Домашний очаг

Мери герой. Онлайн чтение книги Герой нашего времени II

25.04.2019

Меню статьи:

«Княжна Мери» – повесть из цикла «Герой нашего времени», написанного Михаилом Юрьевичем Лермонтовым в 1838-1840 годах. Данный цикл считается одним из первых образцов психологического романа в классической русской литературе.

Предлагаем вашему вниманию поэму М.Ю. Лермонтова “Мцыри”, где описана судьба мальчика-сироты, взятого в плен и впоследствии ставшего беглым монахом.

История, рассказанная в повести, происходит на Кавказе и подаётся читателю в виде дневника её главного героя – офицера российской армии, скандального сердцееда Печорина.

11 мая

Главный герой приехал в Пятигорск, снял квартиру и отправился осмотреть окрестности и публику, которая прохаживалась по улицам курортного городка. Внезапно раздумья его прервал знакомый голос. То был его товарищ по службе юнкер Грушницкий. Он получил ранение в ногу и прибыл на воды на неделю раньше Печорина.

Юнкер поведал, что из интересных личностей в городе лишь княгиня Лиговская из Москвы с прелестной молодой дочерью, которую она называет на английский манер Мери. Но Грушницкий к ним не вхож, потому что, по его словам, солдатская шинель – печать отторжения.

В это время московские аристократки, одетые по последней моде, появились в поле зрения товарищей. Печорин отметил, что молодая княжна действительно очень хороша собой, а Грушницкий сильно смутился при виде знатных дам.

После этого рассказчик продолжил свою прогулку в одиночестве, но возвращаясь обратно, застал занимательную сцену у колодца с минеральной водой. Грушницкий обронил на песок стакан и никак не мог поднять его, потому что опирался на костыль, и тут из-под арки, обрамляющей вход в беседку выпорхнула княжна Мери Лиговская. Она пришла на помощь юнкеру, неимоверно при этом смутившись, и поспешно удалилась обратно к своей матушке. После этого дамы проследовали в свой особняк. А Печорин снова подоспел к Грушницкому, осознавая, что симпатия юной княжны к юнкеру вызывает у него чувство зависти.

13 мая

В гости к Печорину зашёл доктор Вернер. Рассказчик весьма тепло описывает своего приятеля. Они познакомились на каком-то званом вечере во время дискуссии метафизического направления, где прониклись взаимным уважением в процессе длительного спора. Позже они сблизились и стали часто общаться и проводить вместе время.

Предлагаем ознакомиться с “Обзором стихов Михаила Юрьевича Лермонтова”, проявившего себя как художник слова, обладатель великого дарования.

Грушницким интересовалась княжна Мери, предположив, что столь благородный молодой человек был разжалован в солдаты из-за дуэли. А княгиня же напротив интересовалась Печориным. Когда доктор назвал ей его фамилию, то женщина вспомнила, сколько шуму он в своё время наделал в Петербурге своими похождениями. Мери слушала эти истории с интересом. Так же доктор сообщил, что в доме княгини встретил какую-то их родственницу, чьё имя запамятовал. У этой дамы была родинка на щеке. Упоминание об этом заставило офицера почувствовать волнение.



Вечером Печорин встретил Лиговских, сидящих на лавке в окружении многих молодых людей. Он пристроился поодаль, остановил двоих офицеров, которые проходили мимо и стал веселить их своими анекдотами. Со временем на лавку Печорина переметнулась вся молодежь из окружения аристократок. Это вызвало немалое раздражение и досаду у княжны Мери.

16 мая

Печорин продолжал свою тактику мелкого пакостничества юной княжне. Девушка всё чаще бросала на него презрительные гневные взгляды. Грушницкий, же в свою очередь, безумно влюбился в юную Мери. Всячески искал с ней встречи и мечтал быть приглашённым в княжий дом.

Во время вечерней прогулки наш герой размышлял о женщине с родинкой на щеке, воспоминания о ней заставляли его сердце трепетать. Дойдя до грота, Печорин, как по волшебству, встретил там эту женщину. Оказывается, что он не ошибся в своих предчувствиях – это была знатная дама по имени Вера, с которой у рассказчика были отношения несколько лет назад. Вера рассказала Печорину, что с тех пор она вышла замуж во второй раз, для благополучия сына. Муж её – старый богатый человек, дальний родственник княгини Лиговской. Печорин обещал представиться Лиговским, чтобы встречаться у них с Верой. Так же женщина попросила его волочиться за княжной, чтобы отвлечь внимание от их отношений, которые имели все шансы возобновиться.

После разговоров и пылких объятий, Вера отправилась домой. Печорин, чтобы привести в порядок мысли, оседлал горячего скакуна и отправился в степь. На обратном пути он повстречал процессию молодых людей под предводительством Грушницкого и княжны Мери. Выскочив им наперерез, Печорин испугал княжну, на секунду она решила, что он дикарь-черкес. Грушницкий был очень недоволен этой встречей.

Вечером того же дня юнкер важно сообщил Печорину, что был в гостиной княгини, и что Мэри весьма нелестно отзывалась о Печорине. В ответ на что молодой офицер его уверил, что при желании уже следующим вечером он будет в доме аристократок, и даже начнёт волочиться за юной княжной. Грушницкий отнёсся к этому заявлению с недоверием.

22 мая

Зала ресторации превратилась в залу Благородного собрания. К девяти часам туда явилась вся знать, в том числе и княгиня с дочерью. Уже через несколько минут Печорин позвал Мери танцевать. Девушка вальсировала с офицером с едва скрываемым торжеством на лице. В процессе танца Печорин извинился перед княжной за то, что каким-то образом, даже не знакомясь, разгневал её. Мэри парировала, что ему едва ли выпадет шанс оправдаться, потому что он не бывает у них в гостях. И в тот момент, когда Печорин потерял всякую надежду протиснуться в гостиную Лиговских, ему представился случай изменить ситуацию.

К молодой княжне стал приставать очень пьяный офицер, очень нагло зазывая её на мазурку. Девушка была напугана и растеряна, на помощь ей никто не спешил. И тогда Печорин отделился от толпы и дал жёсткий отпор наглецу заставив его покинуть танцевальную залу. Мери обо всём рассказала матери. Та очень благодарила офицера за его поступок и пригласила в гости. А Печорин продолжал общаться с молодой княжной весь вечер, всячески намекая ей, что она ему уже давно нравится, а также упомянул, что один из её кавалеров, Грушницкий, вовсе не разжалован за дуэль, а просто носит юнкерское звание.

23 мая

На следующее утро Грушницкий горячо благодарил Печорина за спасение Мери на балу, куда он не был вхож. И отметил, что сегодня в разговоре с ним девушка была холодна, а глаза её тусклы. Он попросил Печорина понаблюдать за княжной вечером, когда они все вместе будут у неё в гостях.

По дороге в гостиную Лиговских Печорин увидел в окне Веру. Они обменялись быстрыми взглядами. Вскоре она тоже появилась у княгини, и их представили друг другу. Во время чаепития офицер пытался всячески понравится княгине: шутил, рассказывал анекдоты, заставляя благородную даму смеяться от души. Княжна Мери тоже готова была похохотать, но придерживалась выбранного томного образа.



После все перешли в комнату с фортепиано. Мери начала петь. Воспользовавшись моментом, Печорин отвёл в сторону Веру. Она сказала ему, что очень больна, но мысли её занимает не будущее, а лишь он один. Женщина попросила его видеться у Лиговских. Печорину не понравилась такая постановка вопроса, он хотел большего. Мери, меж тем, заметила, что Печорин не слушает её пение, и это её сильно разозлило. Княжна демонстративно удалилась и весь вечер общалась с Грушницким. Печорин, в свою очередь, вдоволь наболтался с Верой.

Выйдя на улицу, Грушницкий спросил, что Печорин думает о его перспективах с юной княжной, но тот лишь пожал плечами.

29 мая

Рассказчик чётко следовал своему плану по завоеванию сердца княжны Мери. Расчетливый опытный мужчина наблюдал, как реагирует на его поведение девушка. Кроме всего прочего, стало очевидно, что Грушницкий ей окончательно наскучил.

3 июня

Печорин долго размышлял о том, зачем он добивается любви молоденькой девочки, которую не хочет соблазнить и на которой никогда не женится. Его размышления прервал Грушницкий. Он пришёл, счастливый от того, что его произвели в офицеры. Печорин пытался ему сказать, что офицерские эполеты не помогут ему завоевать княжну, и что она морочит ему голову. Но влюблённый юноша не поверил этим словам.

Вечером того дня многочисленное общество отправилось к провалу, который считали кратером потухшего вулкана. Печорин помог Мери подняться на гору, и она не покидала его руку в продолжение целой прогулки. Мужчина весьма жёлчно отзывался об их общих знакомых, что немало удивило и напугало девушку. Тогда Печорин пустился в длительные разговоры о своём детстве и о том, почему он стал таким злым. В результате на глаза юной княжны навернулись слёзы жалости. Рассказчик рассудил, что женская жалость – верный путь к зарождающейся любви. Так же он заметил, что поведение Мери весьма предсказуемо, и ему становится от этого скучно.

4 июня

Вера стала изводить Печорина своей ревностью. Он всячески отрицал, что питает чувства к молодой княжне. Тогда Вера упросила его переехать вслед за нею в Кисловодск и снять квартиру неподалёку. Мужчина обещал так и сделать. Лиговские тоже должны били со временем туда переехать.

Грушницкий сообщил Печорину, что завтра будет бал, на котором он намерен весь вечер танцевать с Мери в своей новой офицерской шинели.

При встрече с юной княжной Печорин пригласил её заранее на мазурку и намекнул, что её ждёт приятный сюрприз.

Вечером в гостях у княгини наш герой растрогал Веру тем, что с нежностью пересказал собравшимся историю их встречи и любви. Он изменил имена и некоторые события, но женщина конечно же узнала себя в героине его рассказов. Её настроение от этого улучшилось, и она была весела и активна весь вечер.

5 июня

Грушницкий явился к Печорину за полчаса до бала. Он был разодет в новый пехотный мундир и очень напыщен. Вскоре он отправился поджидать княжну у подъезда к залу.

Печорин явился позже и нашёл Мери, которая откровенно скучала в обществе Грушницкого. Молодой человек весь вечер преследовал княжну. Печорин отметил, что к средине вечера она его уже откровенно ненавидела и вела себя с ним очень резко. В то же время девушка выказывала свою благосклонность нашему герою, хотя потанцевать или поговорить им так и не удалось.

Тем не менее Печорин проводил Мери до кареты и украдкой поцеловал её руку, что тоже было частью его хитроумного плана.

Вернувшись в зал к ужину, наш герой заметил, что против него зреет заговор во главе с Грушницким.

6 июня

Вера уехала в Кисловодск с мужем. В её прощальном взгляде Печорин прочитал упрёк. Он размышлял о том, что, возможно, чувство ревности заставит женщину дать согласие на встречи наедине. Княжна Мери в тот день не показывалась, сказавшись больной. Грушницкий со своей новообразовавшейся шайкой бродил по городу, и вид у него был весьма растрёпанный.

Печорин с удивлением отметил, что ему не хватает общества княжны Мэри, с которой ему не удалось увидеться, но не допускал и мысли, что это может быть влюблённость.

7 июня

Печорин узнал от своего друга Вернера, что по городу ширятся слухи о том, что он собирается женится на Мери. Мужчина сразу смекнул, что источником слухов является Грушницкий. Доктора же он уверил, что ни о какой свадьбе речь не идёт. На следующе утро он отправился в Кисловодск.

10 июня

Рассказчик сообщает, что он уже три дня в Кисловодске и регулярно видит Веру у источника. Она посвежела и набралась сил.

Один день назад в Кисловодск прибыл и Грушницкий со своей шайкой. Они постоянно бушевали в трактире. А Грушницкий стал вести себя очень воинственно по отношению к окружающим.

11 июня

В Кисловодск наконец-то прибыли Лиговские. Печорин встретил их с замиранием сердца и снова задался мыслью, не влюблён ли он в юную Мери. В тот день он обедал у них и заметил, что княгиня с ним очень нежна и всё время посматривает на дочь. Мужчине это показалось не очень хорошим знаком. Зато он увидел, что добился чего хотел – Вера в своей ревности практически доведена до отчаяния.

12 июня

Вечер был обилен происшествиями. Многочисленная кавалькада отправилась смотреть на закат солнца в горах. В числе компании были Лиговские и Печорин. Мужчина весь вечер провёл подле княжны. На обратном пути он помогал её лошади перебраться через горную реку, при взгляде на течение у Мери закружилась голова, тогда офицер подхватил её за талию и пользуясь случаем поцеловал в щёчку.

На другом берегу реки взволнованная девушка придержала свою лошадь, чтобы поговорить с Печориным. Но он упорно молчал и не желал объясняться. Тогда заговорила Мери: «…вы хотите, чтоб я первая сказала, что я вас люблю? Хотите ли этого?» Но расчётливый обольститель только пожал плечами и сказал: «Зачем?»

Эти слова вывели бедняжку из душевного равновесия, она ускакала вперёд и всю дорогу домой вела себя наиграно весело.

Печорин признался себе, что ему доставляет удовольствие мысль, что она проведёт ночь без сна и будет плакать. Меж тем он был взволнован, и проводив дам до дверей дома княгини, поскакал в горы развеять мысли.
В одном из домов над обрывом Печорин услышал шум армейской пирушки. Он подкрался к открытому окну и стал слушать о чём разговор. Говорили о нём. Офицер, от которого некогда Печорин защитил Мери на балу, кричал громче всех. Он предлагал публике проучить Печорина, обзывал его трусом. Результатом дискуссии стал план, в котором Грушницкий должен был вызвать Печорина на дуэль, но не зарядить пистоли. Пьяный офицер уверял, что Печорин просто струсит. Очередь была за Грушницким. Наш рассказчик тайно надеялся, что тот откажется от подлого плана. Но после секунды колебаний тот всё-таки согласился.

Печорин вернулся домой в крайнем волнении и не спал всю ночь. Утром вид его был очень болезненный, об этом ему сказала Мери у колодца. Далее она снова пыталась поговорить с ним о чувствах, просила прекратить мучить её и честно признаться, что у него на уме. На что мужчина ей отвечал: «Я вам скажу всю истину, не буду оправдываться, ни объяснять своих поступков; я вас не люблю…»

Губы девушки побледнели, а Печорин лишь пожал плечами и ушёл.

14 июня

Рассказчик сообщает о том, что у него с детства сформировалось отвращение к женитьбе. Его матери гадалка предсказала смерть сына от злой жены. Это так поразило мальчика, что он стал отрицать брак, как таковой. Любая женщина, мечтающая затянуть его под венец, становилась ему неинтересна.

15 июня

В город приехал фокусник и должен был вечером давать представление. Муж Веры уехал в Пятигорск, и она, пользуясь случаем, пригласила Печорина к себе. Всем своим слугам и слугам Лиговских, с которыми они делили один особняк, Вера раздала билеты на выступление. Печорин воспользовался возможностью и пришёл на свидание. По дороге к Вере он чувствовал, что за ним следят. Началось долгожданное свидание со сцен ревности и упрёков. Но мужчине удалось убедить любимую, что он не собирается жениться на княжне.

Выходить из спальни Веры Печорину пришлось через окно, связав две шали. Путь его лежал через балкон спальни княжны. Мужчина с любопытством заглянул за шторку и увидел печальную отрешённую девушку, которая пыталась сосредоточиться на книге.

Едва коснувшись ногами земли, наш герой попал в засаду, устроенную Грушницким и его другом. Они пытались схватить и избить Печорина с криками: «…будешь у меня к княжнам ходить ночью!..» Печорину удалось отбиться и убежать домой. Офицеры же подняли на уши весь город, утверждая, что по улицам бегает грабитель черкес.

16 июня

Следующим утром в городе все только и говорили о черкесском набеге. Муж Веры пригласил Печорина на завтрак, он был крайне взволнован тем, что жена его была в прошлую ночь одна и подвергалась опасности. Придя в ресторацию, мужчины уселись за столик. За тонкой перегородкой сидела компания Грушницкого. Молодой человек громко рассказывал собравшимся, что на самом деле никаких черкесов не было в Кисловодске, просто княжна принимала у себя тайного посетителя. После небольшой паузы Грушницкий сообщил, что этим мужчиной был Печорин. Наш герой в этот момент неожиданно появился прямо перед носом бывшего товарища. Он обвинил Грушницкого в клевете и уже спустя минуту договаривался с его секундантом о будущей дуэли. Муж Веры был немало тронут таким смелым поведением Печорина и от души пожал его руку.

Печорин немедля отправился к Вернеру и как на духу признался ему во всех своих отношениях, а также рассказал о подслушанном на днях разговоре. Доктор согласился быть его секундантом и отправился к Грушницкому на переговоры. Вернувшись обратно, он высказал догадку, что против Печорина действительно существует заговор, но, скорее всего, теперь друзья Грушницкого хотят зарядить только один пистолет боевыми патронами, что больше смахивает на убийство. Наш герой отказал доктору в намерении признаться соперникам, что они разгадали их подлые планы. Он сказал, что сам со всем разберётся.

Печорин проводил ночь без сна. Ситуация была крайне опасная – стреляться договорились с расстояния шести шагов. Мужчина размышлял о перспективе возможной смерти, и она его не страшила. Но тем не менее он не собирался подставить свой лоб под пулю Грушницкого.

Наконец рассвело. Нервы его успокоились. Печорин освежился в холодной ванной и велел седлать лошадей.

Доктор Вернер прибыл к нему и был печален. Друзья двинулись к назначенному месту встречи и увидели три фигуры на скале. Это был Грушницкий с секундантами.

Вернер предложил решить спор полюбовно, на что Печорин с готовность согласился при условии, что Грушницкий публично откажется от своей клеветы и извинится. Молодой офицер не принял этих условий. Решено было стреляться у края отвесной скалы, чтобы побеждённый упал вниз, и его гибель можно было представить, как неудачный прыжок. Вид Грушницкого выдавал внутреннюю борьбу. Придя на край ущелья, соперники бросили жребий. Первому стрелять выпало Грушницкому. Руки его дрожали, ему было совестно стрелять в фактически безоружного человека. Но всё же выстрел раздался, он слегка оцарапал Печорину колено. Секунданты Грушницкого едва сдерживали улыбку, будучи уверенны, что их товарищу ничего не грозит. Печорин, в свою очередь, громко попросил Вернера перезарядить его пистолет. Секунданты соперника стали протестовать, но Грушницкий смирился со своей участью и велел противнику стрелять. Печорин ещё раз осведомился, не готов ли он отказаться от своей клеветы, но тот отказал. И Печорин выстрелил …

Когда дым рассеялся, Грушницкого уже не было на краю ущелья. Наш герой спустился к своей лошади, по пути увидев окровавленные останки соперника на камнях. Он отправился домой, на душе его был камень.

Домой Печорин вернулся только к вечеру. Там его ожидало две записки – одна от Вернера, а другая от Веры. Доктор писал, что всё устроено, как нельзя лучше и улик касательно дуэли нет никаких. Поэтому Печорин может быть спокоен.

Записку от Веры он долго не решался распечатать. Но всё же сделал это. Это было длинное проникновенное послание, в котором женщина описывала то, за что так сильно любит его. А потом сообщила, что испуганная будущей дуэлью, о которой ей рассказал муж, призналась ему в своей любви к Печорину. Муж был очень зол, обозвал её и поспешно повёз прочь из Кисловодска.

Печорин встрепенулся, выбежал из дома и поскакал в сторону Пятигорска на своём и без того уставшем за день коне.

Он непременно хотел догнать Веру, в тот момент она стала для него всем смыслом бытия. Но через пятнадцать вёрст бешенной скачки конь мужчины издох. Он остался один в степи, упал на землю и несколько часов рыдал, как ребёнок.

Придя в себя, Печорин отправился домой, потому что не видел больше смысла гнаться за своим утраченным счастьем. Он вернулся пешком и уснул сном Наполеона после Ватерлоо.

Вечером следующего дня к Печорину зашёл Вернер, сообщить что у Мэри нервное расстройство, а княгиня вполне уверена, что он стрелялся из-за её дочери. Слухи о дуэли могли навредить Печорину. Так и случилось. На следующее утро он получил приказ от командования отправится в крепость Н …

Наш герой зашёл проститься с княгиней. В разговоре с ним она расплакалась от жалости к дочери, которая чахла с каждым днём от своего душевного недуга. Несчастная мать прямым текстом предложила Печорину взять Мери в жёны. На что тот ответил, что хотел бы поговорить с девушкой наедине. Вскоре в комнату вошла княжна, она была бледна и даже как-то немного прозрачна. Печорин в очень сухих и прямолинейных выражениях сказал ей, что просто смеялся на нею и никогда не собирался жениться. Он порекомендовал ей просто презирать его. На что бедняжка отвечала, что она его теперь ненавидит. Печорин откланялся и вышел.

5 (100%) 6 votes

Княжна Мери или просто Мария - героиня произведения Михаила Юрьевича Лермонтова «Герой нашего времени». Она молода и красива. Особенно она отличается от других представительниц «водного общества» своими приличными манерами.

Мери совсем неопытна в любви. Как и многие светские девушки девятнадцатого века, Мери увлекалась французскими любовными романами. Из-за этого она часто представляет события, происходящие в её жизни, как романтическую историю со счастливым концом. Именно это качество героини подводит её при влюблённости и в Грушницкого, и в Печорина. Первый интересен ей своим мифом о том, что этот персонаж разжалован в солдаты из-за дуэли. Но как только княжне открывается правда, Грушницкий перестаёт нравиться героине. Интерес ко второму герою возник на такой же почве: из-за рассказов о «похождениях» Печорина. После рассказа своей истории жизни в одиночестве, главный герой окончательно покоряет сердце неопытной девушки.

В отличие от других местных представительниц прекрасного пола, княжна умна и образованна. Как многие девушки высшего света, Мери играет на фортепьяно и поёт. Но, как замечает в своём журнале Печорин, голос у героини есть, но её пению далеко до идеала. К сожалению, героиня не может похвастаться ничем кроме красивой оболочки и модной образованности. Именно поэтому она не привлекает главного героя.

Княжна Мери изображена как очередная жертва Печорина. Используя типичный образ светской дамы того времени, Михаил Юрьевич Лермонтов показывает читателю, насколько может измениться человек. Если в начале произведения Мери позволяла себе с презрением смотреть на поклонников и флиртовать, не имея серьёзных намерений, то в конце романа она и сама становиться объектом насмешек, и её возлюбленный даже и не думает о женитьбе.

Сочинение Характеристика и образ княжны Мери

Роман Михаила Юрьевича Лермонтова «Герой нашего времени» можно назвать вершиной русского психологического романа. Не менее яркими являются герои этого текста. Немаловажное место среди них занимают женские образы. Именно они по праву являются лучшими во всей русской литературе 1 половины 19 века. И образ юной княжны по имени Мери не является исключением. Это одна из целой вереницы женских образов в романе «Герой нашего времени».

Если приступить к детальному анализу образа Мери, то следует отметить, что он тесно связан с другими образами романа, в том числе – особенно тесно – с образом Григория Печорина.

Итак, приступим к анализу образа Мери.

Во-первых, Мери очень любит романтические истории, поэтому образ главного героя произведения представляет для нее неподдельный интерес. Правда сначала она заинтригована Грушницким, но вскоре понимает, что он не «герой ее романа», и переключается на Григория Александровича Печорина.

Во-вторых, Мери не обделена женской красотой и привлекательностью. Эти черты привлекают Григория Печорина, но…, при близком знакомстве с барышней этот тонкий психолог, знаток души человеческой, понимает, что ее красивая внешность – лишь яркая обертка, фантик. Она лишь привлекает к Мери поклонников противоположного пола.

В-третьих, Мери далеко не дурочка. Все выдает в ней образованную барышню. Причем образованность ее не напускная. Это естественная потребность ее романтической натуры. Она много читает, знает языки. В конце концов Мери способна поддержать беседу на любую тему.

В-четвертых, если говорить о характере княжны, то главной его чертой является самолюбование. Сильно очень ранит Мери тот факт, что Печорин сразу не выражает восторгов. Он даже тянет со знакомством, чтобы лишний раз уязвить самолюбие девушки.

В-пятых, еще одной чертой характера Мери можно назвать ее тягу к сентиментальности. Этим и воспользуется главный герой Лермонтова. Тем самым Григорий Печорин влюбил в себя Мери.

Стоит отметить, что в череде девушек Григория, Мери является одной из тех, кто на уровне подсознания осознает «опасность», исходящую от этого человека. Ведь в даре Божьем – любви, Мери совсем не искушена.

В народе бытует мнение: «Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе». Эта мудрость применима и к Мери. Сначала она свысока смотрит на окружающих ее людей, но…, прошло немного времени – и теперь окружающие так смотрят на нее. Мало того, над ней за спиной смеются. Печорин вхож в ее дом, он расположил к себе девушку, но предлагать свою руку и сердце юной барышне не спешит.

Она, самолюбивая Мери, очень уязвлена. Причем ее самолюбие настолько задето, что она даже заболела, с ней случилась душевная болезнь.

Понятно, что женщина в принципе – натура сильная. Но как переживет его Мери? Думается, что время зарубцует раны на ее сердце, и она встретит достойного человека на своем жизненном пути.

Сейчас читают:

  • Сочинение-рассуждение Что такое добро? 9 класс ОГЭ 15.3

    На протяжении многих лет, философы, режиссеры и просто заинтересованные люди ищут ответ на один непростой вопрос- что такое добро? Но никто и никогда еще не пришел к однозначному выводу.

  • Образование Штольца в романе Обломов сочинение

    Один из героев знаменитого произведения одного из самых популярных и известных писателей России, Штольц, является человеком, который с самого раннего детства очень крепко дружит с главным героем произведения Обломовым. По жизни эти два героя

  • Роль пейзажа и описание природы в поэме Мцыри сочинение

    Поэма «Мцыри» Михаила Юрьевича Лермонтова была написана в тысяча восемьсот тридцать девятом году, в эпоху позднего творчества поэта. Главной идеей его поздней лирики является тема одиночества. Поэт, через призму своего творчества, пришел

    • Не так давно, я прочитал книгу о мальчике по имени Гарри Поттер. Мне давно рекомендовали эту книгу, но чтением особо я никогда не увлекался. Но именно эта книга заставила меня пересмотреть свои предпочтения.

  • Образ Маши Мироновой 8 класс (Капитанская дочка Пушкина) сочинение

    В знаменитой и известной повести "Капитанская дочка", написанной великим русским писателем Александром Пушкиным очень большое количество запоминающихся и уникальных героев

  • Цель побега Мцыри (почему, причины побега) сочинение

    Михаил Юрьевич Лермонтов – это уникальный русский писатель 19 века, который в своем творчестве использовал разные литературные направления. Именно подобное использование течений позволяет современному читателю наслаждаться его литературным наследием.

Роман «Герой нашего времени» был задуман молодым поэтом в 1836 году. Предполагалось, что действие его будет происходить в современном автору Петербурге.

Однако кавказская ссылка 1837 года внесла свои коррективы в первоначальные планы. Теперь главный герой Лермонтова, Печорин Григорий Александрович, оказывается на Кавказе, где попадает в весьма непростые ситуации. От разных персонажей произведения читатель слышит их краткое содержание. «Герой нашего времени» («Княжна Мери» в том числе) превращается в исследование души молодого человека, пытающегося найти свое место в жизни.

Композиция романа несколько необычна: он состоит из 5 повестей, объединенных образом Печорина. Самой объемной и значимой для понимания характера этого персонажа является глава «Княжна Мери».

«Княжна Мери» в романе «Герой нашего времени» - по сути, исповедь Печорина. Она представляет собой дневниковые записи, сделанные во время пребывания на лечении в Пятигорске и Кисловодске.

По мнению современников, ее главные персонажи имели реальных прототипов, с которыми Лермонтов был лично знаком, что придает достоверность изображаемому. Так, главная героиня, по имени которой названа повесть, могла быть списана с сестры Н. С. Мартынова или знакомой поэта по Пятигорску Э. Клинберг. Чрезвычайно интересен образ самого Печорина. «Повесть «Княжна Мери» - краткое содержание его месячного пребывания на минеральных водах. За это время он очаровал молодую, наивную девушку, настроил против себя всех офицеров, убил на дуэли старого знакомого, навсегда потерял единственную женщину, которую любил.

Приезд Печорина в Пятигорск

Первая запись в дневнике главного героя помечена одиннадцатым мая. Накануне он прибыл в Пятигорск и снял квартиру на окраине, у самого Машука. Его привлек чудесный вид, открывавшийся на город и несколько сглаживавший недостатки нового жилья. В приподнятом, восторженном настроении Печорин отправляется утром следующего дня к источнику, чтобы увидеть здесь водяное общество. Колкие замечания, которые он адресует встречающимся по пути дамам и офицерам, характеризуют его как человека язвительного и непременно видящего во всем недостатки. Это начало повести «Княжна Мери», краткое содержание которой будет представлено дальше.

Одиночество героя, стоявшего у колодца и наблюдавшего за проходившими мимо людьми, прерывает Грушницкий, с которым он вместе когда-то воевал. Юнкер, всего год бывший на службе, носил толстую шинель, украшенную героическим крестиком - этим он пытался привлечь к себе внимание дам. Выглядел Грушницкий старше своих лет, что тоже считал достоинством, внешне был привлекателен и фигурист. Речь его зачастую включала высокопарные фразы, придававшие ему вид страстного и страдающего человека. На первый взгляд могло показаться, что эти двое были хорошими друзьями. На самом деле, их отношения были далеки от идеальных, о чем прямо говорит автор дневника: «Мы когда-нибудь с ним столкнемся…, и одному из нас несдобровать». Печорин еще при их знакомстве разгадал в нем фальшь, за что и недолюбливал. Так завязывается действие, которое будет разворачиваться на протяжении месяца, а проследить всю цепочку событий поможет читателю дневник Печорина - это их краткое содержание.

«Герой нашего времени» («Княжна Мери» - не исключение) интересен необычностью характера главного героя, не привыкшего лукавить даже перед самим собой. Он открыто посмеивается над Грушницким, который бросает фразу на французском именно в тот момент, когда мимо проходят мать и дочь Лиговские, чем, конечно же, привлекает их внимание. Чуть позже, отделавшись от старого знакомого, Печорин наблюдает еще одну интересную сцену. Юнкер «случайно» роняет стакан и все не может его поднять: мешают костыль и раненая нога. Молодая княжна быстро подлетела к нему, подала стакан и так же стремительно упорхнула, уверившись, что мать ничего не видела. Грушницкий был в восторге, однако Печорин тут же охладил его пыл, отметив, что не усмотрел в поведении девушки ничего необычного.

Так можно описать первый день пребывания героя в Пятигорске.

Двумя днями позже

Утро началось со встречи с доктором Вернером, который пришел навестить Печорина. Последний считал его человеком замечательным и даже предполагал, что они могли бы стать друзьями, если бы только Григорий Александрович был способен к таким отношениям в принципе. Они любили беседовать друг с другом на отвлеченные темы, что не раз можно будет видеть в повести «Княжна Мери». Краткое содержание их разговоров характеризует обоих как людей умных, честных и бескомпромиссных.

В этот раз они постепенно перешли к произошедшей накануне встрече бывших сослуживцев. Слова Печорина о том, что «завязка есть», и ему не будет здесь скучно, сразу вызвали отклик у доктора: «Грушницкий будет вашей жертвой». Затем Вернер сообщает, что в доме Лиговских уже заинтересовались новым отдыхающим. Он рассказывает собеседнику о княгине и ее дочери. Достаточно образованна, с презрением относится ко всем молодым людям, любит поговорить о страстях и чувствах, нелицеприятно отзывается о московском обществе - такой предстает со слов доктора княжна Мери. Краткое содержание разговоров в доме Лиговских позволяет также понять, что появление Печорина вызвало интерес у дам.

Упоминание Вернера о приехавшей родственнице княгини, хорошенькой, но действительно больной, заставляет героя заволноваться. В описании женщины Григорий Александрович узнает Веру, которую когда-то любил. Мысли о ней не оставляют героя и после ухода доктора.

Вечером, во время прогулки, Печорин вновь сталкивается с княжной и замечает, насколько сильно она завладела вниманием Грушницкого. На этом заканчивается еще один день Печорина, описанный в дневнике, включенном в повесть «Княжна Мери».

Краткое содержание записи 16 мая

В этот день с Печориным произошло несколько событий. Разработанный им план относительно княжны начал действовать. Его безразличие вызвало в девушке ответную реакцию: при встрече она смотрела на него с ненавистью. Дошли до героя и сложенные ею эпиграммы, в которых он получал весьма не лестную оценку.

Печорин переманил к себе практически всех ее обожателей: бесплатное угощение и шампанское оказались лучше милой улыбки. И при этом постоянно подзадоривал Грушницкого, который был уже по уши влюблен.

Продолжить краткое содержание главы «Княжна Мери» следует описанием первой случайной встречи Печорина и Веры у колодца. Их чувства, вспыхнувшие с новой силой, определили дальнейшие действия любовников. Печорину необходимо познакомиться с престарелым мужем Веры, войти в дом Лиговских и приударить за княжной. Это даст им возможность чаще встречаться. Герой предстает в этой сцене несколько необычно: появляется надежда на то, что он действительно способен на искреннее чувство и не сможет предать любимую женщину.

После расставания Печорин, не в силах сидеть дома, отправляется верхом в степь. Возвращение с прогулки дарит ему еще одну неожиданную встречу.

Группа отдыхающих двигалась по дороге, вившейся меж кустарников. Среди них были Грушницкий и княжна Мери. Краткое содержание их разговора можно свести к описанию чувств юнкера. Печорин в черкесском наряде, неожиданно появившийся из кустов, нарушает их мирную беседу и вызывает у испуганной девушки сначала гнев, а после смущение.

Во время вечерней прогулки приятели встречаются. Грушницкий с сочувствием сообщает, что отношение княжны к Печорину окончательно испорчено. В ее глазах он выглядит дерзким, наглым и самовлюбленным, а это навсегда закрывает перед ним двери их дома. Понятно, что слова героя о том, что он хоть завтра может быть вхож в семейство, воспринимаются с сочувствием.

Происшествие на балу

Следующая запись - 21 мая - весьма незначительна. В ней лишь указывается, что за неделю Печорин так и не познакомился с Лиговскими, за что ему пеняла Вера. 22-го ожидался бал, на котором будет и княжна Мери.

Краткое содержание повести из романа продолжит происшествие, внесшее коррективы в установившийся ход событий. На балу, куда Грушницкому пока еще вход был закрыт, Печорин знакомится с княжной и даже защищает ее честь перед пьяным господином. Здесь явно был план, устроенный драгунским капитаном, еще одним давним знакомым Григория Александровича. Во время мазурки Печорин пленяет княжну, а также, как бы между прочим, сообщает, что Грушницкий - юнкер.

Уже на следующий день, вместе с приятелем, благодарившим его за поступок на балу, герой отправляется в дом Лиговских. Главное, что необходимо здесь отметить: он вызывает недовольство княжны тем, что недостаточно внимательно слушает ее пение после чая, и вместо этого наслаждается спокойным разговором с Верой. А в завершение вечера наблюдает триумф Грушницкого, которого избирает в качестве орудия мести княжна Мери.

Лермонтов М. Ю.: краткие содержания записей Печорина 29 мая и 3 июня

В течение нескольких дней молодой человек придерживается выбранной тактики, хотя время от времени задает себе вопрос: зачем он так упорно добивается любви молоденькой девушки, если заранее знает, что никогда на ней не женится. Тем не менее Печорин все делает для того, чтобы Грушницкий наскучил Мери.

Наконец юнкер появляется в его квартире счастливый - его произвели в офицеры. Всего через несколько дней будет сшит новенький мундир, и он предстанет перед возлюбленной во всей красе. Теперь же он больше не хочет смущать ее взгляд своей шинелью. В результате именно Печорин сопровождает княжну во время вечерней прогулки водяного общества к провалу.

Сначала злословие по поводу всех знакомых, затем злобные высказывания в их адрес и длинный, обличающий монолог «нравственного калеки», как он сам себя называет. Читатель замечает, как под воздействием услышанного меняется княжна Мери. Краткое содержание (Лермонтов нисколько не щадит своего героя) монолога можно передать так. Общество сделало Печорина тем, кем он стал. Был скромным - ему приписывали лукавство. Мог чувствовать зло и добро - его никто не любил. Ставил себя выше других - стали унижать. В результате непонимания научился ненавидеть, притворяться и лгать. А все лучшие качества, что изначально были ему присущи, так и остались похороненными в душе. Все, что осталось в нем, - это отчаяние и воспоминания о погибшей душе. Так судьба княжны была предопределена: завтра она пожелает вознаградить своего воздыхателя, к которому так долго относилась с холодностью.

И вновь бал

На следующий день произошли три встречи. С Верой - она упрекала Печорина в холодности. С Грушницким - его мундир почти готов, и завтра он появится в нем на балу. И с княжной - Печорин пригласил ее на мазурку. Вечер был проведен в доме Лиговских, где стали заметны изменения, произошедшие с Мери. Она не смеялась и не кокетничала, а весь вечер сидела с грустным видом и внимательно слушала необыкновенные истории гостя.

Продолжит краткое содержание «Княжны Мери» описание бала.

Грушницкий сиял. Его новый мундир с очень узким воротничком украшали бронзовая цепочка с лорнетом, большие эполеты, напоминавшие крылья ангелов, и лайковые перчатки. Скрип сапог, фуражка в руках и завитые кудри дополняли картину. Весь его вид выражал самодовольство и гордость, хотя со стороны бывший юнкер выглядел довольно смешно. Он был абсолютно уверен, что именно ему придется составить пару княжне в первой мазурке, и вскоре в нетерпении удалился.

Печорин, войдя в зал, застал Мери в обществе Грушницкого. Их разговор не клеился, так как ее взгляд все время блуждал по сторонам, словно искал кого-то. Очень скоро она смотрела на своего спутника почти с ненавистью. Известие о том, что княжна танцует мазурку с Печориным, вызвало в новоиспеченном офицере гнев, который вскоре вылился в заговор против соперника.

Перед отъездом в Кисловодск

6-7 июня становится ясно: Григорий Александрович добился своего. Княжна влюблена в него и страдает. Довершением всего становится новость, принесенная Вернером. В городе поговаривают, что Печорин женится. Уверения в обратном вызвали у доктора лишь усмешку: бывают случаи, когда брак становится неизбежным. Ясно, что слухи распустил Грушницкий. А это значит одно - развязка неизбежна.

На следующий день Печорин, полный решимости завершить дело, уезжает в Кисловодск.

Записи 11-14 июня

Три следующих дня герой наслаждается местными красотами, видится с приехавшей еще раньше Верой. Вечером 10-го числа появляется Грушницкий - он не кланяется и ведет разгульный образ жизни. Постепенно все пятигорское общество, включая Лиговских, перебирается в Кисловодск. Все так же бледна и так же страдает княжна Мери.

Краткое содержание - Лермонтов постепенно подводит действие повести к кульминации - стремительно развивавшихся отношений между офицерами и Печориным можно свести к тому, что все восстают против последнего. Сторону Грушницкого принимает драгунский капитан, имевший личные счеты с героем. Совершенно случайно Григорий Александрович становится свидетелем планируемого против него заговора. Суть была такова: Грушницкий находит предлог, чтобы вызвать Печорина на дуэль. Так как пистолеты будут разряжены, первому это ничем не грозит. Второй же, по их расчетам, должен струсить при условии стреляться на шести шагах, и честь его будет запятнана.

Компрометирующая встреча и дуэль

События 15-16 мая стали развязкой всего, что происходило с Печориным в течение месяца на минеральных водах. Вот их краткое содержание.

«Герой» нашего времени… Лермонтов («Княжна Мери» в этом плане играет немаловажную роль) не раз заставляет задуматься над вопросом: каков он на самом деле? Эгоистичный и бесцельно проживающий жизнь Печорин часто вызывает осуждение и автора, и читателя. Осуждающе звучит фраза Вернера в записке, переданной Григорию Александровичу уже после дуэли: «Можете спать спокойно… если можете…» Однако в данной ситуации симпатии все же оказываются на стороне Печорина. Это тот случай, когда он до конца остается честен и с самим собой, и с окружающими. И надеется пробудить совесть в бывшем приятеле, оказавшемся бесчестным и способным на низость и подлость по отношению не только к Печорину, но и к княжне.

Вечером накануне дуэли все общество собралось смотреть приехавшего фокусника. Дома остались княжна и Вера, на встречу с которой отправился герой. Вся компания, планировавшая его унижение, выследила незадачливого любовника и подняла шум в полной уверенности, что он посещал Мери. Печорин, которому удалось вырваться и достаточно быстро вернуться домой, встретил драгунского капитана с товарищами лежа в постели. Так первая попытка офицеров провалилась.

На следующее утро Григорий Александрович, отправившийся к колодцу, услышал рассказ Грушницкого, который якобы стал свидетелем того, как накануне вечером он выбирался через окно от княжны. Ссора закончилась вызовом на дуэль. В качестве секунданта Печорин пригласил Вернера, знавшего о заговоре.

Анализ содержания повести Лермонтова «Княжна Мери» показывает, насколько противоречив был главный герой. Вот и накануне дуэли, которая могла стать последней в его жизни, Печорин долго не может уснуть. Смерть его не страшит. Важно другое: каково было его предназначение на земле? Ведь родился-то он неспроста. И столько нерастраченных сил в нем еще осталось. Чем его вспомнят? Ведь никто так и не понял его до конца.

Нервы успокоились лишь к утру, и Печорин даже сходил в купальню. Бодрый и готовый ко всему, он отправился к месту дуэли.

Предложение доктора закончить все миром вызвало у драгунского капитана, секунданта противника, усмешку - он решил, что Печорин струсил. Когда все были готовы, Григорий Александрович выдвинул условие: стреляться на краю скалы. Это означало, что даже легкое ранение могло привести к падению и смерти. Но и это не заставило Грушницкого признаться в заговоре.

Первому выпало стрелять сопернику. Он долго не мог справиться с волнением, однако презрительный возглас капитана: «Трус!» - заставил его нажать на курок. Легкая царапина - и Печорин все же удержался, чтобы не упасть в пропасть. У него еще оставалась надежда образумить соперника. Когда же Грушницкий отказался признать клевету и извиниться, Печорин дал понять, что знает о заговоре. Дуэль закончилась убийством - Грушницкий только перед лицом смерти смог проявить твердость и непоколебимость.

Расставание

Днем Печорину принесли письмо, из которого он узнал, что Вера уехала. Тщетная попытка догнать ее закончилась неудачно. Он понял, что потерял любимую женщину навсегда.

На этом можно закончить краткое содержание «Княжны Мери». Остается лишь добавить, что последнее объяснение Печорина с главной героиней было коротким и прямолинейным. Нескольких слов оказалось достаточно, чтобы поставить точку в их отношениях. В момент, когда первое серьезное чувство девушки было растоптано, она смогла сохранить достоинство и не унизиться до истерики и рыданий. Ее светские манеры и презрительное отношение к окружающим скрывали глубокую натуру, которую и смог разглядеть Печорин. Научиться заново доверять людям и любить - это то, что должна будет сделать в будущем княжна Мери.

Характеристика литературного героя складывается из его поступков, мыслей, взаимоотношения с другими людьми. Печорин предстает в повести человеком неоднозначным. С одной стороны, он прекрасно анализирует ситуацию и оценивает ее последствия. С другой, он мало ценит свою жизнь и с легкостью играет судьбами других. Достижение цели - вот что влечет скучающего и не находящего применения своим талантам человека.

Чтобы поправить здоровье после ранения, Печорин приезжает в Пятигорск. Здесь он встречает своего старого знакомого, с которым в глазах общества он находится в самых лучших человеческих отношениях. Это был юнкер по фамилии Грушницкий, он так же как главный герой, прибыл сюда лечиться после ранения. Несмотря на кажущиеся дружескими, их истинные отношения были другими – Печорин знал, что в скором времени им придется столкнуться друг с другом, и одному из них будет уготована печальная участь.

Среди всего местного общества, прибывшего на воды, выделялась семья Лиговских. Печорин обратил внимание на очаровательную Мэри – дочь княгини Лиговской. Тогда он решил примерить на себя роль героя-любовника, типичного персонажа дамских романов. С этого момента он поставил себе цель как можно ближе познакомиться с Мэри и ее семьей. Но княжна не торопилась заводить дружеские отношения с Печориным. Сначала она приняла его за разжалованного офицера после участия в запрещенных тогда дуэлях.

Печорин не настаивал и даже, наоборот, нарочито избегал поводов для общения, не спешил наносить визит в дом Лиговских. Своим поведением он вызвал еще больший интерес княгини и ее дочери. Доктор Вернер, с которым Печорин совсем недавно завел приятельские отношения, рассказал ему о том, какое сильное впечатление произвел Печорин на Лиговских. Еще одной причиной, почему он стремился влюбить в себя княжну Мэри, было стремление вызвать у Грушницкого, страстно влюбленного в прекрасную молодую особу, жуткую ревность.

От доктора Печорин узнал, что нынче в гостях у Лиговских пребывает его давняя возлюбленная - Вера. Увидев ее, он вновь испытал к ней нежные чувства. Но для того чтобы встречаться чаще, не провоцируя при этом ненужных разговоров вокруг, Вера советует Печорину начать открыто ухаживать за княжной. С этим он всецело соглашается, к тому же неплохо сможет провести время.

Вечером на балу Печорин вызволяет княжну из беды, спасая от навязчивых приставаний пьяного офицера. Этим он покоряет княгиню Лиговскую, и та приглашает его в свой дом. Официальный прием оказался не самым приятным для княжны событием. Печорин вел себя по отношению к ней отстраненно. Мэри не понимала причины этого и заметно злилась. Такая реакция княжны лишь прибавила их знакомству новых ярких эмоций. Все это входило в коварный план Печорина по обольщению совсем еще юной девушки. Княжна не могла думать ни о чем и ни о ком другом, кроме Печорина. Грушницкий со своими ухаживаниями лишь раздражал ее. Он видел, что причиной столь явного равнодушия с ее стороны был Печорин. Грушницкий ревновал и всячески избегал общения с ним.

Вместе с друзьями Грушницкий решает наказать Печорина за его оскорбительное поведение. Когда представится случай, он вызовет его на дуэль, а пистолет ему передаст незаряженным. Главный герой становится свидетелем бесчестного сговора, после чего придумывает новый план действий. Тем временем княжна все больше увлекалась Печориным, а Вера, приревновав его к Мэри, взяла с Печорина слово, что он не женится на ней.

Прогуливаясь с Печориным, княжна открыла ему свои чувства, но в ответ на вопрос, хочет ли он этого, услышала холодный ответ: «Зачем?». Мэри поспешила вернуться домой, а Печорин праздновал победу – он влюбил в себя несчастную девушку. Только зачем ему все это, он пока не знал.

Кругом уже ходили слухи о том, что Печорин собирается сделать княжне предложение руки и сердца. Но тот опроверг слухи и продолжил встречаться с Верой. Ночью, уходя от нее после тайного свидания, Печорин оказывается неподалеку от дома княжны и сталкивается с Грушницким и его компанией. Печорин убегает, а на следующий день Грушницкий заявляет при всех о том, что Печорин был этой ночью в спальне у княжны Мэри. Главный герой вызывает обидчика на дуэль. Роль секунданта предназначалась доктору Вернеру. Ему Печорин рассказал о предстоящей затее с пистолетами. Стреляться решили на краю скалы. Первому сделать выстрел выпало Грушницкому. Он ранит Печорина в ногу, так и не сознавшись в низком своем поступке. Печорин заявил, что его пистолет не заряжен. Ситуацию исправили, а Грушницкий настаивал на продолжении встречи. Печорин выстреливает, и тело Грушницкого падает вниз с высокой скалы.

Вера признается мужу в любви к Печорину, тот решает увезти ее из этих мест как можно дальше. Узнав об этом, Печорин бросается вдогонку, и в этот момент понимает, что Вера – настоящая любовь всей его жизни.

Печорина переводят служить на Кавказ. Перед отъездом он объясняется с княжной. Он признается ей, что вовсе не любит ее и просто смеялся над ней. В ответ он слышит гневное «Я вас ненавижу», после чего уезжает.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Лермонтов. Все произведения

  • Ашик-Кериб
  • Княжна Мери
  • Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова
  • Фаталист

Княжна Мери. Картинка к рассказу

Сейчас читают

  • Краткое содержание Чуковский Серебряный герб

    Данное произведение чисто автобиографическое повествует нам о школьных годах писателя. Когда Корней Иванович вырос и стал известным человеком в области детской литературы, он решил написать повесть о своих учителях

  • Краткое содержание Достоевский Крокодил

    Действие рассказа разворачивается в Санкт-Петербурге. В Пассаж, в один из магазинов, привозят крокодила. Отовсюду собираются люди, чтобы посмотреть на диковинную зверюшку.

  • Краткое содержание Пришвин Золотой луг

    Мы с братом любили баловаться созревшими одуванчиками. Позову Серёжку, и летит от меня белое облако семян. А он повторяет. Мы их считали просто сорняками и рвали, только для смеха.

  • Краткое содержание Пикуль Каторга

    Русский писатель Валентин Саввич Пикуль написал ряд книг о жителях Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии. В 1987 году вышел его исторический роман «Каторга».

  • Краткое содержание Пропавшая грамота Гоголя

    В этом произведении рассказывает дьяк о приключениях своего деда, которому пришлось с нечистью в карты играть. Все началось с того, что гетман поручил казаку доставить к царице грамоту.

Часть вторая

КНЯЖНА МЕРИ

За полчаса до бала явился ко мне Грушницкий полном сиянии армейского пехотного мундира. К третьей пуговице пристегнута была бронзовая цепочка, на которой висел двойной лорнет; эполеты неимоверной величины были загнуты кверху в виде крылышек амура; сапоги его скрипели; в левой руке держал он коричневые лайковые перчатки и фуражку, а правою взбивал ежеминутно в мелкие кудри завитой хохол. Самодовольствие и вместе некоторая неуверенность изображались на его лице; его праздничная наружность, его гордая походка заставили бы меня расхохотаться, если б это было согласно с моими намерениями.

Он бросил фуражку с перчатками на стол и начал обтягивать фалды и поправляться перед зеркалом; черный огромный платок, навернутый на высочайший подгалстушник, которого щетина поддерживала его подбородок, высовывался на полвершка из-за воротника; ему показалось мало: он вытащил его кверху до ушей; от этой трудной работы, ибо воротник мундира был очень узок и беспокоен, лицо его налилось кровью.

Ты, говорят, эти дни ужасно волочился за моей княжной? - сказал он довольно небрежно и не глядя на меня.

Где нам, дуракам, чай пить! - отвечал я ему, повторяя любимую поговорку одного из самых ловких повес прошлого времени, воспетого некогда Пушкиным.

Скажи-ка, хорошо на мне сидит мундир?.. Ох, проклятый жид!.. как под мышками? режет!.. Нет ли у тебя духов?

Помилуй, чего тебе еще? от тебя и так уж несет розовой помадой...

Ничего. Дай-ка сюда...

Он налил себе полсклянки за галстук, в носовой платок, на рукава.

Ты будешь танцевать? - спросил он.

Не думаю.

Я боюсь, что мне с княжной придется начинать мазурку, - я не знаю почти ни одной фигуры...

А ты звал ее на мазурку?

Нет еще...

Смотри, чтоб тебя не предупредили...

В самом деле? - сказал он, ударив себя по лбу. - Прощай... пойду дожидаться ее у подъезда. - Он схватил фуражку и побежал.

Через полчаса и я отправился. На улице было темно и пусто; вокруг собрания или трактира, как угодно, теснился народ; окна его светились; звуки полковой музыки доносил ко мне вечерний ветер. Я шел медленно; мне было грустно... Неужели, думал я, мое единственное назначение на земле - разрушать чужие надежды? С тех пор как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни прийти в отчаяние! Я был необходимое лицо пятого акта; невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?.. Уж не назначен ли я ею в сочинители мещанских трагедий и семейных романов - или в сотрудники поставщику повестей, например, для "Библиотеки для чтения"?.. Почему знать?.. Мало ли людей, начиная жизнь, думают кончить ее, как Александр Великий или лорд Байрон, а между тем целый век остаются титулярными советниками?..

Войдя в залу, я спрятался в толпе мужчин и начал делать свои наблюдения. Грушницкий стоял возле княжны и что-то говорил с большим жаром; она его рассеянно слушала, смотрела по сторонам, приложив веер к губкам; на лице ее изображалось нетерпение, глаза ее искали кругом кого-то; я тихонько подошел сзади, чтоб подслушать их разговор.

Вы меня мучите, княжна! - говорил Грушницкий, - вы ужасно переменились с тех пор, как я вас не видал...

Вы также переменились, - отвечала она, бросив на него быстрый взгляд, в котором он не умел разобрать тайной насмешки.

Я? я переменился?.. О, никогда! Вы знаете, что это невозможно! Кто видел вас однажды, тот навеки унесет с собою ваш божественный образ.

Перестаньте...

Отчего же вы теперь не хотите слушать того, чему еще недавно, и так часто, внимали благосклонно?..

Потому что я не люблю повторений, - отвечала она, смеясь...

О, я горько ошибся!.. Я думал, безумный, что по крайней мере эти эполеты дадут мне право надеяться... Нет, лучше бы мне век остаться в этой презренной солдатской шинели, которой, может быть, я обязан вашим вниманием...

В самом деле, вам шинель гораздо более к лицу... В это время я подошел и поклонился княжне; она немножко покраснела и быстро проговорила:

Не правда ли, мсье Печорин, что серая шинель гораздо больше идет к мсье Грушницкому?..

Я с вами не согласен, - отвечал я, - в мундире он еще моложавее.

Грушницкий не вынес этого удара; как все мальчики, он имеет претензию быть стариком; он думает, что на его лице глубокие следы страстей заменяют отпечаток лет. Он на меня бросил бешеный взгляд, топнул ногою и отошел прочь.

А признайтесь, - сказал я княжне, - что хотя он всегда был очень смешон, но еще недавно он вам казался интересен... в серой шинели?..

Она потупила глаза и не отвечала.

Грушницкий целый вечер преследовал княжну, танцевал или с нею, или вис-Е-вис; он пожирал ее глазами, вздыхал и надоедал ей мольбами и упреками. После третьей кадрили она его уж ненавидела.

Я этого не ожидал от тебя, - сказал он, подойдя ко мне и взяв меня за руку.

Ты с нею танцуешь мазурку? - спросил он торжественным голосом. - Она мне призналась...

Ну, так что ж? А разве это секрет?

Разумеется... Я должен был этого ожидать от девчонки... от кокетки... Уж я отомщу!

Пеняй на свою шинель или на свои эполеты, а зачем же обвинять ее? Чем она виновата, что ты ей больше не нравишься?..

Зачем же подавать надежды?

Зачем же ты надеялся? Желать и добиваться чего-нибудь - понимаю, а кто ж надеется?

Ты выиграл пари - только не совсем, - сказал он, злобно улыбаясь.

Мазурка началась. Грушницкий выбирал одну только княжну, другие кавалеры поминутно ее выбирали; это явно был заговор против меня; тем лучше: ей хочется говорить со мной, ей мешают, - ей захочется вдвое более.

Я раза два пожал ее руку; во второй раз она ее выдернула, не говоря ни слова.

Я дурно буду спать эту ночь, - сказала она мне, когда мазурка кончилась.

Этому виноват Грушницкий.

О нет! - И лицо ее стало так задумчиво, так грустно, что я дал себе слово в этот вечер непременно поцеловать ее руку.

Стали разъезжаться. Сажая княжну в карету, я быстро прижал ее маленькую ручку к губам своим. Было темно, и никто не мог этого видеть.

Я возвратился в залу очень доволен собой.

За большим столом ужинала молодежь, и между ними Грушницкий. Когда я вошел, все замолчали: видно, говорили обо мне. Многие с прошедшего бала на меня дуются, особенно драгунский капитан, а теперь, кажется, решительно составляется против меня враждебная шайка под командой Грушницкого. У него такой гордый и храбрый вид... Очень рад; я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов, - вот что я называю жизнью.

В продолжение ужина Грушницкий шептался и перемигивался с драгунским капитаном.

Нынче поутру Вера уехала с мужем в Кисловодск. Я встретил их карету, когда шел к княгине Лиговской. Она мне кивнула головой: во взгляде ее был упрек.

Кто ж виноват? зачем она не хочет дать мне случай видеться с нею наедине? Любовь, как огонь, - без пищи гаснет. Авось ревность сделает то, чего не могли мои просьбы.

Я сидел у княгини битый час. Мери не вышла, - больна. Вечером на бульваре ее не было. Вновь составившаяся шайка, вооруженная лорнетами, приняла в самом деле грозный вид. Я рад, что княжна больна: они сделали бы ей какую-нибудь дерзость. У Грушницкого растрепанная прическа и отчаянный вид; он, кажется, в самом деле огорчен, особенно самолюбие его оскорблено; но ведь есть же люди, в которых даже отчаяние забавно!..

Возвратясь домой, я заметил, что мне чего-то недостает. Я не видал ее! Она больна! Уж не влюбился ли я в самом деле?.. Какой вздор!

В одиннадцать часов утра - час, в который княгиня Лиговская обыкновенно потеет в Ермоловской ванне, - я шел мимо ее дома. Княжна сидела задумчиво у окна; увидев меня, вскочила.

Я вошел в переднюю; людей никого не было, и я без доклада, пользуясь свободой здешних нравов, пробрался в гостиную.

Тусклая бледность покрывала милое лицо княжны. Она стояла у фортепьяно, опершись одной рукой на спинку кресел: эта рука чуть-чуть дрожала; я тихо подошел к ней и сказал:

Вы на меня сердитесь?..

Она подняла на меня томный, глубокий взор и покачала головой; ее губы хотели проговорить что-то - и не могли; глаза наполнились слезами; она опустилась в кресла и закрыла лицо руками.

Что с вами? - сказал я, взяв ее руку.

Вы меня не уважаете!.. О! Оставьте меня! . .

Я сделал несколько шагов... Она выпрямилась в креслах, глаза ее засверкали...

Я остановился, взявшись за ручку двери и сказал:

Простите меня, княжна! Я поступил как безумец... этого в другой раз не случится: я приму свои меры... Зачем вам знать то, что происходило до сих пор в душе моей! Вы этого никогда не узнаете, и тем лучше для вас. Прощайте.

Уходя, мне кажется, я слышал, что она плакала.

Я до вечера бродил пешком по окрестностям Машука, утомился ужасно и, пришедши домой, бросился на постель в совершенном изнеможении.

Ко мне зашел Вернер.

Правда ли, - спросил он, - что вы женитесь на княжне Лиговской?

Весь город говорит; все мои больные заняты этой важной новостью, а уж эти больные такой народ: все знают!

"Это шутки Грушницкого!" - подумал я.

Чтоб вам доказать, доктор, ложность этих слухов, объявляю вам по секрету, что завтра я переезжаю в Кисловодск...

И княгиня также?..

Нет, она остается еще на неделю здесь...

Так вы не женитесь?..

Доктор, доктор! посмотрите на меня: неужели я похож на жениха или на что-нибудь подобное?

Я этого не говорю... но вы знаете, есть случаи... - прибавил он, хитро улыбаясь, - в которых благородный человек обязан жениться, и есть маменьки, которые по крайней мере не предупреждают этих случаев... Итак, я вам советую, как приятель, быть осторожнее! Здесь, на водах, преопасный воздух: сколько я видел прекрасных молодых людей, достойных лучшей участи и уезжавших отсюда прямо под венец... Даже, поверите ли, меня хотели женить! Именно. одна уездная маменька, у которой дочь была очень бледна. Я имел несчастие сказать ей, что цвет лица возвратится после свадьбы; тогда она со слезами благодарности предложила мне руку своей дочери и все свое состояние - пятьдесят душ, кажется. Но я отвечал, что я к этому не способен...

Вернер ушел в полной уверенности, что он меня предостерег.

Из слов его я заметил, что про меня и княжну уж распущены в городе разные дурные слухи: это Грушницкому даром не пройдет!

Вот уж три дня, как я в Кисловодске. Каждый день вижу Веру у колодца и на гулянье. Утром, просыпаясь, сажусь у окна и навожу лорнет на ее балкон; она давно уж одета и ждет условного знака; мы встречаемся, будто нечаянно, в саду, который от наших домов спускается к колодцу. Живительный горный воздух возвратил ей цвет лица и силы. Недаром Нарзан называется богатырским ключом. Здешние жители утверждают, что воздух Кисловодска располагает к любви, что здесь бывают развязки всех романов, которые когда-либо начинались у подошвы Машука. И в самом деле, здесь все дышит уединением; здесь все таинственно - и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые, встретясь в конце долины, бегут дружно взапуски и наконец кидаются в Подкумок. С этой стороны ущелье шире и превращается в зеленую лощину; по ней вьется пыльная дорога. Всякий раз, как я на нее взгляну, мне все кажется, что едет карета, а из окна кареты выглядывает розовое личико. Уж много карет проехало по этой дороге, - а той все нет. Слободка, которая за крепостью, населилась; в ресторации, построенной на холме, в нескольких шагах от моей квартиры, начинают мелькать вечером огни сквозь двойной ряд тополей; шум и звон стаканов раздается до поздней ночи.

Нигде так много не пьют кахетинского вина и минеральной воды, как здесь.

Но смешивать два эти ремесла Есть тьма охотников - я не из их числа.

Грушницкий с своей шайкой бушует каждый день в трактире и со мной почти не кланяется.

Он только вчера приехал, а успел уже поссориться с тремя стариками, которые хотели прежде его сесть в ванну: решительно - несчастия развивают в нем воинственный дух.

Наконец они приехали. Я сидел у окна, когда услышал стук их кареты: у меня сердце вздрогнуло... Что же это такое? Неужто я влюблен? Я так глупо создан, что этого можно от меня ожидать.

Я у них обедал. Княгиня на меня смотрит очень нежно и не отходит от дочери... плохо! Зато Вера ревнует меня к княжне: добился же я этого благополучия! Чего женщина не сделает, чтоб огорчить соперницу! Я помню, одна меня полюбила за то, что я любил другую. Нет ничего парадоксальнее женского ума; женщин трудно убедить в чем-нибудь, надо их довести до того, чтоб они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предупреждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо опрокинуть в уме своем все школьные правила логики. Например, способ обыкновенный:

Этот человек любит меня, но я замужем: следовательно, не должна его любить.

Способ женский:

Я не должна его любить, ибо я замужем; но он меня любит, - следовательно...

Тут несколько точек, ибо рассудок уже ничего не говорит, а говорят большею частью: язык, глаза и вслед за ними сердце, если оно имеется.

Что, если когда-нибудь эти записки попадут на глаза женщине? "Клевета!" - закричит она с негодованием.

С тех пор, как поэты пишут и женщины их читают (за что им глубочайшая благодарность), их столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же поэты за деньги величали Нерона полубогом...

Не кстати было бы мне говорить о них с такою злостью, - мне, который, кроме их, на свете ничего не любил, - мне, который всегда готов был им жертвовать спокойствием, честолюбием, жизнию... Но ведь я не в припадке досады и оскорбленного самолюбия стараюсь сдернуть с них то волшебное покрывало, сквозь которое лишь привычный взор проникает. Нет, все, что я говорю о них, есть только следствие

Ума холодных наблюдений И сердца горестных замет.

Женщины должны бы желать, чтоб все мужчины их так же хорошо знали, как я, потому что я люблю их во сто раз больше с тех пор, как их не боюсь и постиг их мелкие слабости.

Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своем "Освобожденном Ерусалиме". "Только приступи, - говорил он, - на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие... Надо только не смотреть, а идти прямо, - мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!"

Сегодняшний вечер был обилен происшествиями. Верстах в трех от Кисловодска, в ущелье, где протекает Подкумок, есть скала, называемая Кольцом; это - ворота, образованные природой; они подымаются на высоком холме, и заходящее солнце сквозь них бросает на мир свой последний пламенный взгляд. Многочисленная кавалькада отправилась туда посмотреть на закат солнца сквозь каменное окошко. Никто из нас, по правде сказать, не думал о солнце. Я ехал возле княжны; возвращаясь домой, надо было переезжать Подкумок вброд. Горные речки, самые мелкие, опасны, особенно тем, что дно их - совершенный калейдоскоп: каждый день от напора волн оно изменяется; где был вчера камень, там нынче яма. Я взял под уздцы лошадь княжны и свел ее в воду, которая не была выше колен; мы тихонько стали подвигаться наискось против течения. Известно, что, переезжая быстрые речки, не должно смотреть на воду, ибо тотчас голова закружится. Я забыл об этом предварить княжну Мери.

Мы были уж на середине, в самой быстрине, когда она вдруг на седле покачнулась. "Мне дурно!" - проговорила она слабым голосом... Я быстро наклонился к ней, обвил рукою ее гибкую талию. "Смотрите наверх! - шепнул я ей, - это ничего, только не бойтесь; я с вами".

Ей стало лучше; она хотела освободиться от моей руки, но я еще крепче обвил ее нежный мягкий стан; моя щека почти касалась ее щеки; от нее веяло пламенем.

Что вы со мною делаете? Боже мой!..

Я не обращал внимания на ее трепет и смущение, и губы мои коснулись ее нежной щечки; она вздрогнула, но ничего не сказала; мы ехали сзади; никто не видал. Когда мы выбрались на берег, то все пустились рысью. Княжна удержала свою лошадь; я остался возле нее; видно было, что ее беспокоило мое молчание, но я поклялся не говорить ни слова - из любопытства. Мне хотелось видеть, как она выпутается из этого затруднительного положения.

Или вы меня презираете, или очень любите! - сказала она наконец голосом, в котором были слезы. - Может быть, вы хотите посмеяться надо мной, возмутить мою душу и потом оставить.-. Это было бы так подло, так низко, что одно предположение... о нет! не правда ли, - прибавила она голосом нежной доверенности, - не правда ли, во мне нет ничего такого, что бы исключало уважение? Ваш дерзкий поступок... я должна, я должна вам его простить, потому что позволила... Отвечайте, говорите же, я хочу слышать ваш голос!.. - В последних словах было такое женское нетерпение, что я невольно улыбнулся; к счастию, начинало смеркаться. Я ничего не отвечал.

Вы молчите? - продолжала она, - вы, может быть, хотите, чтоб я первая вам сказала, что я вас люблю?..

Я молчал...

Хотите ли этого? - продолжала она, быстро обратясь ко мне... В решительности ее взора и голоса было что-то страшное...

Зачем? - отвечал я, пожав плечами.

Она ударила хлыстом свою лошадь и пустилась во весь дух по узкой, опасной дороге; это произошло так скоро, что я едва мог ее догнать, и то, когда она уж она присоединилась к остальному обществу. До самого дома она говорила и смеялась поминутно. В ее движениях было что-то лихорадочное; На меня не взглянула ни разу. Все заметили эту необыкновенную веселость. И княгиня внутренно радовалось, глядя на свою дочку; а у дочки просто нервический припадок: она проведет ночь без сна и будет плакать. Эта мысль мне доставляет необъятное наслаждение: есть минуты, когда я понимаю Вампира... А еще слыву добрым малым и добиваюсь этого названия!

Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались...

В одном из домов слободки, построенном на краю обрыва, заметил я чрезвычайное освещение; по временам раздавался нестройный говор и крики, изобличавшие военную пирушку. Я слез и подкрался к окну; неплотно притворенный ставень позволил мне видеть пирующих и расслышать их слова. Говорили обо мне.

Драгунский капитан, разгоряченный вином, ударил по столу кулаком, требуя внимания.

Господа! - сказал он, - это ни на что не похоже. Печорина надо проучить! Эти петербургские слетки всегда зазнаются, пока их не ударишь по носу! Он думает, что он только один и жил в свете, оттого что носит всегда чистые перчатки и вычищенные сапоги.

И что за надменная улыбка! А я уверен между тем, что он трус, - да, трус!

Я думаю тоже, - сказал Грушницкий. - Он любит отшучиваться. Я раз ему таких вещей наговорил, что другой бы меня изрубил на месте, а Печорин все обратил в смешную сторону. Я, разумеется, его не вызвал, потому что это было его дело; да не хотел и связываться...

Грушницкий на него зол за то, что он отбил у него княжну, - сказал кто-то.

Вот еще что вздумали! Я, правда, немножко волочился за княжной, да и тотчас отстал, потому что не хочу жениться, а компрометировать девушку не в моих правилах.

Да я вас уверяю, что он первейший трус, то есть Печорин, а не Грушницкий, - о, Грушницкий молодец, и притом он мой истинный друг! - сказал опять драгунский капитан. - Господа! никто здесь его не защищает? Никто? тем лучше! Хотите испытать его храбрость? Это нас позабавит...

Хотим; только как?

А вот слушайте: Грушницкий на него особенно сердит - ему первая роль! Он придерется к какой-нибудь глупости и вызовет Печорина на дуэль... Погодите; вот в этом-то и штука... Вызовет на дуэль: хорошо! Все это - вызов, приготовления, условия - будет как можно торжественнее и ужаснее, - я за это берусь; я буду твоим секундантом, мой бедный друг! Хорошо! Только вот где закорючка: в пистолеты мы не положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин струсит - на шести шагах их поставлю, черт возьми! Согласны ли, господа?

Славно придумано! согласны! почему же нет? - раздалось со всех сторон.

А ты, Грушницкий?

Я с трепетом ждал ответ Грушницкого; холодная злость овладела мною при мысли, что если б не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих дураков. Если б Грушницкий не согласился, я бросился б ему на шею. Но после некоторого молчания он встал с своего места, протянул руку капитану и сказал очень важно: "Хорошо, я согласен".

Трудно описать восторг всей честной компании.

Я вернулся домой, волнуемый двумя различными чувствами. Первое было грусть. "За что они все меня ненавидят? - думал я. - За что? Обидел ли я кого-нибудь? Нет. Неужели я принадлежу к числу тех людей, которых один вид уже порождает недоброжелательство?" И я чувствовал, что ядовитая злость мало-помалу наполняла мою душу. "Берегись, господин Грушницкий! - говорил я, прохаживаясь взад и вперед по комнате. - Со мной этак не шутят. Вы дорого можете заплатить за одобрение ваших глупых товарищей. Я вам не игрушка!.."

Я не спал всю ночь. К утру я был желт, как померанец.

Поутру я встретил княжну у колодца.

Вы больны? - сказала она, пристально посмотрев на меня.

Я не спал ночь.

И я также... я вас обвиняла... может быть, напрасно? Но объяснитесь, я могу вам простить все...

Все ли?..

Все... только говорите правду... только скорее... Видите ли, я много думала, старалась объяснить, оправдать ваше поведение; может быть, вы боитесь препятствий со стороны моих родных... это ничего; когда они узнают... (ее голос задрожал) я их упрошу. Или ваше собственное положение... но знайте, что я всем могу пожертвовать для того, которого люблю... О, отвечайте скорее, сжальтесь... Вы меня не презираете, не правда ли? Она схватила меня за руки. Княгиня шла впереди нас с мужем Веры и ничего не видала; но нас могли видеть гуляющие больные, самые любопытные сплетники из всех любопытных, и я быстро освободил свою руку от ее страстного пожатия.

Я вам скажу всю истину, - отвечал я княжне, - не буду оправдываться, ни объяснять своих поступков; я вас не люблю...

Ее губы слегка побледнели...

Оставьте меня, - сказала она едва внятно.

Я пожал плечами, повернулся и ушел.

Я иногда себя презираю... не оттого ли я презираю и других?.. Я стал не способен к благородным порывам; я боюсь показаться смешным самому себе. Другой бы на моем месте предложил княжне son coeur et sa fortune;14 но надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, - прости любовь! мое сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова. Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту... но свободы моей не продам. Отчего я так дорожу ею? что мне в ней?.. куда я себя готовлю? чего я жду от будущего?.. Право, ровно ничего. Это какой-то врожденный страх, неизъяснимое предчувствие... Ведь есть люди, которые безотчетно боятся пауков, тараканов, мышей... Признаться ли?.. Когда я был еще ребенком, одна старуха гадала про меня моей матери; она мне предсказала мне смерть от злой жены; это меня тогда глубоко поразило; в душе моей родилось непреодолимое отвращение к женитьбе... Между тем что-то мне говорит, что ее предсказание сбудется; по крайней мере буду стараться, чтоб оно сбылось как можно позже.

Вчера приехал сюда фокусник Апфельбаум. На дверях ресторации явилась длинная афишка, извещающая почтеннейшую публику о том, что вышеименованный удивительный фокусник, акробат, химик и оптик будет иметь честь дать великолепное представление сегодняшнего числа в восемь часов вечера, в зале Благородного собрания (иначе - в ресторации); билеты по два рубля с полтиной.

Все собираются идти смотреть удивительного фокусника; даже княгиня Лиговская, несмотря на то, что дочь ее больна, взяла для себя билет.

Нынче после обеда я шел мимо окон Веры; она сидела на балконе одна; к ногам моим упала записка:

"Сегодня в десятом часу вечера приходи ко мне по большой лестнице; муж мой уехал в Пятигорск и завтра утром только вернется. Моих людей и горничных не будет в доме: я им всем раздала билеты, также и людям княгини. - Я жду тебя; приходи непременно".

"А-га! - подумал я, - наконец-таки вышло по-моему".

В восемь часов пошел я смотреть фокусника. Публика собралась в исходе девятого; представление началось. В задних рядах стульев узнал я лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий сидел в первом ряду с лорнетом. Фокусник обращался к нему всякий раз, как ему нужен был носовой платок, часы, кольцо и прочее, посмотрел на меня довольно дерзко. Все это ему припомнится, когда нам придется расплачиваться.

В исходе десятого я встал и вышел.

На дворе было темно, хоть глаз выколи. Тяжелые, холодные тучи лежали на вершиннах окрестных гор: лишь изредка умирающий ветер шумел вершинами тополей, окружающих ресторацию; у окон ее толпился народ. Я спустился с горы, и повернув в ворота, прибавил шагу. Вдруг мне показалось, что кто-то идет за мной. Я остановился и осмотрелся. В темноте ничего нельзя было разобрать; однако я из осторожности обошел, будто гуляя, вокруг дома. Проходя мимо окон княжны, я услышал снова шаги за собою; человек, завернутый в шинель, пробежал мимо меня. Это меня встревожило; однако я прокрался к крыльцу и поспешно взбежал на темную лестницу. Дверь отворилась; маленькая ручка схватила мою руку...

Никто тебя не видал? - сказала шепотом Вера, прижавшись ко мне.

Теперь ты веришь ли, что я тебя люблю? О, я долго колебалась, долго мучилась... но ты из меня делаешь все, что хочешь.

Ее сердце сильно билось, руки были холодны как лед. Начались упреки ревности, жалобы, - она требовала от меня, чтоб я ей во всем признался, говоря, что она с покорностью перенесет мою измену, потому что хочет единственно моего счастия. Я этому не совсем верил, но успокоил ее клятвами, обещаниями и прочее.

Так ты не женишься на Мери? не любишь ее?.. А она думает... знаешь ли, она влюблена в тебя до безумия, бедняжка!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Около двух часов пополуночи я отворил окно и, связав две шали, спустился с верхнего балкона на нижний, придерживаясь за колонну. У княжны еще горел огонь. Что-то меня толкнуло к этому окну. Занавес был не совсем задернут, и я мог бросить любопытный взгляд во внутренность комнаты. Мери сидела на своей постели, скрестив на коленях руки; ее густые волосы были собраны под ночным чепчиком, обшитым кружевами; большой пунцовый платок покрывал ее белые плечики, ее маленькие ножки прятались в пестрых персидских туфлях. Она сидела неподвижно, опустив голову на грудь; пред нею на столике была раскрыта книга, но глаза ее, неподвижные и полные неизъяснимой грусти, казалось, в сотый раз пробегали одну и ту же страницу, тогда как мысли ее были далеко...

В эту минуту кто-то шевельнулся за кустом. Я спрыгнул с балкона на дерн. Невидимая рука схватила меня за плечо.

Держи его крепче! - закричал другой, выскочивший из-за угла.

Это были Грушницкий и драгунский капитан.

Я ударил последнего по голове кулаком, сшиб его с ног и бросился в кусты. Все тропинки сада, покрывавшего отлогость против наших домов, были мне известны.

Воры! караул!.. - кричали они; раздался ружейный выстрел; дымящийся пыж упал почти к моим ногам.

Через минуту я был уже в своей комнате, разделся и лег. Едва мой лакей запер дверь на замок, как ко мне начали стучаться Грушницкий и капитан.

Печорин! вы спите? здесь вы?..- закричал капитан.

Вставайте! - воры... черкесы...

У меня насморк, - отвечал я, - боюсь простудиться.

Они ушли. Напрасно я им откликнулся: они б еще с час проискали меня в саду. Тревога между тем сделалась ужасная. Из крепости прискакал казак. Все зашевелилось; стали искать черкесов во всех кустах - и, разумеется, ничего не нашли. Но многие, вероятно, остались в твердом убеждении, что если б гарнизон показал более храбрости и поспешности, то по крайней мере десятка два хищников остались бы на месте.

Нынче поутру у колодца только и было толков, что о ночном нападении черкесов. Выпивши положенное число стаканов нарзана, пройдясь раз десять по длинной липовой аллее, я встретил мужа Веры, который только что приехал из Пятигорска. Он взял меня под руку, и мы пошли в ресторацию завтракать; он ужасно беспокоился о жене. "Как она перепугалась нынче ночью! - говорил он, - ведь надобно ж, чтоб это случилось именно тогда, как я в отсутствии". Мы уселись завтракать возле двери, ведущей в угловую комнату, где находилось человек десять молодежи, в числе которых был и Грушницкий. Судьба вторично доставила мне случай подслушать разговор, который должен был решить его участь. Он меня не видал, и, следственно, я не мог подозревать умысла; но это только увеличивало его вину в моих глазах.

Да неужели в самом деле это были черкесы? - сказал кто-то, - видел ли их кто-нибудь?

Я вам расскажу всю историю, - отвечал Грушницкий, - только, пожалуйста, не выдавайте меня; вот как это было: вчерась один человек, которого я вам не назову, приходит ко мне и рассказывает, что видел в десятом часу вечера, как кто-то прокрался в дом к Лиговским. Надо вам заметить, что княгиня была здесь, а княжна дома. Вот мы с ним и отправились под окна, чтоб подстеречь счастливца.

Признаюсь, я испугался, хотя мой собеседник очень был занят своим завтраком: он мог услышать вещи для себя довольно неприятные, если б неравно Грушницкий отгадал истину; но ослепленный ревностью, он и не подозревал ее.

Вот видите ли, - продолжал Грушницкий, - мы и отправились, взявши с собой ружье, заряженное холостым патроном, только так, чтобы попугать. До двух часов ждали в саду. Наконец - уж бог знает откуда он явился, только не из окна, потому что оно не отворялось, а должно быть, он вышел в стеклянную дверь, что за колонной, - наконец, говорю я, видим мы, сходит кто-то с балкона... Какова княжна? а? Ну, уж признаюсь, московские барышни! после этого чему же можно верить? Мы хотели его схватить, только он вырвался и, как заяц, бросился в кусты; тут я по нем выстрелил.

Вокруг Грушницкого раздался ропот недоверчивости.

Вы не верите? - продолжал он, - даю вам честное, благородное слово, что все это сущая правда, и в доказательство я вам, пожалуй, назову этого господина.

Скажи, скажи, кто ж он! - раздалось со всех сторон.

Печорин, - отвечал Грушницкий.

В эту минуту он поднял глаза - я стоял в дверях против него; он ужасно покраснел. Я подошел к нему и сказал медленно и внятно:

Мне очень жаль, что я вошел после того, как вы уж дали честное слово в подтверждение самой отвратительной клеветы. Мое присутствие избавило бы вас от лишней подлости.

Грушницкий вскочил с своего места и хотел разгорячиться.

Прошу вас, - продолжал я тем же тоном, - прошу вас сейчас же отказаться от ваших слов; вы очень хорошо знаете, что это выдумка. Я не думаю, чтобы равнодушие женщины к вашим блестящим достоинствам заслуживало такое ужасное мщение. Подумайте хорошенько: поддерживая ваше мнение, вы теряете право на имя благородного человека и рискуете жизнью.

Грушницкий стоял передо мною, опустив глаза, в сильном волнении. Но борьба совести с самолюбием была непродолжительна. Драгунский капитан, сидевший возле него, толкнул его локтем; он вздрогнул и быстро отвечал мне, не поднимая глаз:

Милостивый государь, когда я что говорю, так я это думаю и готов повторить... Я не боюсь ваших угроз и готов на все...

Последнее вы уж доказали, - отвечал я ему холодно и, взяв под руку драгунского капитана, вышел из комнаты.

Что вам угодно? - спросил капитан.

Вы приятель Грушницкого - и, вероятно, будете его секундантом?

Капитан поклонился очень важно.

Вы отгадали, - отвечал он, - я даже обязан быть его секундантом, потому что обида, нанесенная ему, относится и ко мне: я был с ним вчера ночью, - прибавил он, выпрямляя свой сутуловатый стан.

А! так это вас ударил я так неловко по голове?

Он пожелтел, посинел; скрытая злоба изобразилась на лице его.

Я буду иметь честь прислать к вам нониче моего секунданта, - прибавил я, раскланявшись очень вежливо и показывая вид, будто не обращаю внимания на его бешенство.

На крыльце ресторации я встретил мужа Веры. Кажется, он меня дожидался.

Он схватил мою руку с чувством, похожим на восторг.

Благородный молодой человек! - сказал он, с слезами на глазах. - Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, - продолжал он. - Я сам был молод и служил в военной службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.

Бедняжка! радуется, что у него нет дочерей...

Я пошел прямо к Вернеру, застал его дома и рассказал ему все - отношения мои к Вере и княжне и разговор, подслушанный мною, из которого я узнал намерение этих господ подурачить меня, заставив стреляться холостыми зарядами. Но теперь дело выходило их границ шутки: они, вероятно, не ожидали такой развязки. Доктор согласился быть моим секундантом; я дал ему несколько наставлений насчет условий поединка; он должен был настоять на том, чтобы дело обошлось как можно секретнее, потому что хотя я когда угодно готов подвергать себя смерти, но нимало не расположен испортить навсегда свою будущность в здешнем мире.

После этого я пошел домой. Через час доктор вернулся из своей экспедиции.

Против вас точно есть заговор, - сказал он. - Я нашел у Грушницкого драгунского капитана и еще одного господина, которого фамилии не помню. Я на минуту остановился в передней, чтоб снять галоши. У них был ужасный шум и спор... "Ни за что не соглашусь! - говорил Грушницкий, - он меня оскорбил публично; тогда было совсем другое..." - "Какое тебе дело? - отвечал капитан, - я все беру на себя. Я был секундантом на пяти дуэлях и уж знаю, как это устроить. Я все придумал. Пожалуйста, только мне не мешай. Постращать не худо. А зачем подвергать себя опасности, если можно избавиться?.." В эту минуту я взошел. Они замолчали. Переговоры наши продолжались довольно долго; наконец мы решили дело вот как: верстах в пяти отсюда есть глухое ущелье; они туда поедут завтра в четыре часа утра, а мы выедем полчаса после них; стреляться будете на шести шагах - этого требовал Грушницкий. Убитого - на счет черкесов. Теперь вот какие у меня подозрения: они, то есть секунданты, должно быть, несколько переменили свой прежний план и хотят зарядить пулею один пистолет Грушницкого. Это немножко похоже на убийство, но в военное время, и особенно в азиатской войне, хитрости позволяются; только Грушницкий, кажется, поблагороднее своих товарищей. Как вы думаете? Должны ли мы показать им, что догадались?

Ни за что на свете, доктор! будьте спокойны, я им не поддамся.

Что же вы хотите делать?

Это моя тайна.

Смотрите не попадитесь... ведь на шести шагах!

Доктор, я вас жду завтра в четыре часа; лошади будут готовы... Прощайте.

Я до вечера просидел дома, запершись в своей комнате. Приходил лакей звать меня к княгине, - я велел сказать, что болен.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Два часа ночи... не спится... А надо бы заснуть, чтоб завтра рука не дрожала. Впрочем, на шести шагах промахнуться трудно. А! господин Грушницкий! ваша мистификация вам не удастся... мы поменяемся ролями: теперь мне придется отыскивать на вашем бледном лице признаки тайного страха. Зачем вы сами назначили эти роковые шесть шагов? Вы думаете, что я вам без спора подставлю свой лоб... но мы бросим жребий!.. и тогда... тогда... что, если его счастье перетянет? если моя звезда наконец мне изменит?.. И не мудрено: она так долго служила верно моим прихотям; на небесах не более постоянства, чем на земле.

Что ж? умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я - как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова... прощайте!..

Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений - лучший свет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления... Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья - и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодом в изнеможении засыпает и видит перед собой роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но только проснулся - мечта исчезает... остается удвоенный голод и отчаяние!

И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь - из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!

Вот уже полтора месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту... я один; сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни... Скучно! Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями.

Перечитываю последнюю страницу: смешно! Я думал умереть; это было невозможно: я еще не осушил чаши страданий, и теперь чувствую, что мне еще долго жить.

Как все прошедшее ясно и резко отлилось в моей памяти! Ни одной черты, ни одного оттенка не стерло время!

Я помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни минуты. Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были "Шотландские пуритане"; я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом... Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..

Наконец рассвело. Нервы мои успокоились. Я посмотрелся в зеркало; тусклая бледность покрывала лицо мое, хранившее следы мучительной бессонницы; но глаза, хотя окруженные коричневою тенью, блистали гордо и неумолимо. Я остался доволен собою.

Велев седлать лошадей, я оделся и сбежал к купальне. Погружаясь в холодный кипяток нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы мои возвращались. Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто собирался на бал. После этого говорите, что душа не зависит от тела!..

Возвратясь, я нашел у себя доктора. На нем были серые рейтузы, архалук и черкесская шапка. Я расхохотался, увидев эту маленькую фигурку под огромной косматой шапкой: у него лицо вовсе не воинственное, а в этот раз оно было еще длиннее обыкновенного.

Отчего вы так печальны, доктор? - сказал я ему. - Разве вы сто раз не провожали людей на тот свет с величайшим равнодушием? Вообразите, что у меня желчная горячка; я могу выздороветь, могу и умереть; то и другое в порядке вещей; старайтесь смотреть на меня, как на пациента, одержимого болезнью, вам еще неизвестной, - и тогда ваше любопытство возбудится до высшей степени; вы можете надо мною сделать теперь несколько важных физиологических наблюдений... Ожидание насильственной смерти не есть ли уже настоящая болезнь?

Эта мысль поразила доктора, и он развеселился.

Мы сели верхом; Вернер уцепился за поводья обеими руками, и мы пустились, - мигом проскакали мимо крепости через слободку и въехали в ущелье, по которому вилась дорога, полузаросшая высокой травой и ежеминутно пересекаемая шумным ручьем, через который нужно было переправляться вброд, к великому отчаянию доктора, потому что лошадь его каждый раз в воде останавливалась.

Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих сторон над нами; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем. Я помню - в этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу. Как любопытно всматриваться каждую росинку, трепещущую на широком листке виноградном и отражавшую миллионы радужных лучей! как жадно взор мой старался проникнуть в дымную даль! Там путь все становился уже, утесы синее и страшнее, и, наконец, они, казалось, сходились непроницаемою стеной. Мы ехали молча.

Написали ли вы свое завещание? - вдруг спросил Вернер.

А если будете убиты?..

Наследники отыщутся сами.

Неужели у вас нет друзей, которым бы вы хотели послать свое последнее прости?..

Я покачал головой.

Неужели нет на свете женщины, которой вы хотели бы оставить что-нибудь на память?..

Хотите ли, доктор, - отвечал я ему, - чтоб я раскрыл вам мою душу?.. Видите ли, я выжил из тех лет, когда умирают, произнося имя своей любезной и завещая другу клочок напомаженных или ненапомаженных волос. Думая о близкой и возможной смерти, я думаю об одном себе: иные не делают и этого. Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, - бог с ними! Из жизненной бури я вынес только несколько идей - и ни одного чувства. Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его; первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй... второй? Посмотрите, доктор: видите ли вы, на скале направо чернеются три фигуры? Это, кажется, наши противники?..

Мы пустились рысью.

У подошвы скалы в кустах были привязаны три лошади; мы своих привязали тут же, а сами по узкой тропинке взобрались на площадку, где ожидал нас Грушницкий с драгунским капитаном и другим своим секундантом, которого звали Иваном Игнатьевичем; фамилии его я никогда не слыхал.

Мы давно уж вас ожидаем, - сказал драгунский капитан с иронической улыбкой.

Я вынул часы и показал ему.

Он извинился, говоря, что его часы уходят.

Несколько минут продолжалось затруднительное молчание; наконец доктор прервал его, обратясь к Грушницкому.

Мне кажется, - сказал он, - что, показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и кончить это дело полюбовно.

Я готов, - сказал я.

Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор как мы приехали, он в первый раз поднял на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.

Объясните ваши условия, - сказал он, - и все, что я могу для вас сделать, то будьте уверены...

Вот мои условия: вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения...

Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи?..

Что ж я вам мог предложить, кроме этого?..

Мы будем стреляться...

Я пожал плечами.

Пожалуй; только подумайте, что один из нас непременно будет убит.

Я желаю, чтобы это были вы...

А я так уверен в противном...

Он смутился, покраснел, потом принужденно захохотал.

Капитан взял его под руку и отвел в сторону; они долго шептались. Я приехал в довольно миролюбивом расположении духа, но все это начинало меня бесить.

Ко мне подошел доктор.

Послушайте, - сказал он с явным беспокойством, - вы, верно, забыли про их заговор?.. Я не умею зарядить пистолета, но в этом случае... Вы странный человек! Скажите им, что вы знаете их намерение, и они не посмеют... Что за охота! подстрелят вас как птицу...

Пожалуйста, не беспокойтесь, доктор, и погодите... Я все так устрою, что на их стороне не будет никакой выгоды. Дайте им пошептаться. . .

Господа, это становится скучно! - сказал я им громко, - драться так драться; вы имели время вчера наговориться...

Мы готовы, - отвечал капитан. - Становитесь, господа!.. Доктор, извольте отмерить шесть шагов...

Становитесь! - повторил Иван Игнатьич пискливым голосом.

Позвольте! - сказал я, - еще одно условие; так как мы будем драться насмерть, то мы обязаны сделать все возможное, чтоб это осталось тайною и чтоб секунданты наши не были в ответственности. Согласны ли вы?..

Совершенно согласны.

Итак, вот что я придумал. Видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? оттуда до низу будет сажен тридцать, если не больше; внизу острые камни. Каждый из нас станет на самом краю площадки; таким образом, даже легкая рана будет смертельна: это должно быть согласно с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов. Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет. И тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком. Мы бросим жребий, кому первому стрелять. Объявляю вам в заключение, что иначе я не буду драться.

Пожалуй! - сказал драгунский капитан, посмотрев выразительно на Грушницкого, который кивнул головой в знак согласия. Лицо его ежеминутно менялось. Я его поставил в затруднительное положение. Стреляясь при обыкновенных условиях, он мог целить мне в ногу, легко меня ранить и удовлетворить таким образом свою месть, не отягощая слишком своей совести; но теперь он должен был выстрелить на воздух, или сделаться убийцей, или, наконец, оставить свой подлый замысел и подвергнуться одинаковой со мною опасности. В эту минуту я не желал бы быть на его месте. Он отвел капитана в сторону и стал говорить ему что-то с большим жаром; я видел, как посиневшие губы его дрожали; но капитан от него отвернулся с презрительной улыбкой. "Ты дурак! - сказал он Грушницкому довольно громко, - ничего не понимаешь! Отправимтесь же, господа!"

Узкая тропинка вела между кустами на крутизну; обломки скал составляли шаткие ступени этой природной лестницы; цепляясь за кусты, мы стали карабкаться. Грушницкий шел впереди, за ним его секунданты, а потом мы с доктором.

Я вам удивляюсь, - сказал доктор, пожав мне крепко руку. - Дайте пощупать пульс!.. О-го! лихорадочный!.. но на лице ничего не заметно... только глаза у вас блестят ярче обыкновенного.

Вдруг мелкие камни с шумом покатились нам под ноги. Что это? Грушницкий споткнулся, ветка, за которую он уцепился, изломилась, и он скатился бы вниз на спине, если б его секунданты не поддержали.

Берегитесь! - закричал я ему, - не падайте заранее; это дурная примета. Вспомните Юлия Цезаря!

Вот мы взобрались на вершину выдавшейся скалы: площадка была покрыта мелким песком, будто нарочно для поединка. Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльборус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока. Я подошел к краю площадки и посмотрел вниз, голова чуть-чуть у меня не закружилась, там внизу казалось темно и холодно, как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенных грозою и временем, ожидали своей добычи.

Площадка, на которой мы должны были драться, изображала почти правильный треугольник. От выдавшегося угла отмерили шесть шагов и решили, что тот, кому придется первому встретить неприятельский огонь, станет на самом углу, спиною к пропасти; если он не будет убит, то противники поменяются местами.

Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать... Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий с своею совестью?

Бросьте жребий, доктор! - сказал капитан.

Доктор вынул из кармана серебряную монету и поднял ее кверху.

Решетка! - закричал Грушницкий поспешно, как человек, которого вдруг разбудил дружеский толчок.

Орел! - сказал я.

Монета взвилась и упала звеня; все бросились к ней.

Вы счастливы, - сказал я Грушницкому, - вам стрелять первому! Но помните, что если вы меня не убьете, то я не промахнусь - даю вам честное слово.

Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство - выстрелить на воздух; я был уверен, что он выстрелит на воздух! Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.

Пора! - шепнул мне доктор, дергая за рукав, - если вы теперь не скажете, что мы знаем их намерения, то все пропало. Посмотрите, он уж заряжает... если вы ничего не скажете, то я сам...

Ни за что на свете, доктор! - отвечал я, удерживая его за руку, - вы все испортите; вы мне дали слово не мешать... Какое вам дело? Может быть, я хочу быть убит...

Он посмотрел на меня с удивлением.

О, это другое!.. только на меня на том свете не жалуйтесь...

Капитан между тем зарядил свои пистолеты, подал один Грушницкому, с улыбкою шепнув ему что-то; другой мне.

Я стал на углу площадки, крепко упершись левой ногою в камень и наклонясь немного наперед, чтобы в случае легкой раны не опрокинуться назад.

Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб...

Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей.

Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту.

Трус! - отвечал капитан.

Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов вперед, чтоб поскорей удалиться от края.

Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! - сказал капитан, - теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! - Они обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. - Не бойся, - прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, - все вздор на свете!.. Натура - дура, судьба - индейка, а жизнь - копейка!

После этой трагической фразы, сказанной с приличною важностью, он отошел на свое место; Иван Игнатьич со слезами обнял также Грушницкого, и вот он остался один против меня. Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого роду чувство кипело тогда в груди моей: то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.

Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку.

Я вам советую перед смертью помолиться богу, - сказал я ему тогда.

Не заботьтесь о моей душе больше чем о своей собственной. Об одном вас прошу: стреляйте скорее.

И вы не отказываетесь от своей клеветы? не просите у меня прощения?.. Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?

Господин Печорин! - закричал драгунский капитан, - вы здесь не для того, чтоб исповедовать, позвольте вам заметить... Кончимте скорее; неравно кто-нибудь проедет по ущелью - и нас увидят.

Хорошо, доктор, подойдите ко мне.

Доктор подошел. Бедный доктор! он был бледнее, чем Грушницкий десять минут тому назад.

Следующие слова я произнес нарочно с расстановкой, громко и внятно, как произносят смертный приговор:

Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, - и хорошенько!

Не может быть! - кричал капитан, - не может быть! я зарядил оба пистолета; разве что из вашего пуля выкатилась... это не моя вина! - А вы не имеете права перезаряжать... никакого права... это совершенно против правил; я не позволю...

Хорошо! - сказал я капитану, - если так, то мы будем с вами стреляться на тех же условиях... Он замялся.

Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.

Оставь их! - сказал он наконец капитану, который хотел вырвать пистолет мой из рук доктора... - Ведь ты сам знаешь, что они правы.

Напрасно капитан делал ему разные знаки, - Грушницкий не хотел и смотреть.

Между тем доктор зарядил пистолет и подал мне. Увидев это, капитан плюнул и топнул ногой.

Дурак же ты, братец, - сказал он, - пошлый дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем... Поделом же тебе! околевай себе, как муха... - Он отвернулся и, отходя, пробормотал: - А все-таки это совершенно против правил.

Грушницкий! - сказал я, - еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все. Тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено; - вспомни - мы были когда-то друзьями...

Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.

Стреляйте! - отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места...

Я выстрелил...

Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.

Finita la comedia!15 - сказал я доктору.

Он не отвечал и с ужасом отвернулся.

Я пожал плечами и раскланялся с секундантами Грушницкого.

Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого. Я невольно закрыл глаза... Отвязав лошадь, я шагом пустился домой. У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели.

Не доезжая слободки, я повернул направо по ущелью. Вид человека был бы мне тягостен: я хотел быть один. Бросив поводья и опустив голову на грудь, я ехал долго, наконец очутился в месте, мне вовсе не знакомом; я повернул коня назад и стал отыскивать дорогу; уж солнце садилось, когда я подъехал к Кисловодску, измученный, на измученной лошади.

Лакей мой сказал мне, что заходил Вернер, и подал мне две записки: одну от него, другую... от Веры.

Я распечатал первую, она была следующего содержания:

"Все устроено как можно лучше: тело привезено обезображенное, пуля из груди вынута. Все уверены, что причиною его смерти несчастный случай; только комендант, которому, вероятно, известна ваша ссора, покачал головой, но ничего не сказал. Доказательств против вас нет никаких, и вы можете спать спокойно... если можете... Прощайте..."

Я долго не решался открыть вторую записку... Что могла она мне писать?.. Тяжелое предчувствие волновало мою душу.

Вот оно, это письмо, которого каждое слово неизгладимо врезалось в моей памяти:

"Я пишу к тебе в полной уверенности, что мы никогда больше не увидимся. Несколько лет тому назад, расставаясь с тобою, я думала то же самое; но небу было угодно испытать меня вторично; я не вынесла этого испытания, мое слабое сердце покорилось снова знакомому голосу... ты не будешь презирать меня за это, не правда ли? Это письмо будет вместе прощаньем и исповедью: я обязана сказать тебе все, что накопилось на моем сердце с тех пор, как оно тебя любит. Я не стану обвинять тебя - ты поступил со мною, как поступил бы всякий другой мужчина: ты любил меня как собственность, как источник радостей, тревог и печалей, сменявшихся взаимно, без которых жизнь скучна и однообразна. Я это поняла сначала... Но ты был несчастлив, и я пожертвовала собою, надеясь, что когда-нибудь ты оценишь мою жертву, что когда-нибудь ты поймешь мою глубокую нежность, не зависящую ни от каких условий. Прошло с тех пор много времени: я проникла во все тайны души твоей... и убедилась, что то была надежда напрасная. Горько мне было! Но моя любовь срослась с душой моей: она потемнела, но не угасла.

Мы расстаемся навеки; однако ты можешь быть уверен, что я никогда не буду любить другого: моя душа истощила на тебя все свои сокровища, свои слезы и надежды. Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно, ничей взор не обещает столько блаженства, никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.

Теперь я должна тебе объяснить причину моего поспешного отъезда; она тебе покажется маловажна, потому что касается до одной меня.

Нынче поутру мой муж вошел ко мне и рассказал про твою ссору с Грушницким. Видно, я очень переменилась в лице, потому что он долго и пристально смотрел мне в глаза; я едва не упала без памяти при мысли, что ты нынче должен драться и что я этому причиной; мне казалось, что я сойду с ума... но теперь, когда я могу рассуждать, я уверена, что ты останешься жив: невозможно, чтоб ты умер без меня, невозможно! Мой муж долго ходил по комнате; я не знаю, что он мне говорил, не помню, что я ему отвечала... верно, я ему сказала, что я тебя люблю... Помню только, что под конец нашего разговора он оскорбил меня ужасным словом и вышел. Я слышала, как он велел закладывать карету... Вот уж три часа, как я сижу у окна и жду твоего возврата... Но ты жив, ты не можешь умереть!.. Карета почти готова... Прощай, прощай... Я погибла, - но что за нужда?.. Если б я могла быть уверена, что ты всегда меня будешь помнить, - не говорю уж любить, - нет, только помнить... Прощай; идут... я должна спрятать письмо...

Не правда ли, ты не любишь Мери? ты не женишься на ней? Послушай, ты должен мне принести эту жертву: я для тебя потеряла все на свете..."

Я как безумный выскочил на крыльцо, прыгнул на своего Черкеса, которого водили по двору, и пустился во весь дух по дороге в Пятигорск. Я беспощадно погонял измученного коня, который, хрипя и весь в пене, мчал меня по каменистой дороге.

Солнце уже спряталось в черной туче, отдыхавшей на гребне западных гор; в ущелье стало темно и сыро. Подкумок, пробираясь по камням, ревел глухо и однообразно. Я скакал, задыхаясь от нетерпенья. Мысль не застать уже ее в Пятигорске молотком ударяла мне в сердце! - одну минуту, еще одну минуту видеть ее, проститься, пожать ей руку... Я молился, проклинал плакал, смеялся... нет, ничто не выразит моего беспокойства, отчаяния!.. При возможности потерять ее навеки Вера стала для меня дороже всего на свете - дороже жизни, чести, счастья! Бог знает, какие странные, какие бешеные замыслы роились в голове моей... И между тем я все скакал, погоняя беспощадно. И вот я стал замечать, что конь мой тяжелее дышит; он раза два уж спотыкнулся на ровном месте... Оставалось пять верст до Ессентуков - казачьей станицы, где я мог пересесть на другую лошадь.

Все было бы спасено, если б у моего коня достало сил еще на десять минут! Но вдруг поднимаясь из небольшого оврага, при выезде из гор, на крутом повороте, он грянулся о землю. Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод - напрасно: едва слышный стон вырвался сквозь стиснутые его зубы; через несколько минут он издох; я остался в степи один, потеряв последнюю надежду; попробовал идти пешком - ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.

И долго я лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие - исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся.

Когда ночная роса и горный ветер освежили мою горячую голову и мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастьем бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? - ее видеть? - зачем? не все ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй не обогатит моих воспоминаний, а после него нам только труднее будет расставаться.

Мне, однако, приятно, что я могу плакать! Впрочем, может быть, этому причиной расстроенные нервы, ночь, проведенная без сна, две минуты против дула пистолета и пустой желудок.

Все к лучшему! это новое страдание, говоря военным слогом, сделало во мне счастливую диверсию. Плакать здорово; и потом, вероятно, если б я не проехался верхом и не был принужден на обратном пути пройти пятнадцать верст, то и эту ночь сон не сомкнул бы глаз моих.

Я возвратился в Кисловодск в пять часов утра, бросился на постель и заснул сном Наполеона после Ватерлоо.

Когда я проснулся, на дворе уж было темно. Я сел у отворенного окна, расстегнул архалук - и горный ветер освежил грудь мою, еще не успокоенную тяжелым сном усталости. Вдали за рекою, сквозь верхи густых лип, ее осеняющих, мелькали огне в строеньях крепости и слободки. На дворе у нас все было тихо, в доме княгини было темно.

Взошел доктор: лоб у него был нахмурен; и он, против обыкновения, не протянул мне руки.

Откуда вы, доктор?

От княгини Лиговской; дочь ее больна - расслабление нервов... Да не в этом дело, а вот что: начальство догадывается, и хотя ничего нельзя доказать положительно, однако я вам советую быть осторожнее. Княгиня мне говорила нынче, что она знает, что вы стрелялись за ее дочь. Ей все этот старичок рассказал... как бишь его? Он был свидетелем вашей стычки с Грушницким в ресторации. Я пришел вас предупредить. Прощайте. Может быть, мы больше не увидимся, вас ушлют куда-нибудь.

Он на пороге остановился: ему хотелось пожать мне руку... и если б я показал ему малейшее на это желание, то он бросился бы мне на шею; но я остался холоден, как камень - и он вышел.

Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, - а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..

На другой день утром, получив приказание от высшего начальства отправиться в крепость Н., я зашел к княгине проститься.

Она была удивлена, когда на вопрос ее: имею ли я ей сказать что-нибудь особенно важное? - я отвечал, что желаю ей быть счастливой и прочее.

А мне нужно с вами поговорить очень серьезно.

Я сел молча.

Явно было, что она не знала, с чего начать; лицо ее побагровело, пухлые ее пальцы стучали по столу; наконец она начала так, прерывистым голосом:

Послушайте, мсье Печорин! я думаю, что вы благородный человек.

Я поклонился.

Я даже в этом уверена, - продолжала она, - хотя ваше поведение несколько сомнительно; но у вас могут быть причины, которых я не знаю, и их-то вы должны теперь мне поверить. Вы защитили дочь мою от клеветы, стрелялись за нее, - следственно, рисковали жизнью... Не отвечайте, я знаю, что вы в этом не признаетесь, потому что Грушницкий убит (она перекрестилась). Бог ему простит - и, надеюсь, вам также!.. Это до меня не касается, я не смею осуждать вас, потому что дочь моя хотя невинно, но была этому причиною. Она мне все сказала... я думаю, все: вы изъяснились ей в любви... она вам призналась в своей (тут княгиня тяжело вздохнула). Но она больна, и я уверена, что это не простая болезнь! Печаль тайная ее убивает; она не признается, но я уверена, что вы этому причиной... Послушайте: вы, может быть, думаете, что я ищу чинов, огромного богатства, - разуверьтесь! я хочу только счастья дочери. Ваше теперешнее положение незавидно, но оно может поправиться: вы имеете состояние; вас любит дочь моя, она воспитана так, что составит счастие мужа, - я богата, она у меня одна... Говорите, что вас удерживает?.. Видите, я не должна бы была вам всего этого говорить, но я полагаюсь на ваше сердце, на вашу честь; вспомните, у меня одна дочь... одна...

Она заплакала.

Княгиня, - сказал я, - мне невозможно отвечать вам; позвольте мне поговорить с вашей дочерью наедине...

Никогда! - воскликнула она, встав со стула в сильном волнении.

Как хотите, - отвечал я, приготовляясь уйти.

Она задумалась, сделала мне знак рукою, чтоб я подождал, и вышла.

Прошло минут пять; сердце мое сильно билось, но мысли были спокойны, голова холодна; как я ни искал в груди моей хоть искры любви к милой Мери, но старания мои были напрасны.

Вот двери отворились, и вошла она, Боже! как переменилась с тех пор, как я не видал ее, - а давно ли?

Дойдя до середины комнаты, она пошатнулась; я вскочил, подал ей руку и довел ее до кресел.

Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду; ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на коленах, были так худы и прозрачны, что мне стало жаль ее.

Княжна, - сказал я, - вы знаете, что я над вами смеялся?.. Вы должны презирать меня.

На ее щеках показался болезненный румянец.

Я продолжал: - Следственно, вы меня любить не можете...

Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукою, и мне показалось, что в них блеснули слезы.

Боже мой! - произнесла она едва внятно.

Это становилось невыносимо: еще минута, и я бы упал к ногам ее.

Итак, вы сами видите, - сказал я сколько мог твердым голосом и с принужденной усмешкой, - вы сами видите, что я не могу на вас жениться, если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись. Мой разговор с вашей матушкой принудил меня объясниться с вами так откровенно и так грубо; я надеюсь, что она в заблуждении: вам легко ее разуверить. Вы видите, я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль, и даже в этом признаюсь; вот все, что я могу для вас сделать. Какое бы вы дурное мнение обо мне ни имели, я ему покоряюсь... Видите ли, я перед вами низок. Не правда ли, если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете?

Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно сверкали.

Я вас ненавижу... - сказала она.

Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел.

Через час курьерская тройка мчала меня из Кисловодска. За несколько верст до Ессентуков я узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято - вероятно, проезжим казаком, - и вместо седла на спине его сидели два ворона. Я вздохнул и отвернулся...

И теперь, здесь, в этой скучной крепости, я часто, пробегая мыслию прошедшее. спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. Нет, я бы не ужился с этой долею! Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани...

1 серо-жемчужного цвета (франц.).

2 красновато-бурого цвета (франц.).

3 по-мужицки (франц.).

4 Милый мой, я ненавижу людей, чтобы их не презирать, потому что иначе жизнь была бы слишком отвратительным фарсом (франц.).

5 Милый мой, я презираю женщин, чтобы не любить их, потому что иначе жизнь была бы слишком нелепой мелодрамой (франц.).

6 на пикник (франц.).

7 Боже мой, черкес!.. (франц.)

8 Не бойтесь, сударыня, - я не более опасен, чем ваш кавалер (франц.).

9 Это презабавно!.. (франц.)

10 Благодарю вас, сударь (франц.).

11 Позвольте... (от франц. pemetter.)

12 на мазурку... (франц.).

13 Очаровательно! прелестно! (франц.)

14 руку и сердце (франц.).

15 Комедия окончена! (итал.)