Вы знаете, за что Светлане Алексиевич присудили Нобелевскую премию? Нет, не за ее творчество. А за то, что она объявила на весь мир, что Россия - страна-оккупант по отношению к Украине. Нобелевская премия, к сожалению, давно превратилась в политический инструмент. Доверять ей можно весьма относительно. То же было с присуждением Нобелевской премии Борису Пастернаку, Иосифу Бродскому, Александру Солженицыну, академику Сахарову...
Если у Светланы Алексиевич осталась хоть капля совести, она должна отказаться от Нобелевской премии. Вот такой мой вердикт.
___________________________
Россия - это секонд-хенд: самые громкие цитаты нобелевского лауреата Светланы Алексиевич
Лауреатом Нобелевской премии по литературе за 2015 год стала белорусская писательница Светлана Алексиевич. Премия присуждена с формулировкой «за многоголосное творчество — памятник страданию и мужеству в наше время». Алексиевич, автор "Чернобыльской молитвы" и знаменитой книги "У войны - не женское лицо", в последние годы стала источником многих неоднозначных высказываний о России, ее истории, народе и политическом развитии. Ruposters предлагает ознакомиться с самыми яркими цитатами Алексиевич последних лет.
О Москве и КНДР
Я недавно вернулась из Москвы, застала там майские праздники. Слышала, как неделю гремели по ночам оркестры и танки по мостовым. Ощущение, что побывала не в Москве, а в Северной Корее.
О Победе и пустоте
В огне войны сгорели миллионы, но и в вечной мерзлоте ГУЛАГа, и в земле наших городских парков и лесов тоже лежат миллионы. Великую, несомненно, Великую Победу сразу предали. Ею заслонили от нас сталинские преступления. А теперь победой пользуются, чтобы никто не догадался, в какой пустоте мы оказались.
О радости после возвращения Крыма
Митинг за победу в Крыму собрал 20 тысяч человек с плакатами: "Русский дух непобедим!", "Не отдадим Украину Америке!", "Украина, свобода, Путин". Молебны, священники, хоругви, патетические речи - какая-то архаика. Шквал оваций стоял после выступления одного оратора: "Русскими войсками в Крыму захвачены все ключевые стратегические объекты…" Я оглянулась: ярость и ненависть на лицах.
Об украинском конфликте
Как можно заливать страну кровью, производить преступную аннексию Крыма и вообще разрушать весь этот хрупкий послевоенный мир? Нельзя найти этому оправдания. Я только что из Киева и потрясена теми лицами и теми людьми, которых я видела. Люди хотят новой жизни, и они настроены на новую жизнь. И они будут за нее драться.
О сторонниках президента
Даже страшновато разговаривать с людьми. Только и твердят «крымнаш», «донбасснаш» и «Одессу несправедливо подарили». И это всё разные люди. 86% сторонников Путина — это реальная цифра. Ведь многие русские люди просто замолчали. Они напуганы, как и мы, те, кто находится вокруг этой огромной России.
Об ощущении от жизни
Один итальянский ресторатор вывесил объявление «Русских не обслуживаем». Это хорошая метафора. Сегодня мир снова начинает бояться: что там в этой яме, в этой бездне, которая обладает ядерным оружием, сумасшедшими геополитическими идеями и не владеет понятиями о международном праве. Я живу с ощущением поражения.
О русских людях
Мы имеем дело с русским человеком, который за последние 200 лет почти 150 лет воевал. И никогда не жил хорошо. Человеческая жизнь для него ничего не стоит, и понятие о великости не в том, что человек должен жить хорошо, а в том, что государство должно быть большое и нашпигованное ракетами. На этом огромном постсоветском пространстве, особенно в России и Беларуси, где народ вначале 70 лет обманывали, потом еще 20 лет грабили, выросли очень агрессивные и опасные для мира люди.
Взгляните на Прибалтику - там сегодня совсем другая жизнь. Нужно было последовательно строить ту самую новую жизнь, о которой мы столько говорили в 90-е годы. Мы так хотели действительно свободной жизни, войти в этот общий мир. А сейчас что? Секонд-хенд полный.
О новых точках опоры для России
Ну уж точно не православие, самодержавие и что там... народность? Это тоже такой секонд-хенд. Надо искать эти точки вместе, а для этого - разговаривать. Как польская элита говорила со своим народом, как немецкая элита говорила после фашизма со своим народом. Мы эти 20 лет пребывали в немоте.
О Путине и церкви
А Путин, похоже, пришел надолго. Опрокинул людей в такое варварство, такую архаику, средневековье. Вы знаете, это надолго. И еще церковь в этом участвует… Это не наша церковь. Церкви нет.
О Майдане
Они там, в Кремле, не могут поверить, что на Украине произошел не нацистский переворот, а народная революция. Справедливая… Первый Майдан вырастил второй Майдан. Люди сделали вторую революцию, теперь важно, чтобы политики ее опять не проиграли.
ВСЕ ФОТО
Премия присуждена "за ее многоголосое творчество - памятник страданию и мужеству в наше время", сообщает комитет по присуждению премии.
По данным британских букмекеров, Алексиевич была главным претендентом на звание лауреата 114-й Нобелевской премии по литературе. Она соперничала с Харуки Мураками, Нгуги Ва Тхионго, Джойс Кэрол Оутс и Филипом Ротом. Также в списке Ladbrokes, о котором рассказывает ТАСС, оказались Урсула ле Гуин, Милан Кундера, Боб Дилан, Кормак Маккарти, Нил Гейман, Джордж Р. Р. Мартин, Иэн Макьюэн, Маргарет Этвуд, Том Стоппард, Умберто Эко, Евгений Евтушенко и другие.
Алексиевич уже прочили Нобелевскую премию в 2013 году, но тогда награда ушла Элис Монро из Канады. Белорусская писательница известна художественно-документальными произведениями "У войны не женское лицо", "Цинковые мальчики", "Чернобыльская молитва", "Время сэконд хэнд" и др. Она обладатель премии Ремарка (2001), национальной премии критики (США, 2006) и приза зрительских симпатий "Большой книги" 2014 года.
Нобелевская премия по литературе - ежегодная награда за достижения в области литературы. Вручается с 1901 года Нобелевским фондом. Лауреатом премии 2014 года стал французский писатель Патрик Модиано, автор книг "Кафе утраченной молодости", "Горизонт" и "Улица темных лавок".
Алексиевич стала первым представителем Белоруссии - лауреатом Нобелевской премии по литературе. Предыдущим русскоязычным автором, получившим эту награду, был Иосиф Бродский (1987 год). Лауреатами премии также становились Александр Солженицын (1970 год), Михаил Шолохов (1965 год), Борис Пастернак (1958 год) и Иван Бунин (1933 год).
Алексиевич: "Позади меня море крови и гигантская братская могила"
Два года назад писательница, получившая премию мира Союза немецких книготорговцев, выступила с речью, посвященной советской истории, человеческому достоинству, правде и свободе, о которых она говорит в своих произведениях.
"Всех нас пугает, что Зло становится все изощреннее и необъяснимее. Мы не можем уже, как герои Чехова, воскликнуть, что через 100 лет небо будет в алмазах и человек будет прекрасен. Мы не знаем, какой будет человек", - обратилась она к современникам.
"Я написала пять книг, но на самом деле почти 40 лет я пишу одну книгу. Веду русско-советскую хронику: революция, ГУЛАГ, война... Чернобыль... распад "красной империи"... Шла следом за советским временем. Позади море крови и гигантская братская могила. В моих книгах "маленький человек" сам рассказывает о себе. Песок истории. Его никто никогда ни о чем не спрашивает, он исчезает бесследно, унося свои тайны с собой. Иду к безмолвным. Слушаю, выслушиваю, подслушиваю. Улица для меня - хор, симфония. Бесконечно жаль, сколько всего сказано, прошептано, выкрикнуто в темноту. Живет только миг. В человеке и человеческой жизни так много того, о чем искусство не только не сказало, но и не догадывается. И все это блеснуло и тут же исчезает, а сегодня исчезает особенно быстро", - цитировала признание Алексиевич "Российская газета" .
Как говорила писательница, она всегда ищет "человека потрясенного", который поражен тайной жизни, другим человеком. "Воспоминания - капризный инструмент. Человек складывает туда все: как он жил, что читал в газетах, слышал по телевидению, кого встретил в жизни. Наконец, счастлив он или не счастлив. Свидетели меньше всего свидетели, а актеры и творцы. Невозможно приблизиться к реальности вплотную, между реальностью и нами - наши чувства. Понимаю, что имею дело с версиями, у каждого своя версия, а уже из них, из их количества и пересечений рождается образ времени и людей, живущих в нем. Именно там, в теплом человеческом голосе, в живом отражении прошлого скрыта первозданная радость и обнажается неустранимый трагизм жизни. Ее хаос и страсть. Единственность и непостижимость. Все - подлинник", - поясняла она.
Светлана Алексиевич родилась в 1948 году, окончила отделение журналистики Белгосуниверситета им. Ленина. Работала воспитательницей в школе-интернате, учительницей, затем журналистом. Писательством занялась в 1975 году. Ее первая книга, "У войны не женское лицо", два года пролежала в издательстве. Автора обвиняли в пацифизме, натурализме и развенчании героического образа советской женщины.
В настоящее время книги Алексиевич изданы в 19 странах мира, в том числе США, Германии, Великобритании, Японии, Швеции, Франции, Китае, Вьетнаме, Болгарии, Индии. С начала 2000-х годов Алексиевич живет на Западе.
22:41 — REGNUM
Считается, что независимая от Запада политическая позиция Нобелевского комитета вне подозрений, как и жена Цезаря. Сомневающиеся в этом считают, что причина, по которой Запад наградил Светлану Алексиевич — антисоветская направленность и лживость её как бы документальных произведений. Во лжи, в кощунстве писательницу обвиняли участницы Великой Отечественной войны, ветераны войны в Афганистане и их близкие. Ложь во всём — даже в формулировке Нобелевского комитета «за многоголосое звучание её прозы и увековечивание страдания и мужества».
Светлана Алексиевич в числе прочих «перестроечных разоблачителей» несёт свою долю вины в дискредитации советского государства, в разрушении СССР и в кровавых событиях, сопровождавших развал или последовавших за ним. Не о том ли «мужестве», с которым Алексиевич и ей подобные обрекали миллионы наших соотечественников на вечные (вот оно «увековечивание») страдания в разгромленной перестроечниками стране, говорит формулировка награды?
Согласен, заслужила Алексиевич от Запада награду — бывает, дело житейское, на войне как на войне. Когда-то именно под таким предлогам «нобеля» за литературу и Пастернак получал, и Солженицын.
Да и сами западные СМИ не стали скрывать политическую причину этого награждения. На первой встрече с иностранными журналистами 10 октября с.г. в Берлине большинство вопросов Алексиевич были откровенно политическими. Например, почему в России считают, что премию ей дали за позицию против Путина…
Пришлось ещё раз перечитать её книгу «Цинковые мальчики». Первые, давние впечатления и оценки только усилились. Идеологическая диверсия против государства и одного из её институтов — армии, осуществлённая литературными средствами, антисоветский спецпроект наподобие «Архипелага ГУЛАГ». У Солженицына ложь по рецепту Геббельса — чем неправдоподобнее, тем сильнее действует. С этой целью Солженицын почти весь СССР в ГУЛАГ отправил. Алексиевич во лжи так просто не обвинить — у неё реальные интервью, но подобранные и изложенные так, чтобы на эмоциональном уровне вызывать гнев и возмущение преступной политикой Советского Союза в Афганистане.
Первый отрывок. Записано со слов медсестры.
«Вызвал главврач:
— Поедете в Афганистан?
— Поеду…
Мне надо было видеть, что другим хуже, чем мне. И я это увидела.
Война, нам говорили, справедливая, мы помогаем афганскому народу покончить с феодализмом и построить светлое социалистическое общество. О том, что наши ребята погибают, как-то умалчивалось, мы поняли так, что там много инфекционных заболеваний — малярия, брюшной тиф, гепатит. Восьмидесятый год… Начало… Прилетели в Кабул… Под госпиталь отдали английские конюшни. Ничего нет… Один шприц на всех… Офицеры выпьют спирт, обрабатываем раны бензином. Раны плохо заживают — мало кислорода. Помогало солнце. Яркое солнце убивает микробы. Первых раненых увидела в нижнем бельё и сапогах. Без пижам. Пижамы не скоро появились. Тапочки тоже. И одеяла…
Весь март тут же, возле палаток, сваливали отрезанные руки, ноги, остатки наших солдат, офицеров. Трупы лежали полуголые, с выколотыми глазами, с вырезанными звёздами на спинах и животах… Раньше в кино о гражданской войне такое видела. Цинковых гробов ещё не было. Ещё не заготовили.
Тут начали понемногу задумываться: кто же мы? Наши сомнения не понравились. Тапочек, пижам не было, а уже развешивали привезённые лозунги, призывы, плакаты. На фоне лозунгов — худые, печальные лица наших ребят. Они остались в моем сознании такими навсегда…
Два раза в неделю — политическая учёба. Нас учили все время: священный долг, граница должна быть на замке. Самая неприятная вещь в армии — доносительство: начальник приказывал доносить. По каждой мелочи. На каждого раненого, больного. Это называется: знать настроение… Армия должна быть здоровой… Положено было «стучать» на всех. Жалеть нельзя было. Но мы жалели, на жалости там все держалось…
Спасать, помогать, любить. За этим мы ехали. Проходит какое-то время, и я ловлю себя на мысли, что ненавижу. Ненавижу этот мягкий и лёгкий песок, обжигающий, как огонь. Ненавижу эти горы. Ненавижу эти низкорослые кишлаки, из которых в любой момент могут выстрелить. Ненавижу случайного афганца, несущего корзину с дынями или стоящего возле своего дома. Ещё неизвестно, где они были этой ночью. Убили знакомого офицера, недавно лечившегося в госпитале… Вырезали две палатки солдат… В другом месте была отравлена вода… Кто-то поднял красивую зажигалку, она разорвалась в руках… Это же все наши мальчики гибли… Свои мальчики… Надо это понять… Вы не видели обожжённого человека… Лица нет… Тела нет… Что-то сморщенное, покрытое жёлтой коркой — лимфатической жидкостью… Не крик, а рык из-под этой корки…
Там жили ненавистью, выживали ненавистью. А чувство вины? Оно пришло не там, а здесь, когда я уже со стороны посмотрела на это. За одного нашего убитого мы иногда убивали целый кишлак. Там мне это казалось справедливостью, здесь я ужаснулась, вспомнив маленькую девочку, лежавшую в пыли без рук, без ног… Как сломанная кукла… А мы ещё удивлялись, что они нас не любят. Они лежали в нашем госпитале… Даёшь женщине лекарство, а она не поднимает на тебя глаз. Она тебе никогда не улыбнётся. Это даже обижало. Там обижало, здесь — нет. Здесь ты уже нормальный человек, к тебе возвратились все чувства.
Профессия у меня хорошая — спасать, она меня и спасла. Оправдала. Мы там были нужны. Не всех спасли, кого могли спасти, — вот что самое страшное. Могла спасти — не было нужного лекарства. Могла спасти — поздно привезли (кто был в медротах? — плохо обученные солдаты, научившиеся только перевязывать). Могла спасти — не добудилась пьяного хирурга. Могла спасти… Мы не могли даже правду написать в похоронках. Они подрывались на минах… От человека часто оставалось полведра мяса… А мы писали: погиб в автомобильной катастрофе, упал в пропасть, пищевое отравление. Когда их уже стали тысячи, тогда нам разрешили сообщать правду родным. К трупам я привыкла. Но то, что это человек, наш, родной, маленький, с этим невозможно было смириться.
Привозят мальчика. Он открыл глаза, посмотрел на меня:
— Ну все… — И умер.
Трое суток его искали в горах. Нашли. Привезли. Он бредил: «Врача! Врача!» Увидел белый халат, подумал — спасён! А рана была несовместимая с жизнью. Я только там узнала, что это такое: ранение в черепную коробку… У каждого из нас в памяти своё кладбище…
Даже в смерти они не были равны. Почему-то тех, кто погиб в бою, жалели больше. Умерших в госпитале — меньше. А они так кричали, умирая… Помню, как умирал в реанимации майор. Военный советник. К нему пришла жена. Он умер у неё на глазах… И она начала страшно кричать… По-звериному… Хотелось закрыть все двери, чтобы никто не слышал… Потому что рядом умирали солдаты… Мальчики… И их некому было оплакивать… Умирали они одни. Она была лишняя среди нас…
— Мама! Мама!
— Я здесь, сынок, — говоришь, обманываешь. Мы стали их мамами, сёстрами. И всегда хотелось оправдать это доверие.
Привезут солдаты раненого. Сдадут и не уходят:
— Девочки, нам ничего не надо. Можно только посидеть у вас?
А здесь, дома, у них свои мамы, сестры. Жены. Здесь мы им не нужны. Там они нам доверяли то о себе, что в этой жизни никому не расскажешь. Ты украл у товарища конфеты и съел. Здесь это чепуха. А там — страшное разочарование в себе. Человек в тех обстоятельствах просвечивался. Если ты трус, то скоро становилось ясно — трус. Если это стукач, то сразу было видно — стукач. Если бабник, все знали — бабник. Не уверена, признается ли кто-либо здесь, а там не от одного слышала: убивать может понравиться, убивать — удовольствие. Знакомый прапорщик уезжал в Союз и не скрывал: «Как я жить теперь буду, мне же убивать хочется?» Говорили об этом спокойно. Мальчики — с восторгом! — как сожгли кишлак, растоптали все. Они же не сумасшедшие были все? Однажды в гости к нам пришёл офицер, он приехал из-под Кандагара. Вечером надо прощаться, а он закрылся в пустой комнате и застрелился. Говорили, что пьяный был, не знаю. Тяжело. Тяжело прожить каждый день. Мальчик на посту застрелился. Три часа на солнце. Мальчик домашний, не выдержал. Было много сумасшедших. Вначале они лежали в общих палатах, потом поместили их отдельно. Они стали убегать, их пугали решётки. Вместе со всеми им было легче. Одного очень запомнила:
— Садись… Я спою тебе дембельскую… — Поёт-поёт и заснёт.
Проснётся:
— Домой… Домой… К маме… Мне здесь жарко…
Все время просился домой.
Многие курили. Анашу, марихуану… Кто что достанет… Становишься сильным, свободным от всего. В первую очередь от своего тела. Как будто ты на цыпочках идёшь. Слышишь лёгкость в каждой клеточке. Чувствуешь каждый мускул. Хочется летать. Как будто летишь! Радость неудержимая. Все нравится. Смеёшься над всякой ерундой. Слышишь лучше, видишь лучше. Различаешь больше запахов, больше звуков… Страна любит своих героев!.. В этом состоянии легко убивать. Ты обезболился. Жалости нет. Легко умирать. Страх уходит. Такое чувство, что на тебе бронежилет, что ты бронированный…
Обкуривались и уходили в рейд… Я два раза попробовала. В обоих случаях — когда своих, человеческих сил не хватало… Работала в инфекционном отделении. Должно быть тридцать коек, а лежит триста человек. Брюшной тиф, малярия… Им выдавали кровати, одеяла, а они лежали на голых шинелях, на голой земле, в трусах. Наголо остриженные, а с них сыплются вши… Платяные… Головные… Такого количества вшей я никогда не увижу… Рядом в кишлаке афганцы ходили в наших больничных пижамах, с нашими одеялами на голове вместо чалмы. Да, наши мальчики все продавали. Я их не осуждаю, чаще не осуждаю. Они умирали за три рубля в месяц — наш солдат получал восемь чеков в месяц… Три рубля… Их кормили мясом с червями, ржавой рыбой… У нас у всех была цинга, у меня выпали все передние зубы. Они продавали одеяла и покупали анашу. Что-нибудь сладкое. Безделушки… Там такие яркие лавки, в этих лавках так много привлекательного. У нас ничего этого нет. И они продавали оружие, патроны… Чтобы самих себя убивать…
После всего там я другими глазами увидела свою страну.
Страшно было сюда возвращаться. Как-то странно. Будто с тебя сорвали всю кожу. Я все время плакала. Никого не могла видеть, кроме тех, кто там был. С ними бы проводила день и ночь. Разговоры других казались суетой, вздором каким-то. Полгода так длилось. А теперь сама в очереди за мясом ругаюсь. Стараешься жить нормальной жизнью, как жила «до». Но это не получается. Я стала равнодушной к себе, к своей жизни. Жизнь кончена, ничего дальше не будет. А у мужчин это приживание ещё мучительнее. Женщина может зацепиться за быт, за чувство, а они возвращаются, влюбляются, у них рождаются дети, а все равно — Афганистан для них выше всего. Мне самой хочется разобраться: почему так? Что же это было? Зачем это все было? Почему так это меня трогает? Там это загонялось вовнутрь, тут вылезло.
Их надо жалеть, жалеть всех, кто там был. Я — взрослый человек, мне было тридцать лет, и то какая ломка. А они — маленькие, они ничего не понимают. Их взяли из дому, дали в руки оружие и научили убивать. Им говорили, им обещали: идёте на святое дело. Родина вас не забудет. Теперь от них отводят глаза: стараются забыть эту войну. Все! И те, кто нас туда послал. Даже мы сами при встречах все реже говорим о войне. Эту войну никто не любит. Хотя я до сих пор плачу, когда играют афганский гимн. Полюбила всю афганскую музыку. Я её во сне слышу. Это как наркотик.
Недавно в автобусе встретила солдата. Мы его лечили. Он без правой руки остался. Я его хорошо помнила, тоже ленинградец.
— Может, тебе, Серёжа, чем-нибудь помочь надо?
А он зло:
— Да пошли вы все!
Я знаю, он меня найдёт, попросит прощения. А у него кто попросит? У всех, кто там был? Кого сломало? Не говорю о калеках. Как надо не любить гной народ, чтобы посылать его на такое. Я теперь не только любую войну, я мальчишеские драки ненавижу. И не говорите мне, что война эта кончилась. Летом дохнет горячей пылью, блеснёт кольцо стоячей воды, резкий запах сухих цветов… Как удар в висок… И это будет преследовать нас всю жизнь…»
Второй отрывок. Записано со слов рядового, гранатомётчика.
«Для людей на войне в смерти нет тайны. Убивать — это просто нажимать на спусковой крючок. Нас учили: остаётся живым тот, кто выстрелит первым. Таков закон войны. «Тут вы должны уметь две вещи — быстро ходить и метко стрелять. Думать буду я», — говорил командир. Мы стреляли, куда нам прикажут. Я был приучен стрелять туда, куда мне прикажут. Стрелял, не жалел никого. Мог убить ребёнка. Ведь с нами там воевали все: мужчины, женщины, старики, дети. Идёт колонна через кишлак. В первой машине глохнет мотор. Водитель выходит, поднимает капот… Пацан, лет десяти, ему ножом — в спину… Там, где сердце. Солдат лёг на двигатель… Из мальчишки решето сделали… Дай в тот миг команду, превратили бы кишлак в пыль… Каждый старался выжить. Думать было некогда. Нам же по восемнадцать — двадцать лет. К чужой смерти я привык, а собственной боялся. Видел, как от человека в одну секунду ничего не остаётся, словно его совсем не было. И в пустом гробу отправляли на родину парадную форму. Чужой земли насыпят, чтобы нужный вес был…
Хотелось жить… Никогда так не хотелось жить, как там. Вернёмся из боя, смеёмся. Я никогда так не смеялся, как там. Старые анекдоты шли у нас за первый сорт. Вот хотя бы этот.
Попал фарцовщик на войну. Первым делом выяснил, сколько чеков стоит один пленный «дух». В восемь чеков оценён. Через два дня стоит пыль возле гарнизона: ведёт он двести пленных. Друг просит: «Продай одного… Семь чеков дам». — «Что ты, дорого. Сам за девять купил».
Сто раз будет кто-нибудь рассказывать, сто раз будем смеяться. Хохотали до боли в животах из-за любого пустяка.
Лежит «дух» со словарём. Снайпер. Увидел три маленькие звёздочки — старший лейтенант — пятьдесят тысяч афгани. Щёлк! Одна большая звезда — майор — двести тысяч афгани. Щёлк! Две маленькие звёздочки — прапорщик. Щёлк. Ночью главарь расплачивается: за старшего лейтенанта — дать афгани, за майора — дать афгани. За… Что? Прапорщик? Ты же нашего кормильца убил. Кто сгущёнку, кто одеяла даёт? Повесить!
О деньгах говорили много. Больше, чем о смерти. Я ничего не привёз. Осколок, который из меня вытащили. И все. Брали фарфор, драгоценные камни, украшения, ковры… Кто на боевых, когда ходили в кишлаки… Кто покупал, менял… Рожок патронов за косметический набор — тушь, пудра, тени для любимой девушки. Патроны продавали варёные… Пуля варёная не вылетает, а выплёвывается из ствола. Убить ею нельзя. Ставили ведра или тазы, бросали патроны и кипятили два часа. Готово! Вечером несли на продажу. Бизнесом занимались командиры и солдаты, герои и трусы. В столовых исчезали ножи, миски, ложки, вилки. В казармах недосчитывались кружек, табуреток, молотков. Пропадали штыки от автоматов, зеркала с машин, запчасти, медали… В дуканах брали все, даже тот мусор, что вывозился из гарнизонного городка: консервные банки, старые газеты, ржавые гвозди, куски фанеры, целлофановые мешочки… Мусор продавался машинами. Вот такая это была война…
Нас зовут «афганцами». Чужое имя. Как знак. Метка. Мы не такие, как все. Другие. Какие? Я не знаю: кто я? Герой или дурак, на которого надо пальцем показывать. А может, преступник? Уже говорят, что это была политическая ошибка. Сегодня тихо говорят, завтра громче. А я там кровь оставил… Свою… И чужую… Нам давали ордена, которые мы не носим… Мы ещё будем их возвращать… Ордена, полученные честно на нечестной войне… Приглашают выступать в школе. А что рассказывать? О боевых действиях не будешь рассказывать. О том, как я до сих пор боюсь темноты, что-нибудь упадёт — вздрагиваю? Как брали пленных, но до полка не доводили? Их затаптывали. За все полтора года я не видел ни одного душмана живого, только мёртвых. О коллекциях засушенных человеческих ушей? Боевые трофеи… О кишлаках после артиллерийской обработки, похожих уже не на жильё, а на разрытое поле? Об этом, что ли, хотят услышать в наших школах? Нет, нам нужны герои. А я помню, как мы разрушали, убивали и — строили, раздавали подарки. Все это существовало так рядом, что разделить до сих пор не могу. Боюсь этих воспоминаний… Ухожу, убегаю от них… Не знаю ни одного человека, кто бы вернулся оттуда и не пил, не курил. Слабые сигареты меня не спасают, ищу «Охотничьи», которые мы там курили. Мы их называли «Смерть на болоте».
Не пишите только о нашем афганском братстве. Его нет. Я в него не верю. На войне нас объединил страх. Нас одинаково обманули, мы одинаково хотели жить и одинаково хотели домой. Здесь нас соединяет то, что у нас ничего нет. У нас одна проблема: пенсии, квартиры, хорошие лекарства, протезы, мебельные гарнитуры… Решим их, и наши клубы распадутся. Вот я достану, пропихну, протолкну, выгрызу себе квартиру, мебель, холодильник, стиральную машину, японский «видик» — и все! Сразу станет ясно, что мне в этом клубе больше делать нечего. Молодёжь к нам не потянулась. Мы непонятны ей. Вроде приравнены к участникам Великой Отечественной войны, но те Родину защищали, а мы? Мы, что ли, в роли немцев — так мне один парень сказал. А мы на них злы. Они тут музыку слушали, с девушками танцевали, книжки читали, пока мы там кашу сырую ели и подрывались на минах. Кто там со мной не был, не видел, не пережил, не испытал — тот мне никто.
Через десять лет, когда у нас вылезут наши гепатиты, контузии, малярии, от нас будут избавляться… На работе, дома… Нас перестанут сажать в президиумы. Мы всем будем в тягость… Зачем ваша книга? Для кого? Нам, кто оттуда вернулся, все равно не понравится. Разве расскажешь все, как было? Как убитые верблюды и убитые люди лежат в одной луже крови, их кровь перемешалась, А больше кому это нужно? Мы всем чужие. Все, что у меня осталось, — это мой дом, жена, ребёнок, которого она скоро родит. Несколько друзей оттуда. Больше я никому не поверю…»
Третий отрывок. Записан со слов рядового, водителя.
«Уже отдохнул от войны, отошёл — не передам все как было. Эту дрожь во всем теле, эту ярость… До армии закончил автотранспортный техникум, и меня назначили возить командира батальона. На службу не жаловался. Но стали у нас настойчиво говорить об ограниченном контингенте советских войск в Афганистане, ни один политчас не обходился без этой информации: наши войска надёжно охраняют границы Родины, оказывают помощь дружественному народу. Мы стали волноваться: могут на войну послать. Чтобы обойти солдатский страх, нас решили, как я теперь понимаю, обмануть. Вызывали к командиру части и спрашивали:
— Ребята, хотите работать на новеньких машинах?
— Да! Мечтаем.
— Но сначала вы должны поехать на целину и помочь убрать хлеб.
Все согласились.
В самолёте случайно услышали от лётчиков, что летим в Ташкент. У меня невольно возникли сомнения: на целину ли мы летим? Сели действительно в Ташкенте. Строем отвели в огороженное проволокой место недалеко от аэродрома. Сидим. Командиры ходят какие-то возбуждённые, шепчутся между собой. Подоспело время обеда, к нашей стоянке один за другим подтаскивают ящики с водкой.
— В колонну по два ста-а-ановись!
Построили и тут же объявили, что, мол, через несколько часов за нами прилетит самолёт — мы направляемся в Республику Афганистан выполнять свой воинский долг, присягу.
Что тут началось! Страх, паника превратили людей в животных — одних в тихих, других в разъярённых. Кто-то плакал от обиды, кто-то впал в оцепенение, в транс от невероятного, гнусного обмана, совершенного над нами. Вот для чего, оказывается, приготовили водку. Чтобы легче и проще с нами поладить. После водки, когда в голову ударил ещё и хмель, некоторые солдаты пытались убежать, бросались драться к офицерам. Но лагерь оцепили солдаты других частей, они стали теснить всех к самолёту. В самолёт нас грузили, как ящики, забрасывали в железное пустое брюхо.
Так мы оказались в Афганистане. Через день уже видели раненых, убитых. Услышали слова: «разведка», «бой», «операция». Мне кажется, со мной случился шок от всего происшедшего, я стал приходить в себя, осознавать ясно окружающее лишь через несколько месяцев.
Когда моя жена спросила: «Как муж попал в Афганистан?» — ей ответили: «Изъявил добровольное желание». Такие ответы получили все наши матери и жены. Если бы моя жизнь, моя кровь понадобились для большого дела, я сам сказал бы: «Запишите меня добровольцем!». Но меня дважды обманули: мне ещё не сказали правду, какая это война, — правду я узнал через восемь лет. Лежат в могилах мои друзья и не знают, что их обманули с этой подлой войной. Я иногда им даже завидую: они никогда об этом не узнают. И их больше уже не обманут…»
Иностранная поддержка как отягощающие обстоятельства. Разве не иностранной поддержкой являются многочисленные иностранные премии Алексиевич?
Премия имени Курта Тухольского Шведского ПЕН-клуба (1996) — «За мужество и достоинство в литературе».
Лейпцигская книжная премия за вклад в европейское взаимопонимание (1998).
Премия Гердера (1999).
Премия Ремарка (2001).
Национальная премия критики (США, 2006).
Премия Центральноевропейской литературной премии Ангелус (2011) за книгу «У войны не женское лицо».
Премия имени Рышарда Капущинского за книгу «Время секонд хэнд» (Польша, 2011).
Премия мира немецких книготорговцев (2013).
Премия Медичи за эссеистику (2013, Франция) — за книгу «Время секонд хэнд».
Офицерский крест ордена Искусств и литературы (Франция, 2014).
Обличительный антисоветский литературный жанр — изобретение не Алексиевич, не она первопроходец в этом деле. Были учителя (своими наставниками она называет Адамовича с Быковым), но были и высокие покровители.
Призыв к творческой интеллигенции начать работу по очернению Советской власти прозвучал ещё во времена Хрущева. Это был, в известном смысле, заказ тех клановых сил в руководстве КПСС, которые по наводке Запада готовили гибель СССР. Целая колонна творческой интеллигенции откликнулась на этот призыв, и одной из участниц этой колонны разрушителей является Светлана Алексиевич. Надо признать, свой творческий вклад в разрушение СССР Светлана Александровна внесла.
Одурманенное атисоветчиками население не встало на защиту государства, и в 1991 году Запад отпраздновал свою победу над СССР.
Шведские академики считают, что за этот вклад в разрушение СССР антисоветская, русофобская литература Алексиевич заслужила «нобеля» — вот и дали премию.
Почему премию не дали раньше, ещё при СССР? Потому, что в те годы Солженицын (а как же, жертва режима) был вне конкуренции. А после гибели СССР, в годы правления Ельцина, творчество Алексиевич потеряло на Западе острую политическую востребованность. Так бы и осталась Алексиевич без премии, если бы не Путин.
Заметив признаки возрождения РФ при президенте Путине, Запад вновь начал холодную войну против России, уже постсоветской. Сомнения в успехе не было. Откуда могли появиться сомнения, когда за плечами был победный опыт борьбы с СССР? Мировую сверхдержаву СССР во главе с многомиллионной КПСС одолели, а уж РФ с её, как они считают, еле живой экономикой и разваленной армией, где якобы всё держится на одном Путине, и подавно одолеют.
По опыту борьбы с СССР цены на нефть обрушили и теперь, санкции вводили тогда (а как же, помним КОКОМ) — и теперь этих санкций и не пересчитать, да ещё и новыми постоянно угрожают. Бойкот Олимпиады в Москве был — был, теперь собираются бойкотировать ЧМ-2018 в РФ по футболу. Ещё Афганистан был, очень хотели и это повторить на Украине — сорвалось.
Что осталось не востребованным из прошлого опыта, так это Нобелевская премия по литературе. Очень помогла тогда солженицынская «нобелевка» усилиям творческой интеллигенции нести смуту в народ внутри страны и сплочению антисоветчиков на Западе. Теперь пришло время применить этот «приём с нобелем» против Путина, а то рейтинг его народной поддержки в России зашкаливает.
Тут-то и пригодилась Алексиевич. Вероятно, ветераны холодной войны на Западе решили, что если добавить к антироссийским санкциям и информационной войне ещё и «нобеля» Алексиевич, то шансы на успех спецоперации по разрушению Российской Федерации должны возрасти. Вот только ей надо усилить «антипутинизмом» уже освоенный антисоветизм и русофобию. Алексиевич и усилила « ». Усилив свою деятельность «антипутинизмом», Алексиевич стала фигурировать среди претендентов на Нобелевскую премию 2015 года.
Интригу с премией закрутили ещё в 2013 году, но не дали — вероятно, посчитали, что рано. Однако после Крыма и Донбасса даже Меркель не смогла остановить шведов. Конечно, там понимают, что Алексиевич — не Солженицын, но других-то писателей в этой номинации у них нет. Вот и дали Нобелевскую премию Алексиевич по литературе в номинации за антисоветизм и русофобию.
Ruposters знакомит с самыми яркими цитатами Алексиевич последних лет . Они достойны внимания. Не исключено, что их будут цитировать учащиеся белорусских школ и вузов, которым в рамках обязательной учебной программы изучать творчество «белорусской писательницы».
О Москве и КНДР
«Я недавно вернулась из Москвы, застала там майские праздники. Слышала, как неделю гремели по ночам оркестры и танки по мостовым. Ощущение, что побывала не в Москве, а в Северной Корее»
О Победе и пустоте
«В огне войны сгорели миллионы, но и в вечной мерзлоте ГУЛАГа, и в земле наших городских парков и лесов тоже лежат миллионы. Великую, несомненно, Великую Победу сразу предали. Ею заслонили от нас сталинские преступления. А теперь победой пользуются, чтобы никто не догадался, в какой пустоте мы оказались»
О радости после возвращения Крыма
«Митинг за победу в Крыму собрал 20 тысяч человек с плакатами: «Русский дух непобедим!», «Не отдадим Украину Америке!», «Украина, свобода, Путин». Молебны, священники, хоругви, патетические речи — какая-то архаика. Шквал оваций стоял после выступления одного оратора: «Русскими войсками в Крыму захвачены все ключевые стратегические объекты…» Я оглянулась: ярость и ненависть на лицах»
Об украинском конфликте
«Как можно заливать страну кровью, производить преступную аннексию Крыма и вообще разрушать весь этот хрупкий послевоенный мир? Нельзя найти этому оправдания. Я только что из Киева и потрясена теми лицами и теми людьми, которых я видела. Люди хотят новой жизни, и они настроены на новую жизнь. И они будут за неё драться»
О сторонниках президента
«Даже страшновато разговаривать с людьми. Только и твердят «крымнаш», «донбасснаш» и «Одессу несправедливо подарили». И это всё разные люди. 86% сторонников Путина — это реальная цифра. Ведь многие русские люди просто замолчали. Они напуганы, как и мы, те, кто находится вокруг этой огромной России»
Об ощущении от жизни
«Один итальянский ресторатор вывесил объявление «Русских не обслуживаем». Это хорошая метафора. Сегодня мир снова начинает бояться: что там в этой яме, в этой бездне, которая обладает ядерным оружием, сумасшедшими геополитическими идеями и не владеет понятиями о международном праве. Я живу с ощущением поражения»
О русских людях
«Мы имеем дело с русским человеком, который за последние 200 лет почти 150 лет воевал. И никогда не жил хорошо. Человеческая жизнь для него ничего не стоит, и понятие о великости не в том, что человек должен жить хорошо, а в том, что государство должно быть большое и нашпигованное ракетами. На этом огромном постсоветском пространстве, особенно в России и Беларуси, где народ вначале 70 лет обманывали, потом ещё 20 лет грабили, выросли очень агрессивные и опасные для мира люди»
О свободной жизни
«Взгляните на Прибалтику — там сегодня совсем другая жизнь. Нужно было последовательно строить ту самую новую жизнь, о которой мы столько говорили в 90-е годы. Мы так хотели действительно свободной жизни, войти в этот общий мир. А сейчас что? Секонд-хенд полный»
О новых точках опоры для России
«Ну уж точно не православие, самодержавие и что там… народность? Это тоже такой секонд-хенд. Надо искать эти точки вместе, а для этого — разговаривать. Как польская элита говорила со своим народом, как немецкая элита говорила после фашизма со своим народом. Мы эти 20 лет пребывали в немоте»
О Путине и церкви
«А Путин, похоже, пришел надолго. Опрокинул людей в такое варварство, такую архаику, средневековье. Вы знаете, это надолго. И ещё церковь в этом участвует… Это не наша церковь. Церкви нет»
О Майдане
«Они там, в Кремле, не могут поверить, что на Украине произошёл не нацистский переворот, а народная революция. Справедливая… Первый Майдан вырастил второй Майдан. Люди сделали вторую революцию, теперь важно, чтобы политики её опять не проиграли»
И. Н. Потапов , член Координационного совета руководителей общественных организаций российских соотечественников в Белоруссии
32 года прошло после написания первой книги и вручением Нобелевской премии… Над чем теперь работает Светлана Алексиевич? А также специально для вас возможность посмотреть на раритетный автограф писательницы.
Фото scoopnest.com
Как-то Александр Лукашенко посетовал, что нет среди белорусских писателей творцов уровня Льва Толстого и на встрече с руководителями ведущих белорусских СМИ 21 января заявил, что государство окажет автору белорусского произведения мирового класса серьезную поддержку:
Я говорил, положите мне хоть одну, к примеру, «Войну и мир», и я вам обеспечу гигантскую поддержку.
Получается, подвело литературное чутье нашего Президента, есть у нас авторы, которые подтвердили свой мировой класс и без его «гигантской» поддержки. Такое случается, ведь еще в библии было сказано: « Пророка нет в отечестве своем ».
Так у нас «не заметили» белорусскую писательницу Светлану Алексиевич , которую 8 октября 2015 года нобелевский комитет из 198 номинантов единогласно наградил Нобелевской премией по литературе. За всю историю вручения этой премии из 112 победителей Алексиевич стала четырнадцатой женщиной, получившей премию в области литературы и первым белорусским лауреатом.
Светлана Алексиевич родилась в 1948 году в городе Иванo-Франковск (Украина). В 1972 году окончила отделение журналистики Белгосуниверситета им. Ленина. Работала воспитательницей в школе-интернате, учительницей. С 1966 года - в редакциях районных газет «Прыпяцкая праўда» и «Маяк коммунизма», в республиканской «Сельской газете», с 1976 года - в журнале «Неман».
В 1983 году Алексиевич написала свою первую книгу « У войны не женское лицо», которая два года пролежала в издательстве, затем была опубликована в журнале, а потом уже отдельно большим тиражом. Кроме этой у Алексиевич были изданы еще 5 книг: «Последние свидетели », «Зачарованные смертью», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва» и « Время секонд хэнд».
Книги писательницы издавались в 19 странах мира, в том числе в США, Германии, Великобритании, Японии, Швеции, Франции, Китае, Вьетнаме, Болгарии, Индии. Литературное творчество Светланы Алексиевич было отмечено не менее, чем 20 премиями: 3 премии СССР, 3 — России, а также премиями нескольких западноевропейских стран и США.
А как в Беларуси отнеслись к творчеству Алексиевич? Круг читателей сложился у нее еще с советских времен, до начала 1990-х годов ее книги издавались в нашей стране и переводились на белорусский язык (Алексиевич русскоязычная писательница). Но из-за того, что она в своих интервью критиковала действующую власть, эта власть перестала ее «замечать» и, по выражению самой Алексиевич, «государство делает вид, что меня нет ». Последние 20 лет ее книги издавались только за рубежом, там же по ее сценариям снимались фильмы, спектакли, там она получала премии, часто и подолгу находясь за границей.
Получилось, что зарубежные читатели лучше узнали и по достоинству оценили творчество Алексиевич. 8 октября сразу же после оглашения имени лауреата постоянный секретарь Шведской академии Сара Даниус высказала мнение шведскому телевидению СВТ о творчестве Алексиевич:
Описывая людей советского времени, постсоветского, она перешагнула границы журналистики, создав совершенно какой-то новый литературный жанр. Она просто замечательный писатель! Премия по литературе присуждена белорусской писательнице Светлане Алексиевич за ее полифонические сочинения - монумент страданий и мужества в наше время.
Фото belsat.eu
Десятки лет Алексиевич встречалась с разными людьми, записывала на магнитофон и затем переносила на бумагу их исповеди. Через книги Алексиевич мы можем прочувствовать, как коснулись множества людей факты и события, как они их пережили, пропустили через свою душу. Это и есть живая устная история, воплощенная в жанре художественно-документальной прозы. О себе Алексиевич говорит, что находится в плену журналистики, но журналистикой называть свои произведения не желает. И называет их «романом голосов». Если быть точным, то еще до Светланы Алексиевич в этом жанре создали свои книги « Я из огненной деревни» и «Блокадная книга» советские писатели Алесь Адамович и Даниил Гранин . Алексиевич освоила и развила этот жанр до мирового признания. В предисловии к книгам Алексиевич « У войны не женское лицо» и «Последние свидетели» 1988 года издания известный белорусский писатель Алесь Адамович так описал приемы подобного жанра:
… обратиться не просто к бывалым людям, их памяти, пережитому ими, а к тем, чья судьба и память — одни из болевых точек нашего времени. Наболевшая, изболевшаяся память о событиях, затронувших сам нерв народной жизни. …Человек, берущийся за подобный труд, должен обладать особенным даром сопереживания, который входит как обязательная часть в талант писателя, художника. Без этого если что и получится, то в ином качестве, жанр не сформулируется, не сработает. Ну и третье условие – по-настоящему сильное, развитое чувство эстетической оценки, столь необходимое для отбора и монтажа сырого материала в произведение литературное… Да, такая литература не для легкого, праздного чтения. И не авторское это наше своеволие — зачем-то мучить бедного читателя. Сама жизнь современная подсказала, можно сказать, навязывает и такой материал, и этот путь, и этот жанр. Если кто и «повинен», то она: к ней и претензии, с нее и спрос!.. Имея под руками …целые горы глубинного материала народной жизни, человеческой психологии – тут уже и обыкновенный литературный талант сумеет многое, способен потрясти сознание читательское так, как прежде удавалось лишь великим….Не вижу, не знаю другого жанра, который был бы столь плодотворный и благотворный, столь обогащающий и укрепляющий молодой литературный талант, чем этот – годами жить памятью, судьбами сотен и сотен людей, писать, творить в соавторстве с самим народом.
Алесь Адамович еще в начале 1980-х прозорливо разглядел талант и великое будущее книг Светланы Алексиевич:
То, чем Светлана нагрузила свою душу,- на всю жизнь. Но не будем ее жалеть. Нести чужой груз, груз всей жизни –это долг писателя. В этом его профессия. Если относиться к ней серьезно…Я больше чем уверен в писательском будущем человека с таким началом литературного пути, как у Светланы Алексиевич.
На мировое признание творчества Алексиевич власти вынуждены реагировать. Она получила поздравление от нашего Президента, от российского министра культуры, от Президента Украины.
Обласканный властью, награжденный 10 орденами и 40 медалями, милицейский генерал в отставке, сенатор, автор около 50 детективных и приключенческих книг, заслуженный деятель культуры и председатель Союза писателей Республики Беларусь Николай Чергинец заявил агентству РИА Новости в четверг:
Эта Нобелевская премия - подтверждение заслуг всей белорусской литературы. Светлана увенчала эти заслуги. Мы (в Союзе писателей Беларуси - ред.) рады, что о белорусской литературе говорят в мире. Думаю, что это положительное событие повлечет интерес к белорусской литературе, тем более что за последнее десятилетие появилось много интересных произведений.
Чергинец также развеял мнения, что действительно белорусским можно называть только белорусскоязычного писателя:
Каждый писатель, который живет в Беларуси и пишет, является белорусским писателем, тем более он своим творчеством поднимает авторитет всей страны. Конечно, в любой ситуации Алексиевич - белорусский писатель.
Будем надеяться, что скоро книги Алексиевич можно будет свободно купить в наших книжных магазинах и взять почитать в наших библиотеках. А может, ее на просторах СНГ даже признают классиком и включат в школьные программы? Только бы не иссяк творческий талант Алексиевич после награждения мировой премией, как это произошло с некоторыми известными писателями. Уже около 10 лет Алексиевич собирает материал для книги о любви и счастье, которую читатели ждут с нетерпением.
20 ноября 2002 года мне посчастливилось присутствовать на встрече читателей с белорусскими писателями Владимиром Орловым, Светланой Алексиевич и Левоном Борщевским в Витебской областной библиотеке. После встречи я подошел к Алексиевич со всеми имеющимися у меня, написанными ею 4 книгами, и она поставила в них автографы. Рад, что теперь это автографы Нобелевского лауреата. А вот за последним произведением Алексиевич «Время секонд хэнд» два года назад мне пришлось съездить специально в Смоленск.
Автограф нобелевского лауреата
Пока книги нобелевского лауреата Светланы Алексиевич не издадут доступным тиражом, их можно прочитать и скачать в Интернете. Только бы наши люди не разучились читать, понимать и становиться умнее.
Сегодня в 14.00 по минскому времени Шведская королевская академия наук назвала имя нового лауреата Нобелевской премии по литературе. Впервые в истории ее получила гражданка Беларуси — писательница Светлана Алексиевич.
Как сообщила постоянный секретарь Шведской академии Сара Даниус, премия присуждена белорусской писательнице «за многоголосое звучание ее прозы и увековечивание страдания и мужества».
За всю историю вручения премии из 112 победителей Алексиевич стала четырнадцатой женщиной, получившей премию в области литературы. В этом году призовые составили 8 миллионов шведских крон (953 тысячи долларов).
Нынешняя номинация стала третьей для Алексиевич, однако в отличие от прошлых лет, букмекеры изначально ее главным фаворитом. А за день до оглашения имени победителя конторы повысили ставки на то, что белоруске достанется «Нобель» с пяти к одному до трех к одному.
Светлана Алексиевич родилась в 1948 году в городе Иванo-Франковске (Украина). В 1972 году окончила отделение журналистики Белгосуниверситета им. Ленина. Работала воспитательницей в школе-интернате, учительницей. С 1966 года — в редакциях районных газет «Прыпяцкая праўда» и «Маяк коммунизма», в республиканской «Сельской газете», с 1976 года — в журнале «Неман».
Литературную деятельность начала в 1975 году. Первая книга — «У войны не женское лицо» — была готова в 1983 и пролежала в издательстве два года. Автора обвиняли в пацифизме, натурализме и развенчании героического образа советской женщины. «Перестройка» дала благотворный толчок. Книга почти одновременно вышла в журнале «Октябрь», «Роман-газете», в издательствах «Мастацкая літаратура», «Советский писатель». Общий тираж дошел до 2 млн экземпляров.
Также перу Алексиевич принадлежат художественно-документальные книги «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва», «Время секонд хэнд» и другие произведения.
Алексиевич имеет множество наград. Среди них — премия Ремарка (2001), Национальная премия критики (США, 2006), приз читательских симпатий по результатам читательского голосования премии «Большая книга» (2014) за книгу «Время секонд хэнд», а также премия Курта Тухольского «За мужество и достоинство в литературе», премия Андрея Синявского «За благородство в литературе», российская независимая премия «Триумф», лейпцигская книжная премия «За вклад в европейское взаимопонимание», немецкая премия «За лучшую политическую книгу» и имени Гердера. В 2013 году Светлана Алексиевич стала лауреатом Международной премии мира немецких книготорговцев.
Белорусских наград и премий писательница не имеет.
Книги писательницы издавались в 19 странах мира, в том числе США, Германии, Великобритании, Японии, Швеции, Франции, Китае, Вьетнаме, Болгарии, Индии.
В одном из интервью Светлана Алексиевич обозначила главную идею своих книг: «Я всегда хочу понять, сколько человека в человеке. И как этого человека в человеке защитить» .
