МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ

Уже давно опустошала страну Красная смерть. Ни одна эпидемия еще не была столь ужасной и губительной. Кровь была ее гербом и печатью – жуткий багрянец крови! Неожиданное головокружение, мучительная судорога, потом из всех пор начинала сочиться кровь – и приходила смерть. Едва на теле жертвы, и особенно на лице, выступали багровые пятна – никто из ближних уже не решался оказать поддержку или помощь зачумленному. Болезнь, от первых ее симптомов до последних, протекала меньше чем за полчаса.

Но принц Просперо был по-прежнему весел – страх не закрался в его сердце, разум не утратил остроту. Когда владенья его почти обезлюдели, он призвал к себе тысячу самых ветреных и самых выносливых своих приближенных и вместе с ними удалился в один из своих укрепленных монастырей, где никто не мог потревожить его. Здание это – причудливое и величественное, выстроенное согласно царственному вкусу самого принца, – было опоясано крепкой и высокой стеной "с железными воротами. Вступив за ограду, придворные вынесли к воротам горны и тяжелые молоты и намертво заклепали засовы. Они решили закрыть все входы и выходы, дабы как-нибудь не прокралось к ним безумие и не поддались они отчаянию. Обитель была снабжена всем необходимым, и придворные могли не бояться заразы. А те, кто остался за стенами, пусть сами о себе позаботятся! Глупо было сейчас грустить или предаваться раздумью. Принц постарался, чтобы не было недостатка в развлечениях. Здесь были фигляры и импровизаторы, танцовщицы и музыканты, красавицы и вино. Все это было здесь, и еще здесь была безопасность. А снаружи царила Красная смерть.

Когда пятый или шестой месяц их жизни в аббатстве был на исходе, а моровая язва свирепствовала со всей яростью, принц Просперо созвал тысячу своих друзей на бал-маскарад, великолепней которого еще не видывали.

Это была настоящая вакханалия, этот маскарад. Но сначала я опишу вам комнаты, в которых он происходил. Их было семь – семь роскошных покоев. В большинстве замков такие покои идут длинной прямой анфиладой; створчатые двери распахиваются настежь, и ничто не мешает охватить взором всю перспективу. Но замок Просперо, как и следовало ожидать от его владельца, приверженного ко всему bizarre был построен совсем по-иному. Комнаты располагались столь причудливым образом, что сразу была видна только одна из них. Через каждые двадцать – тридцать ярдов вас ожидал поворот, и за каждым поворотом вы обнаруживаются что-то повое. В каждой комнате, справа и слева, посреди стены находилось высокое узкое окно в готическом стиле, выходившее на крытую галерею, которая повторяла зигзаги анфилады. Окна эти были из цветного стекла, и цвет их гармонировал со всем убранством комнаты. Так, комната в восточном конце галереи была обтянута голубым, и окна в ней были ярко-синие. Вторая комната была убрана красным, и стекла здесь были пурпурные. В третьей комнате, зеленой, такими же были и оконные стекла. В четвертой комнате драпировка и освещение были оранжевые, в пятой – белые, в шестой – фиолетовые. Седьмая комната была затянута черным бархатом: черные драпировки спускались здесь с самого потолка и тяжелыми складками ниспадали на ковер из такого же черного бархата. И только в этой комнате окна отличались от обивки: они были ярко-багряные – цвета крови. Ни в одной из семи комнат среди многочисленных золотых украшений, разбросанных повсюду и даже спускавшихся с потолка, не видно было ни люстр, ни канделябров, – не свечи и не лампы освещали комнаты: на галерее, окружавшей анфиладу, против каждого окна стоял массивный треножник с пылающей жаровней, и огни, проникая сквозь стекла, заливали покои цветными лучами, отчего все вокруг приобретало какой-то призрачный, фантастический вид. Но в западной, черной, комнате свет, струившийся сквозь кроваво-красные стекла и падавший на темные занавеси, казался особенно таинственным и столь дико искажал лица присутствующих, что лишь немногие из гостей решались переступить ее порог.

А еще в этой комнате, у западной ее стены, стояли гигантские часы черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звоном качался из стороны в сторону, и, когда минутная стрелка завершала свой оборот и часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, но до того необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были каждый час останавливаться, чтобы прислушаться к нему. Тогда вальсирующие пары невольно переставали кружиться, ватага весельчаков на миг замирала в смущении и, пока часы отбивали удары, бледнели лица даже самых беспутных, а те, кто был постарше и порассудительней, невольно проводили рукой но лбу, отгоняя какую-то смутную думу. Но вот бой часов умолкал, и тотчас же веселый смех наполнял покои; музыканты с улыбкой переглядывались, словно посмеиваясь над своим нелепым испугом, и каждый тихонько клялся другому, что в следующий раз он не поддастся смущению при этих звуках. А когда пробегали шестьдесят минут – три тысячи шестьсот секунд быстротечного времени – и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство и собравшимися овладевали смятение и тревога.

И все же это было великолепное и веселое празднество. Принц отличался своеобразным вкусом: он с особой остротой воспринимал внешние эффекты и не заботился о моде. Каждый его замысел был смел и необычен и воплощался с варварской роскошью. Многие сочли бы принца безумным, но приспешники его были иного мнения. Впрочем, поверить им могли только те, кто слышал и видел его, кто был к нему близок.

Принц самолично руководил почти всем, что касалось убранства семи покоев к этому грандиозному fete В подборе масок тоже чувствовалась его рука. И уж конечно – это были гротески! Во всем пышность и мишура, иллюзорность и пикантность, наподобие того, что мы позднее видели в «Эрнани». Повсюду кружились какие-то фантастические существа, и у каждого в фигуре или одежде было что-нибудь нелепое.

Эдгар Аллан По (19 января 1809 года 7 октября 1849 года) американский писатель, поэт, литературный критик и редактор, является представителем американского романтизма, предтечей символизма и декадентства. Наибольшую известность получил за свои «мрачные» рассказы (был одним из первых американских писателей, кто создавал свои произведения в виде коротких рассказов). Создатель формы современного детектива. Творчество Эдгара По способствовало появлению жанра научной фантастики.

Литературное творчество Творчество По находилось под влиянием романтизма, уже завершавшего свой путь на Западе. «Мрачная фантастика, постепенно исчезавшая из европейской литературы, вспыхнула ещё раз оригинально и ярко в страшных рассказах По то был эпилог романтизма» (Фриче). На творчество По оказали сильное влияние английские и немецкие романтики, особенно Гофман; ему родственен зловеще-мрачный оттенок гофмановских фантазий, хотя он и заявил о себе: «Ужас моих рассказов не от Германии, а от души». Слова Гофмана: «Жизнь безумный кошмар, который преследует нас до тех пор, пока не бросит наконец в объятия смерти» выражают собой основную идею «страшных рассказов» По идею, которая вместе со своеобразным стилем её выражения родилась уже в первых рассказах По и только углублялась, обрабатывалась с большим мастерством в его дальнейшем художественном творчестве. Оценка творчества Оригинальность стиля По не нашла себе последователей в Америке. В то же время творчество По нашло отражение в поэзии французского символиста Бодлера, который переводит По, знакомит с ним Европу, и отсюда начинается влияние По на литературу декаданса и символизма.

Сюжет Ужасная болезнь под названием Красная смерть, опустошает страну. Принц Просперо не хотел умереть от болезни, собрал тысячу своих приближённых и укрылся в отдалённом изолированном монастыре. Принц и его приближённые замуровали все входы и выходы и собирались жить там, пока не закончится болезнь. За стенами монастыря царила беспощадная Красная смерть, которая убивала всех, кто остался под небом, а в монастыре все было хорошо. В нём была анфилада из семи больших комнат. В седьмую комнату с чёрными стенами и кроваво-красными окнами никто не решался заходить, там было очень жутко, свет, бьющий через окна был ярко- багровым, ежечасный бой гигантских часов наводил ужас. Через полгода сидения в монастыре принц устроил грандиозный бал- маскарад. Внезапно на празднике появился новый ряженый, на нём были плащ, забрызганный кровью и маска трупа. Он придал себе сходство с Красной смертью. Разъярённый принц приказал его задержать и утром повесить. Однако тот спокойно пошёл через анфиладу в чёрную комнату. Принц взял кинжал и пустился в погоню, но у порога чёрной комнаты незнакомец внезапно обернулся и посмотрел на принца. Просперо вскрикнул и умер. Придворные схватили незнакомца, но поняли что под его одеждой ничего нет. Это была сама Красная смерть. Люди начали падать и умирать, никто не спасся и над всем воцарились мрак, гибель и Красная смерть.

Рассказ был весьма популярен в эпоху символизма, в том числе в России. К этому тексту По восходит образ красного шута в романе Андрея Белого «Петербург». Название «Маска Красной смерти» носит одна из главок в первом томе его автобиографии. В мюзикле Эндрю Уэббера «Призрак Оперы» есть явная отсылка к рассказу По в начале второго акта Призрак, появившись в костюме Красной смерти, срывает грандиозный маскарад в Оперном театре. Рассказ Фреда Саберхагена «Маскарад в красном смещении» построен по явной аналогии с рассказом По. В романе Дэна Симмонса «Террор» герои устраивают в новогоднюю ночь с 1847 на 1848 г. карнавал, устроенный по образу и подобию праздника Просперо, описанного По. В конце карнавала на праздник явилось чудовище Террора - огромный белый медведь («Белая смерть»), убивший многих членов команды. В песне "Маска Красной Смерти" российской рэп- команды "Триада" в точности описывается сюжет рассказа.

Седьмая комната была затянута черным бархатом: черные драпировки спускались здесь с самого потолка и тяжелыми складками ниспадали на ковер из такого же черного бархата. И только в этой комнате окна отличались от обивки: они были ярко- багряные - цвета крови. Ни в одной из семи комнат среди многочисленных золотых украшений, разбросанных повсюду и даже спускавшихся с потолка, не видно было ни люстр, ни канделябров, - не свечи и не лампы освещали комнаты: на галерее, окружавшей анфиладу, против каждого окна стоял массивный треножник с пылающей жаровней, и огни, проникая сквозь стекла, заливали покои цветными лучами, отчего все вокруг приобретало какой-то призрачный, фантастический вид. Но в западной, черной, комнате свет, струившийся сквозь кроваво- красные стекла и падавший на темные занавеси, казался особенно таинственным и столь дико искажал лица присутствующих, что лишь немногие из гостей решались переступить ее порог. А еще в этой комнате, у западной ее стены, стояли гигантские часы черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звоном качался из стороны в сторону, и, когда минутная стрелка завершала свой оборот и часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, но до того необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были каждый час останавливаться, чтобы прислушаться к нему.

В самом безрассудном сердце есть струны, коих нельзя коснуться, не заставив их трепетать. У людей самых отчаянных, готовых шутить с жизнью и смертью, есть нечто такое, над чем они не позволяют себе смеяться. Казалось, в эту минуту каждый из присутствующих почувствовал, как несмешон и неуместен наряд пришельца и его манеры. Гость был высок ростом, изможден и с головы до ног закутан в саван. Маска, скрывавшая его лицо, столь точно воспроизводила застывшие черты трупа, что даже самый пристальный и придирчивый взгляд с трудом обнаружил бы обман. Впрочем, и это не смутило бы безумную ватагу, а может быть, даже вызвало бы одобрение. Но шутник дерзнул придать себе сходство с Красной смертью. Одежда его была забрызгана кровью, а на челе и на всем лице проступал багряный ужас.

Эдгар Аллан По один из моих самых любимых писателей. «Маска Красной смерти» для меня, пожалуй, самый любимый его рассказ. Нельзя убежать от Рока и Смерти. Красная смерть приняла вызов Просперо и, невероятным образам ей удалось проникнуть в монастырь. Просперо поступил неправильно, оставив умирать людей за пределами ворот. Он хотел обхитрить Красную смерть, но, как и следовало ожидать, у него ничего не вышло. Это был поступок подлого человека, который не готов быть до конца вместе со своим народом, сражаться с недугом королевства. Люди умирали, а принц развлекался вместе со своими подданными. Глупый и подлый Просперо получил по заслугам.

Эдгар Аллан По

МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ

Уже давно опустошала страну Красная смерть. Ни одна эпидемия еще не была столь ужасной и губительной. Кровь была ее гербом и печатью - жуткий багрянец крови! Неожиданное головокружение, мучительная судорога, потом из всех пор начинала сочиться кровь - и приходила смерть. Едва на теле жертвы, и особенно на лице, выступали багровые пятна - никто из ближних уже не решался оказать поддержку или помощь зачумленному. Болезнь, от первых ее симптомов до последних, протекала меньше чем за полчаса.

Но принц Просперо был по-прежнему весел - страх не закрался в его сердце, разум не утратил остроту. Когда владенья его почти обезлюдели, он призвал к себе тысячу самых ветреных и самых выносливых своих приближенных и вместе с ними удалился в один из своих укрепленных монастырей, где никто не мог потревожить его. Здание это - причудливое и величественное, выстроенное согласно царственному вкусу самого принца, - было опоясано крепкой и высокой стеной с железными воротами. Вступив за ограду, придворные вынесли к воротам горны и тяжелые молоты и намертво заклепали засовы. Они решили закрыть все входы и выходы, дабы как-нибудь не прокралось к ним безумие и ие поддались они отчаянию. Обитель была снабжена всем необходимым, и придворные могли не бояться заразы. А те, кто остался за стенами, пусть сами о себе позаботятся! Глупо было сейчас грустить или предаваться раздумью. Принц постарался, чтобы не было недостатка в развлечениях. Здесь были фигляры и импровизаторы, танцовщицы и музыканты, красавицы и вино. Все это было здесь, и еще здесь была безопасность. А снаружи царила Красная смерть.

Это была настоящая вакханалия, этот маскарад. Но сначала я опишу вам комнаты, в которых он происходил. Их было семь - семь роскошных покоев. В большинстве замков такие покои идут длинной прямой анфиладой; створчатые двери распахиваются настежь, и ничто не мешает охватить взором всю перспективу. Но замок Просперо, как и следовало ожидать от его владельца, приверженного ко всему bizarre был построен совсем по-иному. Комнаты располагались столь причудливым образом, что сразу была видна только одна из них. Через каждые двадцать - тридцать ярдов вас ожидал поворот, и за каждым поворотом вы обнаруживаются что-то повое. В каждой комнате, справа и слева, посреди стены находилось высокое узкое окно в готическом стиле, выходившее на крытую галерею, которая повторяла зигзаги анфилады. Окна эти были из цветного стекла, и цвет их гармонировал со всем убранством комнаты. Так, комната в восточном конце галереи была обтянута голубым, и окна в ней были ярко-синие. Вторая комната была убрана красным, и стекла здесь были пурпурные. В третьей комнате, зеленой, такими же были и оконные стекла. В четвертой комнате драпировка и освещение были оранжевые, в пятой - белые, в шестой - фиолетовые. Седьмая комната была затянута черным бархатом: черные драпировки спускались здесь с самого потолка и тяжелыми складками ниспадали на ковер из такого же черного бархата. И только в этой комнате окна отличались от обивки: они были ярко-багряные - цвета крови. Ни в одной из семи комнат среди многочисленных золотых украшений, разбросанных повсюду и даже спускавшихся с потолка, не видно было ни люстр, ни канделябров, - не свечи и не лампы освещали комнаты: на галерее, окружавшей анфиладу, против каждого окна стоял массивный треножник с пылающей жаровней, и огни, проникая сквозь стекла, заливали покои цветными лучами, отчего все вокруг приобретало какой-то призрачный, фантастический вид. Но в западной, черной, комнате свет, струившийся сквозь кроваво-красные стекла и падавший на темные занавеси, казался особенно таинственным и столь дико искажал лица присутствующих, что лишь немногие из гостей решались переступить ее порог.

А еще в этой комнате, у западной ее стены, стояли гигантские часы черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звоном качался из стороны в сторону, и, когда минутная стрелка завершала свой оборот и часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, но до того необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были каждый час останавливаться, чтобы прислушаться к нему. Тогда вальсирующие пары невольно переставали кружиться, ватага весельчаков на миг замирала в смущении и, пока часы отбивали удары, бледнели лица даже самых беспутных, а те, кто был постарше и порассудительней, невольно проводили рукой но лбу, отгоняя какую-то смутную думу. Но вот бой часов умолкал, и тотчас же веселый смех наполнял покои; музыканты с улыбкой переглядывались, словно посмеиваясь над своим нелепым испугом, и каждый тихонько клялся другому, что в следующий раз он не поддастся смущению при этих звуках. А когда пробегали шестьдесят минут - три тысячи шестьсот секунд быстротечного времени - и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство и собравшимися овладевали смятение и тревога.

Принц самолично руководил почти всем, что касалось убранства семи покоев к этому грандиозному fete В подборе масок тоже чувствовалась его рука. И уж конечно - это были гротески! Во всем - пышность и мишура, иллюзорность и пикантность, наподобие того, что мы позднее видели в «Эрнани». Повсюду кружились какие-то фантастические существа, и у каждого в фигуре или одежде было что-нибудь нелепое.

Все это казалось порождением какого-то безумного, горячечного бреда. Многое здесь было красиво, многое - безнравственно, многое - bizarre, иное наводило ужас, а часто встречалось и такое) что вызывало невольное отвращение. По всем семи комнатам во множестве разгуливали видения наших снов. Они - эти видения, - корчась и извиваясь, мелькали тут и там, в каждой новой комнате меняя свой цвет, и чудилось, будто дикие звуки оркестра - всего лишь эхо их шагов. А по временам из залы, обтянутой черным бархатом, доносился бой часов. И тогда на миг все замирало и цепенело - все, кроме голоса часов, - а фантастические существа словно прирастали к месту. Но вот бой часов смолкал - он слышался всего лишь мгновение, - и тотчас же веселый, чуть приглушенный смех снова наполнял анфиладу, и снова гремела музыка, снова оживали видения, и еще смешнее прежнего кривлялись повсюду маски, принимая оттенки многоцветных стекол, сквозь которые жаровни струили свои лучи. Только в комнату, находившуюся в западном конце галереи, не решался теперь вступить ни один из ряженых: близилась полночь, и багряные лучи света уже сплошным потоком лились сквозь кроваво-красные стекла, отчего чернота траурных занавесей казалась особенно жуткой. Тому, чья нога ступала на траурный ковер, в звоне часов слышались погребальные колокола, и сердце его при этом звуке сжималось еще сильнее, чем у тех, кто предавался веселью в дальнем конце анфилады.

Остальные комнаты были переполнены гостями - здесь лихорадочно пульсировала жизнь. Празднество было в самом разгаре, когда часы начали отбивать полночь. Стихла, как прежде, музыка, перестали кружиться в вальсе танцоры, и всех охватила какая-то непонятная тревога. На сей раз часам предстояло пробить двенадцать ударов, и, может быть, поэтому чем дольше они били, тем сильнее закрадывалась тревога в души самых рассудительных. И, может быть, поэтому не успел еще стихнуть в отдалении последний отзвук последнего удара, как многие из присутствующих вдруг увидели маску, которую до той поры никто не замечал. Слух о появлении новой маски разом облетел гостей; его передавали шепотом, пока не загудела, не зажужжала вся толпа, выражая сначала недовольство и удивление, а под конец - страх, ужас и негодование.

Появление обычного ряженого не вызвало бы, разумеется, никакой сенсации в столь фантастическом сборище. И хотя в этом ночном празднестве царила поистине необузданная фантазия, новая маска перешла все границы дозволенного - даже те, которые признавал принц. В самом безрассудном сердце есть струны, коих нельзя коснуться, не заставив их трепетать. У людей самых отчаянных, готовых шутить с жизнью и смертью, есть нечто такое, над чем они не позволяют себе смеяться. Казалось, в эту минуту каждый из присутствующих почувствовал, как несмешон и неуместен наряд пришельца и его манеры. Гость был высок ростом, изможден и с головы до ног закутан в саван. Маска, скрывавшая его лицо, столь точно воспроизводила застывшие черты трупа, что даже самый пристальный и придирчивый взгляд с трудом обнаружил бы обман. Впрочем, и это не смутило бы безумную ватагу, а может быть, даже вызвало бы одобрение. Но шутник дерзнул придать себе сходство с Красной смертью. Одежда его была забрызгана кровью, а на челе и на всем лице проступал багряный ужас.

"Маска Красной Смерти"

Перевод Николая Шелгунова

Красная смерть давно уже опустошала страну. Никогда еще не бывало такой ужасной, страшной чумы. Предвестниками ее была кровь, - алая, страшная кровь. Болезнь начиналась острой болью, внезапным головокруженьем и переходила в кровотечение из всех пор. Затем следовала смерть. Красные пятна, появлявшиеся на теле и преимущественно на лице и на руках, исключали жертву из человечества и лишали ее всякой помощи и сочувствия. Наступление, развитие и конец болезни длились не более получаса.

Но принц Просперо был человек счастливый, предприимчивый и находчивый. Когда во владениях его население наполовину перемерло от чумы, он пригласил около тысячи друзей, храбрых и веселых рыцарей и придворных дам, и с ними удалился в один из своих укрепленных замков. То было громадное и великолепное здание, чисто царской постройки, эксцентрического, но вместе с тем грандиозного вкуса. Высокая и толстая стена окружала его. В этой стене были железные ворота. Царедворцы, войдя в замок, заложили ворота массивными запорами, потому что решили замкнуться от внезапного вторжения внешнего отчаяния и бедствий. Замок был с избытком снабжен провизией. Благодаря такой предусмотрительности, царедворцы могли не обращать внимания на заразу. Внешний мир мог устраивать свои дела, как ему угодно. А между тем не безумно ли было огорчаться или думать о чем-нибудь? Принц позаботился о средствах доставлять удовольствие. У него были и шуты, и импровизаторы, и танцоры, и музыканты, и вино. В замке были все эти хорошие вещи и безопасность; вне его - Красная Смерть.

В конце пятого или шестого месяца заключения, когда чума свирепствовала в стране еще с большей силой, принц Просперо оповестил своих друзей о маскераде.

Что за сладострастную картину представлял этот маскерад! Сначала я опишу вам залы, в которых он давался. Их было семь, - чисто царская амфилада. Во многих дворцах залы идут прямой перспективой, так что глаз может видеть их с одного конца до другого в отворенные двери. Тут же было совершенно иначе, как и следовало ожидать от странного и причудливого вкуса принца. Залы были расположены так неправильно, что из одной залы невидно было другой. По правую и по левую руку, посреди каждой стены, возвышалось высокое и узкое готическое окно, выходившее в коридор, следовавший за неправильностями залы. Стекла окон гармонировали с обоями стен. Западная зала, например, была голубого цвета и стекла окон были голубые, вторая зала была обита пурпуровыми обоями и стекла окон были пурпуровые. Третья была совершенно зеленая и окна тоже зеленые. Четвертая оранжевая с оранжевыми окнами, пятая белая, шестая лиловая. Седьмая зала была вся обита черным бархатом, не исключая и потолка. Ковры были тоже черные. Но в этой комнате цвет окон не соответствовал драпировке. Окна были красные, кровавого цвета.

Ни в одной из этих семи зал, с излишеством убранных золотом, не видно было ни ламп, ни канделябр. Никаких свечей не было в этом длинном ряду зал. Но в коридорах, окаймлявших их, против каждого окна возвышался громадный треножник с целым костром огня, ослепительно освещавшего через цветные окна. Такое освещение придавало фантастический характер залам. Но в восточной зале, черного цвета, свет, проходивший через красные стекла и падавший на черный бархат, придавал ей еще более мрачный вид и освещал лица смельчаков, входивших в нее, таким зловещим цветом, что весьма немногие из танцующих заглядывали в эту очарованную комнату.

У восточной стены той же черной залы возвышались громадные стенные часы из черного дерева. Маятник их качался с глухим, тяжелым, монотонным постукиванием; и когда минутная стрелка обходила кругом циферблата и надо было бить часам, из железных легких машин вырывался звук звонкий, ясный, густой и необыкновенно музыкальный, но такой пронзительный, что музыканты всякий раз принуждены были останавливаться и дожидаться окончания боя. В таких случаях танцующие прерывали танцы, и минутное замешательство пробегало по всему обществу. Во время боя часов бледнели даже самые беззаботные и веселые рыцари... Когда замирал последний звук, общество снова оживлялось, музыканты, улыбаясь, глядели друг на друга, как бы желая сказать, что вперед этого с ними не случится, а через шестьдесят минут начиналось то же волнение, и то же смущение овладевало веселым обществом.

Несмотря на все это, празднество было веселое. Вкус у принца был совершенно особенный. Он верно умел распределить цвета и ненавидел моду. В его вкусе было что-то смелое, дикое и варварское. Многие считали его сумасшедшим. Но царедворцы чувствовали, что это неправда. Стоило его послушать, повидаться с ним, чтобы увериться, что он с ума еще не сходил.

По случаю пиршества принц присутствовал сам при уборке зал и убирал их по своему личному усмотрению. По стенам виднелись странные, прнчудливые фигуры, доходившие иногда до страшного и даже отвратительного. Точно страшный сон наяву...

Маскерад в разгаре... Но вот, по временам, раздается бой черных часов из черной залы. На минуту все останавливается, все смолкает, за исключением голоса часов. Мысли застывают, парализируются. Но эхо боя замирает - и снова начинается веселье, и снова гремит музыка, и снова носятся танцоры, освещенные цветными стеклами... А в восточную комнату не показывается ни одна маска, потому что приближается ночь и свет через кровавые стекла становится краснее, мрачность похоронной обивки кажется еще ужаснее, а черные часы бьют как бы громче и торжественнее...

Все остальные залы кишат народом и жизнь кипит в них лихорадочно... Но вот наступила полночь, и начался бой часов... Музыка остановилась, танцоры перестали танцевать, всеми, как и ранее, овладело беспокойство. На этот раз часам надо было ударить двенадцать... Много мыслей успело пройти в уме пирующих. Очень может быть, что именно поэтому несколько человек имели время заметить присутствие маски, на которую до тех пор никто не обращал внимания. Маска была встречена шепотом удивления, перешедшим в ужас.

Конечно, нужно было явиться чему-нибудь необыкновенному, чтобы произвести сенсацию в таком свободном обществе. Свобода пира была почти безгранична, но, видно, повое лицо переступило резко даже и эти свободные границы... В сердце самого беспечного человека есть струны, которые нельзя безнаказанно трогать. Для самых испорченных людей, которые играют и жизнью, и смертью, существуют вещи, которыми они не могут играть. Все общество, по-видимому, почувствовало неприличие и неделикатность поведения и костюма незнакомца. Это была высокая, костлявая фигура, завернутая с головы до ног в саван. Маска, надетая на лицо, необыкновенно искусно передавала черты разлагавшегося трупа. Присутствовавшие, вероятно, извинили бы глупую шутку, если бы маска не изображала Красную Смерть. Саван был запачкан кровью; широкий лоб и все лицо было в красных пятнах.

Когда принц Просперо заметил маску, тихо и торжественно проходившую между танцующими, он сначала вздрогнул от ужаса и отвращения, но потом вспыхнул от злости.

Сцена происходила в западной комнате или голубой. Слова принца громко и ясно раздались по всем семи залам. Музыка умолкла.

Принц стоял в голубой зале, окруженный побледневшими царедворцами. Вначале в толпе заметно было движение по направлению к призраку; он же медленным и торжественным шагом приближался к принцу. Безумная смелость маски навела панический страх на все общество, и никто не решался схватить ее, и, заставляя расступаться перед собою, маска из голубой залы прошла в пунцовую, потом в зеленую и т. д. Никто не осмеливался задержать ее.

Но тут принц Просперо бросился через все шесть зал за маской, и никто не отважился следовать за ним. Принц махал обнаженным кинжалом вслед за убегавшим от него призраком; но вот призрак, дойдя до черной залы, остановился и повернулся лицом к лицу к своему преследователю. Раздался пронзительный крик; кинжал, сверкая, упал на черный ковер и принц Просперо лежал мертвым.

Толпа бросилась в черную комнату и схватила незнакомца, стоявшего прямо и неподвижно в тени черных часов. Но ужас овладел всеми - под саваном не оказалось никакого осязаемого предмета. Все поняли, что это была Красная Смерть... И все пирующие упали, и все умерли в том самом положении, в котором падали.

Жизнь черных часов прекратилась вместе с жизнью последнего из пирующих. И пламя треножников потухло, и мрак, и разорение, и Красная Смерть распространили на все свою безграничную власть.

Эдгар Аллан По - Маска Красной Смерти , читать текст

См. также Эдгар Аллан По (Edgar Allan Poe) - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Маска Красной Смерти.(The Masque of the Red Death)
в переводе с английского К. Д. Бальмонта Красная Смерть давно уже опу...

Месмерические откровения (Mesmeric Revelation).
Перевод М. А. Энгельгардта Как бы кто ни относился к теориям месмеризм...

Эдгар Аллан По

МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ

А еще в этой комнате, у западной ее стены, стояли гигантские часы черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звоном качался из стороны в сторону, и, когда минутная стрелка завершала свой оборот и часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, но до того необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были каждый час останавливаться, чтобы прислушаться к нему. Тогда вальсирующие пары невольно переставали кружиться, ватага весельчаков на миг замирала в смущении и, пока часы отбивали удары, бледнели лица даже самых беспутных, а те, кто был постарше и порассудительней, невольно проводили рукой но лбу, отгоняя какую-то смутную думу. Но вот бой часов умолкал, и тотчас же веселый смех наполнял покои; музыканты с улыбкой переглядывались, словно посмеиваясь над своим нелепым испугом, и каждый тихонько клялся другому, что в следующий раз он не поддастся смущению при этих звуках. А когда пробегали шестьдесят минут - три тысячи шестьсот секунд быстротечного времени - и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство и собравшимися овладевали смятение и тревога.

Интернет