««Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи.» Но Боже мой, что же было бы дальше? Что если я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда, не...»
«Кругом шиповник алый цвел,
стояли темных лип аллеи…»
вздор! Эта самая Надежда, не содержательница постоялой горницы, а моя жена,
хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей!» И, закрывая глаза,
качал головой…»
Сегодняшние читатели Бунина, восхищаясь этим поистине гениальным
произведением и ностальгируя по «России, которую мы потеряли», все же не
должны забывать, что прообразом героини, которую барин Николай Алексеевич соблазнил в 13 лет, а потом, как было принято в то время и в том кругу, бросил, вполне могла послужить его прабабушка. Это, конечно, не значит, что нужно проникнуться классовой ненавистью к большому писателю, но забывать, «откуда ноги растут», глупо и подло.
«Если вы забыли, чьи вы дети, я вам напомню», - говорила одна учительница своим расшалившимся ученикам.
Вот так и нам сама жизнь быстро напомнит о наших корнях. Как уже напомнила многие печальные уроки истории.
Но чем же психологически чревата для нас реставрация монархии? Даже если она будет, как уверяют многие, чистым символом, декорацией. (Хотя в этом случае уж тем более нелепо так рисковать!) Прежде всего это чревато усилением социальной шизофрении.
И так–то трудно уместить в одной голове папу–банкира, дедушку– партийца, прадедушку - стойкого «солдата революции» и прапрадедушку - просто солдата, которого - цитируем по Куприну - «унтер–офицеры жестоко били… за ничтожную ошибку, за потерянную ногу при маршировке, - били в кровь, выбивали зубы, разбивали ударами по уху барабанные перепонки, валили кулаками на землю».
Или не солдата, а рабочего.
Или портного из местечка в черте оседлости… Сочетать все это с романтическими образами царя и господ–офицеров можно было только в бессклассовом обществе, которое худо ли бедно ли, но сложилось у нас после войны. Теперь эта роскощь будет нам недоступна.
Пока, правда, еще действует инерция - видно, слишком сильна была эгалитарная советская прививка. Даже у людей, которые любят порассуждать о естественности неравенства и о том, как, в сущности, хорошо, когда человек по праву своего происхождения возвышается над другими, - даже у них за этими рассуждениями не встает реальных, зримых образов.
Но они очень быстро встанут. Как сейчас уже для многих, населяющих постсоветское пространство, за словами «гражданская война» стоят не только образы любимых актеров, но и лица своих убитых детей.
Особенно полезно подготовиться к восприятию слова «реванш». А то вчерашних комсомольцев, которые любили петь в стройотряде у костра про поручика Голицына и корнета Оболенского, могут ждать неприятные сюрпризы при встрече с героями песен. Точнее, с их потомками, которые, вполне возможно, захотят вернуться в Россию и занять подобающее их происхождению место в иерархической структуре. А учитывая, что в дворянской среде принято чтить предков и что многие изэтих предков (хотя и не все), работая в эмиграции таксистами и официантами, не считали такую судьбу справедливым возмездием, вернувшиеся потомки, немного освоившись, начнут восстанавливать свою истинную, по их представления, справедливость и захотят посчитаться с потомками «отъевшегося хамья» (выражение З. Гиппиус).
И если наши политические актеры, похоже, немного заигравшиеся во всероссийском балагане, самоуверенно рассчитывают, что купленный графский титул послужит им надежной индульгенцией на все времена, то мы вынуждены их разочаровать. Сей расчет наивен. То будет лишь первый акт представления.
Новым спасителям России не усидеть в одной лодке с внуками сотрудников Гулага. Им не позволит это сделать та самая дворянская честь, о которой они получали представление не из советских песен.
Глава XIX ИЗ ПЕПЛА ВОЗГОРИТСЯ ПЛАМЯ
Шизофренический раскол сознания - вещь мучительная. Человек не в состоянии примирить непримиримое, и либо раскол перерастает в распад, либо (если это, конечно, не настоящая болезнь), люди отсекают и отбрасывают за борт сознания все то, что мешает им жить.
Так, в советское время многие вытесняли из сознания мысли о лагерях, а теперь вытесняют воспоминания о погибших во время октябрьского расстрела 1993 года, во время «странной» чеченской войны и того, что так умиротворяюще–лукаво называется «локальными конфликтами». (Типичная манипуляция сознанием: война - это нечто запредельно страшное и из ряда вон выходящее, а конфликты - дело житейское, обыкновенное, да и слово «локальный» очень успокаивает - следовательно, конфликт маленький, ограниченный, тебя не затронет, спи спокойно.) И в общем–то желание вытеснить из памяти советскую историю вполне понятно. Слишком много там трагического, а значит, принципиально непримиримого. Ну, а как в данном случае легче всего снять трагическую неразрешимость? - Нужно объявить всех жертвами системы.
Пожалуй, выразительнее, чем сын Берия, об этом не скажешь:
«У правящей верхушки не было никогда и не могло быть каких–либо доказательств вины отца, а скомпрометировать его в глазах народа было крайне необходимо… Мой же рассказ об отце–лишь штрихи к портрету человека, который честно делал свое дело, был настоящим гражданином, хорошим сыном и хорошим отцом, любящим мужем и верным другом. Я, как и люди, знавшие его многие годы, никогда не мог смириться с утверждениями официальной пропаганды о моем отце, хотя и понимал, что ждать другого от Системы, в основе которой ложь, - по меньшей мере наивно».
Если уж для такого легендарного злодея находятся оправдания, то что говорить о других, действительно «без вины виноватых», о тех, кто сам никого не погубил, о людях, далеких от аппарата власти и от политики?! В определенном смысле их потомки находятся в лучшем положении: они могут обойтись без шизофренического раздвоения при взгляде на прошлое. У них на самом деле дедушка был хороший - хороший врач, хороший инженер, хороший агроном и вообще хороший.
Поэтому соблазн объявить жертвами всех и таким образом снять со всех ответственность вполне объясним. Кому–то даже может показаться, что это почва для примирения и объединения. Раз все жертвы, никто никому не должен мстить, а виновата пагубная коммунистическая идея. Вот только суд над коммунизмом устроим, приговорим его к смерти на веки вечные - и заживем!
Но давайте посмотрим на ситуацию глазами сегодняшних детей. Как они будут относиться к взрослым, которых им представляют в виде коллективной жертвы?
И жертвы отнюдь не героической - это бы, наоборот, возвысило авторитет предков - а какой–то ужасающе бессмысленной.
Когда несколько поколений неизвестно за что положило свою жизнь, это свидетествует уж во всяком случае не в пользу их интеллекта. «Страна дураков», да и только! Что, собственно, широко тиражируется уже десять лет.
Но если для взрослых людей подобные сентенции являются частью сложнейшего комплекса, который замешан не только на самоуничижении, но и на самовозвеличивании (ибо Иван–дурак по канонам русской мифологии и есть самый умный), то для ребенка, еще не успевшего освоить этот архетипический русский образ во всей его полноте, «дурак» звучит вполне однозначно: быть дураком стыдно. Не случайно это самое первое ругательство, которое усваивают наши дети.
Конечно, в мире нет народа, который не ценил бы ум, но для нашей культуры это чуть ли не самый главный приоритет. Базовая ценность, как теперь принято выражаться.
Изобразив целый народ скопищем облапошенных дураков (а как еще квалифицировать многомиллионные бессмысленные жертвы?), детей ставят в совершенно несвойственное и непосильное для их возраста положение: они должны либо презирать своих дедов и прадедов, либо, в лучшем случае, их жалеть.
О каком авторитете старших может после этого идти речь? И о каком уважении к законам, которые эти старшие создавали? А если вспомнить, что традиционная русская культура не внушает нам священного трепета перед законом, то как, спрашивается, вы в условиях демократии заставите «непуганое» и своевольное поколение втиснуться в рамки правового государства?
И сколько бы ни создавалось комиссий по борьбе с преступностью, сколько бы средств ни вкладывалось в оснащение нашей милиции новейшей техникой, все будет уходить в песок, пока мы не признаем, что падение авторитета взрослых - в том числе и в исторической перспективе! - главная причина роста подростково–юношеской преступности. Точно так же, как главная причина быстрого распространения сифилиса среди подростков - это вовсе не сексуальная непросвещенность, не отсутствие презервативов, а падение нравов, непросвещенность души. Что, кстати, тоже непосредственно связано с утратой многими взрослыми права на роль наставников.
Действительно, разве может серьезно претендовать на наставничество известный писатель, который, выступая перед старшеклассниками, истерически восклицает:
Мы так виноваты перед вами! Мы вам страшно лгали. Лгали безбожно!
Лгали всю жизнь!
Обратите внимание на это «мы». Даже в момент покаяния он снова лжет.
Ему не хватает честности сказать: «Я лгал». Писателю эта ложь, конечно, «во спасение», но юным слушателям, сидящим в зале - во вред. Ибо для них его «мы» значит «все». Все взрослые люди.
И сколько подобного слышали наши дети за последнее десятилетие!
«Целый день сидела на собраньи.
(Ольга Берггольц) «Потому у нас и нет совести, что нечего делить. Это делят по совести.»
(Святослав Федоров) «Гомо советикус».
(Александр Зиновьев) «Место русских у параши».
(Валерия Новодворская) «Совки», «манкурты», «шариковы и швондеры»… Ну, скажите на милость, кому захочется быть детьми таких отцов?
Да, но отцы–то как раз порвали с тоталитарным прошлым, - возразите вы, - - и теперь идут тернистой, конечно, дорогой, но зато к… Да–да, можно не продолжать. «Старая погудка», как выражался Владимир Ильич. Опять через тернии к звездам. Но дело даже не в этом. В конце концов, модель вполне традиционная. Только «звезды» какие–то очень тусклые. Даже тухлые.
Если наши деды и прадеды погибали за то, чтобы вчерашние фарцовщики и цековские холуи все больше жирели на оголтелом воровстве и ратовали за добровольную стерилизацию маргиналов, которые роются в помойных баках, и чтобы все это вместе называлось свободой, тогда, конечно, все жертвы были напрасны. За такое не стоило класть живот.
И отцов, которые дали на это добро и до сих пор, когда все уже ясно даже слепому, не стыдятся именовать беспредельное зло «издержками», таких отцов дети вправе обозвать не только идиотами, но и подлецами.
Новые «зияющие высоты» и новые принципы («мир дворцам, война хижинам») обессмысливают не только советский период нашей истории, но и всю русскую культуру.
Трудно заподозрить архиепископа Сан–Францисского Иоанна, урожденного князя Дм.Шаховского, долгие годы выступавшего по «Голосу Америки», в симпатиях к революции, но даже он писал: «В эмиграции потом я встречался со многими лицами как дореволюционной, так и февральской России. Все они были жертвами, но, как я замечал с горечью, не все принимали на себя нравственную ответственность за все происшедшее, и еще реже доходили до сознания своей вины перед Богом и пред своим народом».
А в его же «Поэме о русской любви» есть такое признание:
– – –
Несмотря на то, что в конце приведенной строфы нет восклицательного знака, она воспринимается как скорбно–торжественное восклицание. Более того, последняя строка по сути катарсическая: понимая вину своего сословия, автор не сетует по поводу бессмысленного народного бунта, а признает высший смысл случившегося и даже благословляет справедливое возмездие. Вот традиционный русский подход к теме «униженных и оскорбленных». И, ставя крест на нем, мы ставим крест на всей русской культуре.
Однако революция очень быстро перешла в стадию пожирания своих детей, и именно с этим все мы до сих пор не можем справиться и примириться.
Шарахаемся из стороны в сторону, проклинаем и славословим, ссоримся друг с другом и все доказываем, доказываем, доказываем… что? Что никакой справедливости на этом свете нет и быть не может? Что миром всегда правили и будут править подонки и это нормально? И что неотмщенные жертвы должны спокойно взирать на оставшихся у власти палачей, которые плодят новые жертвы?
Так не будет.
Эти постыдные обывательские штампы на фоне множащихся жертвоприношений только распаляют очистительный огонь. Суд, он уже идет.
Криминализация общества - это, по большому счету, месть истории за ГУЛАГ.
Отсроченная, конечно, ибо история сначала дает возможность отомстить людям.
А не дождавшись, мстит сама. В том числе и за трусость. Нарушая законы природы, пламя возгорается из пепла. Из пепла Клааса, так и не достучавшегося до оглохших сердец.
Глава XX ИТОГИ ПРЕДАТЕЛЬСТВА. ИСТОКИ НАДЕЖДЫ
Когда думаешь о сегодняшнем массовом одворянивании, на ум приходит известная поговорка, только в несколько измененном виде: «Все это было бы смешно, когда бы не было так гнусно».
Гнусно, во–первых, потому что отождествление идет по самым дешевым, недостойным подражания признакам:
копируются дворцы и особняки с их роскошными интерьерами, любовь к гольфу и верховой езде, светская суета, тяга ко всему с наклейкой «элитарное», высокомерное пренебрежение к тем, кто не «свой круг», и прочая дребедень, При этом лучшему, что было во дворянстве - готовности жертвовать собой ради Отечества - никто подражать не собирается.
«Болонка» - существо изнеженное, комнатное. Ее даже псом не назовешь - только собачкой. Вспомните хрестоматийный пример с генералом Раевским, который бросился в атаку, увлекая за собой двух юных сыновей. Кто из сегодняшней элиты способен на такое? Хотя нет… Один генерал все–таки нашелся. По фамилии Пуликовский. Его сын не только воевал в Чечне (что само по себе феноменально в нынешней генеральской среде), но и погиб там. Однако никому даже в голову не пришло преклониться перед жертвой отца, для которого, как вы понимаете, не составляло особого труда уберечь сына от войны. Кто–нибудь восхитился его самоотверженностью? Призвал политиков и военных чинов последовать примеру генерала?
Да мы, наверное, даже и не узнали бы о случившемся, если бы Пуликовского–старшего не потребовалось потом дискредитировать! А тогда… тогда нам, конечно же, сообщили о гибели его сына, но в каком контексте? - Дескать, отец повредился в рассудке и жаждет мести. Разве можно было доверить такому человеку серьезную операцию, в которой противники - чеченцы?
Ну, а во–вторых, массовое «хождение во дворяне» гнусно, потому что это самое натуральное предательство. Предательство своих предков, тех страданий, которые пришлось пережить людям, связанным с нами узами родства.
О многом, наверное, думали наши деды и прадеды, но даже в страшном сне им не могло присниться, что потомки так легко отрекутся от них и будут набиваться в родные к их притеснителям. Вот для кого, а не для народа вообще актуален разговор про гены рабства! Ладно бы при Сталине отрекались (хотя и тогда не все это делали), но сейчас–то уж никто пистолет у виска не держит.
Да, есть роковая закономерность в том, что тема предательства постепенно становится ведущей темой нашей жизни. Это как неотданный вовремя долг, который все обрастает и обрастает процентами.
Разоблачение культа на XX съезде… разве это было возмездие? Раз уж мы об этом заговорили, то невозможно не процитировать стихотворение «Амнистия» поэта–эмигранта второй волны И.Елагина:
Еще жив человек, расстрелявший отца моего летом в Киеве, в тридцать восьмом.
Вероятно, на пенсию вышел. Живет на покое и дело привычное бросил. Ну, а если он умер, наверное, жив человек, что пред самым расстрелом толстою проволокою закручивал руки отцу моему за спиной.
Верно, тоже на пенсию вышел. А если он умер, то, наверное, жив человек, что пытал на допросах отца.
Этот, верно, на очень хорошую пенсию вышел.
Может быть, конвоир еще жив, что отца выводил на расстрел.
Если б я захотел, Я на родину мог бы вернуться.
Я слышал, что все эти люди простили меня.
А ведь именно тогда, в эпоху XX съезда, была, как нам кажется, упущена уникальная возможность разомкнуть цепь предательств, не порвав при этом связи времен: наказать палачей, т.е. востановить справедливость, и обрести свободу. И палачей, кстати, было не так уж и много. Их никогда не бывает много, но чтобы уйти от личной ответственности, они старательно внушают людям, что таких, как они, полстраны. Если вы помните, этот мотив назойливо звучал в начале перестройки, заменившись затем, когда номенклатура сожгла партбилеты, не менее назойливым мотивом суда над коммунизмом. Вина таким образом была окончательно деперсонализирована: никто якобы не виноват, а виновата идея.
Но увы, сколько ни перекрашивайся, ни маскируйся, ни меняй вывески, флаги и гербы, а вина никуда не девается. Это понятие метафизическое. Ее невозможно избыть с помощью дикарских ритуалов. Наша власть подобна леди Макбет, которая с маниакальным упорством моет руки. А пятна крови никак не смываются, и на старую кровь налипает новая, свежая. И снова палачи милостиво прощают своих жертв (яркий тому пример - амнистия 1993 года, когда посмертно «простили» безоружных людей, расстрелянных из танков). И так будет всегда, пока не разомкнется порочный круг!
Причем преступления будут не только множиться, но и становиться все более запредельными по своему размаху и бессмысленности. И, соответственно, предательство будет все ближе подходить к той финальной черте, за которой уже нет ничего. В буквальном смысле этого слова.
Как быстро все произошло! Сначала «сдали» людей, живущих в республиках. Всего через три–четыре года после армянского землетрясения, сотрясшего всю страну и вызвавшего массовое участие в судьбах пострадавших, граждане независимой России безучастно смотрели, как их недавние соотечественники убивают друг друга, не щадя даже грудных детей. И все это под бесстыжие камлания про «слезинку ребенка»!
Внутреннее отчуждение было молниеносным. Как будто мы не учились с этими людьми в институтах, не дружили, не переписывались, не объяснялись в любви–кто Армении, кто Грузии, кто горам Тянь–Шаня и Памира… Как будто не осталось у нас в брошенных на произвол судьбы республиках родственников или знакомых.
Потом настал черед русского Кавказа. И коренных кавказцев, и тех, кого принято теперь называть «русскоязычными». В разгар чеченской войны по ОРТ прошел фильм про людей, которых после прихода Дудаева к власти за их нечеченское происхождение выгнали на улицу. Кто–то из этих людей на момент съемки уже два года(!) жил в мусорном баке. Фильм видели сотни тысяч зрителей. Реакция была нулевой.
В лучшем случае можно было услышать:
«Конечно, ужасно, но что делать? Сталин же выслал чеченцев, вот они и мстят…» И разговор поспешно переводился на другую тему.
Далее на очереди оказалась провинция. Рассказываешь какому–нибудь вполне приличному человеку, что в деревнях уже позабыли, как выглядят деньги, а он в ответ: «Не знаю… Я лично давно из Москвы не выезжал, а в Москве живут неплохо. Грех жаловаться. Я привык верить тому, что вижу своими глазами.» А следующим тактом заводится шарманка про то, как при Сталине колхозники работали за трудодни и еще у них не было паспортов.
(Будто матери, которая сейчас вынуждена давать своим детям комбикорм, от этих исторических справок станет легче!) Круг тем, трогавших за живое, стремительно сужался. И на любые доводы находились контраргументы. Старики вынуждены сигаретами и водкой торговать?
Ничего страшного! А так бы бездельничали, лясы точили, сидя на лавочках.
Некоторые старикашки, между прочим, еще очень даже шустрые. И пенсию получают, и подрабатывают. А в транспорте ездят бесплатно! С какой такой стати? Это несправедливо. Нас надо пожалеть, а не их… Институты научно–исследовательские закрывают? - И правильно делают!
Нам не нужно столько ученых. Настоящих–то среди них кот наплакал, а остальные дармоеды.
Писатели продают газеты в электричках? - Иначе и быть не может. В нормальных странах даже нобелевские лауреаты не живут на гонорары.
Мы не станем утомлять вас перечислением остальных профессий, а лишь отметим, что на нынешний момент, похоже, не осталось такой категории людей, которую не готов сдать, отбрехиваясь дежурно–либеральными фразами, московский обыватель. И сдает он уже не только взрослых, но и детей. И не только чужих (например, в среде штатных правозащитников можно услышать, что борьба с детской беспризорностью - вопрос дискуссионный, т.к. у ребенка есть… право ночевать на улице!), но и своих. Потому что когда в стране ежегодно пропадает около 20 тысяч детей, это может коснуться каждого. И отмена бесплатного здравоохранения коснется каждого. И приход в школы старых педофилов, которые будут заниматься с детьми «снятием стыда» (с последующих снятием трусов), это тоже затронет каждого. Добавьте сюда помолодевшую уличную преступность, наркоманию, моду на терроризм, пугающий рост заболеваний туберкулезом, сифилисом, неврозами - и вы получите такое мелкое сито, через которое уже трудно будет просочиться. Не одно, так другое, не там, так здесь, не сегодня, так завтра… Большинство, конечно, старается не додумывать этого до конца, - слишком страшно! - но опасность никуда не уходит от того, что люди закрывают глаза.
А что все–таки наш либерал не готов отдать? И есть ли оно вообще, это заветное, за что он не пожалеет живота своего? Может, ему, как и положено истинному либералу, больше всего не свете дорога свобода слова? - Да нет.
Во время предвыборной президентской кампании ею благополучно поступились и нисколько не стеснялись утверждать, что политическая цензура в такой ответственный момент просто необходима. Да и теперь нисколько не страдают, читая газеты, про которые давно известно, что это рупор определенных финансовых группировок и никакой настоящей свободой слова там и не пахнет.
А журналисты без тени возмущения заявляют: «Нет, у нас такая резкая статья не пройдет. Главный ни за что не пропустит». И до чего же старая, до тошноты знакомая интонация: дескать, зачем лукавить, мы с вами взрослые люди, все понимаем!..
Так что, условно говоря, без Солженицыны наш либерал может и обойтись.
Конечно, скрепя сердце, но в крайнем случае он на это пойдет. Что, кстати, и показало устранение Солженицына с телевидения, не вызвавшее никаких заметных волнений в либеральной среде.
Остаются свободный выезд за границу и «мир еды» (название одного московского магазина)… Да, пожалуй, это оно. Свобода колбасы. Тот вид свободы, которую в Москве отменять опасно. Вот круг и сузился до ярко– розового кружочка датского сервелата. Какаято зоология получается… Хотя почему зоология? Животные берегут своих детенышей, а если надо, то и гибнут, защищая их от хищников. Поэтому сравнение с животными в данном случае оскорбительно для «братьев наших меньших». Нет, здесь не просто деградация, не просто регресс, а серьезная порча. Ведь когда в угоду тактическим интересам (разнообразно покушать, купить новую вещь, отдохнуть на Кипре) регулярно приносятся в жертву стратегические (государство, культура, будущее детей), можно заподозрить, что инстинкт самосохранения поврежден.
Быть предателем не только стыдно, но и нецелесообразно. Это быстро приводит к иссякновению рода, прекращению жизни. Чувство стыда за предков пробуждает в потомках разрушительные инстинкты; им бессознательно хочется вытравить память о позоре. И уничтожить пространство, на котором этот позор происходил. А главное, логика жизни рано или поздно вынуждает предателей самих намыливать себе веревку.
Вот суть того, что произошло с либеральной интеллигенцией. Совершив серию предательств, которые условно можно было бы обозначить как «отречение от маленького человека», она кончила в октябре 1993 г. призывом к его расстрелу. И кончилась на этом сама. Кончилась в качестве властительницы дум, т.е. утратила свою роль. Разумеется, по привычке она еще выходит на сцену, но играет уже в пустом зале.
Да иначе и быть не может, если из уст правозащитников мы ныне слышим такие речи: «Чем дальше во времени отстоят октябрьские события, тем бессмысленней и претенциознее становятся траурные поминания.
Народу собирается все меньше, и виной тому не мерзопакостная погода, а очевидная бессмысленность ритуальных действ. О мертвых либо хорошо, либо ничего; по прошествии времени мы узнали, что защищать Конституцию на свою погибель пошли не только безумные дяди в черных формах и пребывающие в глубоком маразме старухи, но и юная девушка, разработчик компьютерных систем, писавшая стихи и песни и собиравшаяся замуж за инженера–спелеолога. Вот вместе их там и убили… Мероприятия в том числе, имеется в виду траурная панихида! - прим. авт. были унылы и тягостны не только для наблюдателей, но и для большинства участников… уже сейчас на них ходят не для того, чтобы помянуть погибших, а по тягостной привычке.» (Я.Амелина, правозащитный еженедельник «Экспресс–хроника», 11 октября 1997 года).
Думаем, комментарии излишни.
Сходная судьба ждет и учителей, если они не опомнятся и будут по– прежнему лепетать про свою беспомощность, а то и про принципиальное невмешательство в политику. Дескать, зачем нам лезть не в свое дело? Как наверху решат, так мы и будем учить. - Хотя если все будет так, как решат наверху, то очень скоро им учить станет просто некого. И, соответственно, они станут никому не нужны.
Да и остальным пора бы очнуться от предательской спячки. Потому что когда на фоне такого демографического спада в больших количествах закупается оборудование и расширяются показания для мужской и женской стерилизации, это действительно пахнет концом. И вполне реальным, а не маскарадно–баркашовским фашизмом.
Но, слава Богу, далеко не все готовы утешаться иронической формулой, которую любит повторять один наш знакомый: «Скажите спасибо, что по утрам не пытают».
И людей, у которых другие «символы веры», становится все больше и больше. Они не хотят говорить спасибо временно подобревшим палачам и не желают выбирать между «болонками» и «волками». А главное, уже начинают понимать, что само не рассосется. Они очень разные, эти люди, и во вчерашней жизни могли никогда не соприкасаться, принадлежа к различным кругам, порою просто далеким, а порой и враждебным. В те уже почти легендарные времена люди гораздо чаще, как нам кажется, сходились и отчуждались по довольно второстепенным, не сущностным признакам: цеховым, вкусовым, характерологическим.
Конечно, и по политическим тоже, но это было, как показала жизнь, поверхностно и держалось на немногочисленных паролях:
«Совдепия», «тамзидат», «Архипелаг ГУЛАГ»… Сейчас, когда обнажились глубинные пласты жизни, обнажилась и человеческая сущность. Пароли и оболочки обветшали, зато высветилась основа для новой, подлинной, более содержательной общности. Что это за основа? - Наверное, точнее всего она определяется выражением И.Ильина «совестная впечатлительность». Это не значит, что у остальных нет совести. Она есть почти у всех, но не у всех выступает в качестве доминанты. В брежневские времена совестная впечатлительность не позволяла людям молчать про лагеря, а сейчас не позволяет эксплуатировать трагедию ГУЛАГа, используя ее как кляп, которым затыкают рот собеседнику, едва он заикнется про преступления сегодняшней власти.
И, наверное, неслучайно в нарождающейся постсоветской общности так много женщин. Ведь у них более чуткая, более отзывчивая душа. Это, по выражению генетиков, «признак, сцепленный с полом». Да и охрана детства - женское дело. Тут даже трусиха может превратиться в львицу.Так что приход женщин в реальную политику сулит гражданам из семейства собачьих много неожиданностей.
Но, пожалуй, самое неожиданное и интересное в данном контексте - это роль церкви. Неожиданное потому, что власть, конечно, ничего подобного не замышляла. «Болонки» были уверены, что они всего лишь сменили декорации.
«Велика важность, - рассуждали они, - вместо красных знамен - хоругви!
Какая разница, где постоять: на трибуне Мавзолея 7 ноября или в Елоховской церкви на Пасху?» Будучи циниками, они и предположить не могли, что религия кем–то будет воспринята всерьез. И теперь простить себе не могут такого прокола, вякают про фундаментализм (неудачная, кстати, манипуляция - слово «фундаментализм» для нас заряжено положительно, ибо фундамент - это основа, а в России любят все основательное, прочное, серьезное), но вступать в открытый конфликт с церковью не решаются, видя ее растущий авторитет.
В последние годы в церковь пришло много священников из интеллигенции.
И молодых, и среднего возраста. Они совсем непохожи на тот карикатурный образ толстопузого попа, который усиленно внедрялся в сознание не один десяток лет. Они, эти новые священники, прежде всего очень разные (хочется даже воспользоваться литературоведческим клише и сказать «целая галерея образов»). Но вот что, пожалуй, их объединяет: на фоне массовой дисгармонии они воплощают собой норму. Сейчас почти ни в ком не увидишь такого гармонического сочетания традиционности и современности. А ведь именно это дает в наши дни возможность найти общий язык с большим количеством людей!
Мы уже много раз говорили о парадоксах. Вот один из самых удивительных:
революционность обычно ассоциируется с авангардными и даже ультра– авангардными новациями в культуре. Однако в конце второго тысячелетия после Рождества Христова прогресс превратился в свою противоположность и грозит нам чудовищной деградацией. А парадокс заключается в том, что в этих условиях истинно авангардную, прогрессивную и значит, жизнетворную роль начинают играть носители традиционной культуры. И в этом поле возникает пассионарный накал.
Мы много писали о «волках» и о «болонках». И, надеемся, убедительно показали, что для «болонок» настают последние времена. Деградировавшая, разложившаяся элита должна уйти. Пока этого не произойдет, жизнь в нашей стране будет отравлена трупным ядом. Мы не настолько наивны, чтобы надеяться на добровольный уход властолюбивых чиновников с исторической сцены. Но под давлением крепнущих «волков» им придется это сделать.
И тут возникает вопрос: а что придется сделать нам? Неужели «с волками жить - по волчьи выть»? Но зачем тогда рожать и воспитывать детей, отдавать их в лицеи, водить в музыкальную школу и художественную студию? Зачем растить их людьми, если востребован будет зверь?
Чтобы ответить на это, зададим еще один вопрос: а может ли кто–то победить волков? И скажем: «Да! С волками может совладать человек, сила духа которого победит животную энергию хищников».
Вот уж действительно, «мы диалектику учили не по Гегелю»! Кому могло прийти в голову лет 15–20 назад, что русское духовенство станет пассионарным, а значит, по сути революционным классом? Вспомните, кто посещал церковь в советские времена. Казалось, вымрут набожные полудеревенские старухи, и она опустеет безвозвратно. Если уж в тех странах, где не было никаких гонений на религию, осталась одна оболочка, одна форма, то что говорить про нас!
Но когда культура жива, пассионарность как бы кочует, перемещается от одной группы к другой. Иссякла у рабочих, иссякла у либеральной интеллигенции, но прорезалась у священников «последнего призыва» и у людей необязательно воцерковленных, но обязательно ощущающих себя частью традиционной русской культуры. Не мыслящих без нее жизни и потому готовых ее защищать, как саму жизнь.
И даже если бы пассионариев была жалкая горстка (хотя это уже не так!), исход их борьбы с субпассионариями все равно был бы предрешен - потому они и пассионарии, что могут чуть ли не в одиночку свернуть горы.
Пассионарных людей и не должно быть очень много - иначе быстро происходит перегрев и занимается пожар, в котором сгорают все, кто оказался поблизости. А перемещение пассионарного заряда в церковную среду радует нас еще и потому, что дает надежду на более или менее мирное развитие событий. Ведь в пассионарности священников нет агрессии, а есть сдержанная, спокойная сила, при встрече с которой «болонки» и даже «волки» - которых, кстати, вовсе не «тьмы и тьмы и тьмы», это очередной миф, созданный для устрашения обывателя! - поджимают хвосты.
Думаем, что оплевывание церкви будет сейчас нарастать, но приведет только к дальнейшей консолидации культурных людей. Вообще, пора перестать реагировать на наклейки, вывески, фальшивые приманки, однообразные жупелы.
Пора повзрослеть и ориентироваться на суть, а не на оболочки. Взрослый человек не должен из подросткового упрямства сохранять верность своим кумирам.
Идолопоклонство - признак незрелости. Вот и из свободы не стоит делать идола. Настоящее освобождение ощущаешь тогда, когда черное называешь черным, а белое - белым. И не пытаешься оправдать чужую подлость и собственную трусость.
Впрочем, русская культура все равно не позволит нам перепутать правду с кривдой.
«Смотри всегда на сердца сограждан. Если в них найдешь спокойствие и мир, тогда сказать можешь воистину: се блаженны».
Это радищевское поучение настигло нас через 250 лет, когда мы, ничего не подозревая, рассеянно листали старую школьную хрестоматию. Казалось бы, миролюбиво–лапидарное, оно вдруг резко ударило в сердце, как предсмертный окрик, как посмертный приказ.
И тогда мы начали писать книгу.
«БЕЛАЯ КНИГА»
НОВОГО РУССКОГО ДЕТСТВА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Работая над этой книгой, мы не раз слышали просьбу, а то и требование «дать примеры».Поверьте, так будет убедительнее! - говорили наши сторонники. - Подчас один–единственный конкретный случай производит больше впечатления, чем десять страниц теории.
И с чего вы все это взяли? - скептически хмурились уже не вымышленные, а вполне реальные оппоненты. - Факты! Где факты? Где человеческие судьбы, о которых вы столько рассуждаете, но всегда как–то абстрактно, умозрительно?
За примерами дело не станет, - отвечали мы, но примеры упорно не желали вплетаться в ткань повествования. Может быть, потому что за каждым из них не просто судьба, а трагедия или - в лучшем случае! - драма (что в детстве зачастую одно и то же), и нам подсознательно не хотелось сводить это к скупым строкам, которые часто в подобных «книжках с примерами» даже набирают петитом, чтобы выделить их дополнительность, а значит, второстепенность.
И очень скоро стало понятно, что нам придется написать вторую часть.
Мы условно называли ее «Белой книгой», и название это так прижилось, что его сейчас не хочется менять. «Белых книг» на свете было уже много: после Холокоста, Вьетнама, Чечни… Это будет «Белая книга» нового русского детства.
Причем мы намеренно оставляем в стороне великое множество совсем уж вопиющих случаев: не приводим биографии беспризорников, не пишем о тех, чье детство непоправимо исковеркала война, о детях, растущих в так называемых «зонах социального бедствия» и с малых лет обреченных видеть агонию, поскольку они и их близкие - это «балласт, который должен уйти».
Так выразился о них накануне гайдаровских реформ один видный социолог, естественно, поддерживавший «шоковую терапию». Тогда еще, правда, мало кто понимал, что конкретно стоит за этими лихими словами.
В нашей «Белой книге» вы не найдете ни малолетних воров, ни убийц, ни профессиональных проституток. Мы специально выбирали детей из достаточно благополучных семей и немаргинальных слоев, чтобы подчеркнуть, как же худо обстоят дела, если даже благополучие теперь выглядит у нас так.
По правде сказать, нам не пришлось напрягаться. Стоило только посмотреть вокруг - и материала оказалось более чем достаточно.
Впрочем, если кому–то покажется, что мало, он может продолжить эту книгу сам. Жизнь, как любил выражаться наш последний генсек и первый президент, бесперебойно «нагнетает и подбрасывает».
1. НАТАША
Наташа была тихой, покладистой девочкой. Вся в мать. Та тоже предпочитала пойти на уступки, лишь бы избежать конфликта. Поэтому жизнь в их доме протекала мирно и гладко.
Но когда Наташе исполнилось десять, в обществе начался психоз посредничества. Все, кому не лень, перепродавали вагоны сахара, цистерны спирта, фуры с компотами. Получалось, в основном, как в возникшем в то же самое время анекдоте, когда уже после заключения сделки продавец бежит на поиски товара, а покупатель не менее лихорадочно ищет деньги. Но азарт побеждал - и люди вновь и вновь гнались за химерой легкого обогащения.
Слухи о чужих успехах роились, словно пчелы, и казалось, вот она, госпожа Удача! Только руку протяни… Да что там слухи! По телевизору то и дело показывали молодых миллионеров, которые прямо заявляли, что сейчас только самый ленивый или дурак не делает деньги. Из чего угодно, хоть из воздуха! Помнится, был даже сюжет про парня, который за день наживал миллион - по тем временам целое состояние - и охотно делился опытом с «почтенной публикой».
Короче, в обстановке такого ажиотажа у многих, вполне естественно, «ехала крыша». «Поехала» она и у отца десятилетней Наташи. Но в отличие от маклеров, которые «торговали воздухом», не вкладывая в это дело ни копейки и мороча головы своим потенциальным партнерам, Наташин отец «вложился»
основательно. Причем деньги были взяты в долг, и не у друзей - у тех просто не могло оказаться подобной суммы - а под проценты у ростовщика. Их тоже тогда расплодилось, как грязи, и они вовсе не были похожи на беспомощную старушонку, увековеченную в известном романе.
Наташина мать узнала о происходящем, когда пришло время отдавать долги и на семейном горизонте замаячили угрюмые люди, от которых за версту несло уголовщиной.
Поняв, наконец, что к чему, эта кроткая женщина проявила железную волю. Решительно взяв инициативу в свои руки, она быстро продала прекрасную трехкомнатную квартиру, расплатилась с кредиторами, на остаток денег приобрела себе и дочери однокомнатную «хрущобу», а мужа выставила за дверь.
По нынешним временам - это еще «хэппи–энд». Могло быть гораздо хуже.
Слава Богу, обошлось без трупов, без взятия ребенка в заложники и прочих моментов, которые вдруг в одночасье перекочевали из остросюжетных фильмов в нашу реальность.
Да, мать и Наташа, можно сказать, счастливо отделались. Но жизнь тихой женщины разбита, а девочка… Какие уроки она извлекла из случившегося?
Попробуйте встать на место ребенка: вдруг, непонятно почему, лишиться и отца, и просторного, привычного дома, очутившись в какой–то клетушке, куда вдобавок ко всему заявляются полупьяные дядьки с угрозами! (До того в квартире жил алкоголик, который потом исчез, и собутыльники подозревали, что Наташина мать его извела чтобы завладеть квартирой.) Желая уберечь дочь от лишних травм, мать не посвящала Наташу в подробности происходящего, не ругала отца. Но и это ей вышло боком. Впрочем, в подобных ситуациях куда ни кинь - всюду клин. Раздражение, копившееся в душе девочки, вылилось в конце концов на и без того затравленную мать.
Наташа, вступившая к тому времени в трудный возраст, принялась обвинять во всем… ее!
У матери сдали нервы, она резко постарела, исхудала, на нее страшно смотреть. Сколько еще протянет, неизвестно, но вряд ли долго. Наташе четырнадцать. Колючая, злая, циничная. Год назад связалась с дурной компанией, часто не ночует дома. Курит, пьет, матерится, обожает «крутых».
Готовая «невеста мафии».
В гробу я вас всех видала! - читается в ее прищуренных глазах.
Нашим западникам очень поучительно было поговорить с ней об уважении к собственности и к законам, которое так нам сейчас необходимо для построения правового государства.
Мы повидали на нашем веку много детей, но такой нам повстречался впервые. Умные, ясные, добрые глаза - и полная неуправляемость. Он не мог посидеть спокойно ни минуты, все время куда–то рвался, что–то хватал, успевал за секунду сломать и бросить, тут же тянулся за новым предметом и опять бросал… Бабушка даже не пыталась его остановить. Не потому что ей это нравилось. Нет, она вся покрылась пунцовыми пятнами от стыда, ведь перед ней были чужие люди. И не просто люди, а специалисты - их обычно поначалу больше стесняются.
Вы не думайте, он не всегда такой был, - вполголоса сказала бабушка, косясь на Вадика, который уже побросал на пол все, что было можно, и явно тяготился отсутствием новых идей. - Просто два года назад у него родители погибли, и с тех пор он как бешеный… Трудно сказать, что нас тогда насторожило: то ли еле заметная запинка при ответе на вопрос о причине гибели зятя и дочери, то ли непонятно откуда взявшиеся у ребенка, воспитываемого интеллигентной бабушкой, ухватки шпаны, то ли, нечто еще более неуловимое, но оттого не менее реальное… Во всяком случае мы, не сговариваясь, предположили, что отец ребенка был «новым русским». Причем не из детей партработников, а self–made man. Человек, который пробился в жизни самостоятельно.} перестроечного разлива: если и не настоящий бандит, то человек бандитской породы.
Про бандита мы, естественно, спрашивать не стали, а про «нового русского» спросили. Только употребили более нейтральное слово - «бизнесмен». - Как вы догадались? - удивилась бабушка. - Ведь по нам с Вадиком сейчас не скажешь, что мы еще недавно не знали счета деньгам.
Ничего не осталось, все компаньоны забрали. Якобы за долги… На поминках били себя в грудь, обещали помогать, а сами… - она махнула рукой и вроде бы не к месту добавила: - Говорила я Вере, не доведет эта жизнь до добра… Ничего она особенного не сообщила, а у нас почему–то не осталось сомнений в том, что ее зятя и дочь убили… Но предположить, что убийство было совершено на глазах у трехлетнего малыша, мы все–таки не могли. Слишком уж это выглядело мелодраматично, совсем как в кино.
Бог знает почему расстрелявшие машину убийцы пощадили ребенка. Может, впопыхах не обратили на него внимания, а может, не захотели брать лишний грех на душу. Тем более, что они, судя по всему, достаточно хорошо знали это семейство.
После всего случившегося Вадик на полгода умолк, даже бабушка не могла из него выудить ни слова. Потом речь восстановилась, но зато поведение мальчика изменилось до неузнаваемости. И чем дальше, тем больше он походил на отца, храброго до безрассудства, отчаянно–своевольного, ни в чем не знавшего удержу и не сомневавшегося, что очень скоро целый мир будет у его ног. Разве это могло кончиться добром? Вадик еще и в школу не успел пойти, а бабушке уже мерещилась колония.
Да, но, при всех этих страхах она вовсе не была уверена в том, что Вадика нужно окорачивать. Ведь сейчас такое время: чуть зазеваешься– затопчут.
В наше–то время надо быть понахальней, понахрапистей. Из скромности шубу не сошьешь… - говорила эта скромная пожилая женщина.
И мы понимали, что она решает сложную проблему: что лучше - ребенок– зверь или ребенок–человек? С одной стороны, ее, конечно, волновала неуправляемость внука, а с другой, такими своими взглядами она фактически давала ему установку на агрессивное поведение.
Жили мы, как в сказке… Если б не это несчастье… Она явно не связывала одно с другим, ей не приходило в голову, что такой исход был трагическим, но естественным завершением криминального образа жизни. Просто не повезло… Вы скажете: «А что, разве в советское время не было подобных случаев?»
Конечно, были, хотя вероятность их была ничтожна по сравнению с сегодняшней. И до Вадика, и после мы не раз сталкивались с детьми, осиротевшими в результате мафиозного убийства родителей. А уж слышали и читали об этом невесть сколько!
Но суть все же в другом. В том, что махровый криминал раньше был в махрово–криминальной среде, т.е., на своем законном (случайная игра слов) месте. При всех смягчающих обстоятельствах воровство в сознании подавляющего большинства людей было злом, наказуемым как судом, так и судьбой. Даже мама или теща вора понимала, что сын (зять) получил за дело.
И старалась изо всех сил, чтобы внук «не пошел по кривой дорожке». Конечно, их старания не всегда увенчивались успехом, но установка–то была–уберечь, удержать от греха. Знали, что ворованные деньги до добра не доведут. или электронные издания (журналы), как с использованием электронных каналов связи (Интернет), так и по средств...» профессионального образования по направлению подготовки специальности 080200 – менеджмент,...» метки ее - имена. Так, Платон, птенец Феба, Латона по матери - с тем и П-Латон. Имя Моцарт царя муз, ушедш...» 103-ФЗ «О деятельности по приему платежей физических лиц, осуществляемой платежными агентами»1. Возможно ли списание со специального банковского счета п...» взаимовыгодного сотрудничества российских и зар...»
2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - разные матриалы»
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.
"Книга всегда была для меня советницей, утешительницей, красноречивой и спокойной, и я не хотела исчерпать её благ, храня их для наиболее важных случаев" Жорж Санд
На канале "Культура" в передаче "Игра в бисер" писатель Игорь Волгин в конце всегда обращается к телезрителям с назиданием: "Читайте и перечитывайте классику!".
По мере возможностей я это и выполняю. Возвращаться к прочитанному мне помогают мои карандашные пометы в книгах (только из личной библиотеки!).
После недавней поездки в город Ефремов Тульской области, где находится музей семьи Буниных, вернулась, наконец, к творчеству любимого писателя в очередной раз. Перечитываю и анализирую.
Вот, например, наконец получила ответ на вопрос: почему сборник рассказов, гимн любви "Тёмные аллеи", по имени первого рассказа в нём, именно так называется. Оказывается Иван Алексеевич читал стихотворение Николая Огарёва "Обыкновенная повесть", где есть строки:
Была чудесная весна!
Они на берегу сидели -
Река была тиха, ясна,
Вставало солнце, птички пели;
Тянулся за рекою дол,
Спокойно, пышно зеленея;
Вблизи шиповник алый цвел,
Стояла тёмных лип аллея...
В тексте "Тёмных аллей" говорится, что в молодости герой рассказа Николай Алексеевич читал своей любимой Надежде стихи про "тёмные аллеи". Заканчивается рассказ именно строками из стихотворения Огарёва, только немного подредактированными: "Кругом шиповник алый цвел, стояли тёмных лип аллеи..."
Перед выходом в 2014 году на телевизионный экран художественного фильма Никиты Михалкова с названием одноимённого рассказа Бунина "Солнечный удар" (1925) я перечитала первоисточник. Очень удивлена была, что из такого небольшого рассказа можно было сочинить большой фильм. Разобраться в этом мне помогла передача "Наблюдатель" от 17 октября 2014 года, где в беседе Андрея Максимова с Никитой Михалковым и Борисом Любимовым завеса приоткрылась. Оказывается, Владимир Моисеенко (1963-2011) и Александр Адабашьян написали свой оригинальный сценарий, опираясь на собственно рассказ и дневники И.А. Бунина 1918-1920 годов "Окаянные дни".
Прочтение "Окаянных дней", распечатанных мной из интернета, я всё откладывала на потом, готовя себя к очередным переживаниям. Теперь же после фильма "Солнечный удар" и найденного в интернете документального фильма Михалкова "Лёгкое дыхание Ивана Бунина" сказала себе: пора.
Отношение писателя к революциям вообще мне было известно ещё по рассказам. А вот взгляд на события 1917-1919 годов в России ярко выражен в дневниковых записях.
Исторически целью любой революции является СВОБОДА. Как правило, в этом мероприятии у руля стоит ВОЖДЬ или КОЛЛЕКТИВНЫЙ СГОВОР под дирижёрскую палочку "руководителей" извне. Что движет при этом ВОЖДЁМ? И.А. Бунин приводит высказывание Наполеона по этом поводу: "Что сделало революцию? Честолюбие. Что положило ей конец? Тоже честолюбие. И каким прекрасным предлогом дурачить толпу была для нас всех свобода!".
Свобода любой ценой. Даже с такими призывами, как в Одессе 1919 года: "Вперед, родные, не считайте трупы! ".
Потери при этом - это издержки революционного момента. Ведь впереди светлое будущее: "Фабрики - рабочим, земля крестьянам!", о чём и горнила газета "Одесский коммунист"(1919):
Коммунист-рабочий
Знает, сила в чем:
В нем любовь к работе
Дневниковая запись от 15 апреля 1919 года с нелестной характеристикой человека по фамилии Щепкин меня насторожила: "Десять месяцев тому назад ко мне приходил какой-то Шпан, на редкость паршивый и оборванный человечек, нечто вроде самого плохонького коммивояжера, и предлагал мне быть моим импресарио, ехать с ним в Николаев, в Харьков, в Херсон, где я буду публично читать свои произведения "кажный вечер за тысячу думскими". Нынче я его встретил на улице: он теперь один из сотоварищей этого сумасшедшего мерзавца профессора Щепкина, комиссар по театральному делу, он выбрит, сыт,- по всему видно, что сыт,- и одет в чудесное английское пальто, толстое и нежное, с широким хлястиком сзади".
Я знала только об одном Щепкине, Михаиле Семёновиче (1788-1883), русском актёре, основоположнике русской актёрской школы. Его имя носит Высшее театральное училище.
Далее в записи дневника от 16 апреля читаю: "Проф. Евгений Щепкин, "комиссар народного просвещения"(Одесса), передал управление университетом "семи представителям революционного студенчества", таким, говорят, негодяям, каких даже и теперь днём с огнем поискать".
Имя Евгений мне дало подсказку определить по справочнику, что это не кто иной, как Евгений Николаевич Щепкин (1860-1920), русский историк и педагог, сын Николая Михайловича Щепкина и внук того самого русского актёра, о котором сказано ранее.
Запись же Бунина от 25 апреля о "комиссаре народного просвещения"(почему-то Иван Алексеевич закавычивает название этой должности) вообще карикатурна, приводить здесь её не след.
Наверное, у 49-летнего тогда уже известного в России писателя были основания такому категоричному и пренебрежительному отношению к революционному деятелю Щепкину в короткое время пребывания советской власти в Одессе (апрель - август 1919 года), Бог ему судья. Но всё же удивительно, что же на самом деле был за человек, потомок знаменитого актёра? Сухая информация справочной литературы мало даёт о нём представления. А его ранняя кончина 12 декабря 1920 года и вовсе заставляет задуматься.
Моё знакомство с Максимилианом Волошиным началось неожиданно с его стихотворения о России "Неопалимая Купина", написанного как раз 28 мая 1919 года в Коктебеле:
Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье?
Была ли ты? есть? или нет?
Омут... стремнина... головокруженье...
Бездна... безумие... бред...
Всё неразумно, необычайно:
Взмахи побед и разрух...
Мысль замирает пред вещею тайной
И ужасается дух...
Мы - заражённые совестью: в каждом Стеньке - святой Серафим, Отданный тем же похмельям и жаждам, Тою же волей томим. Мы погибаем, не умирая, Дух обнажаем до дна. Дивное диво - горит, не сгорая, Неопалимая Купина!
До этого знакомства словосочетание Неопалимая Купина я связывала с Иконой Божьей Матери "Неопалимая Купина", о чём писала в комментарии к статье Светланы Тишкиной "Дорога в епархию" http://сайт/content/view/doroga-v-eparhiyu-/
А тут, в стихотворении, оно подчёркивает незыблемость нашего священного русского государства.
С любимой женщиной поэта познакомилась, не подозревая, кто она. Читала сынишке сказку в стихах некоей Черубины де Габриак "Мул без узды". Оказалось, что это поэтесса Елизавета Дмитриева, и псевдоним её придуман Волошиным. Читая об Анне Ахматовой, узнала о любовном треугольнике Волошин-Дмитриева-Гумилёв и о дуэли между поэтами. Прочла я и прозу Марины Цветаевой о её друге Максе. Открыла для себя и то, что дом поэта в Коктебеле был приютом российского культурного бомонда до самой кончины хозяина в 1932 году. Об этом режиссёром Андреем Осиповым снят документальный фильм "Коктебельские камешки" (2014). Это, по сути, портрет "Серебряного века".
В смутное время гражданской войны Максимилиан Волошин, по воспоминаниям его современников, в своём доме в Коктебеле спасал поочерёдно, а иногда и одновременно белых от красных и красных от белых.
Оценка личности и этого человека, не занимающего никаких революционных постов, И.А. Буниным в "Окаянных днях"однозначна как предателя монархических устоев российского государства.
На двух отрывках дневниковых записей из пяти остановлюсь:
Вчера долго сидел у нас поэт Волошин. Нарвался он с предложением своих услуг ("по украшению города к первому мая") ужасно. Я его предупреждал: не бегайте к ним, это не только низко, но и глупо, они ведь отлично знают, кто вы были еще вчера. Нёс в ответ чепуху: "Искусство вне времени, вне политики, я буду участвовать в украшении только как поэт и как художник". В украшении чего? Виселицы, да еще и собственной? Всё-таки побежал. А на другой день в "Известиях": "К нам лез Волошин, всякая сволочь спешит теперь примазаться к нам..." Теперь Волошин хочет писать "письмо в редакцию", полное благородного негодования. Ещё глупей.
Вот и Волошин. Позавчера он звал на Россию "Ангела Мщения", который должен был "в сердце девушки вложить восторг убийства и в душу детскую кровавые мечты". А вчера он был белогвардейцем, а нынче готов петь большевиков...
Моё же мнение, что этот богобоязненный человек ЛЮБИЛ ЛЮДЕЙ, в какого бы цвета одежды они не были наряжены. Его мятущаяся душа искала оправдания происходящим в то время в России событиям. Достаточно почитать его стихи, всюду любовь к Родине.
С Россией кончено... На последях
Её мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!
"Мир", 1917г.
Вся Русь - костер. Неугасимый пламень
Из края в край, из века в век
Гудит, ревет... И трескается камень.
И каждый факел - человек.
Не сами ль мы, подобно нашим предкам,
Пустили пал? А ураган
Раздул его, и тонут в дыме едком
Леса и села огнищан...
"Китеж", 1919г.
Из крови, пролитой в боях,
Из праха обращённых в прах,
Из мук казнённых поколений,
Из душ, крестившихся в крови,
Из ненавидящей любви,
Из преступлений, исступлений -
Возникнет праведная Русь.
Я за неё за всю молюсь
И верю замыслам предвечным:
Её куют ударом мечным,
Она мостится на костях,
Она святится в ярых битвах,
На жгучих строится мощах,
В безумных плавится молитвах.
"Заклинание", 1920г.
Долгое время я не могла получить ответ на вопрос, почему же Максимилиан Волошин не покинул Россию в 1920 году, когда уплыл из Одессы за границу Бунин? Принял Советскую власть? Смирился? Мнение подруги моей мамы, школьной преподавательницы литературы с огромным стажем, для меня авторитетно. Она считает: нет, не принял этот широкой души человек Советской власти и не смирился. Просто очертил себе поле деятельности своим лозунгом "Искусство вне времени, вне политики". Боль же о родной стране затаилась в сердце до поры.
Стихотворение "Владимирская богоматерь" 1929 года очередной выброс переживаний:
И Владимирская Богоматерь
Русь вела сквозь мерзость, кровь и срам
На порогах киевских ладьям
Указуя правильный фарватер.
Но слепой народ в годину гнева
Отдал сам ключи своих святынь,
И ушла Предстательница-Дева
Из своих поруганных твердынь...
Верный страж и ревностный блюститель
Матушки Владимирской, - тебе -
Два ключа: златой в Ее обитель,
Ржавый - к нашей горестной судьбе.
Колокол по Максимилиану Волошину прозвонил в 55 лет. Сердце его устало.
Иван Алексеевич Бунин прожил 83 года.
Пути Господни неисповедимы!
В Киеве "приступлено к уничтожению памятника Александра Второго". Знакомое занятие. Ведь еще с марта 17 года начали сдирать орлы, гербы...
Как это перекликается с современностью. На Украине начался "ленинапад". Александр Второй - российский государь-император. Владимир Ильич Ленин - основатель Украины, как государства, и украинцев, как нации. Вот оно - отношение к истории!
Теперь вернусь к началу заметки с благодарностью к своим верным друзьям, книгам. А закончу знаменитыми словами А.С. Пушкина:
О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель.
Была чудесная весна,
Они на берегу сидели,
Во цвете лет была она,
Его усы едва чернели...
Кругом шиповник алый цвел,
Стояла темных лип аллея...
Потом почему-то представилось то, чем начинается мой рассказ, - осень, ненастье, большая дорога, тарантас, в нем старый военный... Остальное всё как-то само собой сложилось, выдумалось - очень легко, неожиданно - как большинство моих рассказов».
Стихотворение Н. Огарева, которое называется Обыкновенная повесть» (обратим на это внимание!), Бунин процитировал, объединив две строфы. У Огарева так
Была чудесная весна!
Они на берегу сидели-
Река была тиха, ясна,
Вставало солнце, птички пели;
Тянулся за рекою дол,
Спокойно пышно зеленея,
Вблизи шиповник алый цвел,
Стояла темных лип аллея.
Была чудесная весна! Они на берегу сиделиВо цвете лет была она, Его усы едва чернели.
О, если б кто увидел их <...>
Наверное, не остались без внимания Бунина и такие
строки этого стихотворения:
Я в свете встретил их потом:
Она была женой другого,
Он был женат, и о былом
В помине не было ни слова <...>
То, что «Обыкновенная повесть» послужила толчком, импульсом к созданию зТемных аллейя - несомненно. Но между стихотворением Огарева и рассказом Бунина есть и тематико-композиционная связь. Строка об аллее темных лип возникает в рассказе дважды. Сначала Надежда в напря-
женный момент объяснения с Николаем Алексеевичем вспоминаета
« - Ведь было время, Николай Алексеевич, когда я вас Николенькой звала, а вы меня - помните как? И всё стихи мне изволили читать про всякие "темные аллеи", - прибавила она с недоброй улыбкой.
Для Надежды важны не сами стихи, а то, что Николай Алексеевич ч и т а л е й стихи. Отсюда и пренебрежительное «про вся кис темные аллеи». Тем не менее преображение образа огаревского стихотворения в памяти Надежды существенно для рассказа. «Темные аллеи» не просто естественнее, доступнее сознанию Надежды, чем «темных лип аллея», но главное - это образ более обобщенный, эмоционально глубокий, заключающий в себе что-то недосказанное, тревожное. Не случайно именно «Темные аллеи» стали названием не только рассказа, но и книги рассказов Бунина.
А Николай Алексеевич вспоминает строки Огарева, уже успокаиваясь после встречи с Надеждой:
«Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные! "Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи..." Но, боже мой, что же было бы дальше? Что, если бы я не бросил ее? Какой вздорб
Николай Алексеевич внушает себе и Надежде, что «всё проходит, всЕ забывается». А Надежда думает иначе: «Молодость у всякого проходит, а любовь - другое дело», «Все проходит, да не всё забывается». О том, что проходят молодость и любовь, Николай Алексеевич говорит: «История пошлая, обыкновенная». И о том, что жена его бросила, а сын вырос негодяем, опять говори~ «Впрочем, всЕ это тоже самая обыкновенная, пошлая история». Здесь очевидна параллель с названием (а частично и с содержанием) стихотворения Огарева.
Юлия Юрьевна Чернокозова - учитель литературы Новочеркасского педагогического колледжа.
Анализ рассказа И.А. Бунина «Тёмные аллеи» на уроке литературы в выпускном классе
“Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи...”
В соответствии с программой знакомство учащихся с творчеством И.А. Бунина осуществляется постепенно. В основной школе они получают представление о его поэтическом творчестве, читают и анализируют эпические произведения - «Чистый понедельник», «Солнечный удар». В одиннадцатом классе, при изучении монографической темы по творчеству писателя, необходимо систематизировать имеющиеся знания, помочь старшеклассникам в постижении особенностей мировоззрения и мастерства писателя. Каждое небольшое произведение, выбранное для изучения, важно рассмотреть как часть целостного художественного мира, содержащего неповторимые черты авторской индивидуальности. Поэтому, приступая к работе над рассказом «Тёмные аллеи», мы определили в качестве цели создание условий не только для полноценной интерпретации учащимися текста, но и для постижения ими художественной концепции всего цикла. Учитывая, что для одиннадцатиклассников, безусловно, личностно значимо обращение к теме любви, мы стремились в процессе анализа бунинского произведения вызвать у них желание глубоко осмыслить авторскую концепцию любви, определить к ней своё отношение. Рассказ И.Бунина гармоничен, при малом объёме и свёрнутом сюжете он необыкновенно содержателен, поистине “лучшие слова в лучшем порядке”. Это позволяет на уроке успешно решать ещё одну задачу - развивать умения учеников через рассмотрение элементов формы (в данном случае - через соотношение фабулы и сюжета) приходить к сопереживанию с автором.
Эпиграфом к диалогу с учащимися мы избираем слова самого писателя: “Мы живём всем тем, чем живём, лишь в той мере, в какой постигаем цену того, чем живём. Обычно эта цена очень мала: возвышается она лишь в минуты восторга - восторга счастья или несчастья, яркого сознания приобретения или потери; ещё - в минуты поэтического преображения прошлого в памяти”.
Предваряя работу с текстом, вспоминаем с учениками, какие произведения о любви они знают, анализируем читательские впечатления от прочитанных рассказов И.Бунина (в качестве домашнего задание было предложено прочитать не только «Тёмные аллеи», но и ещё два-три других рассказа из данного цикла) и отмечаем, что к началу XX века, кажется, всё, что можно было сказать о любви, уже было сказано. Однако И.Бунин говорит об этом чувстве по-своему. Для героев его произведений любовь - это мгновение счастья, которое трагично уже потому, что невозвратимо. Цена этого невозвратимого мгновения осознаётся не в момент поглощённости чувством, а позже. “Позже” может наступить и через пятнадцать минут после расставания с любимой («Солнечный удар»), и через тридцать лет («Тёмные аллеи»). Чувство любви у Бунина лишено пошлости, даже чисто физическая близость исключительно духовна. Это всегда “истинно волшебные” минуты.
Интересующий нас рассказ относится к позднему периоду творчества И.А. Бунина. В это время, по справедливому замечанию исследователя творчества писателя Л.А. Колобаевой, в связи с тенденцией к расширению эпического начала в произведениях Бунина появляется такая жанровая структура рассказа, которая, как бы превышая собственную природу, тянется к повести и даже к роману, берёт на себя его задачи - через “мгновения” жизни просмотреть начала и концы, историю личности в целом, её судьбу, всю “чашу жизни” . Именно с этой точки зрения и интересен рассказ «Тёмные аллеи». Его анализ должен показать старшеклассникам, как “история пошлая, обыкновенная” претворяется в “лёгкое дыхание бунинского рассказа” .
В самом начале аналитической беседы по тексту выясняем, о чём это небольшое (всего четыре страницы) произведение И.Бунина, давшее название целому циклу. Обычно звучат ответы: о любви, о встрече, о жизни двух людей. Чем необыкновенна история любви Николая Алексеевича и Надежды? Как сам герой отзывается о ней? Делаем вывод, что сама по себе история взаимоотношений двух людей ничем особенным не отличается. Сам Николай Алексеевич оценивает её как “пошлую и обыкновенную”. Однако читать было интересно, ощущения банальности не возникло. Почему?
Попробуем пересказать произведение, выделив основные события. Возможно, что какой-нибудь ученик попытается построить свой пересказ в хронологической последовательности: любовь и расставание - тридцатилетняя разлука - встреча на почтовой станции. Если же рассказ будет соответствовать сюжету, можно предложить старшеклассникам определить временную соотнесённость событий и сопоставить с тем, как автор о них повествует. Одновременно на доске и в тетрадях изображаем это схематически.
В чём сходство и различие между схемами?
Какой вариант рассказа больше привлекает наше внимание? Почему?
Вместе с учениками отмечаем, что в обеих схемах выделены эпизоды, из которых состоит рассказ. Однако первая схема - это перечень эпизодов в их хронологической последовательности, а вторая - тот же набор эпизодов, но расположены они иначе, по законам художественного времени рассказа: настоящее - прошлое - будущее. Больше привлекает читателя второй вариант, так как нам интересен момент узнавания, который мотивирует внимание к следующему за ним разговору-воспоминанию бывших возлюбленных. Это заставляет нас испытать удивление, рождает стремление узнать о том, что было в прошлом, побуждает к сопереживанию.
Актуализируем знания одиннадцатиклассников о фабуле и сюжете, предлагаем соотнести данные понятия со схемами, изображёнными на доске, помогаем прийти к заключению о том, что размышления над особенностями сюжетостроения в произведении помогают лучше понять замысел автора, в данном случае - через одну жизненную ситуацию показать целую человеческую жизнь.
Какие же события из жизни героев выбрал автор, чтобы рассказать нам историю жизни двух людей? Только скупые факты: любовь, возникшая тридцать лет назад, встреча на станции, семейная жизнь Николая Алексеевича, о которой он поведал Надежде в пяти предложениях.
Только ли эти события были в жизни сорокавосьмилетней Надежды и шестидесятилетнего Николая Алексеевича? Конечно, нет. Но почему писатель выбрал именно их? Наверное, они были главными в судьбе героев. Найдём подтверждение этому в тексте.
Николай Алексеевич: “Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни”. “Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а волшебные!”
Надежда: “Молодость у всякого проходит, а любовь - другое дело”. “Всё проходит, да не всё забывается”. “Сколько ни проходило времени, всё одним жила”. Событий в жизни Надежды было много: “Долго рассказывать, сударь”. Но жила она только любовью к Николаю Алексеевичу.
Почему И.Бунин не рассказал нам подробнее историю семейной жизни Николая Алексеевича, ведь из этого мог получиться увлекательный роман? (Без памяти любил жену. - Бросила. - Обожал сына. - Вырос негодяй.) Потому что в столь малом по объёму произведении нужно было раскрыть только самое главное, объясняющее всё в судьбах людей. Этим главным оказалась старинная любовь. И хотя содержание рассказа - “история пошлая, обыкновенная”, чтение вызывает особое лирическое настроение: “Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи…” Атмосфера рассказа столь же легка и гармонична, как четырёхстопный ямб этих поэтических строчек. Память Николая Алексеевича именно поэтически преобразила мгновения ушедшей любви, показала действительную цену этого чувства.
Для героя любовь - прекрасное мгновение, а для Надежды? Предлагаем найти в тексте слова, подтверждающие, что Надежда сохранила чувство на долгие годы. Для неё любовь - вся жизнь.
В заключение обращаемся к эпиграфу, к словам И.Бунина, раскрывающим “главные творческие устремления писателя - его пафос, принципы отбора и художественного преобразования жизненного материала” . О чём говорится в эпиграфе? Как соотносится он с проанализированным рассказом? Какие моменты в жизни человека позволяют постичь цену того, чем он живёт? Обсуждение вопросов помогает осмыслению рассказа в лирико-философском ключе, когда главными героями становятся три стихии: любовь, время и память. Любовь - это состояние, когда “весь мир был в душе”, а человек идеален. Время неумолимо влечёт прочь и заставляет всё забыть. Память отбирает и поэтически преображает мгновения прошлого - любовь. Круг, начавшись любовью, ею же и замыкается. И.Бунин предложил в своём рассказе «Тёмные аллеи» именно такую ситуацию, когда память стареющего героя позволяет ему осознать уже забытую любовь как “лучшие”, единственные “истинно волшебные” минуты жизни.
Государство
Методическая разработка для воспитателей «Применение информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) в воспитательно-образовательном процессе ДОУ»
Семья и Дети
Самые необходимые заговоры на защиту — без них не обойтись Зеркальный щит заговор оберег
Деньги
