего состояния. Что в конечном счёте является крайним выражением желания жить. Благо – то, что доставляет удовольствие, или то, что прекращает страдание. Для ищущего смерти страдальца смерть есть благо. Я совершил нечто загадочное для живущих. Поймет только тот, кто сам станет собираться в дорогу”.

Эти прощальные строки учёного заставляют задуматься над смыслом жизни.

Один из главных героев романа – Фёдор Иванович Дежкин. Дежкин – агент добра, заброшенный в лагерь зла с заданием это зло победить. Он огляделся направо – налево, понял, как надо себя вести, и надел поверх своих “белых одежд” маскировочный костюм парашютиста. То есть в определённой социальной ситуации от человека, поставившего перед собой общественно значимую цель, требуется не только смелость, но и умение правильно, с толком вести борьбу. Если бы Дежкин выступил публично в защиту научного открытия, репрессивная машина, уже набравшая обороты, просто смяла бы его. И Дежкин, нарядившись в маскхалат слился с окружающими. Не раскрывая своего настоящего лица, он много делает для развития науки.

“Народный академик” Рядно (прототип Лысенко), один из титулованных корифеев “мичуринской” биологии, посылает Дежкина в один из сельскохозяйственных институтов с тем, чтобы он помог выследить и разгромить “кубло” вейсманистов – морганистов, то есть сторонников научной генетики. Официальная задача его командировки – обращение “заблудших” учёных в лысенковщину.

Умный и честный, 30-летний кандидат наук, Фёдор Иванович избран для этого задания не случайно, ведь необходимо произвести ревизию и прибрать к рукам “наследство” Стригалёва, а для этого нужно немало ума и чутья. Однако происходит непредвиденное: попав под влияние “кубла”, он довольно скоро начинает понимать, что к чему, и втайне от своего могущественного покровителя становится сторонником вейсманизма – менделизма – морганизма.

Дежкин увидел и понял, что именно эти люди занимаются настоящей наукой. Учёные работали тайно, собирали из обломков микроскопы и микросхемы, держали дома целые лаборатории, чтобы открыть новое в науке, развить её на благо своей Родины, государства, в котором они жили. Государственная же система, запретив общение между учёными, отбросила нашу науку далеко назад.

Несмотря на все попытки облегчить участь своих вчерашних противников, Дежкину не удается спасти их от физической расправы. После ареста всей группы генетиков, в том числе и его жены, Федор Иванович взваливает на свои плечи задачу труднейшую и безумно ответственную: довести до конца начатую руководителем "кубла" Стригалевым работу над новым сортом картофеля с совершенно уникальными свойствами, а также уберечь от грязных рук Рядно еще один уже выведенный сорт.

Фёдор Иванович наделён редким даром сопереживания людям. Из-за повышенного внимания к окружающим Дежкин научился видеть людей “насквозь”. У него необычайное чутьё на правду, на сущность. Именно поэтому он так быстро распознаёт в "кубле" вейсманистов-морганистов людей подлинно высокого духа, которым в высшей степени чужды всяческая корысть и расчет. К тому же Федор Иванович успешно использует своеобразный психологический “ключ”, “чтоб руководить своими поступками и разбираться в поступках других”, который им найден в качестве одного из выводов его собственной теории добра и зла: “Добро маскирует себя под небольшое зло, а зло себя – под великое добро. …Светлое мужественно говорит: какое я светлое, на мне много темных пятен. А темное кричит: я все из серебра и солнечных лучей, враг тот, кто заподозрит во мне изъян. Добро беспечно, действует, не рассуждая, а зло – великий профессор нравственности”.

У теории Дежкина есть сильная сторона: чтобы восторжествовало добро нужно позаимствовать средства из арсеналов зла. Дежкин ведёт виртуозную двойную игру, которая позволяет, во-первых, выиграть время для завершения работы, начатой Стригалёвым, а во-вторых, подготовить надёжное отступление, а также утвердить авторские права Ивана Ильича о внедрении новых сортов картофеля. Стригалёвские сорта не должны попасть в руки “народного академика”, иначе они станут его бесценным капиталом, что затормозит на неопределённый срок развитие истинной науки и усилит гонения на истинных учёных.

Фёдора Ивановича не спасает даже то, что он является “правой рукой” академика Рядно. Дежкин сбегает, чтобы спасти, скрыть от ненасытного академика и всех стоящих за его спиной, дело Стригалева. Ему необходимо прорастить, взлелеять и отдать людям сверхновый сорт, который будет огромнейшим достижением науки и поднимет Россию еще на одну ступеньку славы.
Дудинцев, обращаясь к критическим моментам нашей истории, заставляет читателя извлечь нравственные уроки, способствующие пробуждению гражданского достоинства каждого человека.

Герой “Белых одежд” – Дежкин ведёт себя как разведчик в тылу врага, ему пришлось жить в мирное время в собственной стране как партизану. Дежкину трудно было вести двойную игру, притворяясь верным “батьке” Рядно, даже не столько трудно, сколько опасно при этом он всегда вспоминал слова Стригалёва: “Если хочешь заниматься наукой, если у тебя в руках открытие… Если оно бесценное. Если ему что-то грозит… Забудь о смерти. Поднимись над этим биологическим явлением. Страх смерти – пособник и опора всяческого зла. Отними у зла единственную его силу – возможность лишать свободы и жизни…” .

Захваченный идеей Фёдор Иванович остался верен начатому делу. В начале романа автор так характеризует его: “Этот человек имел отношение к науке о растениях и знал много разных вещей. Знал, например, что есть такое понятие спящая почка. У яблони ее не видно, но садовник умелой обрезкой дерева может заставить ее пробудится, и тогда на гладком месте выстреливает новый побег. Ты можешь прожить долгую жизнь и даже отойти в лучшие миры, так и не узнав, кто ты – подлец или герой, А все потому, что твоя жизнь так складывается – не посылает она испытаний, которые загнали бы тебя в железную трубу, где есть только два выхода – вперед или назад”.

Писатель утверждает, что человек, идущий по пути добра должен вырабатывать тактические принципы борьбы со злом. Дудинцеву удалось доказать, что возможность сохранить незапятнанной совесть и чистой душу, веру в добро и справедливость, вопреки трагическим обстоятельствам внешнего мира, зависит только от самого человека. Люди и при тоталитарном режиме сохраняют такие душевные качества как любовь, дружба, верность.

Фёдор Иванович Дежкин и Елена Владимировна Блажко до конца остались верными друг другу. Они выстрадали своё счастье. Жизнь складывалась так, что страдание становится для них необходимым условием существования добра. Искренность, самоотверженность, верность – суть их любви, которая возникла из общности взглядов, симпатии друг к другу, отношения к жизни. Лишь по случайности они не успели зарегистрировать свой брак, и это спасло Дежкина от репрессии. Елену Блажко арестовали вместе с единомышленниками. У Федора Ивановича мелькнула мысль, что Леночку можно было бы "выкупить" у академика за "наследство" Троллейбуса, но эта мысль действительно лишь мелькнула, поскольку он тут же понял, что за неё – одну лишь мысль – сама Елена Владимировна его бы не похвалила. Не может Федор Иванович разделить судьбу своей жены. Теперь он один способен на подвиг – сохранить для людей научный труд Стригалёва.

Добро – сила, которая сострадает и толкает на решение. Добро размышляет, вырабатывает тактику битвы со злом, обеспечивающую победу.

Фёдор Дежкин убеждён в том, что если человек изменяет своей совести, жизненным принципам под давлением внешних обстоятельств, то он не в силах сохранить нравственную чистоту, и тогда зло в человеке побеждает. В полном одиночестве, с ежеминутным гибельным риском Дежкин несёт на себе невидимые миру “белые одежды” добра, которые приходится скрывать под чёрными, но не смотря ни на что он остаётся верным своим жизненным принципами. “Доброго человека не заставишь быть плохим”.

В разговоре с полковником Свешниковым Фёдор Иванович с волнением говорит: “Смотрите! Это же чудеса! Открытие! Добро хочет ближнему приятных переживаний, а зло, наоборот, хочет ему страдания. Чувствуете? Добро хочет уберечь кого-то от страдания, а зло хочет оградить от удовольствия. Добро радуется чужому счастью, зло – чужому страданию. Добро страдает от чужого страдания, а зло страдает от чужого счастья. Поэтому добро маскирует себя под небольшое зло, а зло – себя под великое добро”.

Дежкин считает, свобода нравственного выбора должна оставаться за человеком. Но человек выбирает путь, пролагать и строить который может в опоре на совесть и ум.

Разные персонажи в романе – это разные пути нравственного выбора в жизни. “Всяк по – своему проявили свою суть в равных условиях”.

Другой выбор, другая судьба представлены в образе русского поэта Иннокентия Кондакова. “Трепло…на дамских каблуках. И бабник страшный. Которая понравится – та и его. А стихи писать умеет” –рассказывает о поэте Туманова Антонина Прокофьевна Дежкину.

Талантливый, с широкой душой, красавец, поэт с дерзким слогом, хвастун. “Дурачок!” – было написано на самом видном месте губной помадой в его комнате. Он не забывал шутить и о себе:

“Был я бесьей породы,
Баламут родниковой струи,
И терпела природа
Несуразные песни мои”.

Любовник – изобретатель Кондаков предлагает Дежкину “скрепки – особенные. Они помогут глубже понять и оценить красоту женщины. Я там донышко выдрал…”. Юбку пропустить не может. “Дурачок! Он был весь как на ладони. Свихнулся от своей дамы” – с грустью констатирует Фёдор Иванович.

И тоже попадает в лагерь – поплатился за своё творчество. Декламирование вполголоса стихотворения о портрете Сталина, который вывешивали в праздник над аркой дома, заслонял свет в тридцати двух окнах:

“Каждый праздник пожилой начальник
На окно мне вешает портрет.
Тот портрет, соседям всем на зависть,
Занимает тридцать два окна!”.

“Тридцать два – так гипербола. Поэтам разрешается” – улыбаясь говорит Кондаков. Дежкин, очень беспокоясь за Кешу, советует ему спрятать подальше это стихотворение и забыть. Распространение экспромта – шутки обошлось Кондакову дорогой ценой – его отправили в дисциплинарную командировку.

Полковник госбезопасности Свешников, давно вступивший в тайный поединок с неправедной властью, восхищается и тайно покровительствует Стригалёву и Дежкину. Чтобы спасти поэта сжигает его стихотворение у себя в кабинете “…зажигалку чирк. И молча держал, пока до пальцев не дошло. Умел пожалеть поэта. На этом и попал…”. Свешников любил стихи, заходил к Кондакову послушать. Верил, что Кеша ещё много хороших стихов напишет. Необдуманный поступок полковника удивил даже генерала Ассикритова. “Непонятно мне, таким зубрам помог скрыться, и всё тебе сходило. А на дурачке погорел”. Свешников твёрдо был уверен в правильности своих поступков, верил в силу добра и поэтому ему не жаль пострадать за правду. Михаил Порфирьевич точно просчитывал соотношение выигрыша и проигрыша, ведь могла возникнуть опасность, что добро погибнет, не успев сделать свою полезную, необходимую работу.

В.Д. Дудинцев доказывает, что возможность сохранить незапятнанной совесть и чистой душу, веру в добро и справедливость вопреки трагическим обстоятельствам внешнего мира зависит только от самого человека. Те люди, которые не приспосабливаются к внешним обстоятельствам, всегда живут по законам правды.

Судьба человека непредсказуема, но каждый человек должен достичь чего-то в своей жизни, не пренебрегая нравственными нормами.

Е. Старикова

Трудно в наши дни писать для толстых журналов. Пишешь, и все вроде бы соответствует и твоему собственному отношению к текущему моменту и отношению к нему же редактора. Но проходит месяц-другой (а они и в условиях ускорения непременно проходят еще до сдачи номера в набор), проходят эти месяцы, и ты сама обнаруживаешь, что статья твоя на глазах стареет. То оказывается, что ломишься в открытую дверь со своими эмоциями. То, напротив, новые факты общественной жизни предлагают тебе ломать твой уже сложившийся сюжет. Нет, сейчас хорошо писать или для газеты, или для вечности. В первом случае - быть непосредственным участником уникального текущего момента, во втором - его удивленным летописцем. А еще лучше быть просто читателем газет, в которых самое интересное - читательские письма. Какие разнообразные, волнующие, страстные письма попадаются сейчас иной раз в газетах! Наши читатели, как выяснилось, умеют очень смело и искренне выражать свое мнение по всем вопросам далекого и недалекого прошлого. Наконец-то начинаешь ощущать, для кого ты пишешь, для кого хочешь, а для кого не хочешь писать.

Но как все-таки быть со статьей в толстом журнале, если автор ее непременно отстает от событий минимум на два-три месяца? Казалось бы, ответ прост: пиши как можно объективнее и спокойнее, чтобы и к моменту выхода в свет журнала твое слово не расходилось хотя бы с твоим собственным мнением. Вот так я и старалась написать о романе В. Дудинцева «Белые одежды», публиковавшемся в начале истекающего года в журнале «Нева». Роман этот, на мой взгляд, - из значительнейших явлений современной литературы, сразу же по выходе в свет он был отмечен вниманием и литературной общественности и широкой публики. Роман вызвал поток сочувственных писем читателей, а критикой был поставлен в соответствующие ряды типологически общих явлений текущей литературы.

Так, еще в июне Ю. Андреев в статье «Противостояние» («Правда» от 14 июня 1987 года) объединил роман В. Дудинцева с романом Д. Гранина «Зубр» и повестью В. Амлинского «Оправдан будет каждый час...». Драматические судьбы советских генетиков в период расцвета лысенковщины, реконструированные и возвращенные к жизни писательским словом, действительно позволяют поставить эти произведения рядом. Они - свидетельство еще одного шага на пути восстановления правды об истории нашего общества. Хотя в других отношениях их скорее можно рассматривать по контрасту: документально-лирические свидетельства Д. Гранина и В. Амлинского и построенный тоже на исторических фактах, но обогащенный воображением, смелой фантазией, откровенным сарказмом роман В. Дудинцева.

В иной сравнительный ряд поместил роман В. Дудинцева Дмитрий Иванов в статье «Что позади?». Автор «Огонька» (1987, № 32) выстроил произведения и текущей и прошлой литературы в качестве единого правдивого свидетельства некоторых переломных моментов истории нашего общества с начала 30-х и до конца 40-х годов: «Поднятая целина» М. Шолохова, «На Иртыше» С. Залыгина, «Мужики и бабы» Б. Можаева, «Дети Арбата» А. Рыбакова, «Васька» С. Антонова, «Белые одежды» В. Дудинцева. Представительный ряд! Но не спросят ли автора статьи: а как же можно из этого исторического ряда исключить войну? Самый обычный аргумент защитников сталинской политики 30-х годов: без него мы бы не выиграли войну! Где уж нам что-нибудь совершить самостоятельно. И в победах и в поражениях привыкли искать причину на стороне. А не пора ли поставить вопрос иначе: а может быть, без него, без его методов коллективизации и индустриализации и наши потери в войне были бы меньше? Во всяком случае на такие размышления наводит статья Дмитрия Иванова «Что позади?»

Недвусмысленно страстная оценка роли сталинского террора в нашей жизни действительно объединяет роман «Белые одежды» прежде всего с романом А. Рыбакова «Дети Арбата», публиковавшимся в «Дружбе народов» почти одновременно с дудинцевским. И политический критерий сближений и разъединений, конечно, особенно существен.

Ни для кого не секрет, что сегодня наше общество при всех бесчисленных оттенках его настроений и устремлений очень четко разделилось именно по этому морально-политическому признаку: отношение к тайным, ибо о них десятилетиями не принято было говорить вслух, событиям 30-40-х годов определяет представление каждого из нас о желаемом будущем - или простое и косное воспроизведение в нем недавнего прошлого, или коренная его перестройка. Нет, никогда не должно повторяться то, что В. Дудинцев в своем романе назвал охотой за «черной собакой» и что более часто в исторической публицистике обозначалось выражением «охота на ведьм», - политические манипуляции настроениями человеческих масс при помощи искусственно созданных жупелов. Мне представляется настолько ясным, на чьей стороне нравственная правда и историческое благоразумие, что и возвращаться к этому вопросу в связи с романом В. Дудинцева я не буду. Для неосведомленных, не успевших прочитать «Белые одежды», скажу, что автор романа, правдиво и страстно изображая эпизод из истории гонений отечественных генетиков карьеристами и невеждами, не скрывает от своих читателей масштаба наших уже послевоенных научных, а потому и хозяйственных, и нравственных, и людских потерь в результате широкой практики подобных охот за очередной изобретенной «черной собакой». Иван Ильич Стригалев, один из героев романа, предупреждает гонщиков на такой охоте: «Природу силой не больно возьмешь... отстанем на полвека. И начнем голодать...» Но полвека - не масштаб для таких «охотников», их масштаб - сиюминутная похвала сегодняшних начальников. При этом, оказывается, и полвека довольно быстро истекает. Роман «Белые одежды» написан на основе изучения реальных фактов сорокалетней давности, многие его герои имеют подлинных прототипов, их драмы - настоящие, а не выдуманные. О том свидетельствуют и документы и живые очевидцы тех событий. И в оценке их общего смысла у В. Дудинцева нет никаких «с одной стороны» и «с другой стороны». Любителям подобной «диалектики» в простых вопросах истории и морали политическая и нравственная определенность романа не может нравиться. Теми, кто отвергает удобную «диалектику», роман не может не быть высоко оценен за его высокий гражданский пафос, за восстановление в нем исторической справедливости, за его нравственную определенность.

Однако при любом отношении к «Белым одеждам» роман остается сложным художественным явлением. И мне до недавнего времени казалось, что почти через год после его выхода в свет полезно после всех непосредственных эмоций спокойно и объективно рассмотреть это густонаселенное, остросюжетное, стилистически многослойное произведение именно со стороны его художественного своеобразия. Надо ли при этом оговаривать, что художественность всегда сплавлена с нравственным смыслом произведения? А еще вернее, она-то и есть наиточнейший ключ к этому смыслу. Потому-то и казалось мне необходимым задержать взгляд читателя на некоторых частностях, в том числе и на неудачах писателя.

Стремление к предельной объективности сопровождало написание данной статьи до тех пор, пока 14 августа 1987 года я не прочитала в «Книжном обозрении» письмо в редакцию Татьяны Ивановой «Мини-„Белые одежды"», где критик с тревогой и гневом рассказала о том, что «Роман-газета» собирается выпустить в 1988 году сокращенный вариант произведения В. Дудинцева. Редактор «Роман-газеты» мотивирует свое намерение обычным для всех трудных случаев аргументом - нехваткой бумаги. Для всего хватает, только для писателя, молчавшего в течение двадцати лет, снова, видите ли, нет этой самой уже не реальной, а сакраментальной бумаги! Татьяна Иванова пишет: «Подвергать замечательный роман вивисекции прямо-таки варварская акция. Товарищ редактор!.. Не задумываясь, ни минуты не колеблясь, я отказалась бы от издания собственной книжки с просьбой передать всю бумагу роману «Белые одежды». Я почти стопроцентно уверена, что авторы книг, перечисленных в списке выходящих в «Роман-газете» в 1988 году, тоже пошли бы на жертвы, чтобы спасти роман «Белые одежды», от себя оторвали бы недостающие Дудинцеву листы... Можно бы, в конце концов, бросить клич по стране: собирайте макулатуру, иначе вам не удастся прочитать роман В. Дудинцева «Белые одежды» в полном объеме. Я уверена, мы собрали бы миллионы тонн».

Прочитав это страстное воззвание, и я пришла в ужас, когда представила себе, что именно и как можно сократить в романе, чтобы «Белые одежды» утратили свою белизну. И тут же судорожно стала вспоминать драматические эпизоды из истории советской издательской практики. История эта в чем-то достойна истории генетики. С драмой изданий советских классиков я столкнулась в конце 50-х годов, когда решено было выпустить вновь сочинения некоторых писателей 20-30-х годов. Существует закон, соблюдающий авторскую волю: после смерти писателя должно воспроизводиться последнее прижизненное его издание. Но вот при переиздании, например, Л. Сейфуллиной оказалось, что эти-то последние издания вовсе и не являются волей автора, а являются скорее свидетельством его безволия, его вынужденного согласия на исправления, которые впоследствии были признаны специалистами порчей текста, искажением его индивидуального и исторического своеобразия. Тексты пришлось восстанавливать по ранним изданиям. Воля автора как закон хороша, когда автору не выламывают рук. Наше общество некогда допускало такую издательскую практику. Сейчас, судя по письму Т. Ивановой, оно активно взбунтовалось против нее. Надо ли говорить, что автор данной статьи потому и рассказывает о ней, что солидарен с теми, кто защищаем действительную волю живого и тем более долго молчавшего автора.

Но как мне быть со своим собственным мнением, если я не считаю, как Татьяна Иванова, что в замечательном романе «Белые одежде» все - совершенство, «нет ни единого напрасного слова»? Напрасного действительно нет, но спорные - есть. И на этот счет читательских мнений тоже достаточно.

После некоторых раздумий я решилась все-таки оставить в статье все свои частные сомнения. Неужели же мне из тактических соображений кривить душой? Куда нас снова заведет такая тактика? Только оговорюсь еще раз и окончательно: критические соображения не имеют ничего общего с издательской практикой, а тем более не распространяются на распределение бумажных фондов. При всей нашей бедности мы все-таки достаточно богаты, чтобы издать В. Дудинцева в том виде, в каком на то его авторская воля.

Итак, должна признаться, что при первом знакомстве с «Белыми одеждами» меня коробили именно некоторые частности. Особенно на самых первых страницах. Действие романа начинается через месяц после печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года, когда Лысенко и К°, прикрываясь именем Мичурина, наконец-то подмяли под себя «высший эшелон» отечественной биологии, когда уже отреклись от того, чем занимались всю жизнь и на чем стояли два дня назад, поклялись в верности «народному академику» его вчерашние убежденные противники. «Пусть прошлое, которое разделяло нас с Т.Д. Лысенко... уйдет в забвение», - заклинал с трибуны академик П.М. Жуковский. «И я... категорически заявляю своим товарищам, что впредь буду бороться с теми своими вчерашними единомышленниками, которые этого не поймут и не пойдут за мичуринским направлением», - заявил С.И. Алиханян. Действие романа В. Дудинцева начинается через месяц после этих столичных событий, то есть в сентябре 1948 года, когда пламя инквизиторских костров должно было быть перенесено по воле «народного академика» в провинциальные научные центры. В один из них и приезжает эмиссар академика Рядно тридцатилетний Федор Иванович Дежкин - скромный, преданный, способный и потому уже начинающий сомневаться в абсолютной истинности учения своего покровителя. В институтском парке мимо Федора Ивановича, как на просцениуме, проходят будущие участники драмы. «Проход» реалистически объясняется тем, что ученые имеют обыкновение с утра получать спортивную зарядку: одетые в кеды и тренировочные костюмы, они и мелькают перед тем, кто среди них уже назван заочно Торквемадой, то есть великим инквизитором, посланцем самого папы. И вот эти бытовые подробности: кеды, ковбойки, тренировочные костюмы, бег трусцой, цветные лыжные шапочки, а далее - упоминание овощной базы, куда посылают ученых, курение сигарет (а не папирос, что более соответствовало бы изображаемому времени), популярное в 70-е годы выражение «до лампочки», упоминание как известного образца женских портретов Модильяни, фотографии обнаженных фигур из иностранных журналов (это в 1948 году?!) в комнате поэта Кондакова, цитаты из Библии в устах демократических кандидатов сельскохозяйственных наук - все это реалии из другой, более близкой нам эпохи, из эпохи многолетнего создания романа, но не его действия поначалу такие подробности сбивали, настораживали. Рядом с документальной точностью фактов и дат они выглядели недопустимой небрежностью.

Настораживало и другое: в иные моменты казалась уж слишком нарочито обостренной детективность сюжета. Нет, не там, где в конце романа выбравшие окончательно свой путь его герои спасают от преследователей выведенные генетическим методом сорта картофеля. Там напряжение сюжета соответствует напряженности идейно-политической борьбы. А каких только «детективных» поворотов на самом деле не было в этой борьбе! Но уж очень долго, по-детски настойчиво заставляет автор своего любимого Федора Ивановича мучиться ревностью к таинственно исчезающей возлюбленной, оказавшейся секретарем тайного генетического общества - «кубла», на изящном языке академика Рядно. Ну, а уж цветные скрепки (откуда сие в 1948 году?), рассыпав которые в брачную ночь, Федор Иванович должен был будто бы открыть мнимую неверность своей юной жены? Нет, нет, это уж слишком надуманно, это безвкусно...

Но когда снова задаешь себе вопрос: ну, зачем же Модильяни, о котором у нас в 1948 году мало кто думал, и Овощная база, которая тогда была в стороне от науки, зачем кеды и «до лампочки», - то тут же возникает и контрвопрос: ну, а так ли тебе все это важно? Только ли о далекой исторической драме, о советских генетиках роман Дудинцева? Когда ты вошел в главную струю его сюжетного развития - противостояние убежденных ученых лженауке, когда ты настроился на высокую волну главной этической темы романа - на доказательство «великой самостоятельности нашего сознания», когда ты вошел в особую поэтику романа - одновременно и верную фактам истории и гротескно-причудливую, тогда пришла мысль: а не есть ли «небрежности» во внешних подробностях - знак устремленности автора к некоему сверхобобщению, где само смещение временной перспективы - результат и способ расширения смысла данной истории? Писатель захвачен не только драматическим эпизодом из существования отечественной науки, но и постижением вообще «тайны» поведения «человеческой популяции», говоря на языке биологов, и отдельной личности в экстремальных ситуациях. Истории без героев и без подлецов не бывает, убеждает нас писатель.

И название романа, заимствованное автором из Библии, говорит о такой устремленности писателя от конкретного трагического факта истории к предельному его обобщению. Я позволю себе привести здесь те отрывки из «Откровения» Иоанна Богослова, которые породили название романа В. Дудинцева: «Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв... Впрочем, у тебя... есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны... Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни... Один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто и откуда пришли? Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь».

Любое из этих изречений могло стать эпиграфом к книге В. Дудинцева. Он выбрал лишь опознавательный знак этого места Апокалипсиса - белые одежды.

В одном из своих выступлений 1987 года Ч. Айтматов говорил о новой ступени художественного развития советской прозы, сравнивая ее тенденции с господствовавшим еще недавно в нашей литературе «бытоописующим» романом: «...Искусство может подняться на другой, как мне кажется, более высокий уровень, когда оно приобретает универсальное значение. Это уже новый горизонт, и тогда оно обращается не только к бытовым деталям, не только к тому, что происходит в действительности, но обращается к мифу, легенде, к каким-то крупным философским обобщениям... соотнося изображаемое не только с реалиями в каком-то небольшом регионе и определенной среде, но пытаясь распространить это на всю человеческую сущность. Быть может, наша литература только сейчас делает попытку ступить на эту ступень».

Конечно, советская литература делала такие попытки и раньше, конечно, Ч. Айтматов говорил в первую очередь о своем писательском опыте. Но и то безусловно, что усиление данной тенденции порождено сегодняшней необходимостью глобального масштаба в измерении любого частного явления - в пространстве и во времени. Если мы вынуждены соотносить свое будущее с будущим всего человечества, а, кажется, ни у кого не осталось сомнений в такой необходимости, то и корни современных событий мы ищем в глубинах истории человечества.

У В. Дудинцева нет прямого выхода к мифу, как в «Плахе» Ч. Айтматова или в романе В. Тендрякова «Покушение на миражи». Способы философских обобщений в «Белых одеждах» - умственные разговоры героев, склонных выражать мысли в законченных формулах этического смысла, и сквозные поэтические метафоры. Повторяясь и варьируясь, они обретают символический смысл, обозначают ведущие мотивы и темы. С помощью такой повторяющейся метафоры усиливается смысловая нагрузка и на, казалось бы, самую реальную и будничную подробность. Способы в мировой литературе не новые, но приложенные к новому содержанию, они, как показал роман В. Дудинцева, сохраняют жизнеспособность, хотя и таят в себе опасность отвлеченности.

Поняв сверхзадачу писателя, ради правды и прямоты ее выражения ты отметаешь коробящие частности, небрежные подробности, искусственность в построении иных психологических этюдов, нагнетание сюжетной занимательности.

Ведь мы сами были пусть и пассивными, но участниками такого рода трагических шоу, которые в полном соответствии с истиной изобразил автор «Белых одежд», передавая, например, атмосферу общих собраний во времена, когда «многоголовое безумие вот уже несколько лет все сильнее давало о себе знать» и «огромная страна содрогалась от этой дури». Или только генетики подвергались подобного рода травле? Или не слышали мы таких же зловещих обвинений в театре, литературе, музыке? Вот и В. Амлинский в своей лирической повести сегодня подтверждает: «Лысенки от культуры оценивали оперу Шостаковича как сумбур вместо музыки, громили Ахматову, Платонова, отторгали от отечественной словесности Достоевского, Цветаеву, Зощенко, Бунина... Многие вариации Лысенко задавали тон, диктовали, говорили от имени народа. Им противостояла руганая, оболганная, отбивавшаяся от их нападок, клеветы, давления, ярлыков несломленная отечественная интеллигенция». Хотя и не совсем понятно, почему в этом перечне разделены Ахматова и Зощенко, но спасибо за слово защиты оболганной не единожды интеллигенции. Хотя Дудинцев здесь точнее Амлинского: была и несломленная, была и погубленная, но была и сломленная. Комические супруги Вонлярлярские в «Белых одеждах» - пример таких сломленных. Не самый гадкий пример, но пример, достойный той карикатуры, которую нарисовал В. Дудинцев. Видели мы и таких, но чаще было не до смеха. Смех приходит позднее.

Сцены общих собраний биологов в «Белых одеждах», в которых изображено, как прорабатывают генетиков, я не могла читать и не могу перечитывать без нервной дрожи. Это даже не эстетическое воздействие, это прямое воздействие разбуженной исторической памяти. Ты вновь вживе ощущаешь молодое свое недоумение перед беспардонной наглостью хищного гона намеченной заранее жертвы. И больше, чем покаяния не виновных, но обвиняемых, потрясало, когда твой ровесник, вчерашний твой товарищ, такой же студент или аспирант, вдруг публично обрушивал на седую (или молодую) голову учителя нелепейшие, дикие, невежественные домыслы и оскорбления. В науке можно пытаться что-то доказать - но что можно доказать в литературе, в музыке? Пытались, доказывали. Это страшное и жалкое зрелище осталось навсегда перед глазами. Но кто, как и когда сумел выбрать твоего ровесника и тайно подготовить его к роли молодой резвой гончей? Как именно это делалось? За одно то, что В. Дудинцев рассказал об этих «тайнах», великая ему благодарность. Эти «тайны» так нехитры, грубы и кровавы: «Массовые психозы хорошо удаются, когда они кому-нибудь выгодны». Как в любом преступлении: ищи, кому оно может быть выгодно.

Знали или не знали - вот постоянная до сих пор тема упоров свидетелей тех старых и страшных событий. Я не верю в невинное незнание смысла происходящего теми, у кого гоны проходили на глазах, то есть нынешним старшим поколением начиная примерно с моего собственного, того, которое старшеклассниками встретило войну. Знали. Но одни хотели знать и знали, а другие не хотели знать и делали вид, что не знают. Но, может быть, знали без подробностей, в общих чертах? Нет, скорее именно случайные подробности тщательно скрываемых тайн с неопровержимой доказательностью свидетельствовали о преступлении. Газетные обличения мы могли иной раз и пропустить: наши молодые глаза к ним с детства привыкли. Но как могло удасться тем, кто не знал, уйти, спрятаться от мелких, лезущих в глаза подробностей? Все от всех не спрячешь.

Помню зловеще-веселую вечеринку начала 1953 года в тесной комнатке одного из арбатских переулков. У многих из присутствующих молодых людей были основания пребывать в приподнято-настороженном настроении: в воздухе угарно пахло дымом инквизиторских костров. Я в доме этом была впервые, и мне бросился в глаза стоящий на краю старого буфета мужской фотографический портрет в рамке. Я спросила у молодой хозяйки дома, кто это. «Сабинин. Мой учитель». И чувствую, что больше спрашивать не надо. Мы тогда хорошо чувствовали, когда надо остановиться в расспросах. Но тут же сквозь звон разнокалиберных стаканов чей-то разъясняющий шепот: «Биолог. ВАСХНИЛ. Самоубийство. Лысенко». Имевший уши слышал, имевший глаза видел. Ветер истории проносится слишком низко над нашими головами, чтобы не видеть и не слышать.

Я не знаю, может быть, это только на нас, кто был свидетелем излюбленных спектаклей великой, но, к счастью для оставшихся в живых, истекающей эпохи, так безотказно и сильно действуют историческое знание, историческая правда, которые несет в себе роман В. Дудинцева? При всей авантюрной увлекательности его сюжета он нелегок для понимания и, вероятно, спорен в отдельных отвлеченных суждениях автора и героев, а роман до предела насыщен их мыслями и разговорами.

Но вот педагог В. Свирский из Риги пишет в «Известиях» статью «История умалчивает» о недостатках школьных учебников по истории: «Посмотрите, как в 10-м классе трактуется печально знаменитая сессия ВАСХНИЛ: «В области биологии у советских ученых тоже имелись определенные достижения. Но после состоявшейся в 1948 году сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, президентом которой в то время был Т.Д. Лысенко, здесь воспреобладало направление, теоретические положения которого в дальнейшем не получили экспериментального подтверждения и не нашли производственного применения». Это, безусловно, шедевр! - восклицает автор статьи в «Известиях» (а мы можем добавить, что примерно то же написано о Лысенко в БСЭ) и продолжает:- От ученика исхитрились скрыть главное: почему «воспреобладало» и к каким тяжелейшим последствиям это привело... По форме вроде бы не такой уж и грех против правды, а по сути - кощунство! Издевательство над здравым смыслом, наукой (и биологической и исторической), памятью. А ведь какая возможность открывается тут перед авторами учебников! Побеседовать с юным читателем об истинном служении науке, о ее героях. Рассказать о тех, кто не отрекся от идеи, не прислуживал конъюнктурщикам. Показать, что подвиг Н.И. Вавилова и других ученых сродни подвигу Дж. Бруно».

Но пока таких учебников нет. Они не написаны. Пока их пишут, пусть молодые люди, читая нынешние журналы и книги, думают. Книги о противостоянии отечественных генетиков очень разные, но в каждой из них есть доля исторической истины.

Имя биолога Сабинина входит в траурный список жертв Лысенковского террора, приведенный в тексте романа «Белые одежды». Роман своеобразно построен в смысле смелого соединения документальных фактов, подлинных имен и свободного художественного вымысла. Главные действующие лица в «Белых одеждах» - то, что называется «типические художественные образы», и часть из них - образы ярко гротескные. А рядом как достоверный фон присутствуют и упоминаются лица исторически подлинные: Сталин, Лысенко, тогдашний министр Кафтанов. И мемориальный перечень подлинных имен ученых-биологов, противостоявших научному шантажу и блефу, замыкает имя вымышленного подвижника и мученика. Вот этот список, его не грех повторить: Н.И. Вавилов, Г.Д. Карпеченко, Д.А. Сабинин, Г.А. Левитский, Н.М. Тулайков и... герой «Белых одежд», создатель нового морозоустойчивого сорта картофеля Иван Ильич Стригалев. Его гибель входит в авторский нравственный итог истории, лежащей в сюжетной основе романа, отразившего главный смысл событий конца 40-х годов в отечественной биологии.

Имени Стригалева, естественно, нет в стенографическом отчете сессии ВАСХНИЛ 1948 года «О положении в биологической науке». В. Амлинский в своей повести об отце процитировал целые страницы из этой увлекательной книги, и они читаются здесь как законченная драма. Но вот она и сама передо мной - эта книга, библиографическая редкость, изданная в 1948 году двухсоттысячным тиражом и, кажется, не сжигавшаяся на задних дворах институтов и библиотек в отличие от книг генетиков. А какой памятник инквизиторских обвинений, пристрастных публичных допросов, прямого переведения научных вопросов и человеческих судеб «в идеологическую плоскость», а также попыток мужественного противостояния и, увы, униженных покаяний даже и замечательных людей!

Который раз при обращении к нашей истории задаешь себе вопрос: что двигало кающимися перед очевидной для них ложью? А что двигало Галилеем?

Роман «Белые одежды» с психологической точностью и пластической убедительностью отвечает на этот вопрос образом и судьбой академика Посошкова: история приспособления, расчетливого отступничества, мужественного покаяния и, наконец, самоубийства.

Образ пропасти и провала, сопутствующий с самого начала появлению Посошкова в романе как увертюра к теме, символизирует гибельность такого пути. Гибель могла быть рамой, могла растянуться на годы. Эпикуреец, он выбрал судьбу Петрония. Страх утонченных чувств перед изощренно грубым унижением, страх избалованного эстета перед силой, страх просвещенного ума перед тупым торжеством невежества - все эти виды страха иногда оказываются сильнее страха самой смерти, освобождающей смерти. В ярком белом свете драгоценной лампы, в отблесках не менее драгоценной картины известного художника, под звуки возвышающей душу музыки уходит из жизни академик Посошков, и гибель его остается в памяти читателя как законченное и ясное живописное полотно: красота не совместима с подлостью.

А вот поведение центрального действующего лица в романе «Белые одежды» - Федора Ивановича Дежкина - не так ясно, как его учителя академика Посошкова. Но прежде чем попытаться в нем разобраться, обратим внимание на некоторые «частности» романа В. Дудинцева - они того заслуживают. Несмотря на отмеченные нами «небрежности», роман написан очень изощренно.

Случайны, например, или не случайны имена главных его действующих лиц: Федор Иванович Дежкин и Иван Ильич Стригалев? Иван да Федор - и внимания сначала не обратишь на эти наипростейшие имена. Тем более что в обширном, густонаселенном романе В. Дудинцева есть и Михаил, и Василий, и Алексей, и Александр. Любое из этих имен кажется легко заменяемым. Но читатель романа довольно скоро начинает замечать некую особую, усиленную, смысловую нагрузку на выбор автором некоторых имен. «Был Бревешков, а стал Красновым, был Прохором, теперь ты - Ким», - сочиняет поэт Иннокентий Кондаков, колоритнейший персонаж романа, чьи стихи то и дело по разным поводам врываются в прозу и играют свою сюжетную роль. Эти же комические строчки о Киме Краснове, некогда носившем имя Прохора Бревешкова, особенно запоминаются. Обыгранная поэтом замена имени - знак маски, личины опричника. Сегодня скорее можно было бы встретить обратную замену - в сторону, так сказать, народных начал, сегодня Прохор был бы для подобного деятеля подарком судьбы. Но ведь роман все-таки, даже при смещенности некоторых внешних реалий, относится к событиям почти сорокалетней давности. Иные времена, иные вкусы.

Например, Спартак Степанович - еще один персонаж «Белых одежд». Здесь несколько комическое сочетание античного героического имени с прозаически-домашним отчеством - простой знак невежественности сытого бюрократа, знак мнимой величины.

Ну а сколько оттенков в сложной шре разных звучаний имени самого Рогатого - «народного академика» Рядно, одного из запевал «лысенковско-мичуринской науки», обер-егеря в данной охоте, по слухам, распивающего чаи с самим Сталиным и одним этим предполагаемым фактом защищающего свои идеи от проверки? Можно о таком явлении написать так, как написал В. Амлинский: «Многие творили легенду о «народном академике», сознательно и бессознательно лгали, а некоторые и верили по невежеству. Писатели и кинематографисты, ничего не понимавшие в науке, даже воспевали его, получая за это почетные звания и премии. Но что с них спросить - приспосабливались ко времени, не ведая да и не желая понять истину, бойкие пропагандисты передовых идей». Странная, конечно, для писателя снисходительность к коллегам по перу, но, вероятно, это лишь небрежность чисто публицистического слова. У В. Дудинцева же «народный академик» воссоздан в пластический образ, где каждая подробность внешности, жеста, а особенно речи раскрывает общий смысл явления. Фигура Рядно - самая замечательная художественная удача романиста. И тем более интересна авторская игра вокруг его особенного и тоже имеющего «двойнические» свойства имени: деревенское - Касьян Демьянович настойчиво возводится академиком в византийское - Кассиан Дамианович, указывая на ампирные вкусы героя эпохи и на не менее ампирные его притязания на единодержавную власть в данной области - в биологии, в этой тихой науке, ставшей вдруг на несколько лет одной из центральных гладиаторских арен империи. Но только ли такой смысл в имени Рядно? «Не переиначивай батькины мысли!» - отечески осаживает академик «своего Федьку», поучая сынка, что «карьеризм... свойство всей мыслящей материи». «Батько Рядно» - не слышится ли вам за этим новым, но словно бы и знакомым звукосочетанием ночной топот лихих коней, шелест черного пиратского знамени, разбойничий посвист нагайки в степных просторах - страшный известный аккомпанемент революции? Батько Рядно - батько Махно... Да неужели случайны у художника такие звуковые ассоциации? Могло бы ведь быть и трехсложным это зловещее обозначение Рогатого, ан нет, хватит и двух слогов, они-то многое и подскажут: хоть и в академических рамках дискуссий и экспериментов, а все то же - грабеж, наглый обман, анархия невежества, завораживающая обаянием народной стихии и почвы, и в перспективе - черное клеймо истории на века.

И чем внимательнее вглядываешься в многослойный роман В. Дудинцева, тем настойчивее возникают постоянные ассоциации и вокруг этих имен: Иван Ильич и Федор... нет, все-таки только Иванович, а не Михайлович. Последнее было бы уж слишком прямо и назойливо в романе, где имя Достоевского упоминается не раз. Оно здесь явный опознавательный знак литературной традиции, романной школы, философской преемственности, этического ориентира. Упоминается «Преступление и наказание», упоминается «Идиот». Мало того, духовное «братание», «двойничество» соперников в любви - прямая сюжетная цитата из «Идиота». А вот «Бесы» не упоминаются. А могли бы. Очень даже могли бы.

В некий провинциальный город съезжаются вдруг тайные и явные эмиссары из центра, друзья-враги... Если бы здесь еще упоминались и «Бесы», это было бы уж слишком прямо. Эстетика тоже предпочитает намек и иносказание, как выражается В. Дудинцев по поводу иной области человеческого бытия.

Имени Толстого в романе нет. Толстого нет, а смерть Ивана Ильича есть. И молчаливая гибель того, кто носит такое неприметное и знакомое имя - Иван Ильич, - представляется также знаком и скрытой ассоциации и скрытой полемики.

Мне могут сказать: что за натяжка по столь внешнему поводу? У Толстого речь идет о благополучном чиновнике, только перед смертью задумавшемся о смысле жизни и прозревшем, что он жил не так, как надо. Здесь же, в «Белых одеждах», имя Ивана Ильича носит бывший лейтенант Отечественной войны, освобождавший узников фашизма, стойкий солдат отечественной науки, уже однажды отсидевший лагерный срок за свою стойкость, русский интеллигент в самом благородном смысле этого слова, человек, не очень-то заботящийся о своих удобствах и пренебрегающий своими страданиями. Ложка каши и глоток сливок из специальной бутылочки, носимые больным в кармане, - вот и все внимание к своему страдающему телу, в то время как героя Толстого телесные муки поглощают целиком. Что же общего, кроме имени?

«Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая и обыкновенная и самая ужасная», - пишет Толстой. Ужас обыкновенного и невыносимость того, что сам ужас становится обыкновенным. Конкретное наполнение этой формулы в XIX и в XX веках (ровно сто лет разделяют двух Иванов Ильичей) совершенно различно. Нравственный итог XIX века, выраженный Толстым, заключался в недопустимости для человека бессмысленной жизни, вне служения другим людям. Нравственный итог XX века заключается в призыве к ответственности тех самых людей, назовите их как хотите - «коллектив», «масса», - которые, не замечая подвигов во имя их, с аппетитом проглатывают личность.

В романе В. Дудинцева, в обширном пласте философских и этических размышлений героев, постоянно возникает описание картины Антонелло да Мессины на известный сюжет казни святого Себастьяна. В разные моменты судьбы героев романа картина как бы поворачивается к ним и к читателю разными своими значениями. Одно из ее толкований такое:

«Вот видишь, на переднем плане человек. Умирает. Не зря умирает, а за идею. А все равно тяжело. А сзади - те, для кого он шел на опасное дело. На балконах горожанки вывесили ковры... Женщина стоит с младенцем, погрузилась в свое материнство. Ну - ей разрешается. Пьяница на мостовой грохнулся и спит. Вдали, посмотри, два философа прогуливаются в мантиях. Беседуют. Солнце ходит вокруг Земли или Земля вокруг Солнца?.. Ничего еще не доказали, а в мантию уже влезли. А вот тут, справа, два военных. Беседуют о том, как провели вчера ночь. «Канальство, - один говорит. - В пух проигрался, туды его... Но выпивка была знатная. Еле дорогу нашел в казарму». И другой что-то серьезно толкует. А тут человек умирает, в самом центре площади. И все, видишь, ухитряются этого не замечать! Им до лампочки, Федька. Абсолютно до лампочки всем... Когда жгли у вас книга на хоздворе, я все время смотрела на эту картину...»

Кстати, этот рассказ одной из героинь романа о равнодушии массы к жертвам и жертвоприношениям характерен и для стиля «Белых одежд». В качестве примера этого свойства «человеческой популяции» - старинная итальянская картина, в качестве научной гипотезы - вращение Земли вокруг Солнца, в качестве речевой выразительности - и совсем гоголевское «канальство» и наше сегодняшнее «до лампочки», этот стилевой сплав, эта речевая амальгама как раз и свидетельствует о том, о чем говорилось выше: об устремленности автора «Белых одежд» от достоверных исторических фактов к предельному обобщению морально-философских истин. Одна из них и последует тут же за описанием картины казни святого Себастьяна: «Практика жизни установила... точно установила, что зло и вчера и сегодня было и будет одно и то же. Нечего запутывать дело! И вчера и сегодня оно выступало в виде умысла, направленного против другого человека, чтоб причинить ему страдание. Практика жизни с самых первых шагов человека во всех делах ищет прежде всего цель делающего. Я бы сказал, первоцель. Она смотрит: кто получает от поступка удовольствие, а кто от того же дела страдает. С самого начала начал - три тысячи лет назад в самых первых законах был уже записан злой умысел. Злой! Он уже был замечен человеком и отделен от неосторожности, в которой злого умысла нет. И этот злой умысел так и переходит без изменений из столетия в столетие, из закона в закон. Вот это и есть факт, доказывающий историческую неизменяемость зла. Безвариантность...»

В этой своей уверенности В. Дудинцев выступает прямым продолжателем наших великих писателей-мыслителей прошлого века. Однако они, так много предвидевшие и о стольком нас предупредившие, были обеспокоены, быть может, в первую очередь возможным отказом будущего человечества от религиозных основ нравственности.

Роман Дудинцева насыщен библейскими цитатами и евангельскими ассоциациями в не меньшей степени, чем романы Достоевского. Таким способом современный писатель укореняет частный сюжет из истории советской науки в истории человечества. Однако В. Дудинцев утверждает своим романом силу нравственности, основанной не на вере, а на знании. На знании научном, на знании историческом, на знании этическом. На стремлении к точному знанию, на доверии к добытому знанию, на стойком следовании знанию, в котором ты убежден. Доверяя - проверяй!

Но так ли уж далека эта этическая убежденность от той, которую провозглашала религия великих русских писателей XIX века, и в первую очередь Толстого? «Ему вдруг открылась совершенно новая для него вера, разрушившая все то, во что он прежде верил, открылся мир здравого смысла. Поражало его... больше всего здравый смысл, признаваемый обязательным для всякого познания. Поразило то, что надо верить не тому, что старики сказывают, даже не тому, что говорит поп, ни даже тому, что написано в каких бы то ни было книгах, а тому, что говорит разум. Это было открытие, изменившее все его мировоззрение, а потом и всю его жизнь», - рассказывает Толстой о крестьянине Егоре Кузьмиче и, конечно, о самом себе («Нет в мире виноватых»).

Вековой круг, пройденный человечеством по путям, только в самых общих чертах предсказанных великими умами, сопровождался и сопровождается преступлениями такого масштаба, что и ими они не могли быть угаданы. Это заставляет и нас, обыкновенных людей, и наших лучших писателей особенно снова и снова искать ответа на вопрос: где же пролегает граница между верой в безусловные истины и точным знанием этих истин? Эти, казалось бы, отвлеченные и общие вопросы на протяжении нашей жизни то и дело оборачивались своей практической, своей мучительной, своей кровавой стороной. Сегодня человечество казнит последних преступников фашистских злодеяний - последних не потому, что возмездие совершилось и их уже мало осталось, а потому, что т а, наша, эпоха истекает. А ведь многие из преступников верили, что и они служат истории, высоким ее идеалам. Верили? Но может ли обладатель нормального здравого смысла, видя ужас концентрационного лагеря или хотя бы только слыша о нем, верить, что через него лежит путь к истине и всеобщему благоденствию? Верить может, но знает он другое: то, что видят его глаза и слышат его уши, то, что «говорит разум».

Автор романа «Белые одежды» настаивает не только на безвариантности зла, но и на его самосознании. «И отлично ведь знает, что плохо, а что хорошо», - думает Федор Иванович Дежкин о доносчике Краснове. «Зло, отлично знающее свою суть, как всегда, маскировалось добрыми намерениями», - возводит герой романа ту же мысль в четкую этическую формулу. Насыщенность ими вообще характерна для романа.

Судьба главного действующего лица романа воплощает собою и внутренний и внешний драматизм выбора. Эта судьба ставит и перед читателем много сложных вопросов для размышлений.

Торквемада, как прозвали генетики опального города Федора Ивановича Дежкина, довольно быстро переходит в стан тайных противников Рогатого, становится спасителем ценнейших плодов генетической селекции картофеля и, наконец, полным двойником сгинувшего Ивана Ильича, затравленного овчарками академика Рядно.

Приходилось слышать от читателей «Белых одежд» сомнение: как же мог честный ученый, бескорыстный человек, самоотверженный общественный деятель стать правой рукой Рогатого, его любимцем и надеждой? Словно мы не знаем таких примеров на всех уровнях нашего общества! В применении к теме романа В. Дудинцева на этот вопрос есть два рода ответов: научно-исторические и нравственно-психологические.

Писатель изобразил различные пружины выбора, столь важного для всех нас в самых разных областях деятельности и разных исторических ситуациях. Федор Иванович превращается из готового карать великого инквизитора в гонимого двойника Ивана Ильича и столкнувшись с очевидностью научных достижений последнего, и восхитившись его подвижничеством, и мучаясь совестью за свое детское преступление, когда он сделал «честный донос», погубил человека, и постепенно убеждаясь в тайном хищничестве гонщиков, присваивающих плоды трудов своих противников, и, наконец, через судьбу своей невинно арестованной жены. Для подвига, как и для самоубийства, редко бывает достаточно одной причины.

Что касается научно-исторических причин превращения героя «Белых одежд», то для их понимания полезно еще раз обратиться к отчету сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Поначалу даже и на этой сессии победителей «классические генетики» еще пытались серьезно, научно спорить с лысенковцами, хотя с ужасом открещивались от изобретенного последними клейма вейсманистов-лорганистов, имевшего в глазах непросвещенной толпы знак непонятного и потому зловещего проклятия. И хотя схема строения хромосомы была предложена учеными еще в 20-е годы, в 1948 году на сессии ВАСХНИЛ И.А. Рапопорт говорил: «Мы сейчас находимся на грани крупных открытий в области генетики». Только на грани открытий, но самого гена еще никто не видел. И, сравнивая вычисленный, никем еще не виданный ген с открытым благодаря микроскопической технике фагом, И.А. Раппопорт уверял собравшихся ученых: «Ген - это единица еще более таинственная, еще более далекая от возможности наглядного показа, но, во всяком случае, это - единица материальная, в отношении которой имеется возможность прийти к большим практическим успехам». Механизм наследственности только искался, сомнения и колебания, естественно, сопровождали поиски и открытия. Так что в полном согласии с историей В. Дудинцев изобразил, как Федор Иванович Дежкин и его друг Василий Степанович Цвях, хоть и посланцы Рядно, но приехали проверять работу института с чистыми намерениями. Ведь и Иван Ильич Стригалев, погибший за генетику, - недавний лысенковец, ведь и он раньше молился на Рядно.

Вот в этом «молился» - переход к нравственно-психологическому гипнозу, чуть было не превратившему честного Федора Ивановича в Торквемаду. Гипноз заблуждений находится в прямой зависимости от образа самого «батьки», великолепно живописуемого В. Дудинцевым.

Почему чистый, прямой Шатов в известном романе Достоевского мог несколько лет жить под воздействием Ставрогина? Обаяние сильной личности, окрашивающей своим обликом идею, заражающей ее положительным или отрицательным зарядами, - великая сила, источник той самой слепой веры, против которой выступает автор «Белых одежд».

Я не берусь бедными своими словами передавать живописные краски и гротескные линии в портрете академика Рядно, созданном В. Дудинцевым. Тут глубокое понимание явления находится почти на грани эстетического любования его законченностью. Тут негодование переходит в смех, отстраняющий это явление от читателя в нечто такое обособленное, что и на страшную силу можно смотреть сверху вниз, смотреть тем самым «тициановским» взглядом, которым автор постоянно награждает своего героя.

Ключевые слова: Владимир Дудинцев, "Белые одежды", критика на творчество Владимира Дудинцева, критика на произведения Владимира Дудинцева, анализ произведений Владимира Дудинцева, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 в.

---